Диктатор сидел в глубоком кресле, курил сигару и задумчиво смотрел на нее. Она играла желто-зелеными красками того октября, который он покинул тридцать лет назад.
Его серые глаза не выражали ничего, только где-то на самом их дне спряталось разочарование. Уголки губ были опущены под тяжестью усталости. На бледном лице пятнами лихорадочно горели щеки. Лоб рассекали две морщины. Они всегда появлялись, когда тиран размышлял о чем-то сокровенно-важном. Ныло сердце. Нет, он не был железным властелином, каким его считали все. Правитель давно мучился бессонницей, часто болела голова. Власть душила его, сдавливая могуществом.
Знобило, хотя все окна были плотно закрыты, и его френч с железным крестом и бронзовым значком за ранение на груди был, как всегда, застегнут на все пуговицы.
Нехотя он оторвал глаза от нее, встал, приблизился к камину, протянул ледяные ладони навстречу золотому пламени, но тепла не почувствовал. Его било мелкой дрожью, но диктатор не замечал этого, потому что мысленно находился там… далеко.
Скучающий городской парк шикарной европейской столицы погрузился в темноту. Высокий худой юноша замерзал на скамейке. Он съежился и закрыл глаза. Навязчивый холод и тошнотворный голод не давали возможность забыться. Желудок уже не просил, а требовал хотя бы крошки хлеба.
Молодой человек приехал в этот негостеприимный город с единственной целью – постичь все премудрости живописи. Он жаждал славы, мечтал стать знаменитым, искал признания. Он верил в себя, но Академия художеств не открыла ему своих дверей. Скромное наследство, оставшееся от отца, истратилось за полгода, и юноша стал жителем улицы. Не сразу приняла она его. Такие же бездомные часто били, хозяева забегаловок выгоняли на улицу, не дав погреться.
Вдоль аллей горели огни, но главный огонь согревал его изнутри. Сердце пылало в своем стремлении служить миру акварели. Целыми днями юноша бродил по старинному городу и рисовал, рисовал, рисовал, делая десятки эскизов реки, мостов, церквей, дворцов. Он любил яркие, теплые, солнечные краски. Его картины излучали свет.
Тощий прыщавый юноша с шеей гадкого утенка и редкой рыжей бородкой был счастлив в своей нищете, у него была мечта и свобода. Его глаза жадно горели, постигая таинство живописи. Он поклонялся миру красок, только там ему виделось прекрасное будущее.
С мыслью о таком будущем юноше удалось заснуть.
На следующее утро, шагая по каменной мостовой необследованного района, юноша заметил покосившийся двухэтажный домик бюргера. Что его привлекло в нем, он так и не понял, но тут же сел на бордюр, достал чистый лист, карандаши и начал жадно наносить линии.
Кто-то дотронулся до его плеча. Юноша вздрогнул. Сзади стоял мужчина средних лет с тростью, в чистом, хорошо скроенном пальто, и с интересом рассматривал полу готовый набросок.
Он протянул молодому человеку руку в дорогой лакированной перчатке.
После рукопожатия и нескольких фраз, новый знакомый пригласил молодого художника в кофейню. Так юноша обрел покровителя, дом и еду.
Покровитель находил для него заказы. Юноша делал пейзажи и вывески для кафешек, магазинов, салонов. По вечерам он так же выходил на улицу, и с упоением рисовал надменный, но любимый им город.
Война. Юноша ушел на фронт и не вернулся. Он покинул мир красок навсегда. Со временем романтичный художник волею случая стал вождем, а вождь превратился в тирана. Великий правитель поставил мир на колени, заставив рыдать кровавыми слезами. Его боялись, его боготворили, его проклинали…
Тридцать лет в тумане, в плену, под гипнозом власти. Как же правитель соскучился, как хотел, вернуться туда: на скамейку ночного парка!
Сейчас наступал конец… а может начало?
Он вновь посмотрел на нее: счастливый октябрь той жизни, когда молодой начинающий художник еще был жив.
Стало тяжело дышать. Чтобы не задохнуться, правитель вышел на террасу.
Под ним лежал столица, которая не желала признавать его картины, и ставшая рабыней тирана. Его сорок девятая весна не спешила в город. Грязный снег уродовал улицы. Серость укутывала дома. Безлюдно. Только где-то далеко слышались непрерывные залпы орудий.
Правитель потянул носом воздух, отравленный смертью, закрыл глаза. Сколько времени он стоял в этой позе десять минут, час…
Один единственный луч каким-то непостижимым образом прорвался сквозь серое полотно неба.
Солнце? Солнце!
Уже тридцать лет диктатор не радовался так, как ликовал сейчас при виде затерявшегося вестника солнца.
Весна, в его существование все-таки придет весна. Она простит ему гибель миллионов, разрушенные города, униженные народы.
Ему стало легче, нет, ему стало совсем легко!
Сердце затрепыхалось, подобно попавшей в паутину букашке. Еще есть надежда! Диктатор развернулся и решительно подошел к девственно-чистому листу…
Когда ночь опустилась на город, стонущий канонадой, слуги взломали закрытую дверь. На полу, лицом вниз лежал не свергнутый диктатор, в руках он держал смятый белый лист.
Тиран попрощался с этим миром, осознав, что не сможет ничего больше нарисовать. Никогда тот юноша не вернется из октября тридцатилетней давности. Власть дала ему многое: деньги, женщин, право решать судьбу человечества, но она отобрала возможность начать все с чистого листа. Сердце диктатора остановилось…
А со стены на него смотрела она – картина, где в зелено–желтой листве утопал старый двухэтажный домик бюргера.