XVI
То, что мать конструктор не купит, как-то вписывалось в мои предположения, однако, авторучку она тоже не привезла.
- Ты знаешь, мне не до магазинов было, - сообщила Маня, после того, как я, облазив весь дом, не обнаружила привезённых ею подарков. – Я так за Эдика переживаю. Как он там? Ведь, если не поступит, уже следующей весной его заберут в армию. Зашлют куда-нибудь в Сибирь... Так душа за него болит, так болит, - она глубоко вздохнула и смахнула со щеки слезу, словно Эдик был уже в той самой Сибири.
- Мам, а зачем ты меня рожала, если у тебя душа болит только за Эдика? Или я помимо твоей воли появилась?
Заданные вопросы уже давно меня интересовали. С одной стороны я чувствовала себя вечно стоящей в очереди за материнским вниманием, и эта очередь почему-то никак не подходила. Вот уже и Эдька далеко, а Мане оказывается, всё равно не до меня, но когда далеко от неё была я, она, похоже, даже и не вспомнила, что мне нужна новая авторучка. С другой стороны, по-прежнему не известно было: появление детей в семье – процесс управляемый, или, как предсказала однажды Люська, их может, не зависимо от желаний родителей, целая дюжина на свет появиться. Но не суждено было получить ответы и на этот раз.
- Что? – закричала Маня, - Ты ещё смеешь упрекать меня, что моя душа о тебе не болит? Да, я там в Харькове день и ночь о тебе думала. А приехала сюда, так первым делом настояла на том, чтоб тебя из лагеря забрать. Папа, между прочим, против был, но я так соскучилась, что и три дня ждать не могла.
- Да? – мне не удалось скрыть разочарование. – А я-то думала, что вы с папой меня раньше забрали, чтобы мне лучше было.
- Конечно же, мы хотели, что б и тебе лучше было. Ты же рада, что уже дома, что мы с тобой увиделись?
- Рада. Но ты меня забрала, потому что ты по мне соскучилась, а если бы только я захотела домой, вы бы раньше за мной не приехали.
- Так тебе не понравилось в лагере? Ты всё время хотела домой? Ты что, там плакала?
К чему она это? Ведь мы начинали разговор совсем о другом, - с отчаянием подумала я и попыталась всё вернуть на исходные позиции:
- Ты заставила меня с папой ездить к нему на работу, потому что тебе так спокойней, а почему ты не подумала, что мне от этого будет хуже?
- Наоборот! Я потому и настояла на этих поездках, чтобы тебе было как можно лучше.
- Но что в этом хорошего? – мне показалось, что мать меня не слышит, и я произнесла это как можно громче. Потом последовал мой рассказ о приключениях в Троицкой.
- Боже! Какой он беспечный! Как он мог допустить, что б ты одна там по полю ходила? Это же опасно в конце-концов. Возле вышки... Какие-то мужчины... Да, они всё что угодно с тобой сделать могли...
Теперь Маня уже, действительно, никого кроме себя не слышала и мои напоминания о том, как я хотела оставаться дома, растворились в потоке её возмущений. Вечером родители долго ругались. Маня обвиняла Бориса в безответственности, а он кричал, что в течение рабочего дня для него работа важнее всего. Отправляясь спать, отец глянул на меня зло и обозвал ябедой.
Два дня подряд Маня продолжала выражать недовольство поведением Бориса, отравляющего ей всю жизнь и, по её словам, жуткого эгоиста, на которого даже его собственного ребёнка нельзя оставить. В перерывах между этими возмущениями она вспоминала бедного Эдика, предоставленного самому себе и вынужденного даже рубашки свои стирать, не говоря уж о добыче еды. Кроме того, она неустанно причитала, что её сын никуда не поступит и скоро «загремит» в армию. На фоне всего этого у меня не было возможности даже вопросы по теме её болтовни задавать, не то что б свои проблемы на передний план выдвигать. Наконец, от брата пришла первая телеграмма: «Математику письменно сдал подробности письмом».
- Он получил тройку! Он не пройдёт по конкурсу! – заламывая руки, заверещала Маня.
Я с интересом несколько раз перечитала текст.
- Мам, но здесь про оценку ничего не стоит. Откуда ты знаешь, что это тройка?
