Андрей стал готовиться к дежурству с той основательностью, с какой готовятся глубоководные ныряльщики: надел теплую майку с рукавами, сверху тонкий свитерок, а поверх еще один - потолще. Не забыл и две пары носков: простые - изнутри и теплые, связанные Надей еще в прошлую осень из старых ниток, - сверху.
В квартире было холодно. Хозяйки - тети Шуры - не было слышно. Видать вышла к соседкам - посудачить.
Наспех выпив полутеплого кофе и закусив единственным крекеренком, завалящимся на тарелке, Андрей прошел в прихожую и с кряхтеньем натянул помнящую еще студенческую жизнь, темносинюю куртку. Осмотрев себя критически в запыленном зеркале, по-врачебному цепко отметил бледность и припухшие от хронической бессонницы глаза, пощупал оставшийся после бритья - порез, потом вздохнул тяжело и взял с полочки «табакерку». Табакеркой называлась плоская, картонная коробка, в которой он хранил лекарства. Проверив содержимое - все на месте, - натянул вязанную шапку, крикнул огромнуму котяре -«Пока, Кеша» и вышел из дома.
«Табакерку» он завел с тех пор, как стало туго с медикаментами. Давали по норме, а требовалось иногда в три раза больше. Вот и приходилось покупать, чтобы не оставаться без лекарств.
Снег больше не падал. Солнце клонилось, обжигая багровым краем цепь длинных облаков. «Холодно будет - подумал - лишь бы легкая была ночь...». Андрей ненавидел ночь. Именно ночью он себя чуствовал беспомощнее. Ночь забирала оставшиеся силы и последние крохи воли. Она заставляла работать при керосиновой лампе, превращая дежурство в жуткую фантасмагорию с неясными, мечущимися тенями в серых балдахонах-халатах, темными и мертвыми палатами, душераздирающими неожиданностями , пустыми полками для медикаментов, одиночеством и отчаянием.
Вот уже третьий год, он работал в этой провинциальной больнице, практиченски не выходя из отделения. Большинство врачей всеми правдами-неправдами уклонялось от дежурств. Вот и ломали палку на молодом и одиноком -«Чай-поди, дети дома не плачут!» - и шел он навстречу ненавистным ночам, потому как иначе было совестно и не идти было просто непонятно - как.
Эта зима - переросток - уж давно затеплиться было пора - еще больше осложняла и напрягала и так безрадостную картину, окончательно утвердив депрессию и ощущение безнадежности. Она требовала бОльшую жертву, чем мог дать человек, сделав обыденными темноту, смерть и холод...
Андрей зашагал вверх по-улице. После утреннего снегопада она смотрелась, как напудренная старая актриса, но серо-черные, одинаково попорченные корпуса-зубы, отличающиеся друг от друга разве что вывешенным бельем, выдавали в ней ту же - без фонарей, с колдобинами и одним тротуаром - старую деву.
Знакомые дворняжки неровным строем шли по только им известному маршруту. Редкие, хмурые прохожие увертывались от катающейся детворы, которой все было нипочем.
***
Городская больница, такая же мрачная и серая, как ее собратья, стояла на краю города - в самом конце длинного подьема - в красивой, лесистой местности.
Люди, построившие ее, наверняка полагали, что у счастливого поколения в безбедном будущем, кроме как нежиться в просторных палатах и питаться тутошными хлебными котлетами, делать больше будет нечего. Иначе, кто бы стал возводить два огромных, связанных, как сиамские близнецы - корпуса, которые могли уместить больных и немощных аж со всего края?!
Вот и сидели эти серые корпуса, как эстетические гнойники и вмещали столько греха и милости, - Дантовское чистилище позавидовало бы...
В маленьком, на удивление опрятном дворе, стояла радующая, мирная тишина - без суеты, машин и растерянных людей.
Первым встретился сторож - дядя Коля.
- Как дела, дяд Коль - спросил традиционно.
- Ниче, Андрюха, хромаю все есчо - традиционно же подхохмил, окая, дядя Коля и выпустил ядовитый дым из короткого бычка «Астры». Он всегда курил короткие - еле удерживая большим и безымянным - бычки и непонятно было - где же эти сигареты брали старт прежде чем стать бычками.
