От автора.
Данный рассказ родился не сам по себе. Я прочёл "Остров моего одиночества" Светланы Капинос (http://www.proza.ru/2007/12/09/122) и хотел написать развёрнутую рецензию. Но с рецензией как-то не сложилось. Рассказ так понравился, что включилось воображение и написало картину, так сказать, с другой стороны. При этом некоторые детали пришлось изменить, в чём приношу Светлане Николаевне свои извинения. Получилось вот что.
ОСТРОВ
Холодный пустой дом. В соседней комнате, где мы прожили наши лучшие годы – детство – храпит мой брат Лёха, пьяный «в шлепок». На кухне сидим мы с дядей Колей, давним другом семьи, и молчим. Дядя Коля, Николай Васильевич – пастор церкви, в которой состояли мои родители и сёстры. Состояли – это жуткое слово. Оно означает, что мамы, папы и двух девчонок-хохотушек больше нет. Николай Васильевич пришёл, чтобы проводить нас на кладбище, а потом утешить сообщением, что сейчас они радуются со Христом на небесах. Добрый старик.
Хоронила их церковь. В то время, пока два старших сына, мы с Алексеем, вершили свою жизнь по разные концы огромной страны, пастор устраивал дела с ГАИ (они погибли в автокатастрофе), договаривался с похоронной конторой, а его жена и младшая дочь прибирались в нашем старом доме, готовили поминки. Мы с Лёхой только и увидели, что четыре свежих холмика на кладбище. Николай Васильевич сказал, что тела были сильно изуродованы, так что хоронить надо было срочно, и прощаться было, по сути, не с кем и не с чем. Лёха откупорил бутылку, налил водки в пластмассовый стаканчик и выпил залпом. «Земля вам пухом, родные мои!» Потом лёг прямо на свежую глину и запричитал:
– Простите нас, милые! Это мы, мы с Виталькой вас убили!
– Лёша, вставай, – тихо сказал Николай Васильевич и, удивительно, но Лёха замолк, встал и виновато отряхнулся. Он был уже сильно пьян.
Потом мы поехали домой, в наш старый дом на тихой улице под клёнами. Я поставил машину во двор, где всегда стояла папина «волга». Теперь она где-то на кладбище железок, разрезанная на куски, чтобы можно было вытащить тела. Лёха сразу отправился спать в нашу бывшую комнату, а мы с пастором остались сидеть на кухне.
– Не говорите мне, что им сейчас хорошо.
– Я вижу, что тебе сейчас плохо.
– Жаль, что я за рулём, а то бы напился, как Лёха. Только легче всё равно бы не стало.
– Да.
– Я ещё могу понять, что родители… Но Катька с Лизкой! Неужели Господь мог решить, что им надо погибнуть так рано и так страшно?
– Я не буду тебе ничего говорить, Виталий. Твои родители и сёстры были настоящими христианами, вот что я знаю. Значит, они прожили свои жизни не зря. И вы с Лёшей не зря живёте, Он ждёт вас к себе.
– Ну так что, выехать на шоссе, разогнаться и в столб? Чтоб Он, наконец, дождался?
– Нет, Виталик, нет. Я думаю, тебе надо поостынуть. Я вот что хотел спросить у тебя: ты надолго приехал?
– Завтра назад. Да и что мне здесь теперь делать?
– Мне кажется, тебе надо вернуться сюда.
– Зачем? Что меня здесь держит? Разве только дом продать? Пусть Лёха продаёт. Он семейный, ему деньги нужны. А я один.
– Я тебе всё-таки говорю – подожди. И с Алёшей я поговорю. Если уж и в самом деле решите продавать – сообщите мне, есть у нас семьи, которым нужно жильё, и цену дадут настоящую. И дом ваш в хороших руках будет, и вы в любой момент будете дорогими гостями. Но я ещё раз говорю: не торопитесь. Тебе говорю: не торопись. Алексей служит в армии, у него жильё есть, и сюда он вряд ли вернётся. А ты ещё можешь.
