Был день и был праздник. Цветы и ветви омелы вздымались к голубому небу в танце радости. В каком-то непостижимом балете всего живого с горы летело разноцветное облако райских птиц. Это напоминало кочующий и плавно танцующий сад. И он был прекрасным цветком в этом саду.
- О, как ты красив! – Закричал тот, кто ходил в красном, - будь же царем! Мы оденем тебя в пурпур и золото, нанижем на пальцы драгоценные перстни и будим любоваться тобой.
- Нет. – Он вскинул руку, точно стер невидимую пелену. Я не слышал, но понял, что он отказывается. Непостижимо.
Вода пьянила точно вино, мы были сыты на много дней пути. Но никто не сдвинулся с места, не покинул земли, на которой нас застигло чудо.
Я все время наблюдал за ним. Он не веселился. Те, кто был ближе передавали дальним, слова неслись волнами и я не уверен, что правильно понял, что он говорил, что должен покинуть нас. Уйти… умереть… в его глазах читалась тоска и нежность, казалось, что он один, как остров посреди цветного моря людей, птиц и музыки.
- Да, - подтверждали ученики. – Он должен умереть за всех нас.
И тут же дылда с сумой гаркнул ему в самое ухо.
- Твои ставки повышаются учитель. Ты будишь царем, и сделаешь меня министром.
Светлые глаза уставились на кричавшего с удивлением.
- Каким царем? Зачем? Или ты ничего не понял?..
- Да, понял, понял, - отмахнулся детинушка. Я пробрался совсем близко и ловил каждое слово. – Только вот, что я скажу шей – не больно-то кому нужна твоя сметь. Живи лучше и мы с тобой еще попируем, дай срок. А умереть, это уже как кому на роду написано.
- А что если мне.., - справа напирала баба с жуткими язвами и я отстранился боясь подхватить заразу.
- Говорят, он подарил зрение слепому. – Кивнула подступающим нищим торговка, я вот не верю во все эти побасенки, а прикоснуться все же прикоснусь, авось поможет. У меня ноги к вечеру гудут, страсть.
Меж тем разного вида больные и увечные окружили его моля о помощи.
-Господи! Сколько вас, сколько.., - шептал он. Светлые, выгоревшие волосы растрепались, на лице его читалось замешательство, потом отчаяние. Он хотел вырваться, но толпа наступала на него, как взбунтовавшаяся земля, желая сокрушить, потопить, похоронить человека в своей утробе.
- Оставьте, оставьте меня, - его голос терялся в нарастающем шуме. На мгновение его голова показалась над толпой. Я вспомнил голову Иоанна на подносе малышки и заглянул в глаза.
В бушующей толпе он снова был один. Ученики и те кто обычно таскались за ним плавно втекли в лавину мучителей, или были оттеснены к городским стенам. Понимая, что помощи ждать неоткуда, он закричал надеясь превозмочь людское стадо.
- Отойдите от меня, вас много, мне нужно стать как небо, - он показал руками. – И еще я слишком велик, а для того, чтобы войти в каждое сердце – мне надо стать меньше, меньше песчинки, легче дуновения ветерка и нежнее солнечного луча.
К ночи ученик и мы все завалились спать. Я пристроился на охапки травы зажав камень между ног. После разного рода возлияний на душе было тепло и хотелось только одного – забыться сном и чтобы проклятое небо прекратило куролесить над башкой.
- Царь, не царь, сам не знает чего хочет, - проворчал сосед слева, - говорит бог, а сам не имеет даже того без чего честные люди не обходятся. Бог! Ну раз ты бог тогда другое дело. Богу богово. Говорит «один из вас предаст». А кто? Сам не знает. И смотрит. Сегодня просили его зайти во дворец полечить хворую бабу, так нет же посадил себе на колени бесноватую девчонку дочку шлюхи, и ну ей сказки рассказывать. А я вот как скажу, - собеседник подполз поближе, от него пахло хлебом и рыбой. –Если ты Бог – убить тебя, скажем, нельзя. Поэтому если кто-то захочет донести так – это же бесполезняк. Потому, как Бог, сам знает, как надо. А не знает – не Бог!
Я отвернулся, чтобы не слушать пьяного бреда.
- А я так понимаю, если Бога загнать на высокую скалу и пнуть куда следует – он полетит. Потому как Бог. А не полетит… Вот бы проверить!
Послышался храп.
- Кто будет бодрствовать со мной, когда мир спит?
Я с трудом разлепил веки. Белым облаком стоял он. Что-то промямлил со сна, перевернулся на другой бок мальчик. Я не мог пошевелить ни рукой, ни ногой, хмельная усталость теплыми волнами текла по телу. А он все стоял светлый, в окружении звезд, совсем один. О чем он тогда думал, позже я не раз задавал себе этот вопрос. Ну о чем думают люди?.. – Зачем я здесь отче? Сумел ли сделать то, ради чего ты послал Сеня в этот мир или сбился с пути и увел за собой других, возомнив себя избранником? Нужна ли тебе моя смерть или больше пользы останься я жить? Ответь, дай какой-нибудь знак, что я прав? Господи. Помоги мне, укрепи, ибо я слаб.
Да мало ли что еще мог думать он. Вот такие дела. Ведь он снова был один. Вечно один он и бог.
А потом после поцелуя и предательства, когда народ кричал «Распни его» он был бледен в пыли, поту и крови. И пусть говорят, что не так страшны будто-то бы побои его и казнь. Мол, пострашнее видели, а я так скажу, каждому свое и он – такой нежный цветок, такое дитя – целиком свою чашу испил. Ему – надо думать легко не показалось.
С той самой ночи, когда вот он стоял светлый в окружении звезд, а я – нелепый слушал или чувствовал или… не знаю как сказать, вся моя жизнь и изменилась, путь изогнулся –прежде он был тропкой по земле, а теперь се выше – точно не человек я уже, а птица небесная…
Все думалось – вот-вот небеса расколется и оперенная рать с пением и мечами на головы наши свалится, да нет же. Судья по началу и казнить то его не хотел, так выпороть для острастки, ан нет – все видно предрешено. И народ требует зрелищ как по заказу – распни и все тут.
Лети птичка…
Смеялись, что раз сам плотник – должен радоваться, что собрат по профессии для него крест мастерил.
Так и помер он – тихо как солнечный луч, без проклятий и угроз. Только больно ему очень было. Забыл сказать, девчонка бесноватая излечилась и только все приговаривала – кабы мне за тебя умереть, кабы мне…
Вот еще – предатель как солнце пропало с другой стороны к кресту прибежал, петлю забросил и богу душу отдал.
Спорят теперь – кто он был. Бог – раз воскрес, человек или все вместе. Вблизи звезды не так уж и хороши – я видел – красота их открывается на расстоянии похожим на тайну…
Человек или бог – повидал я их за это время немало, но так ничего и не понимаю. Только с той поры много веков утекло, крылья у меня за спиной давно уже не белые. С того самого дня как он с богом говорил, а я, грешным делом, подслушивал, выросли. Живу я, небо копчу, людей добрых пугаю, сколько царей и святых насмотрелся – страсть, а вот все вспоминаю его – радуюсь и грущу.
Особенно когда вспоминаю про то, как шел он с горы в ярком облаке райских птиц.