В канун Нового Года мне позвонил друг.
И сказал:
- Лёх, тебя не затруднит посидеть нынче вечером с нашим исчадием?
- А вы куда намылились? – спросил я, предусмотрительно растопырив чакры чёрной зависти и жгучей обиды.
- На шабаш, конечно, - ответил этот урод. – Будем пить кровь синтоистских младенчиков и портить плененных весталок. Или наоборот…
Я вздохнул:
- Вот так вся жизнь проходит мимо… пока ты нянчишься с чужими исчадиями…
- Между прочим, - напомнил друг, - оно названо в твою честь!
- Да уж ясный хер, – сказал я, – что если б вы назвали отпрыска Бенедиктом, то Папа Римский по-любому не стал бы ему нянькой! Один я – святой на этом свете.
Впрочем, особых планов на тот вечер у меня не было, а эта семейка живет в соседнем подъезде, так что не больно-то я и напрягся.
***
- Там, на шабаше, ведьмочки симпатичные будут? – поинтересовался я, едва завалившись к ним.
- Да там только одна и будет, - ответил папаша объекта моей грядущей заботы. – Но это super, mega-witch. С огромными клыками и…
Тут он замолк. Потому что мамаша достала из шкафа книжку и стукнула супруга по голове. Это была не простая книжка, а «Большой энциклопедический словарь», очень такой большой, на тысячу триста страниц, поэтому папаша замолк фундаментально.
- Мы собрались навестить моих пращуров и впарить им подарок, - с улыбкой пояснила мамаша. – Вернемся поздно. Вот поэтому кто-то и должен посидеть с Лешкой.
- Мне в таких случаях обычно залепляли рот скотчем и закидывали на антресоли, - поделился я воспоминаниями детства.
- Ну может, это объясняет многие… эээ… - тут мамаша сконфузилась. Наверное, она подумала, что это не совсем логично, доверять свое дитя попечению парня, которого в детстве закидывали на антресоли, и с тех пор у него в анамнезе «многие эээ», но так или иначе выбирать им не приходилось.
***
- Здорово, тезка! – сказал я, войдя в детскую.
Исчадие, крепкий белобрысый бутуз с приветливой мордашкой невыспавшегося киллера, сидело на ковре и курочило машинку. Задрав капот, что было предусмотрено конструкцией, Исчадие пухлым пальчиком пыталось сковырнуть серебристую головку блока цилиндров, что конструкцией предусмотрено уже не было. Я бы сказал, в четыре годика – вполне такое достойное занятие. Хотя знаю людей, которые до глубокой старости предаются всяким джекрипперовским экспериментам над беззащитными железными лошадками. Помню, когда мы с его папашей первый раз апгрейдили его «геленд»… нет, помню только, что нам являлась Мерседес Елинек, в астральном виде, и материлась почему-то по-испански. Причем так экспрессивно, что мы нифига не поняли и продолжили свое черно-масляное дело.
- Здорово, - хмуро поприветствовало меня Исчадие. – А что такое «тезка»?
Надо отметить, карапуз этот довольно продвинутый, выглядит раза в полтора круче своих лет и говорит почти без «детского» акцента. Но кое-каких слов, конечно, еще не знает. Пришлось просветить:
- Ты Леша, и я Леша. Вот это и значит – тезки.
- Да уж… - проворчало Исчадие. – У нас в группе целых четыре Лешев. – пауза. – Никакой фантазии! – пауза, на месте которой отчетливо подразумевалось «бля».
Я присел рядом на ковер и спросил:
- А ты думаешь, Аполлинарием быть лучше?
Исчадие задумалось, видимо, прикидывая, каково живется Аполинариям. И выдало с нипадецки увесистой, свинцовой мрачностью:
- Это не мои проблемы!
Я едва сдержался, чтобы не заржать. Сколько раз мне доводилось наблюдать, как его папаша точь-в-точь с таким же выражением фейса бросает в мобилу: «Это не мои проблемы. Базар окончен». А потом, посидев с минуту молча, стукает себя кулаком по бедру, подхватывается на ноги, натягивает кожак и ворчит: «Пидарасы! Придется ехать разруливать!»