– Что вы такое говорите! Что мне здесь делать? Где работать? Я инженер-проектировщик, кабинетная крыса, мой инструмент – компьютер, я ничего больше не умею. Чем я здесь займусь? На рынке торговать буду?
– У твоего отца была отличная столярная мастерская. Теперь она твоя.
– Если б у меня руки росли оттуда же, откуда у отца… Ладно, замнём пока эту тему. Действительно надо подождать, а потом уже поступать опрометчиво.
– А ещё лучше поступить правильно. Спроси Господа, и Он даст правильный ответ. Впрочем, учить тебя не буду, ты сам всё знаешь.
Я действительно всё знаю. И Лёха всё знает. Только на что нам эти знания? Да и не молился я уже лет десять, с тех пор, как уехал из дома, чтобы поступить в институт. Не передаётся вера по наследству. Родители христиане, а мы с Лёхой – нечестивцы. Только сёстры наши пошли по родительским стопам. И погибли вместе с ними в аварии. А мы живы. Вот и всё.
* * * *
Я уехал на следующее утро. Отвёз протрезвевшего Лёху на вокзал.
– Знаешь, что я думаю, Виталя? Возвращайся-ка ты сюда. Я уже отрезанный ломоть, меня армия всосала и перемолола, да и жена, дети. А у тебя ещё есть шанс всё изменить.
– Что изменить? Вы что, сговорились? У меня хорошая жизнь. Я люблю свою работу. У меня есть деньги: на машину мою погляди! Что мне искать здесь?
– Не знаю. В любом случае, удачи тебе, брат.
Мы обнялись, и я поехал к Николаю Васильевичу домой, попрощаться. Дверь открыла Света, его дочь, та самая, что устраивала поминки. Когда я уезжал учиться, она была конопатой десятилетней девчонкой. Сейчас я её не узнал.
– Светка? Ну ты красавица! А дядя Коля дома?
– Папы нет дома, он в церковь на утреннюю молитву поехал, – Света слегка смутилась.
– Так рано?
– У нас утренняя молитва в семь часов.
– А ты почему не на молитве? – задал я совершенно глупый вопрос.
Она только улыбнулась и пожала плечами.
– Ладно, я заехал попрощаться и спасибо сказать.
– Мы очень любили вашу семью. Катя и Лиза мне как сёстры были.
– Спасибо, Света! – я вдруг поддался неожиданному порыву и поцеловал её в щёку.
– Благослови вас Господь. Мы будем ждать вас, - услышал я, сбегая по лестнице. Сказала она это на самом деле, или мне послышалось?
Дядя Коля от денег категорически отказался. Пришлось положить их в одну из шапок для пожертвований, лежавших под кафедрой. Да так и было справедливо, деньги на похороны были взяты из церковной кассы. Мы обнялись. Я подумал, что он снова скажет мне, чтобы я возвращался, но он промолчал. Только благословил меня. И спросил, есть ли церковь нашего братства в моём городе. Я пожал плечами.
* * * *
В прихожей горел свет. Значит, Олег дома. Я громко окликнул его: он мог быть не один. Ответа не услышал. Только в комнате что-то зашуршало и упало на пол.
– Эй, я дома!
Молчание. Только какой-то неясный шум. Я прошёл в комнату. Свет включён. И никого. На стуле перед включённым компьютером лежат аккуратно сложенные вещи Олега. Все, даже трусы. По полу, отчаянно жужжа, как диковинное насекомое, ползёт в мою сторону мобильник. Я поднял его и взглянул на дисплей. «Марина». Я бросил мобильник в кресло. Сейчас она устанет и начнёт названивать мне. Точно, мобильник Олега затих, зато мой запел.
– Алё, Виталик, где Олег? Почему он трубу не берёт?
– Устал уже дудеть в неё, вот и не берёт.
– Я не шучу! Где он?
– Откуда я знаю? Что я, сторож ему?
