Сидоров лежал на скрипучей больничной койке и смотрел в потолок. По потолку ползла жирная муха. Вот она забралась на гудящий плафон лампы дневного света и, переместив тяжесть тела на задние лапки, стала умываться передними. В такие мгновения муху обычно настигала смерть от мухобойки. Но сейчас Сидоров просто созерцал:
— Что за жизнь у мух. Рождаются из личинок, растут, спариваются, назойливо жужжат, лезут повсюду. Наконец, оставив засид везде, где можно, исчезают. Куда, интересно, они деваются, эти мухи?.. О чем это я? Вот глупец! О вечности надо думать после инфаркта, а я о мухах. Так ведь и то сказать – тоже Божье создание… У них нет проблем, и вечные вопросы перед ними не стоят.
«Быть иль не быть?!» Сидоров припомнил: университетский приятель Серёга Стрельников говорил, что этот вопрос – главный философский вопрос, на который всё ещё отвечает человечество. Правда, он его перефразировал: «Быть или казаться?»
— Быть… Казаться… Чушь собачья. Причём тут собачья? Мушиная тогда уж… Скорее бы встать. Все бока отлежал… Встать! Страшно пошевелиться, а ты – встать. Ну, встанешь, и что? Опять туда – в этот равнодушный мир? Может, лучше бы уже не вытаскивали бы…
Сидорову вспомнился анекдот, как двое мужиков собрались выпить у ворот рая. Ждут третьего. Вот и третий. «Давай к нам!» Подошёл, налили. Только собрались выпить – третий исчез. И так несколько раз. При очередном появлении спрашивают у него: «Куда ты всё бегаешь?» «А! Реаниматологи замучили!..»
— Вот и я едва не сбежал, - думает Сидоров и пытается вспомнить, что он видел. Летел ли через серебристую трубу, падал ли куда-то, ослеплял ли его свет? – Нет, ничего не видел. Не помню. Боль помню. Как будто стальной ёж взорвался в груди. До чего же ты себя довёл, дорогуша! Неужели не жаль хотя бы собственных усилий, потраченных на карабканье по лестнице жизни?! Хотя какие карабканья… Ты ещё скажи – по отвесному склону… Тоже мне, альпинист…
Олег Степанович повернул голову в сторону окна: а всё-таки как бы встать? Весна же на улице, время самое-самое, когда жить хочется.
— Сестричка! А можно мне к окну?
— Вы угадали, Олег Степанович! Как раз сегодня доктор вам разрешил подняться.
Сидорова медленно посадили на кровати. Его ноги оказались в казённых кожаных тапках. Сестричка набросила ему на плечи халат и подвела к окну. Ноги его дрожали и подкашивались. Поташнивало, кружилась голова. Но Сидоров добрёл до окна и ухватился за ручку. Глаза резало от яркого золотистого света и синевы неба. Сидоров услышал, как торопливо стучит по жести оконного карниза капель, как шуршат по земле ручьи.
— Откройте, пожалуйста, окно, прошу вас! Ненадолго. Пожалуйста…
Сидоров почувствовал, что омыт свежим воздухом, как в купели. Что-то происходило в нём. Он как будто давал кому-то робкие, но идущие от самого трепещущего сердца обещания. Он знал, что теперь, если только… то всё будет по-другому. И каждый миг, каждый час, каждый день будет наполнен радостью. Пусть ему остался год или два… пусть даже месяц. Но теперь он проживёт его иначе. Вот он – мир! Вот она – настоящая жизнь!
— Чем я жил?! Какой трухой наполнял свою душу! Чем заполнял дни!
По щекам Сидорова текли слёзы. Он старался не вздрагивать, хотя рыдания сотрясали его тело. Однако сестричка заметила:
— Что с вами? Вам плохо? В постель! Немедленно! Пойдёмте!
Сидоров обнял сестричку, как обнимают после долгой разлуки самого дорогого человека.
— Всё хорошо, милая, всё хорошо. Теперь всё будет хорошо.
________________________
© Copyright: Виктор Винчел, 2005
Свидетельство о публикации №2503160163