Написано в подарок
любимой подруге Мириамель
как фанфик на её «Треугольник»
Лошадь бредёт через лес, одна, без седока. Чуть светится в темноте, хоть и не белая. Просто светлой масти. И бредёт она как будто бы не просто так, куда глаза глядят, а с целью, словно бы изо всех сил стараясь куда-то добраться… успеть…
Такая знакомая лошадь. Конь. Буланый.
Один и тот же сон много ночей подряд…
Фойр уже так давно ничего не слышал о Тайлине.
* * *
В ту ночь буланый наконец вышел из леса на открытое место. Посмотрел грустными глазами – и растаял в воздухе.
Фойр не мог заснуть до утра. Слишком тревожно было на душе.
А днём, когда недосып уже начал сказываться, Фойр долго не мог сообразить, в каком именно направлении его посылают с поручением. Разумеется, срочным.
Как выяснилось – именно в ту сторону, которая снилась.
Лес был узнаваемым. И казалось, будто сон продолжается.
Казалось, будто сейчас из-за дерева выйдет конь. Может быть, даже заговорит человеческим голосом. И расскажет что-то важное…
Зря казалось. Призрачный лес остался позади, пересечённый не то что без приключений, а даже без единой заминки. Потянулось вполне привычное, воспринимаемое всеми органами чувств предместье, а там показался и город – цель пути. И можно было больше не предаваться игре воображения, а сосредоточиться на насущном.
* * *
– Это ещё что, соседка! Бывают такие яды, что от них никакие травы не спасут и вообще ничего! – старая бабка, похожая на колдунью уже из-за того одного, что перебирала на лотке высушенные пучки каких-то растений, а так – вполне благообразная, старалась, видимо, заговорить зубы покупательнице. На правах старинной знакомой.
Фойр покосился на старуху и снова вернулся к изучению конской упряжи, разложенной на прилавке рядом.
Самое лучшее часто можно было найти вот на таких бестолковых базарах, где торговали всем подряд и вперемешку. И те люди, у кого Фойр сейчас служил, верили в его чутьё и талант находить подобные места и вещи.
Только сейчас – не получалось. Торговец пока не спешил реагировать на черноволосого покупателя, стоявшего с непроницаемым лицом и делавшего вид, что товар его совершенно не интересует. Правда, больше тоже особо никто не рвался покупать – так что, видимо, местный лошадник вместе со всеми заслушался россказнями старухи.
Самому Фойру её скрипучий голос настойчиво лез в уши:
– Была у нас недавно история… Может, и кончилась уже. Подобрали на дороге паренька, израненного да ограбленного. Вдова с Вороньей улицы пристроила его у себя, хотела выходить – а там и работу дать али что другое… Да только вот – раны закрылись, на ноги встал, а всё одно чахнул день ото дня. И свет ему не мил был, и всё такое… Позвали меня, а я сразу и поняла: отравленным оружием его задели, заморским. От этого яда спасения нет. Ровно через шестьдесят три дня, не раньше и не позже, человек Богу душу отдаст. Хоть что хошь делай. А жаль. Такой хороший мальчик, светленький, сероглазый, красавец был бы, кабы не это всё…
Фойр насторожился. Не обернулся, но помимо воли будто бы ушами повёл в сторону произносимых слов.
– А сейчас сидит в углу, только и вспоминает иногда, что коня его буланого разбойники свели.
Вот тут невольный слушатель уже слегка вздрогнул. Но всё равно не стал оборачиваться.
– А больше и не хочет говорить, был ли кто у него из близких… Так-то, соседка. А твоему-то горю легко помочь… Бери два пучка на гривенник, не прогадаешь!
* * *
Может быть, ещё и не он.
Лучше бы не он. Хотя такого врагу не пожелаешь, и тяжело, когда нечем помочь.
Но проверить надо в любом случае.
…Воронья улица, вопреки названию, оказалась не кривой и не тёмной, а вполне приличной. И, благо город был маленький, дом той самой вдовы указали сразу. Можно было и имени её не знать.
Даром что она не была ни красоткой, ни разбитной толстухой. И гости у неё не клубились, и сама она так, видимо, и не смогла перестать грустить.
Тем более та история, которую знал каждый второй, веселью никак не способствовала.
– Вы к кому?.. – вдова спросила почти беззвучно, почти без выражения.
– Здравствуйте… Скажите, тот молодой человек… он ещё жив?