– Ты же с ним живёшь.
– Это ты с ним живёшь, а мы снимаем квартиру на двоих. Разницу чувствуешь?
– Да пошёл ты!
Отключилась. Телефон Олега снова завибрировал. Я бросил на него подушку. А в самом деле, где Олег? Я заглянул в ванную. Пусто. В туалете тоже нет. Куда ещё можно уйти из запертой квартиры без трусов? На балкон? Я на всякий случай посмотрел с балкона вниз. Олег, конечно, нормальный человек, но я слышал, что люди, которых считали вполне нормальными, случалось раздевались догола и бросались с балкона. Только смысл – со второго этажа? Не найдя Олега нигде, я плюнул на это дело, отключил мобильник на тот случай, если настырная Марина снова решит подоставать меня, и отправился в ванную. В конце концов, я сутки провёл за рулём и просто устал. И может быть, вся эта ситуация с пропавшим Олегом мне просто мерещится.
Только не ложиться, иначе размякну, размокну, усну и растворюсь в воде, так что и трупа не найдут. Хороший душ, желательно контрастный, жёсткая мочалка, чтобы стереть, содрать с себя верхний слой кожи вместе с тоской и ужасом, что я теперь сирота.
Пока я мылся, мир вокруг меня пришёл в порядок. Олег материализовался и громко ругался с Мариной по телефону. Когда я вошёл в комнату, он произнёс последнее ругательство и, отключив телефон, бросил его в стену.
– Ты где был?
– Ой, Виталька! Где я был? Где я был! Ой, это сказка! Ты только скажи сначала, как съездил?
– Как можно съездить на похороны родных?
– Ну да, извини, я что-то зарапортовался. Но ты себе не представляешь! Я даже… А тут… стервоза эта! Понимаешь, у неё выдался час свободного времени!
– Я тебе говорил: не связывайся с замужней.
– Да при чём тут это? Просто я тоже человек. Да, я хочу секса, и хочу практически всегда, но у меня могут быть дела!
– Ладно, избавь меня от своих проблем.
– Да пропади они… Я хочу тебе рассказать! Такое! Хорошо, что ты комп не выключил! Я был там!
– Где?
– А! Я всё равно не смогу передать. Вот смотри, – он щёлкнул какую-то ссылку на компьютере, – читай!
Из текста на английском языке было ясно, что какая-то иностранная фирма, то ли бельгийская, то ли гонконгская, продаёт часовые туры на необитаемые острова через нулевые порталы.
– Чушь какая! Эти порталы запрещены.
– Твоя информация устарела. Да ты читай дальше!
– Не хочу. Устал я. Расскажи сам.
– Короче, я был там. Только что. Необитаемый остров то ли в Тихом, то ли в Индийском океане. Совершенно необитаемый. И я на нём один.
– Голышом?
– Условие контракта: с собой ни одного предмета. Экология, блин! И только поодиночке. Наверное, чтобы друг дружку не поубивали. В общем, отдых от цивилизации по полной программе. Класс!
Олег ещё долго распинался, но его уже не слушал. Я наконец уснул.
* * * *
Работа – дом, работа – дом, и так изо дня в день. Утомительно, но у рутины есть одно доброе свойство: она приглушает боль. И свойство злое: как же я от неё устал! Но я хочу купить квартиру, чтобы жить, наконец, одному, а не снимать угол на пару с Олегом. Он хороший парень, но его замужние сексуально озабоченные дамы мне порядком надоели. Похороны отодвинули мою мечту на пару месяцев. Но может быть действительно продать наш дом, поделить деньги с Лёхой. Глядишь, и хватит денег. Заживу тогда, наконец, один, как мечтаю уже десять лет, со времён студенческой общаги. А для этого нужно работать. Каждый день ходить на работу в КБ, где разрабатывать технологию построения зданий из стекла и бетона. Я хороший инженер. Меня ценят. Мне платят за мою работу.
