Случилось это не так давно, чуть более десяти лет тому назад. Находясь несколько лет в Москве и, по случаю, занимаясь там проведением многочисленных исторических поисков в центральных архивах, библиотеках и музеях России, я на короткое время приезжал в Калининград. На этот раз решил ехать поездом. Так мне было удобнее. В поезде, как водится, познакомился с соседями по купе. Они оказались очень культурными людьми, хорошими собеседниками. Разговорились. Беседовали о настоящем и давно прошедшем. Во время разговора с ними я и узнал, что в Калининграде проживает очень интересный для меня человек, мой дальний родственник – Алексей Николаевич Хованский. Я тут же в купе записал его адрес и номер телефона. Через некоторое время по приезду позвонил ему и договорился о встрече.
Дело в том, что род Хованских, а это был род русских князей, как и род моей прабабушки Варвары Сергеевны Пушкарёвой, который никогда на Руси не был княжеским, по прямой отцовской линии происходили от одного и того же человека – от основателя Вильнюса, великого князя литовского Гедимина. Только род князей Хованских происходил от сына Гедимина, носившего имя Наримунд, бывшего одно время новгородским князем, а род Пушкарёвых – от младшего сына Гедимина, носившего имя Кориат, который княжил в Подолье. Поэтому мы с Алексеем Николаевичем Хованским приходились друг другу кровными родственниками в каком-то там колене. Мне было очень интересно пообщаться с ним, поговорить о нашем общем предке, о его происхождении, о превратностях нашей с Алексеем Николаевичем судьбы, когда мы оба, хотя и не живём в настоящее время на родине своего знаменитого предка в Литве, но почему-то оказались рядом с ней на территории бывшей Восточной Пруссии, где, как теперь стало ясно, и жили предки самого Гедимина.
И вот я иду на первую встречу с Алексеем Николаевичем. Дверь открыла его супруга – Татьяна Алексеевна. Я передал ей в руки торт и цветы, а сам прошёл по небольшому коридорчику, сплошь заставленному книгами, в комнату, где увидел стоящего человека, протягивающего мне руку. Я подошёл к нему и взял его за руку. Ладонь его была очень слабой, холодной, и я бережно пожал её. Так мы познакомились. Алексей Николаевич был намного ниже меня ростом, совершенно лысым. Очки его имели сильные увеличительные стёкла, но он всё равно практически не видел меня, а взирал лишь на некую мою тень. Мы сели за небольшой стол и начали беседовать. К нам присоединилась и Татьяна Алексеевна.
Перед началом беседы я успел оглядеть комнату, в которой мы находились. Она тоже, как и коридорчик, была сплошь заставлена шкафами и полками с книгами. Книги были на самых различных языках. Алексей Николаевич сидел за столом возле двери, ведущей в соседнюю комнату, где была спальня, а за моей спиной стояло старое немецкое пианино с подсвечниками.
Вначале я рассказал немного о себе, о своих исторических поисках, о своей прабабушке Варваре Сергеевне, которая когда-то училась в Париже, закончила там институт и хорошо знала пять языков. Потом Алексей Николаевич, в свою очередь, стал рассказывать о себе, о роде Хованских, о своём отце – Николае Александровиче – и матери – Зинаиде Алексеевне, потом о дедушке – Александре Александровиче – и бабушке – Юлии Павловне. Помню, что его бабушка была француженкой. Она овдовела очень рано и осталась одна с малыми детьми на руках. Семья бедствовала, терпела лишения, но Юлия Павловна всё-таки сумела всех детей вырастить и дать им необходимое образование. Во время рассказа о своих предках Алексей Николаевич дал мне в руки старую толстую книгу, изданную в середине XIX века и посвящённую потомкам Гедимина, и я листал её, пока Алексей Николаевич говорил.
Конечно, точно такую же книгу я видел и раньше в одной из библиотек Москвы. Но теперь у меня появилась возможность обсудить её содержание именно с тем человеком, который по своему происхождению должен был лучше меня знать историю жизни различных потомков Гедимина, да и самого Гедимина. И мы стали беседовать с ним на эту тему. Вспоминали не только род князей Хованских, но также роды князей Трубецких, Голицыных и Куракиных, которые тоже происходили от Гедимина и тоже трудились во славу России. Алексей Николаевич наизусть знал представителей всех двадцати колен своего рода, и мог о каждом из них что-то сказать. Мне подумалось, что хорошо было бы каждому россиянину восстановить историю своего собственного рода как можно дальше вглубь веков и знать её так же, как знал её Алексей Николаевич. Это позволило бы всем нам вместе лучше знать историю своей страны через призму конкретных лиц, своих предков. Тогда бы не появлялись у нас на книжных прилавках разные «новые» хронологии и другие бессовестные измышления, пытающиеся разрушить до основания уже не только Советский Союз, но и саму Россию и даже память о ней.
Однако особый интерес мы оба проявляли к вопросу о происхождении самого великого князя Гедимина. На этот счёт существуют разные предположения, и мы подробно говорили о каждом из них. Каких-то особых преданий на этот счёт в роде Хованских не сохранилось, и поэтому мы обсуждали только то, что общеизвестно.