Большинство медперсонала, как и дядя Коля, было с окрестных деревень. Среди них попадались работающие только по-инерции, а не по-нужде,- махнувшие рукой на нищенскую зарплату. Вот, к примеру, тетя Варя - медсестра лет пятидесяти, из Столбов - неунывающая и краснощекая, вечно в хорошем настроении - на каждое дежурство несла из дома в залатанной, большой кирзовой сумке домашний хлеб и сыр, яйца, в сезон - огурцы и кто знает еще чего, но самое главное - двухлитровой банкой - вино домашнее или наливку. Никакой зарплаты бы не хватило на это добро, но «Дома-то сдохнешь от тоски - говорила весело - выйду, и от Митрия мово по-дальше, да и в народе развлекусь...»
Если выдавалось спокойное дежурство, сидели в ординаторской, угощались, балагурили и придя в теплое, благодушное настроение от вина, скрашивали, как могли, темные ночи...
Стоявшая в ординаторской и вечно чадящая печка-буржуйка не горела. На казенной кровати с пружинами полулежал такой же бедолага, как он - молодой хирург - Сережа. Увидев Андрея тот приподнялся и сразу попросил сигарету. Они сели и стали курить вместе. На щербатом письменном столе лежали залапанные шахматы и раскрытая история болезни. Напротив стола, на тумбе, стоял давно сгоревший маленький телевизор.
- Ну что тут у нас творится?
- Ничего особенного - Сергей воткнул окурок в переполненную пепельницу и выдохнул дым - вчерашняя травма стабильна. Были двое, порезали малость друг-друга. Наложил швы и отпустил. Он встал и потянуля устало. «Ну все -зевнул смачно - пошел я. Счастливо, Андрюша!» Они попращались за-руку.
-Да, дрова кончились - добавил с порога, -только в палате с больным пара кусков - поднял руку на прощание, еще раз сказал -«Пока!»- и вышел.
С каридора слишен был шум персонала: смешки, невнятный разговор... Хлопнула дверь.
- Пришли, Андрей Андреевич? - заглянула Надя. Так зыркнула красивым взглядом, что почитай, с десяток несказанного оставила за собой. Странная была девушка - бывало, думал, что нет никого ближе нее, ан нет - могла дистанцироваться и - муха не сидела, -выводила из себя холодной вежливостью.
-Все пришли?
Спросил то, что меньше всего хотелось спросить...
- Да, все здесь. У санитарки нашей, Тамары, мать померла, вместо нее Нина пришла...Ой!
Кто-то втолкнул Надю в ординаторскую. Варя была - смещимися глазами, краснощекая.
-Здравствуй доктор, милый! Как оно-то, холостяцкое? Ну, сволочи! Все дрова извели, чтоб их розорвало! Мы шо, пингвины какия? И этого больного-то выморозим!
-Что делать, ни до кого сейчас не докричишься... пойдем в лес и заготовим.
-Пойдем и заготовим, а как же! Да и у тебя колотун - неужто на таку ледышку бушь надеяться - толкнула локтем Надю.
Надя покраснела и недобро взглянула на Варю.
-Че смотришь, че смотришь-то? Ангелочка не видала, что ль? Пойдем-пойдем, красавица, покличем Колю, пусть подсобит.
Взяла Надю в охапку и выпроводила из комнаты.
Через малое время непоседливая Варя успела заарканить и Николая с его завсегда острыми -топором и пилой, и пришедшего навестить больного - молодого парня, и стерилизатор поставила по-хозяйски, как щи и весь состав, включая Андрея, погнала за дровами.
В лесу снега было немного, да и тропинка вела, не раз хоженая. Дышалось легко. Воздух был так свеж, - что и впрок хочется вдохнуть. Надя шла впереди и пробиралась сквозь ветки грациозно,что мурашки пробежали. А может специально шла так - кто их знает?..
Дядя Коля выбрал молодую и свиду больную, начавшую сохнуть - сосну, споро -по-крестьянски повалил ее и начал срубать ветви. Остальные встали в строй, как муравьи и стали выносить срубленное.
Через час все было кончено и было видно - этих дров хватит и им с больным, и останется. Озябшие, собрались в ординаторской, греясь и обсушиваясь и кофеварку поставили...
***
...Под вечерные сумерки к больнице подьехал грузовик. Почему-то постоял малось поодаль, не выключая мотора, потом вновь тронулся и встал у приемного покоя. Из кабины вылез шофер, посмотрел по сторонам и шмыгнул внутрь.
-Что вам надо? Кого? - встретила его санитарка.
-Мне б врача...
-Вон туды зайди - показала.
В ординаторскую вошел шофер, - небритый мужчина средних лет. Сразу запахло бензином и смазкой. Быстро осмотревшись, он оперся руками о стол.
-Доктор, больного...это..., раненого привез...
Он казался испуганным. Говорил тихо и все зыркал по сторонам.
- Где он? -Андрей приподнялся.
