Сегодня пролетая над красными крышами старого города, меня не покидала мысль, что все здесь мне так странно знакомо. Вообще то я почти привыкла к подобным ощущениям, ведь практически была везде на этой земле. Но есть такие места, садики, балкончики особенно доро¬гие из-за каких то личных переживаний. Знаете, такое чувство, когда кажется, что тебе знакома каждая щелочка, каждый гвоздик. Когда знаешь, как выглядит один и тот же пейзаж в блеске молний и сквозь струи дождя, освещенный полуденным солнцем или на рассвете.
Такое же ощущение вызвали красные крыши, и хотя я еще не пони¬мала, где могла их видеть, сердце тревожно забилось. Я глотнула воздух и полетела вверх. Улицы лучеобразно расходились от площади в центре которой что то поблескивало. Я сделалась невидимой и спусти¬лась поближе. Витражи на огромных окнах собора удивленно глянули сквозь меня. Я чуть не упала. Боже мой, как я могла забыть... конечно, я довольно рассеянна, может быть даже глупа, но то, что я вспомнила, развеяло не только мою невидимость, а это очень опасно, но и мое спокойствие.
Теперь я вспомнила этот город, бродя по его улицам, сталкиваясь с молчаливыми свидетелями тех дней домами и деревьями.
У полукруглого балкончика, как тогда увитого виноградом, я простояла около часа, пока сердобольная старушка не спросила, не плохо ли мне. И хотя, как любое бессмертное существо, я не ценю время - что для меня проведенный в созерцании час. Тем более в созерцании собственного балкончика, на котором я так любила встречать солнце? Но здесь, в мире людей свои законы, которые мы, народ небесный, обязаны исполнять. Так во избежании неприятностей, и что бы не пугать жителей, мы не меняем внешность, пока не убедимся, что совершенно одни и в случае, если прототип живет в одном с нами городе, мы делаем все возмож¬ное, что бы не встретиться. По небу летаем обычно невидимыми, хотя это в основном для личной безопасности. Провода, брошенные камни, а главное, эти люди, столь наивные, что иногда принимают нас за ангелов! Смешно ей богу, ведь ангелы удивительно добрые и полезные существа, а мы... Мы бездельники и в основном заняты собственными развлечениями, так как по природе своей бесцельны. Хотя и мы иногда приносим пользу, правда, не всегда. К стати все легенды о духах вступающих в супружеские связи со смертными написаны о нас. Мы, и апсары искушающие аскетов, и полуживотные духи на службе у шаманов. Но мы и не дьяволы, хотя, точно знаю, что кто то из наших, обращался черной кошкой, чтобы промурлыкать мистические заклинания в тюрьме у скрипача. Мы музы вдохновляющие поэтов и странные, удивительно прекрасные натурщицы, которые подле написания картины неизвестно куда исчезают. В общем, мы второй народ на земле, второй по численности, а не по време¬ни пребывания.
Превратившись в старушку, я обошла все памятные и дорогие места, впитывая знакомые и не знакомые запахи и, наконец, решилась. Спрятавшись за оградой итальянского садика, я приняла свой обычный облик, и взмыла в небо. Быстро достигнув облака, нырнула в него, и под этим мало приятным прикрытием, добралась до церкви. Небольшое окошечко, недовольно скрипнув, пропустило меня в часовенку. Я очень люблю церкви, и поэтому сразу же позабыв зачем пришла вспорхнула вверх к чудным фрескам под куполом. Когда-то я ночами напро¬лет летала со свечой под этим самым куполом,, и копировала их для друга художника.
Неожиданно чьи то шаги отвлекли меня, скользнула на пол. Передо мной стоял очень молодой священник, по его глазам я поняла, что он все видел, поэтому не стала притворяться, и решила говорить начистоту.
- Отец мой…
Он с трудом выходил из оцепенения.
- Отец мой. Мне нужно с вами поговорить, - смешно называть его отцом.
- Да..., - наконец выговорил он, - вы светлый ангел посланным нам Всевышним? - Он опустился на колени, боясь моргнуть, словно я могла исчезнуть от движения его ресниц. Какая самоуверенность!
- Встаньте с колен, милый, и должна вас разочаровать, я не ангел, ни кто меня не посылает, и вам, отец мой, не придется описывать в своих трудах нашу встречу, тем более, что я здесь совсем по другому поводу.
- По какому?
- Сто лет назад, когда я жила в этом городе, у меня родилась дочь. В то время, в этой церкви был прекрасный органист, вы, конечно, слыша¬ли о нем?
Священник внезапно и без повода потерял сознание. Я отнесла его в келью, по запаху и каким то особым вещицам, которые могли принадлежать только ему, поняла, что попали мы правильно. Положила ему под язык несколько крупиц манны небесной, от чего он тут же ожил.
- Как вас зовут?
- Ариель.
- Слаб же ты Ариэль.
- Я слаб лишь телом, но силен духом.
- «Блаженны нищий духом ибо...» - процитировала я. Он сложил ладони. Я уже говорила, что у меня времени сколько хочешь, и религию я в небольших дозах даже уважаю, но совсем не хотелось, что бы он начал молиться. - Подожди Ариэль, выслушай сначала меня. О своей душе ты всегда успеешь позаботится. Так вот, я увлеклась органной музыкой, и забыла про ребенка. Стелле тогда уже был год. А теперь, я отвлеклась от музыки, вспомнив ее. Ариэль, подскажите пожалуйста, как можно найти ее?
- Кого?
- Мою дочь.