Если верить литовским летописям, то сам Гедимин принадлежал к княжескому роду, гербом которого была какая-то Колонна (по-латински – Колумн). Самым древним представителем этого рода в летописях упоминался некий Проспер Цезарин Колумн. Его полное имя, если следовать обычаям древних ромеев, значило, что он происходил из рода Цезарей, но был усыновлён каким-то Проспером из рода Колумн. Во времена императора Нерона, то есть в I веке нашей эры, этот человек вместе с некоторыми другими знатными лицами бежал из Рима от преследований на кораблях через Гибралтар и Атлантику в Балтийское море и высадился где-то на территории будущей Восточной Пруссии. Наши калининградские археологи подтверждают, что именно в то же самое время на территории Калининградской области действительно впервые появляются многочисленные предметы древних римлян. Из этого следует, что предки Гедимина, а также и наши с Алексеем Николаевичем предки жили на территории Восточной Пруссии вплоть до прихода тевтонских рыцарей более двенадцати веков. Вот почему, когда кто-то говорит сегодня о том, что Калининградская область – это чужая немецкая земля, то мне становится как-то не по себе от этого вранья.
Похожее предание о происхождении предка Гедимина есть и в русских летописях. В них он именуется не Проспером, а схожим именем, а именно: Прусом, который тоже, как и Проспер, происходил из рода Цезарей, и жил на территории Восточной Пруссии в устье реки Вислы. Очевидно, что именно от него и пошло последующее название этой земли. Вот кто был самым первым прусом в нашей Пруссии! Но это ещё не всё. Если верить русским летописям, то именно этот Прус был предком Рюрика, новгородского князя, основателя династии Рюриковичей, которые правили на Руси более 750 лет. Поэтому получается, что Гедиминовичи и Рюриковичи – это две ветви одного и того же рода.
Что касается непосредственных предков Гедимина, то, если верить немецкому хронисту Петру из Дусбурга и некоторым русским летописям, несколько их поколений жили и правили в Ятвягии или Судовии – одном из многочисленных княжеств Восточной Пруссии. Одним из них мог быть Ятвяг Гунарев, который назывался послом киевского князя Игоря в Константинополь. Лишь только тевтонские рыцари в XIII веке вынудили их потомков покинуть Судовию и уйти в соседнюю Литву и даже ещё дальше на Русь. Основным населением этого княжества были судовы. Впервые их упоминал ещё известный греческий географ Птолемей, который жил в том же I веке нашей эры. Поэтому всё сходится: и у Птолемея, и в литовских, и в русских летописях и даже у наших археологов.
Сами же судовы носили имя халдейского рода Судо – рода знаменитых математиков и астрономов, о которых писал ещё древний греческий географ Страбон. В литовских летописях действительно упоминался некий профессиональный астроном, который сопровождал Просперо Цезарина на пути из Рима в Прибалтику. Если соотнести всё изложенное друг с другом, то получается, что судовы действительно могли быть потомками этого астронома из рода Судо. Все последующие события, произошедшие в области астрономии на территории Восточной Пруссии, а именно появление Коперника и его революционной гелиоцентрической системы, Иммануила Канта и его первой в мире истории неба – всё это ещё раз доказывает, что они были преемниками астронома Судо и приняли от него эстафету. Потом на нашей же земле появился и космонавт, который принял эстафету уже у Коперника и Канта и первым вышел в открытый космос.
Но вернёмся к моему знакомству с Алексеем Николаевичем. Мы встречались с ним ещё не одни раз. Вскоре я узнал, какой необыкновенный человек сидел передо мной. И необыкновенность эта была не в истории его предков, а в самом Алексее Николаевиче. Как сказали бы американцы: «Человек сам сделал себя!»
Конечно, мы в своих беседах вспоминали историю России, 1917 год, Гражданскую войну, белых и красных. И вот Алексей Николаевич говорит о себе и своём отце, об их серьёзном разговоре друг с другом, ведь они по происхождению всё-таки были князьями и должны были вроде бы участвовать в белом движении даже после его поражения во время Гражданской войны. Слова, услышанные тогда мной, глубоко запали в мою душу. Отец, Николай Александрович, сказал во время разговора своему сыну примерно следующее: «Для нас самое главное – это Россия! Мы обязательно должны приумножать её славу! Поэтому мы не будем участвовать в различных подпольных движениях в борьбе за власть в ней. Мы будем способствовать развитию России своим творчеством, творчеством в науке, культуре и искусстве. Ведь мы же князья, и должны своим собственным трудом показывать пример служения отчизне другим сословиям и людям».
Такой вот наказ получил Николай Алексеевич от своего отца. И этот наказ он исполнял всю свою жизнь до самой своей кончины. Окончив в 1941 году Казанский университет, он стал профессиональным математиком, учёным, продолжателем дела основателя неэвклидовой геометрии Н.И.Лобачевского. Мне даже довелось подержать в руках одну из его книг, посвящённую цепным дробям. В своё время в научной работе при математическом описании процессов, происходящих в различных сферах жизни общества, мне приходилось прибегать к таким дробям, поэтому я понимал, о чём идёт речь в этой книге. Конечно, научных математических трудов было написано Алексеем Николаевичем за всю его жизнь очень много, около пятидесяти, и я при первой встрече познакомился лишь с малой толикой из них. И это были труды не какого-то там абстрактного математика, а математика практического, полезного стране и обществу. В том же 1941 ему приходилось, например, рассчитывать таблицы для артиллеристов, сражающихся на фронтах Второй Мировой. И это был его личный вклад в победу нашей страны над фашизмом.