А может быть, пропади оно всё пропадом? Ну где он, тот остров? Стоит ли час отдыха лишней недели ожидания осуществления моей мечты? Ну что, поехали?
У нас поздняя осень, а здесь лето. Действительно чудо! Солнце. Песчаный пляж. Скалы на западе (если это запад). Немного травы на пригорке в самом центре. И море такое тёплое! И небо, синее-синее, с облачками, лёгкими, как крылья ангелов. Господи, какая благодать! Господи! И я один перед Тобой!
Вернувшись назад, я понял, что жизнь моя переменилась. Пропади они пропадом, эти деньги! Вот она, моя родина, мой дом, то место, где я могу быть самим собой. Но только час!
Я заключил долгосрочный контракт, теперь раз в две недели я буду здесь. Что бы ни случилось, в любую погоду…
* * * *
Прямо напротив пятиэтажки, в которой мы с Олегом снимаем квартиру, стоит здание церкви. Помню, это стало решающим фактором выбора дома для Олега.
– О! Церковь! Селимся здесь. При случае будет куда бежать грехи замаливать.
Я промолчал. На его месте я бы наоборот поселился где-нибудь подальше. Неловко было бы барахтаться с чужой женой, глядя на крест на здании напротив. Но у Олега свои понятия. Замаливать грехи он не ходил. Я тоже. И только сейчас мне пришло в голову подойти и прочесть табличку перед дверью. Это молитвенный дом нашего братства. Я развернулся, чтобы уйти, но тут дверь открылась, и худощавая пожилая женщина в белом платочке улыбнулась мне:
– Вы хотите войти?
– А можно?
– Пастор сейчас здесь. А я вас знаю, вы живёте в доме напротив.
– Вы наблюдательны.
– А вы нет. Мы едва ли не ежедневно встречаемся в магазине. И я молилась о вас.
– Спасибо.
– Зайдёте, с пастором поговорите?
– Нет, я в воскресенье приду, – неожиданно для самого себя сказал я.
– Обязательно приходите, в десять часов.
Я пришёл. Олег умотал с самого утра к своей Марине, а я от нечего делать пошёл в церковь напротив. В конце концов, меня это ни к чему не обязывает. Зато можно будет позвонить Николаю Васильевичу и сказать, что есть здесь наша церковь. Старик обрадуется.
Пожилую сестру я не увидел в тот день. Да и не хотел показываться ей на глаза, боясь, что она будет слишком громко радоваться. Я пришёл за минуту до начала собрания и тихо сел у самой двери рядом с горбатой старушкой. Старушка посмотрела на меня оценивающим взглядом и протянула сборник гимнов. Я поблагодарил её. Тут на кафедру взошёл пастор, крупный холёный мужчина, гладко выбритый, в дорогом костюме и, кажется, даже с маникюром. Не похож он на нашего дядю Колю. И голос громкий, твёрдый. Так должна звучать труба, призывающая Церковь к вознесению. Он помолился и объявил общее пение. Мы встали, я держал сборник в вытянутой руке, чтобы моя согбенная соседка могла разглядеть гимн. Но она отстранила его и запела неожиданно громким и ясным голосом, совсем не старушечьим. Справа от меня пристроилась какая-то тень и тоже запела женским голосом, только тихим. Я повернул голову в ту сторону только тогда, когда гимн закончился.
Я даже не понял сразу, молода ли она, красива ли? Только обжёгся взглядом о глаза. Она извинилась неизвестно за что и упорхнула, как птичка, на один из рядов впереди, потревожив сидящих там старушек. Пастор, сходя с кафедры, внимательно посмотрел на неё. А потом стрельнул взглядом в меня. Я еле досидел до конца.