- Простите... Я не знаю, как вас называть... но вы изволили сказать, что девочка родилась сто лет назад?
- Господи, - до меня только сейчас дошел смысл его слов.
- Простите, ваша дочь, она бессмертная?
- Не..ет. Но если она еще жива, я узнала бы ее. Ариэль,
мои глаза умеют не видеть старость и болезни, отменяя их. И если Стэлла еще... я вернула бы ей молодость. Вы поможете мне?
- Да, все что будет в моих силах.
- И вас не смущает мой облик?
- Ну...
- Могу ли я подождать в вашей келье?
- Да, конечно.
И тут я захотела испытать его, как это любят священники: - А что будет, если ваши коллеги застанут нас вместе?
Он опустил голову, и тут же взглянул на меня. Боже, какие, у него были глаза.
- Я ухожу искать вашу дочь.
Я сказала адрес по которому жила тогда. У САМОЙ двери он обер¬нулся и спросил: - А где твои крылья?
П,
Бедный, бедный мой Ариэль, весь следующий вечер я убила на его воспитание.
- Крылья? Крылья большей частью даются для не верящих, в то, что ангел умеет летать.
- Значит, ангелы бескрылы? - Разочаровался он. Боже, какая прелесть. Одна из причин нашей тяги к людям, как раз в этой наивности, искренности, в ложном чувстве пройденного пути, и обязательно полученного «тайного» знания. - Ну, зачем же тайного?
Я чувствовала, что мое время теперь уже не летит в пустую, хотя, я и не собиралась снова наниматься в гувернантки.
Однажды он явился насупленный, злой и сказал, что вера живет в церкви, и что он хотел бы отправится в паломничество к святым местам.
- Зачем, за верой? У тебя ее совсем нет?
Он остолбенел.
- «Царство Божее внутри нас» и при этом мы не обязаны находится внутри какой бы то ни было конкретной.
- Я узнал, - сказал он, прерывая меня, - твоя дочь умерла пятьдесят лет назад учась летать, она, всю жизнь твердила, что ее мама летала, и выбросилась с балкона собственного дома.
Я создала мыслью клавесин, и заиграла небесную рапсодию... Что делать и Стелла не была первой. Ариэль подсел поближе, и я запела:
«Мои дети цветы полузакрытые
Белые в синеве озера,
Мокрые, от слез моих.
Теплым крылом закрой
бутоны любви.
Но, а когда отцветете в весну,
к небу я вас на руках отнесу.
Дети небесные взглядом звезд
Держите мать свою
в воздухе чистом...
Ш.
Несмотря на то, что мой вопрос был решен, я осталась с Ариэлем. Мы вместе срисовывали фрески под куполом собора, я переносила его в Рим и Назарет, причем мне было так весело, как только с Сандро Батичелли или может быть о Иоганном Кеплером. Но я не стала ничего рассказывать - глупый мальчик ревновал.
Однажды Ариэль признался, что согрешил дважды, солгав - первый раз, когда сказал, что не сын сапожника разбил окно в прачечной, хотя видел, что это сделал именно он. А ложь - грех. Второй - то, что не приз¬навался на исповеди о моем присутствии.
- Ну и в чем же грех?
- В моих принципах говорить правду! А мальчишка сам был виноват.
- Ложь во спасение. Ариэль, друг мой, ну неужели твои принципы прутся, как стадо баранов вперед доброты. А в моем случае совсем просто. Ну, скажи ты им. И вся наша дружба, полеты, фрески, храмы, музыка - все погибнет! Ты хочешь этого?
- Я не хочу врать! Мои братья считают, что я погружен в молитвы, они сначала обходили меня стороной, а теперь вообще не вспоминают о моим существовании, словно я не член общины.
- А вот это судьба, милый, судьба... Разве поэт уходящий от мира писать поэму не теряет друзей и покровителей. Разве можно одновременно быть в кабаке с приятелями, и в храме?
- Не улетай… - попросил он.
1У.
Сегодня, пролетая, над красными крышами старого города, я вдруг резко остановилась, не понимая, от куда на мои руки падает такой синий луч. Обернувшись я поняла, что этот эффект создает стекла витража какого-то храма.
Спустившись пониже стала неви¬димой. На улицах было еще достаточно людей, перед которыми мне не хотелось бы появляться в своем истинном обличие. Подлетая к маленькому окошечку наверху, чуть нажала на раму, и оно подалось безропотно, словно давно этого ожидало. Я приняла свой обычный облик, богородица с иконы мягко коснулась моего плеча.
- Господи, это ты! - услышала я голос. Монах трясущимися руками сжимал край моего платья.
- Ариэль, милый мой, вот я и вернулась.
- Как я раскаивался, как я раскаивался, что не улетел с тобой тогда. Ведь это была судьба. И я ее упустил. Милая, как ты жила эти пятьдесят лет? - Он плакал.
- Ты пришла за моей душой?!
«Опять он за старое».
- Вот еще. Ты что совсем забыл, чему я тебя учила?
- Ах милая, я так стар, я упустил свою судьбу.
- Опять бред.
- Нет Ариэль, это не мыслимо, мне нужно начинать все с начала!
Я взяла его под руку и мы подошли к иконе в стекле которой отражались наши лица. Монах в страхе попятился, схватился за голову, и потом посмотрел на меня.
«Боже, какой это был взгляд»!
- Я же говорила тебе мальчик, что умею не видеть старость и болезни стирая их. А ты все забыл.
Я поднялась в воздух, Ариэль приоткрыл окошко, и ничего боль¬ше не обсуждая, мы погрузились в небо.