- Я знаю Эдика! Он просто постеснялся сообщить об этом в телеграмме. Ну, и правильно. Она-то приходит открытым текстом, все работники телеграфа, небось, её уже прочитали. Господи, хоть бы хватило у него ума не забирать документы, а сдавать экзамены дальше... Но, нет. Я уверена, завтра же он будет здесь на пороге.
На пороге Эдька не появился, а через пару дней мы получили от него ещё одну телеграмму: «Обе математики сдал отлично». Днём позже пришло подробное письмо, где брат сообщил, что после первого экзамена вывесили только списки абитуриентов, не получивших двойку.
Маня немного успокоилась, и я решила, что настало время возобновить атаку.
- Мам, до начала учебного года уже меньше месяца осталось. Ты уверена, что в ателье успеют мне костюм сшить?
- Думаю, что да. А не успеют - тоже ничего страшного. Сентябрь всё равно всегда жаркий, так что можно ещё целый месяц в пионерской форме ходить.
- И я должна буду эту пионерскую форму до самого десятого класса таскать? Ты Эдику каждый год и новые брюки покупала, и за свитерами мы в Новороссийск ездили. Его-то ты не ругала, что он быстро растёт. А мне так уже сто лет ничего не покупаешь...
- Чего ты разнылась? – оборвала меня Маня, - Что за сцены ревности? Эдику покупала вещи и тебя никогда вниманием не обходила! Вон в прошлом году красное платье тебе подарили...
- Не в прошлом, а позапрошлом, - поправила я.
- Какая разница? Оно великолепно на тебе сидит.
- Что такое одно платье на все случаи жизни? – Во мне нарастало возмущение. - В школу его носить не будешь, даже за хлебом не оденешь, потому что оно для этого слишком нарядное. Оно только для кино и для того, чтобы в гости ходить. Но всё остальное время я тоже живу. Скоро уже кроме трусов вообще надеть нечего будет!
- Ты как с матерью стала разговаривать! – прикрикнула Маня. – Да я тебе после таких заявочек не то что костюм новый, вообще ничего покупать не буду!
- Ты и так не покупаешь! А я вот сегодня всё папе про дядю Колю расскажу, тогда посмотрим, что ты скажешь, - выдала я свой козырь и поспешила удалиться, потому что из-за искр, сверкнувших в Маниных глазах, стало вдруг страшно.
Скрыться от гнева матери, с моей точки зрения, надёжнее всего было на улице – пусть там Маня попробует покричать, что её дочь прилично одета. Но она за мной не последовала, а я, до самого прихода Бориса, домой не возвращалась.
- Пап, мне надо тебе кое-что рассказать, - сообщила я во время ужина отцу, внимательно глядя на мать.
- Что именно, - он оторвал взгляд от своей тарелки.
- Она хочет тебе рассказать, как мы сегодня с ней поссорились, - сильно побледнев, влезла в наш разговор Маня.
- Нет не это!
- А я, вот, хочу, именно, это рассказать, - Маня заговорила быстро и громко, словно старалась, чтобы сидящий в будке Полкан тоже внимательно её выслушал. – Ты представляешь, Борис, напомнила ей сегодня, что у неё есть нарядное красное платье, а она мне отвечает: «Что такое всего лишь одно платье?» Ты вспомни, у меня первая шерстяная вещь появилась, лишь после рождения Эдика, когда ты мне отрез на День рождения подарил. До этого всё сатин, да вельвет носила. А ей уже в десять лет дюжину платьев подавай!
- Мне не десять, а одиннадцать, - уточнила я.
- А тебя сейчас никто не спрашивает, - оборвал меня отец и обратился к матери, - так, ты её больше балуй. Растёт тут барынькой, думает, булочки на деревьях созревают, потому и требует один наряд за другим. Я знал, что рано или поздно этим всё закончится!
- Вот видишь, - повернувшись ко мне, победоносно произнесла Маня, - папа не хочет, чтобы я тебе ещё что-то из одежды покупала.
- Не просто не хочу, но и запрещаю тебе баловать её нарядами! – он слегка стукнул кулаком и продолжил еду.
Поковырявшись ещё немного в тарелке, я, ушла из-за стола, ругая себя за то, что начала разговор при матери. Однако, раз Маня не дала мне возможности высказаться, ясно было, что моих откровений перед Борисом она боится. Взяв это в своей голове на заметку, я решила набраться терпения и подождать, пока этот ужин немного забудется.