С тех пор у меня было два магнита, две отдушины: раз в две недели остров и раз в неделю церковь. Но не сильные проповеди пастора привлекали меня в церкви. С Богом я был на острове. Там у меня получалось молиться и там я получал облегчение. В церкви ничего подобного не было. Там я видел только ту женщину. Она не смотрела на меня, да и забыла о моём существовании. Но я не забыл. Я приходил сюда, украдкой наблюдал за ней из-за раскрытой Библии и горько смеялся над самим собой. Вот ведь ворчу на Олега за его увлечение замужними, а сам исподтишка наблюдаю за молодой женой пастора. Та пожилая сестра в платочке, что пригласила меня сюда, не появлялась: тяжело заболела. «Это Бог её покарал за мои страдания», – подумал я с горькой иронией. И продолжал приходить.
Так прошла зима.
* * * *
В одну из мартовских суббот я, как обычно, отправился на свой остров. Там, как всегда, было тепло и солнечно. Мой Бог знает, какую погоду я люблю. Только в этот раз был отлив, и на том краю, который я определил, как восточный, образовалась обширная илистая отмель. Я пошёл туда в надежде пособирать каких-нибудь рачков или ракушек. Ещё издали я заметил, что по отмели тянутся следы. Следы! Я побежал туда. Кто это мог быть? До сего дня мне как-то в голову не приходило, что островом пользуюсь не один я. И вот впервые увидел следы на грязи. Это следы того, кто был здесь только что, прямо передо мной. Подойдя к отмели я встал на колени и стал изучать их, как заправский индеец. Несомненно они принадлежали женщине, ибо размер был не больше тридцать седьмого. Судя по длине шага, высокой женщине. Судя по округлости отпечатка пятки, молодой. Ах, какое, должно быть, зрелище: молодая красивая женщина, совершенно обнажённая, выходящая из моря на берег пустынного острова. Помню, как-то Олег сказал: жаль, нельзя вдвоём с Маринкой туда. Либо оторвались бы по полной, либо наконец убил бы её и бросил в море, чтоб акулы сожрали. Я продолжал ползти на коленях вдоль цепочки следов и запоминал каждую их деталь. На правой стопе имелся заметный дефект: третий пальчик был короче остальных. Левый след был нормальный. Я почувствовал себя сказочным принцем, от которого сбежала Золушка. Только моя оставила не туфельку, а характерный след ножки. Впору вырезать его из заиленного песка, принести с собой и примерять ко всем девушкам, что будут встречаться на моём жизненном пути. Впрочем, зачем мне это? Вдруг она вовсе не молода и не красива? Да мне и не нужно от неё ничего. Просто я знаю её тайну: вон там ровная цепочка вдруг запутывается и следы смазываются. Она танцевала здесь. И может быть, молилась тому же Богу, что и я. Я побежал вдоль берега до скалы, а там повернул к центру. Вряд ли женщина станет бегать босиком по камням, она, я думаю, предпочтёт травку, пусть такую дохленькую, как здесь. Я хотел лечь на траву и закрыть глаза, но вдруг встрепенулся и побежал обратно. Истекли пятнадцать минут, а вода пододвинулась к следам лишь чуть-чуть. Это значит, что через сорок пять минут кто-то придёт сюда и увидит наши (вот так – наши!) следы. Я подобрал на отмели большую раковину, прокопал ею в иле канавку до следов, подгребал по ней воду и поливал следы. Через пятнадцать минут такого занятия я устал и, оглянувшись, обнаружил, что только сам наследил ещё больше. Ладно, пусть следующий посетитель увидит мои следы и подумает обо мне невесть что. А потом я взобрался на вершину скалы и сложил там пирамидку из камней. Зачем? Не знаю.
Теперь каждый раз, приходя на остров, я искал следы её присутствия. Но не находил. Остров стал тяготить меня.
* * * *
Это произошло в один из жарких майских дней. Я люблю май. В первые же тёплые дни женщины, уставшие от тяжёлой зимней одежды, раздеваются и умилительно сверкают голыми белыми ногами и руками. Мне не нравятся загорелые женщины. В них есть что-то от кур гриль. Быть бледной по весне – это естественно. Жена пастора не была бледной. Впрочем, ей простительно. Не может быть скромной простушкой жена такого яркого человека. Да ещё такая красивая жена. По окончании собрания часть паствы, как всегда, столпилась у выходной двери, где сидел я, а другая часть собралась вокруг пастора.