- Почему она не снимается, а? – пожаловалось Исчадие, решив вернуться от грустной судьбы Аполинариев к делам автослесарным.
Я глубокомысленно закатил глаза:
- Ну дык! Тут все продумано. Знаешь, есть на дорогах звери такие лютые. Страшные, жадные… стозевны… и свистят. Типо, как соловей разбойник…
- Гиббоны, что ли? – сощурилось Исчадие.
Я прищелкнул пальцами:
- Точно!
Мне вспомнился недавний семейный анекдот. Решили они сводить ребенка в зоопарк. И вот в обезьяннике, у клетки с означенными длиннорукими приматами, Исчадие прочло табличку, нахмурилось на свой суровый манер, и поинтересовалось: «А почему не в форме? Отдыхают, что ли?» Папаша подтвердил: «Да, тут у них дом, тут они могут быть самими собой. Вишь, как по веревкам прыгает?» Исчадие критически насупилось и упрекнуло: «Да врешь ты! Я ж понимаю, что это еще личинки! Потому что - маленькие и волосатые, как гусеницы».
Пожалуй, случись там рядом Чарльз Дарвин, он бы никак не удержался от того, чтобы пожать эту гениальную пухлую ручку. И тотчас бы бросился писать трактат о параллельной эволюции приматов.
- Дык вот, - продолжаю объяснять. – Эти гиббоны – они очень любопытные. Все-то им покажи. Аптечку, огнетушитель, пулемет в багажнике… А если это все в порядке – они лезут под капот. «Это, - спрашивают, - мотор у вас? А вот разберите его, пожалуйста, и выньте оттуда рабочий объем двигателя, чтобы мы все-таки могли придраться и слупить с вас денег!» А хозяин такой: «Знать ничего не знаю, у меня эта ботва ваще не разбирается». И верно. Видишь, тут на самом деле двигатель-то – электрический. И засунули его в самую ж… Мнээ… Заднее, то бишь, расположение. Прогрессивная очень такая технология, типо, концепт-кар! Все реально продумано!
Разъяснив достоинства прогрессивной радиоуправляемой «импрезы», я вернул машинку владельцу. Тот – бережно закрыл капот и даже погладил по лобовушке.
«Спасена машинная жизнь, одна штука» - поставил я галочку в текущем списке добрых дел. Зачем я веду такие списки? Ну, не то чтобы на рай себе наскрести надеюсь – это сильно вряд ли – но так, для гомеостатического равновесия, чтоб грешилось отвязней.
Тут и ребенка вдруг потянуло на мысли о греховном. Без объявления войны, без какой-либо дипломатической ноты, вообще безо всякой прелюдии, это милое дитя вдруг ошарашило меня «тем самым» деликатным вопросом:
- Лех, а откуда ребенки берутся?
«Приплыли», - кисло подумал я. И пожал плечами:
- Да мне-то почем знать? Вот если б у меня у самого были ребенки – тогда бы знал. А так – вообще без малейшего понятия.
Исчадие заговорщицки ухмыльнулось:
- Да хорош ****ить!
«***се! - подумал я. – Впрочем, нормальный повод сменить тему…»
И я тотчас сделался очень строгим и педагогичным.
- А маме с папой ты тоже такие слова говоришь? – полюбопытствовал я.
Исчадие вздохнуло. Растолковало:
- Нет. С ними нельзя.
- Сей тезис подтвержден эмпирическим путем?
- Чего?
- Ты пробовал уже ругаться при них?
Исчадие посмотрело мне в глаза:
- Зачем?
- А вдруг им понравится?
Да, я чувствовал себя немножко провокатором, но тут подумал: а чего-то я буду чужого карапуза воспитывать? У него, как бы, папаша имеется, пес гулявый… и мамаша… с папашей на пару гулявая… вот когда нагуляются – они пусть и воспитывают!
- Не понравится… – пробурчало Исчадие. И добавило, с непередаваемым «аксакальским» психологизмом: - Чего я их, не знаю, что ли? Нет, с ними - нельзя.
- А со мной, значит, можно?
- С тобой можно. Ты рас****яй.
Высказано было очень просто и безо всякого намерения обидеть меня. Этакая житейская аксиома, не нуждающаяся в подтверждении.