На следующее утро Маня завела со мной разговор:
- Я очень хочу, чтобы ты была хорошо одета, но твой отец... Может и не надо тебе это говорить, он узнает, с грязью меня смешает... Ну, да ладно, ты уже большая девочка, должна знать, что Борис ужасно скупой. Никогда я не могу себе красивого нижнего белья купить, да что там бельё... За каждое купленное на базаре яблоко, ответ перед ним держать должна. Чего я только не выслушиваю, находясь всю жизнь рядом с ним... Ну, да Бог с ней, с моей жизнью. Тебя я в обиду не дам. Мы с тобой послезавтра в Краснодар за покупками поедем. И пусть он прыгает хоть до потолка.
- Послезавтра в Краснодар? – удивилась я.
- Ну, да. Сегодня у Эдика экзамен по физике. Будем надеяться, что завтра от него телеграмма придёт, а послезавтра можно будет и уехать.
- А почему именно в Краснодар?
- Там обувный магазин хороший есть. Да и «Детский мир», помнится мне, тоже не плохой.
Беседа прервалась, потому что у калитки стояла и звала меня Галя. Я предложила ей зайти, наши фигурки расположились на ступеньках крыльца.
Подруга притащила с собой, раздобытый где-то десятилетней давности журнал мод. Перелистывая страницы, мы посмеивались над представленными там нарядами. Лай собаки заставил нас поднять головы. К дому, слегка подпрыгивающей походкой, приближался родственник.
- Коля! – Выскочила навстречу ему Маня, - как хорошо, что ты именно сегодня пришёл. Ты не представляешь, как ты мне нужен.
Естественно, хорошо, что сегодня пришёл, завтра мать будет ждать телеграмму от Эдика, а послезавтра мы в Краснодар уезжаем, - мысленно прокомментировала я Манино высказывание, готовая снова погрузиться в прерванное занятие. Галя тихонько меня толкнула:
- Посмотри на них, - прошептала она, кивнув головой в соответствующем направлении.
Маня стояла в объятьях Коли, он щедро осыпал её поцелуями. Ничего странного я в этом не заметила, потому что подобные сцены наблюдала, как мне казалось, с самого своего рождения.
- Ну, и что? – мои плечи вздёрнулись недоумением.
- Почему твоя мама с чужим дядькой целуется? – на Галином лице было столько удивления, словно Полкан заговорил человеческим языком.
- Он не чужой дядька, - успокаивающе произнесла я. – Это дядя Коля. Они всегда так здороваются.
Взрослые, тем временем, прошли в дом, закрыв за собой входную дверь, вскоре мы услышали, как в замочной скважине повернулся ключ.
- А зачем они дверь на ключ закрыли? – мне показалось, что к удивлению подружки даже испуг прибавился.
- Мама не любит, чтобы её отвлекали, когда она математикой занимается, - последовало моё объяснение.
- Почему она математикой занимается, если к ней гости пришли?
- Ну, так она как раз с дядей Колей и занимается. В институт его готовит.
- Зачем взрослому дядьке институт? В институт молодые, как ваш Эдик поступают, - не унималась Галя.
- Дядя Коля, когда был молодым, не учился в институте, потому что в школе был дураком и двоечником, - озвучила я своё предположение, потом шёпотом добавила, - а на войне - даже предателем. Теперь, когда он стал взрослым, он хочет быть таким же хорошим, как и все.
- На войне всех предателей расстреливали, - девчонка недоверчиво покачала головой.
- А вот и не всех. Он попросил прощения, сказал, что больше не будет, и его простили, - уверенно выдала я свою версию.
Галя какое-то время молчала, даже в перелистываемый мною журнал не заглядывала, потом вдруг предложила:
- Пошли к Люське, чтобы твоей маме совсем не мешать.
Я охотно согласилась.
Люська нашему приходу обрадовалась:
- А я, вот сама собиралась кого-нибудь из вас позвать. Скукотища такая, даже заняться нечем. Давайте, хоть в дочки-матери поиграем что ли.
- Ты что? – удивилась я. – Мы, ведь, уже не маленькие.
- Да, не слушай ты её, - усмехнувшись, обратилась к Люське Галя, - у неё мама с чужим дядькой целуется...
- Не чужой он совсем! Он наш родственник. Я ж тебе уже объясняла.
- У моего папы тоже есть брат, но моя мама с ним не целуется, - объяснила поучительно Галя.
- А почему я этого брата не видела? – с вызовом спросила я.