- Там они, в кабинке. Нет, раненый один, в колено его угораздило. Второй - вроде его отец. Видать из города они, тормознули у фабрики. Блатные-не блатные - не разберешь...драка какая вышла у них... В Марьинской отказали доктора - испугались, мать их!..Вот и поехали сюда. Вот ведь, ехал себе и на,-мать его - приключения, мать его!..
Андрей не очень хорошо понял - почему не приняли в Марьинской больнице раненого и что так пугало шофера, но встал и вышел. Варя уже руководила выносом больного из кабинки. Им оказался молодой, одетый в камуфляж, как и сопровождавший его отец, - бледный парень. У отца на плече висели дулами вниз два автомата. Он пытался подсобить сыну выйти, но из-за оружия делал это неуклюже.
-Отойди, сами справимся - сказала ему Варя.
Парень был в сознании и даже помогал Варе одной ногой. Только кряхтел. На правом колене краснела повязка. Его ввели без носилок в перевязочную и положили на неудобный операционный стол. В перевязочной уже было темно, а до прихода электричества по-графику еще оставался целый час.
Санитарка внесла керосиновую лампу. Варя освобождала колено. Сделали обезболивающий укол.
-Рассказывайте - что случилось?- обратился Андрей отцу.
-Что случилось - заволновался тот, сбиваясь, - случилось, что стояли в н-наряде в фабрике с сыном. Ну и подвалили Марьинские. Пьяные. То-се, слово за слово...Я предупредил, что б отошли, а они п-паскуды, вовсе взбесились, достали п-пистолет и видишь, что сделали парню! - Голос сорвался и он взял сына за запястье - ну я и пустил...
- Он пустил - вмешался в разговор шофер-он пустил, дурной и уложил двоих, мать его, а мне отдуваться! Их дружки уже вовсю шныряют - ищут этих! Эти сначала в ту сторону пошли, что б сбить со следа, потом оврагом обогнули и вышли сюда, за старым постом ГАИ. Там меня и тормознули. А куды денешься - против лома нет приема, мать его! А те уже шныряют!..
Андрей посмотрел рану. Сквозное было ранение, у коленного сустава. Не очень серьезное. Чуть-чуть кровило.
-Вам надо будет выйти, дорогие мои, - сказала Варя.
-Я останусь - так сказал отец, что никто не стал спорить.
-Я не то, что выйти, испарюсь и меня здесь не было - шофер спешно собрался выйти.
-Спасибо, брат - чуть приподнялся парень - если выживу,- за мной не пропадет.
Шофер махнул рукой и поспешно вышел. Вскоре машина отьехала.
Андрей обработал рану и начал зашивать. Работы было не много. Через полчаса сделал последнюю стяжку, поставил дренаж и велел Наде наложить повязку.
Парень не стонал, только по-прежнему кряхтел озобоченно и посматрывал на отца.
-Остаться вам надо.Чере пару дней выпишем, - Андрей бросил последний зажим в тазик.
-Нет, - твердо сказал отец, поправив на плече автоматы, - как нибудь проберемся в областной центр. Там будет спокойнее.
Потом запнулся на полуслове.
-Я вам очень благодарен, доктор...Сейчас нет у меня возможности, но я вас непременоо отблагодарю, как кончится все это...
-Пустое, - сказал Андрей - не могу заставить, но было бы лучше остаться хотя бы до утра.
Мужчина покачал головой и стал помогать сыну слезать со стола.
Андрею нестерпимо захотелось курить и он спешно стал мыть руки.
Варя достала откуда-то костыли и дала парню. «На, сынок, - весело сказала - когда вернешь, повесишь магарыч» - рассмеялась и резко оборвав смех, застыла. Андрей обернулся и заметил в дверях зловещие, безмолвные тени. Отец вскинул было оружие, но чужое опередило коротким лаем.Осевшему беззвучной тряпкой, еще добавили и повернулись к парню.
В наступившей тишине упала лампа и разбилась.
- Все, пошли! - сказал чей-то властный, охрипший голос. Этот не в ответе.
-Что вы делаете! Что делаете! Что делаете-то! - Вдруг Варя кинулась на тени и стала бить кулаками, повторяя - «Что вы делаете! Что делаете! Что делаете!».
Кричала и дралась.
-Ну, сука! - Огрызнулись тени и махнули прикладом. Варя упала, завалив столик с инструментами.
- Ну, суки! - Оскалился Андрей и рванул волком вперед, но тут же получил оглушительный удар прикладом.
Двадцатый век был на исходе...
© Copyright: Заза Датишвили, 2007
Свидетельство о публикации №2706240169