«Крхм! – подумал я. – Что ж, если малютка подслушал, как отзываются обо мне его любезные родители, – то уж точно не мои проблемы, что он ругается матом. А если он не от родителей услышал это слово и самостоятельно приложил к моей персоне, то… он охуенно хорошо разбирается в людях! Не по годам-с…»
- Так чего там насчет ребенков? – требовательно напомнило Исчадие.
«Вот всем известно, - подумал я, - что дети, обрушивая свои знаменитые ниагары вопросов, очень легко перескакивают с одного на другое, и тотчас забывают, о чем спрашивали, и вообще им важно только спросить, а не услышать ответ, типо, такая у них абстрактная инквизиторская практика, и во всех умных книжках про то написано. Уважаемые авторы умных книжек! Засуньте свои книжки себе в жопу! И если вы упаковали свои премудрости в коленкор – то будет жесткое, но правильное лекарство для вашей гордыни. Ибо… ибо вот конкретно у этого младенца – хватка шопесдец. Вырастет – точно гестаповцем станет!»
Еще я подумал, что мне, в общем-то, не впадлу раскрыть все тайны мироздания и деторождения, но – стоит ли? И я, ухмыльнувшись загадочно, спросил:
- А самому догадаться слабО?
В мыслях я заготовил речь, типо, есть загадки, которые в кайф постигать самому, избегая готовых ответов, ибо сам эвристический процесс – суть высокое интеллектуальное наслаждение… ну и осталось лишь перевести эту отмазочную пургу на приемлемый язык.
Попутно – стал вспоминать, задавал ли я сам такой вопрос своей родительнице (задавал, конечно), и что она ответила, как женщина, как мать и как медработник. Кажется, когда мне было пять, она сказала: «А ты постарайся сам вспомнить!» Чем немало меня заморочила. Но, кажется, кое-как я преуспел в потрошении своей околосознательной памяти, потому что вскоре малость удивил ее своей проницательностью, указав на флиртующих собачек и громко уточнив: «Это они щенков делают?»
По лицам прохожих я понял, что попал в яблочко. И с тех пор – обожал конфузить знакомых, полузнакомых и совсем едва знакомых взрослых, задавая им «нескромный» вопрос, выслушивая их натужное мычание, а после – срывая покровы с блистающей истины.
А на семилетие матушка все-таки подарила мне книжку, где вся эта мудовая механика была расписана живо и с картинками. Но особо сенсационных откровений я там не нашел. У меня было ощущение Иоганна Кеплера, дорвавшегося до телескопа «Хаббл». «Ага, примерно так я себе все и представлял».
На самом деле – неоднозначный вопрос, надо ли вот так сходу грузить мелких всеми этими нюансами зиготирования по первому их требованию. Если подумать, в «капустных» и «аистиных» версиях есть свой шарм, чарующий элемент сказки. И если лет в восемь такая зооботаническая байда, конечно, не проканает, то в три-четыре – не факт, что ребенку приятнее будет сухое научное знание, а не целомудренные, красивые мифологемы. Это притом, что вопрос-то по-любому довольно-таки левый, практического значения не имеющий. Я имею в виду – в таком нежном возрасте.
А вообще – долг родителя понять, что на самом деле нужно дитенышу, и подстроиться на его волну. Типо того. И я считаю, что моя матушка правильно поступила. Могла ведь загрузить по полной программе, как медик, но предоставила пробить тему самому. В конце концов, вот взять тех же кошечек. Мышку ловить – это мама-кошка учит сызмальства. Это, типо, тактика, необходимая для выживания. А размножаться – дело нехитрое, своим умом как-то доходят, в свое время. Ну и чего, спрашивается, человек – совсем уж тупая скотина, среди прочих?
Возможно, матушка даже малость поспешила с дарением той книжки, предупреждая мои вопросы «в развитие темы». Потому что просветиться-то я, конечно, просветился, но утратил покой. И последующие пять лет прошли под знаком «ожидания спермы». Не покладая рук работал я над своим взрослением – а толку-то? Все равно – первый раз обтрухался во сне, как все. И потом еще какое-то время потребовалось, чтобы освоить прогрессивные и результативные методы «саморазрядки».
