Знатный бабник
Как-то мама спросила:
- Никитка, а может возьмем папу, а?
Сначала мама говорила про ляльку, а теперь ещё про папу какого-то. Папы, они большие и кружки у них большие, как наши садиковские горшочки. Они кушают из этих кружек что-то жёлтое и жиденькое. Когда у меня болит животик, жёлтого и жиденького много получается. А не кушаю. Мама сказала, что это плохо.
Лена сказала: её папа тоже не кушает. Его можно к себе взять. И в капусте его искать не надо. Готовый папа. Возьмём вместе с Леной. У Лены тоже есть какая-то мама. Зачем нам две мамы?
Валерка говорит:
- Тебя на муфорке нафли.
А я говорю:
- Тебя на мусорке нашли, а меня в капусте.
А этот Валерка говорит:
- Тебя в какой капуфте нафли, в квасоной фто ли?
А я сказал:
- В хорошей, - и заплакал.
Плохой Валерка! И мама его плохая – наша воспитательница. Когда мы днём спали, я хотел спать с Леной. Я лёг к ней в кроватку и сказал:
- Я тебя люблю.
А Валеркина мама, Валерия Петровна, тапочком меня по попке и сняла трусики, чтобы не бегал. Без трусиков из своей кроватки никуда не пойдёшь, даже к Лене.
Лена хорошая девочка. Я рисую танчики и самолётики, Лена рисует мне на танчиках красные звёздочки. Сам ведь я не умею, ещё маленький. А Лена большая: и красные звёздочки рисовать умеет, и шнурки бантиком завязывать. Я тоже умею завязывать. Только я долго, и всё как-то узелком. А Лена быстро. Ещё Лена научила меня выращивать крокодильчиков. Я пока плохо знаю, что за игрушка этот крокодильчик. Лена говорила:
- Не кушай на полднике яичко. Спрячь.
Потом мы закапывали яички в песок на солнышке и ждали крокодильчиков. Я спрашивал:
- А они какие?
А Лена говорила:
- Живые.
Я спрашивал:
- Как мы с тобой?
Лена сказала:
- Да.
Потом я пошёл к Валерке и сказал:
- А я знаю, а я знаю – ты из яичка.
Валерка распустил нюни и заплакал. А я потом слушал как Евгения Петровна ругала мою маму:
- Как вам не совестно… зачем ребёнку знать подробности…
Мама огорчилась. Я сказал:
- Мама, а я Лену люблю.
Мама сказала:
- Ну и люби себе на здоровье.
Я не понял. Как можно любить на здоровье? Я слышал чужие папы, когда кушают свои жёлтые кружки, говорят: «На здоровье». Моя мама разговаривает как нечеловек. Даже злая Евгения Петровна кричит как человек:
- А ну-ка, твари, - спать! Кто не будет спать, схлопочет у меня!
А я не трус. Я вылазию из кровати и ложусь на пол. Потом иду под кроватками к Лене. Лена не спит. Она смотрит на меня и говорит:
- Иди-иди.
Пришла Евгения Петровна. А я дошёл только до Валеркиной кровати. Я зажал ручками глазки и громко сделал: «хр – хр – хр». Спал, значит, понарошку, под Валеркиной кроваткой. Злая Евгения Петровна забрала у меня трусики и у Лены и сказала:
- Ишь, повадился. Знатный бабник растёт. Так-то лучше будет.
Евгения Петровна ушла. Я хотел заплакать. Кто-то позвал:
- Никита! Никита!
Я посмотрел под свою кроватку. Там лежала Лена. Она спросила:
- Спишь?
Я сказал:
- Залазий.
И Лена залезла ко мне в кроватку. Лена дышала на меня, а я на Лену. Щекотно. Она как собачонка язычком намочила мне щёчку. Я поцеловал её в лобик как маму. Я без трусиков и Лена без трусиков. Евгения Петровна говорит:
- Стыдно.
Почему стыдно? Хорошо. Тепло. Хорошо. Лена сказала:
- А у меня глазки синенькие.
А я сказал:
- А у меня уши грязные.
Она сказала:
- А у меня сопельки жёлтые.
Я сказал:
- А у меня гланды.
Лена ручками и ножками подняла одеяло. Получился маленький домик. Потом сказала:
- Матри-и-пятнышко на животике – пупок называется.
Я посмотрел. На пупок тоже посмотрел. Мне стало жалко Леночку. Я сказал ей:
- Ты не плачь, Леночка. Новое вырастет. У меня тоже может быть скоро отрежут. – И проверил ручкой. Нет, у меня ещё не отрезали.
Лена тоже проверила и сказала:
- Ой, какой у тебя хвостик. Пока у меня свой вырастет, можно я твоим поиграю?
Я сказал:
- Поиграй!