«Ах, какая сильная была сегодня проповедь! Спасибо вам!»
«Ну что вы, это не мне, это Господу.»
«А как вы думаете…?»
«Очень давно хочу вас спросить…»
«Конечно, спрашивайте, я отвечу.»
И вдруг:
– Я пойду, мне ещё надо успеть Анну Прокофьевну навестить.
– Подожди немного, я отвезу тебя к ней.
– Не надо. Я с Маркеловыми, им по пути…
И от толпы вокруг пастора отделилась комета и, стуча каблучками, направилась к выходу. Вклинившись в толпу прихожанок, считающих, что лучшее место для разговора – это двери храма, она раздосадованно тряхнула головой. Из причёски выпала заколка и упала прямо рядом с моим местом. Я наклонился, чтобы поднять её. «Вот и удобный случай познакомиться», – сказал червячок в моём мозгу. Но я тут же забыл о нём. Она была в лёгких босоножках: каблучок и два тоненьких ремешка. Всё бы ничего, только на правой ноге третий пальчик заметно короче остальных. Или мне показалось? Я поднял заколку, вложил её в руку хозяйке, пробормотав какую-то глупость, и остался сидеть, осмысливая увиденное.
Я всю неделю молился, чтобы в воскресенье была хорошая погода. Я хотел удостовериться в своём открытии. Но как назло погода испортилась на целый месяц. Мне бы успокоиться, но где там! Механизм действия тайны запущен. Олег сказал: «Правду говорят, религия – опиум для народа. Ты какой-то пристукнутый стал». Я не стал спорить. Знал бы он, чем я обеспокоен.
Зато я знаю все заколки и ленточки, которые она носит на своих пышных волосах. Вижу-то в основном голову и как правило сзади. А ещё – запах её духов, и теперь, приходя на остров, первым делом принюхиваюсь. Ведь она должна бывать здесь прямо передо мной: фирма любит порядок. Но всё тщетно: морской ветер уносит запахи прочь. А я перестал валяться на траве. Вдруг она тоже любит здесь лежать! Прямо голым телом. Удивительно, но тот факт, что тут валяется масса других голых тел, меня совершенно не волнует. Но если это она?
* * * *
– Молодой человек, можно с вами поговорить?
Пастор подошёл ко мне. Сам. Служба только что закончилась, и я, как всегда, подождав, пока разойдутся медлительные старушки, шёл домой через стоянку перед церковью.
– Пожалуйста.
– Я вас вижу в нашем собрании уже давно. Скажите, вы приезжий?
– Можно сказать и так.
– А точнее?
– Я живу здесь десять лет.
– А откуда, если не секрет.
Я ответил.
– Далеко. Работаете?
– В конструкторском бюро. Зам начальника.
– О! Приятно видеть образованного человека. Позвольте ещё один вопрос. Вы не участвуете в хлебопреломлении. Почему?
– Я не принадлежу вашей церкви. Мне просто интересно.
– Нравятся проповеди?
– Да, у вас хорошие проповеди. Мои родители были верующими, я в детстве в церковь ходил. Наши проповедники не такие искусные, как вы.
– Что ещё нравится?
Мне показалось, или правда в его словах промелькнула угроза?
– Да всё у вас хорошо.
– Ну а вы веруете?
– Я пока в пути.
– Ясно. Ну счастливого пути вам. А это моя супруга, – она как раз подошла к нам. В тех самых босоножках. Сомнения быть не может, левая ножка аккуратная, красивая, а на правой – короткий пальчик. Да, конечно, наверное многие женщины могут иметь такой дефект. Но она загорелая! Это тоже факт.
Пастор пожал мне руку, его жена рассеянно кивнула мне, они сели в свой «вольво» и уехали. Я пошёл пешком.