- Он в другом городе живёт. Дядя Сеня. Он у нас летом был, когда ты со своими родителями куда-то уехала. Поэтому его и не видела.
- А я видела, - сказала Люська, - это вы, Шнайдеры, вечно куда-то на лето уезжаете, - она, никогда не покидающая Крымск, часто завидовала мне в этом вопросе, - А здесь, между прочим, тоже много чего интересного бывает. Правда, Галь?
Та кивнула. Я же почему-то в тот момент вспомнила дядю Изю, который однажды, когда служил в армии, приезжал к нам на побывку. При встрече, его целовали все, даже Борис. А может быть у нас в семье немного другие обычаи, подумалось мне.
- Но когда твой дядя Сеня только приехал, его ведь все целовали? И твоя мама тоже? – решила я уточнить.
- Ну, ты и сравнила! - возмутилась Люська, - Дядя Сеня к ним раз в сто лет приехал, а дядя Коля к твоей маме почти каждый день заходит, - загадочно взглянув на Галю, она тихо хихикнула.
- Моя мама целовала дядю Сеню, совсем не так, как твоя дядю Колю, - добавила Галя.
- А как?
- Как ты не понимаешь? - удивилась Галя, - так, как твоя мама с дядей Колей сегодня целовалась, моя мама целуется только с папой!
В компании подружек я вдруг почувствовала себя не совсем уютно, и решила вернуться домой, так до конца и не поняв, они действительно знают нечто такое, что до сих пор мне не известно, или просто захотели меня разыграть.
У калитки мы с Колей столкнулась.
- Не говори папе, что видела меня сегодня здесь, - тихо шепнул он мне на ухо и дружески подмигнул.
Удивлённая, я утвердительно кивнула, про себя отметив, что обо всех других визитах рассказать всё-таки можно, если, конечно, возникнет в этом острая необходимость. Обещание матери съездить за покупками в Краснодар, притупили мой порыв докладывать отцу о Коле.
Забившись в любимый угол детской, я всё силилась вспомнить, как же мама целует папу, но зашла в тупик, и, покинув своё укрытие, подошла к Мане:
- Мам, почему ты папу никогда не целуешь?
Она пытливо на меня посмотрела:
- А почему ты решила, что я должна его целовать?
- Ну, Галя, вот, видела, как её мама дядю Женю целует, а я никогда не видела, как ты папу целуешь.
- Так Галя, что, за папой с мамой подглядывала?! - возмутилась Маня.
- Нет, она это просто так видела.
- Что значит просто так? Взрослые никогда при детях не целуются. Я ни за что не поверю, что Женя с Надей делали это при ребёнке. Конечно же, Галя за ними подсматривала!
- А если взрослые при детях не целуются, то почему я видела, как вы с дядей Колей целовались? - спросила я, желая доказать Мане, что Галя никакого греха в данном случае не совершала. Я была в этом уверена, потому что, когда Галя за кем-то или чем-то подсматривала, она нам, подружкам, так об этом и говорила.
- С каким дядей Колей? Ни с каким дядей Колей я не целовалась! Приснилось тебе что-то или померещилось! - возмущённо провизжала Маня.
- Но я же видела! И Галя видела. Вы сегодня у нас во дворе целовались. А когда он уходил, он шепнул мне на ухо, чтобы я папе ничего не говорила. Почему он меня об этом попросил?
- Ах, вот ты о чём? – Маня, как бы, сильно удивилась, потом изобразила подобие улыбки, но лицо её стало совсем бледным и из рук выпала недочищенная картошина. - Но, папу я тоже целую. Помнишь, как я ему обрадовалась, когда он из Баку вернулся.
- Папы тогда долго не было.
- Вот и дядю Колю я, просто, долго не видела.
- Он, что, сегодня из командировки приехал? – удивилась я, потому что слышала, как в прошедшее воскресенье Маня, вернувшись с базара, докладывала Борису, что встретила там Колю.
- Ну, да. Он сегодня приехал из командировки, - переводя дыхание, как после быстрого бега, выдала мать, и снова губы её растянулись в улыбке.
- А почему он попросил меня, папе ничего не говорить?
- Ну, вообще-то, он должен был только завтра приехать, а у него получилось раньше вернуться. Теперь он хочет, чтобы это был для всех сюрприз.
Я покинула Маню более или менее удовлетворённая ответом, однако желание снова пообщаться с подружками не появилось.
(продолжение следует)