А тут – всего четыре годика…
Меж тем, Исчадие вовсю болтало о чем-то своем. Выпростав уши из бурнуса своих благонамеренных раздумий, я прислушался.
«И я ей говорю: «Чего, глупая совсем? От целоваться – дитев не бывает. Для этого по-другому надо». И Ленка тоже говорит: «Вы, Клара Ивановна, за меня не волнуйтесь. Я пока девственность терять не собираюсь». А Клара стоит, такая, губами хлопает, глаза таращит, как… золотая рыбка в аквариуме. Мне ее жалко даже стало, и я такой говорю: «Давайте, я вас тоже поцелую!» И Ленка говорит: «Да, он хорошо это делает. У нас всем в группе нравится». А Клара говорит: «Давайте потом. Сначала я пойду и выпью яду». Не дала, короче, поцеловать себя. Но я ей картинку нарисовал. Это… портрет. Ее, Клары. Но как бы без одежды. Как в музее…»
Я мысленно вздохнул. Подумал: «Пожалуй, еще немного – и впору будет составить компанию той воспиталке по части распития яда. Интересно, она симпатичная? Там у них, в садике, по идее, все молодые и прогрессивные. Ан все равно башню рвет, от этой юной поросли. Или – стариковское кокетство?»
***
Родители вернулись далеко заполночь. Мамаша задержалась в прихожей: стояла с закрытыми глазами, чуть покачиваясь, и медитировала: «Мама совсем не пьяная… Вообще ни в одном глазу». Потом один глаз откроет, в зеркало глянет, быстро захлопнет – и продолжает сеанс самодиагностики: «Мама просто устала…»
Из ванной вернулся папаша и сказал: «Мама сейчас пойдет с собачкой погуляет».
Мама снова раскрыла глаза и повернула голову: «А я правда такая пьяная?»
Папаша фыркнул:
«Сама посуди: была б пьяная – нешто б я тебе псину доверил? – и обнял ее за плечи: - Да не парься! Это все шампанея. Выветрится моментом».
Обратился ко мне: «Как там спиногрыз?»
«Дрыхнет, - сообщил я. – Я его там уложил, прикрыл. Мы с ним играли, мы с ним болтали… много нового узнали…»
«Он тебя пытал, откуда дети берутся?»
Я замялся:
«Ну, я ответил уклончиво».
«Правильно сделал. Потому что если начать его «просвещать» - он втирает в обратку, что у нас все не как у людей, что мы «чужие» с планеты Асдефг, где живут одни вампиры, и зачат он был конкретно вампирским клыком. Это у него новая такая фишечка».
«То есть, ты уже открыл ему истинную правду?» - уточнил я с очень серьезным лицом.
Папаша помотал головой:
«Не, честно, он сам до этого допер… Почему Асдефг – объяснять надо?»
Я хмыкнул, высокомерно:
«А ты бы пустил в дом парня, которому надо объяснять такие вещи? Сколько, бишь, он в день за компьютером сидит?»
Мы прошли на кухню, поставили чайник.
«Знаешь, - наябедничал я, - он говорит, что всех девчонок в группе перецеловал».
Я, конечно, заложил своего тезку с потрохами, но при этом метил в самую сердцевину родительской гордости этого самовлюбленного подонка, его папаши.
Тот ухмыльнулся, расцветши:
- Надо же! А воспитательница – только о трех рапортовала.
- Они там ведут скрижали разврата?
- Вели. Пока родители не объяснили, что немножко не за это платят. Не за «нравственный дозор».
- Представляешь, что лет в пятнадцать будет? – попробовал я «ужаснуть» его. Но этот жлоб – столь же бесстрашен, сколь и бессовестен. И даже не счел нужным отвечать.
Вернулась с прогулки Мама. Присоединившись к нам, в который раз спросила:
- Ты-то, Леш, не думаешь… эээ…
Супруг решительно оборвал ее, зыркнув сурово (почти так же сурово, как его малютка).
- Не думает – и славно! – выговорил он. – Знаешь, сколько сейчас нянька стоит? А так, пока есть свободные друзья…
Он замолчал, не то уважая мое расположение к этому семейству, не то – подсчитывая сэкономленные барыши.