– А вам на что? Чай, не кунсткамера…
– Да я понимаю… У меня просто есть подозрение, что он мой… – всё-таки не выговорилось «друг». – Хороший знакомый.
– Тем хуже. Хотя…
– Сколько осталось?
– То ли два дня, то ли три… Проходите.
– Он знает?
– Был бы глупцом, если бы не догадывался. Но ему, похоже, всё равно.
* * *
Точно, не он.
Только тень его прежнего.
Не улыбнётся, вообще не проявит эмоций.
– Как ты меня нашёл?
– Случайно.
– Где конь – не знаешь?
– Откуда мне… А впрочем – мы можем встретить его в лесу. Когда поедем обратно домой.
– Какой смысл – теперь?..
– Ты не посмеешь!
Не верилось, что Тайлин – даже такой, непохожий на себя – может взять и уйти. Исчезнуть. Перестать быть.
Мучительно хотелось удержать. Хоть так, просто за руку, крепко.
– Пусти. Там лучше, там спокойнее…
– Тебе что, по морде дать? Могу…
– Не надо. Я больной и бедный.
– Ах, вот как? – ого, что-то в белобрысом проглянуло прежнее. Не задор, но… – Тогда просто хорошенько потрясу.
Фойр взял его за плечи. И трясти не стал. Просто близко смотрел в осунувшееся юное лицо, в светло-серые глаза, на удивлённо приоткрывшиеся губы…
– Ты чего?
«Ну нравишься ты мне. Давно. Отчаянно…»
А вслух, чудом не отведя взгляда:
– А ничего. Запомнить, может, хочу. На всю жизнь.
В глазах Тайлина было удивление, недовольство… что-то ещё, непонятное…
– Отстань, а?.. Сегодня мой последний день и последняя ночь на земле!
– Вот именно! – и ладонь уже в светлых волосах, треплет по затылку… Ещё чуть-чуть – и всё это перестанет быть невинным.
– Хочешь сказать – просто сделай то, что хочется? – сейчас в глазах была уже почти прежняя весёлая злость.
– Молчи.
Кажется, всё-таки их качнуло навстречу друг другу одновременно. В первом поцелуе была злость, и горечь, и потаённый панический страх… А сладость придёт, наверное, позже – хоть и мало им двоим отпущено времени…
– Оно того стоило? – Тайлин. Он даже толком не успел обнять Фойра – так, взялся слегка за плечи…
– Да подожди ты. Я сейчас скажу хозяйке, что хочу остаться с тобой… до последнего.
– А если мы будем шуметь?
– Да какая разница, что она о нас подумает…
* * *
Они думали, что не сомкнут глаз всю ночь. И большую часть, конечно, и впрямь провели без сна.
Решиться… Понять, что к чему… Постараться изо всех сил, чтобы не жалко было умирать… И не задумываться пока о том, как жить дальше – тому, кто останется здесь…
И перед рассветом всё-таки заснуть – не в обнимку, потому что жарко и неудобно, а спиной друг к другу, но стараясь не терять контакта…
* * *
Тайлин открыл глаза. Судя по полосам света на полу комнаты, солнце было уже высоко. Или сегодня он смотрел с другой точки?
Всё тело юноши ломило, но это было даже приятно. И – странное дело! – куда-то пропало давящее ощущение тяжести и нежелание жить. А ведь и с тем, и с другим Тайлин уже сроднился за дни, прожитые под кровом вдовы…
Он привычно начал считать дни. Раз, два… как же отвлекает чужое тепло рядом, как же притягивает взгляд чёткий профиль на подушке…
Молодой человек сбивался, начинал снова… Шестьдесят два… Шестьдесят три, точно. Вне всяких сомнений.
По-хорошему, его уже не должно быть в живых. Как бы ни пытались скрыть от него правду, про шестьдесят три дня он знал. И даже точнее остальных – они обсчитывались в части того, в какой именно день его, Тайлина, полоснули отравленным кинжалом…
Почему же тогда?..
…Фойр, видимо, почувствовал, что на него смотрят, и проснулся. Улыбнулся слегка и странно:
– Как себя чувствуешь?
– Не дождёшься! – Тайлин улыбнулся совсем по-старому. – То ли я не умею считать, то ли старуха ошиблась.
– Да с этой ведьмы сталось бы и подстроить всё! Потому что иначе я бы просто не пришёл…
Декабрь 2007