* * * *
В следующую субботу я снова был на острове. Нет, это невыносимо. Она это или не она? Господи, пошли мне ответ! Впрочем, зачем он мне? Не буду же я, в самом деле, разрушать счастливую христианскую семью. Да мне нет до неё никакого дела! И всё же… Я бродил по острову совершенно опустошённый. Залез на скалу, где не был с самого дня обнаружения следов. Вот она, моя пирамидка из камней. Что-то торчит из-под верхнего камня. Ленточка! Розовая шёлковая ленточка, какими женщины подвязывают волосы. А ведь… Тоже совпадение? Таких ленточек на свете миллионы. Но именно здесь – именно эта! Я сжал её в кулаке и пронёс с собой через портал. Завтра я всё узнаю. Подойду после собрания, когда она будет убегать куда-то в своей обычной спешке, и скажу: «Это ваше?» И тогда она должна спросить: «Откуда это у вас?» Или не спросит. Но если даже и промолчит, то уж взгляд точно выдаст её.
Всю воскресную службу я просидел слепой и глухой. Вдохновенные проповеди бились о мои уши и отскакивали обратно, пение гимнов шло откуда-то издалека, молитв я вообще не заметил. Господи, что творится со мной? Зачем мне это нужно? Какая мне разница, она это или не она?
Еле дождался конца. Но тут меня ждало разочарование. Пастор не стал задерживаться, и пошёл к выходу вместе с ней. Даже за руку её держит. Боится потерять? Эх ты! Проходя мимо меня, он улыбнулся и пожал мне руку. Ленточку я держал в левой. Придётся отложить на следующий раз.
Вот разошлись почти все. Остался только я, да несколько старушек. Одна из них прошла по рядам, собирая сборники гимнов.
– Вот, Библию кто-то забыл. Кто здесь сидит?
– А, это наша молодая жёнушка. Всё спешит куда-то, рассеянная, – ответила другая старушка.
– Молодой человек! У вас ноги быстрые, возьмите, добегите до них, отдайте Библию. Жалко будет, если затеряется, дорогая.
Вот он, мой шанс. Я в один прыжок подскочил к бабульке, вырвал Библию из её рук и, на ходу вложив ленточку между страниц, побежал к выходу.
Мы встретились на крыльце.
– Ваша?
– Ой, моя! Спасибо вам!
– Не забывайте.
Она улыбнулась и побежала к машине. А я пошёл домой. Она ничего не увидела. И не поняла. И хорошо.
Олег сидел на балконе и курил.
– А я теперь знаю, зачем ты туда ходишь, - он состроил хитрую морду - поздравляю, у тебя хороший вкус. Фигура!
– Там и лицо соответствующее, – сказал я, – ноги только подкачали слегка. Тебе отсюда не видно. Только ты не угадал. Это жена пастора.
– Ну, ежу понятно, что не какая-нибудь вертихвостка. Так ведь и ты у нас не мальчик-с-пальчик.
– Ну да. Слушай, я вот что тебе скажу: я возвращаюсь.
– Куда?
– Домой, на родину.
– С чего бы это?
– Так надо.
– Это она тебе посоветовала?
– Да. Просто надоело мне здесь. Будто от себя бегаю. Остров этот… Пора в реал возвращаться.
– Не очень понимаю, но на всякий случай советую не принимать скоропалительных решений.
– Решение вполне обдуманное.
– Иди ты! А то, что ты за остров на полгода вперёд заплатил? Или у тебя на родине интернет есть?
– Интернет есть везде. А остров я тебе дарю. Код доступа в текстовом документе на рабочем столе. Пользуйся, тебе ведь надо от Марины отдыхать. Но мой тебе совет – женись.
– Ну да, чтобы потом моя жена от меня к какому-то козлу бегала?
– А ты не на козе женись. На женщине. Нормальной. И тогда она к козлу не побежит. Кстати, там у тебя жужжит.
Олег сорвался и побежал в комнату. Ах, да! Марина сегодня ещё не звонила!