Одного того, что сделал Алексей Николаевич для России в области математики, было бы достаточно для прославления его имени. Труды его переводили и в Китае, и в Западной Европе. Но это, как оказалось, ещё не всё, что он сделал и продолжал сам делать во славу России. У него были очень хорошие способности к изучению различных языков. За свою жизнь он научился только писать на шестнадцати языках. Поэтому он занимался переводами различных книг на русский язык, проводил занятия с любителями иностранных языков, в том числе даже таких необычных, как эсперанто или санскрит. Я сам был свидетелем тому, как на последнем году своей жизни Алексей Николаевич, будучи совсем слепым, занимался переводом книги одного из авторов на французском языке – я брал эту книгу в руки. И он успел завершить её перевод как раз перед своей кончиной. В это же время он принимал у себя дома отдельных студентов, которые приходили к нему домой за помощью в переводах, например, с латинского или греческого языков, или желающих пополнить свои знания в санскрите. И он даже при всём своём неудовлетворительном физическом состоянии оказывал им необходимую практическую помощь. Удивительно!
Мои встречи с Алексеем Николаевичем происходили потом ещё несколько раз. Однажды я приходил к нему со своим братом – поэтом и музыкантом. И Алексей Николаевич поразил нас обоих своими поэтическими и музыкальными способностями. Оказывается, он был автором не только многочисленных математических трудов, но и автором многочисленных стихотворных произведений. Он как бы соединил в себе одновременно две ипостаси: и физика, и лирика, чего удаётся достичь лишь немногим. Выходит, Алексей Николаевич принадлежал именно к таким. Я с удовольствием познакомился с его поэзией. Среди его стихов мне очень понравились следующие:
После долгого сна нелегко пробудиться,
Душу прочно сковал беспощадный кошмар;
Но всё время растёт нетерпение биться
И ему нанести смертоносный удар.
Целый год надо мной ночь свирепо царила,
И её приговор мне дорогу закрыл,
Но надежду мою всё ж она не сломила,
И спасения час, наконец, мне пробил.
И я знаю одно, не в покое спасенье,
В жизни счастье всегда достаётся борьбой;
Так пускай ждёт меня впереди пораженье,
Я свободен и вновь выступаю на бой.
***
Вся наша жизнь – сплошное ожиданье:
С какой-то жадностью смотря упорно в даль,
Мы создаём себе напрасное страданье
И счастье превратить хотим скорей в печаль.
Зимой мы ждём весны, весною ждём мы лета,
А там и надоест июльская жара…
И всё нам кажется, что там, в грядущем, где-то
Настанет счастия блаженная пора.
Так, провожая день ушедший с нетерпеньем,
Мы жадно ждём, что скажет новый день;
И мы не сознаём, томимы наважденьем,
Что каждый раз хотим догнать свою лишь тень.
И каждый ждёт, надеясь, своего дня…
А нам давно, давно понять пора,
Что «завтра» - только эхо от «сегодня»;
«Сегодня» - только эхо от «вчера».
Но ветер времени на ледяных могилах
Не может погубить зелёного ростка;
Пусть «завтра» изменить не в наших силах –
Мы можем изменить грядущие века.
В тот раз Алексей Николаевич поразил нас с братом также и тем, что вдруг сел за пианино и начал вслепую играть музыкальные произведения собственного сочинения, в том числе вальсы, танго, фокстроты, а также песни и романсы, которые он сам же и пел. Он же был автором таких музыкальных произведений, как марши и музыкальные фантазии на разные темы. Любил он исполнять и музыкальные произведения других авторов, в том числе произведения В.Моцарта, Р.Вагнера, Ф.Гайдна, Ф.Шопена, первую симфонию П.И.Чайковского «Зимние грезы», а также духовные песни, особенно песню «Христос и человеческая душа», написанную на стихи Д.Мережковского и музыку М.Гаузера. Будучи профессиональным математиком, Алексей Николаевич, оказывается, часто читал лекции студентам не только по математике, но также по вопросам языкознания, музыке и живописи.
Таким вот удивительным творческим человеком оказался князь Алексей Николаевич. И он был для меня настоящим князем даже не по своему происхождению, а по своей прожитой жизни, по своим собственным заслугам перед Россией. Вот он герой нашего времени, настоящий герой. Не какая-нибудь современная крикливая капризная поп-звезда или хитрый предприимчивый делец, а бескорыстная творческая личность, способная творить добро в разных областях нашей жизни. Как мне хочется, чтобы таких россиян у нас было побольше, тогда бы и страна наша постоянно богатела и процветала.
(из цикла Homo Tourgeneus)
(Другие произведения см. http://www.proza.ru/author/bipopof)