Какая глупость жить в историческом месте, в замке с привидениями, музее восковых фигур или "покоиться" на кладбище, кишащем оборотнями.
Не хочу!
Замок наполняется голосами, шагами, шелестом платьев, потрескиванием углей, звоном бокалов, давно усопшие музы¬канты играют на скрипках "Капризы", кашляет старик, как кашлял сто лет назад и двести лет назад, и в бытность Кар¬ла Девятого.
Хожу по дому, в котором я выросла, не узнавая его. Повсюду шуршание, шум, можно наступить на шлейф престарелой фрейлине... А тогда...
Через час-два начинаешь свыкаться с этой кутерьмой. Обидно оставаться незамечен¬ной, и ворованное шампанское уже не кружит голову. Моло¬дая пара уединилась, в моей спальне. А гости все прибывают, и появляется он, любимый. Как я жду тебя, как обидно, что мы не можем поговорить. Недавно я узнала, что он пишет стихи.
Однажды, когда гости уже почти все разъехались, я увязалась за ним. На крыльце Артур замедлил шаг, словно кого-то ждал. Глаза его беспокойно оглядывали светящиеся окна. Я стояла, и смотрела на его благородное лицо и плакала.
Карета завернула около моста и остановилась у книжного магазина. Я хорошо знала дорогу, но сегодня все было особенно необычно, калитка тихо скрипнула и мы вошли в сад. Графский замок был слабо освещен. На пороге стоял слуга. Даже сердце екнуло, когда старик глянул в мою сторону, граф улыбнулся. Немножко замешкавшись, я тоже последо¬вала в дом, дверь закрылась. Взволнованная близостью свое¬го кумира и странным предчувствием, я ничего не видела и не слышала.
Мрак неожиданно кончился и мы оказались в малень¬кой, уютной комнате. У стен стояли массивные шкафы с книгами, на столе светились свечи в бронзовом канделябре. Портреты, шпаги... Я опустилась в кресло.
Устав разглядывать комнату, привалилась к столу. Граф что-то писал, я перегнулась через его руку и задела перо. От неожиданности он вздрогнул, но вскоре снова начал писать:
...Не верю я огню
Пусть он жесток
Ведь в нем небес святых хвала и кара...
Взяв его перо, я дописала:
...Тебе пою
и песенный поток
Зальет огонь, сказавший –
Вы не пара.
Тогда это была шалость, невинная и ничего не знача¬щая. Но потом!.. Постепенно, шаг за шагом, пугаясь, экспериментируя, сходя с ума граф и я дошли до откровенной переписки. Видеть меня он не мог, первое время именно это обстоятельство вызывало самую большую трудность. Стран¬ности моего любимого застигали меня врасплох. Так однаж¬ды, вместо того, чтобы взяться за перо, он пел мне, звал, и наконец, слег, простудившись на крыше. Я не на шутку обеспокоилась. Три дня продолжалась война с болезнью, на чет¬вертый он взял в руки перо. Устав от молчания, я хотела сначала излить всю силу любви, но потом не решилась и написала несколько недавно сочиненных сонетов. Он был в восторге, и я успокоилась.
Когда мы продолжили переписку, он хотел знать все! Кто я? Откуда? Почему он меня не видит и не слышит? Есть ли у меня физическое тело? Не одно ли я из существ астрального мира, о котором столько пишет магистр Карл Лихнтхер? Как мое имя? Как я выгляжу? В порыве он брался за кисть и пытался намалевать мой порт¬рет.
- Почему я не рисую?
Ну что я могла ответить на все эти вопросы, сыпавшиеся дождем? Что касается живописи, то единственный, сделанный мною, портрет родители единодушно приняли за натюрморт, с чем мне в конце концов пришлось согласиться.
Однажды граф привел своего учителя, знаменитого магистра и философа. Артур непременно хотел, чтобы я ему написала, но я... Дело в том, что мне был неприятен и философ, и его минера разговаривать со мной. Он назвал графа лжецом и уехал, чему я была рада.
К весне наша дружба возросла настолько, что я уже почти не касалась пера, Артур читал мои мысли, а в один прекрасный день услышал и голос. По этому поводу решено было устроить пир. Ой, сколько вкусного внес слуга в нашу комнату. Надо сказать, что добрый слуга относился спокойно, как истинный философ, и когда я убирала комнату Арту¬ра цветами, он просто думал, что в его отсутствие к его сиятельству заходила прекрасная баронесса или цветочница с соседней улицы. Летом Артур принес маленькую, пахну¬щую книжечку, - это были наши стихи и часть переписки. Мы ликовали?
Тем временем надвигалась осень, лили дожди, что-то изменилось и в поведении любимого. Случись это, когда я только появилась в замке, ничего бы не заметила, но сейчас я слишком хорошо знала Артура... Да, он влюбился. Целыми днями я плакала, крапая жалкие, ревнивые песни, которые граф позже издал отдельным сборником. Я бесилась, кида¬лась чернильницами, мяла кровать, портила все его платья. Этим я добилась только того, что однажды слуга вынес весь гардероб графа, а сам Артур переехал спать в другую комна¬ту, чем принес мне ужасные страдания. В довершение всего Артур стал запирать меня в кабинете, видимо, боясь, что я исчезну, как появилась. В ноябре я ушла.
Вернулась в свой дом. Когда на праздник вновь начали съезжаться гости, я закрылась в спальне, и никого не хотела видеть. Я сидела и играла с бумажной розой, последним подарком Артура. Неожиданно для себя я поняла, что прислушиваюсь к звукам снизу. Как было интересно мне смот¬реть глазами стороннего наблюдателя, не влезая во все эти передряги. Но что толку сиднем сидеть наверху, если внизу танцуют и веселятся; капает воск на декольтированные плечики, и лакеи так и носятся, так и носятся по мраморным лестницам. И там ОН. Конечно, я понимала, что эта встреча принесет мне одни страдания. Но так уж устроены женщи¬ны. Я спустилась. Старик грелся у камина, и пожилая фрей¬лина тянула за собой змею шлейфа. Все так... кони... факе¬лы... но где же он? Я забралась в закуток под пальмой, и весь вечер прождала Артура. Его не было. Мимо меня проходили люди, в танце неслись нескончаемые пары, капризничала скрипка, ком к горлу Я не знаю, как удалось понять и принять… мне, видевшей эти балы каждый год – одинаковые, как сто лет назад и как двести лет назад. Как смогла я понять, что Артур – умер!
Когда я оказалась в своей комнате, гости уже разъехались, в мозаичном окне дробился свет. Я подошла к шкафу и одела подвенечное платье. Бесполезно шитое, бесполезно одетое. Вся подготовки не заняла много времени – яд был куплен давно, когда я еще надеялась примириться с миром. Сегодня все должно пройти очень быстро.
Роза, бокал, платье, и... и много света, очень много света! Рама окна поддалась с каким-то стоном, в душную комнату хлынул свежий воздух зимы. Несколько секунд я, обомлевшая, хватала ртом воздух, холод сковывал даже мысли. Рыв¬ком обернулась, схватила бокал...
Напротив меня сидел Артур... Он видел!
И хотя поначалу ни он, ни я не могли говорить—
Это был мой Артур. В первый раз мой.
Он тихо прижал меня к груди и за окном заплакали сосульки.