Глава 3. Военная база
База под Кириком была подведомственна Антонию, но вся область, включая Пелопоннес, находилась в зависимости от Цернта как проконсула. Войн и восстаний на этой территории давно не было, только финикийцы потихоньку разбойничали, тревожа побережье.
Антоний после драки на мечах не пал духом. Его собственное потомство для войны, безусловно, не годилось. Зато потомство отца - другое дело. Он решил прикрепить Карит к своей базе в качестве ординарца - смотрителя за хозяйством и прочее.
Карит явилась в лагерь в первый раз и потребовала проводить себя на склад. Здесь все было довольно прилично и разложено по местам. Ее поразила одна вещь. Заштопанная мешковина. Стежки были исполнены с изяществом, с истинным мастерством.
– Это вы сами делали? - спросила она стоящего тут же часового.
– Да, мадам.
В общем, база легла на ее плечи тяжелым грузом. Антоний, конечно, не поинтересовался, нужно ли ей это, хочет ли она. Приходилось учиться и следить за базой. Оставались еще лаборатория и частная практика, от которой она не захотела отказаться. Карит уставала смертельно, чувствовала внутренний разлад. Ей нужно было бросить все, закрыться наедине с собой. Но возможности не было. И она опять решила лечь в психушку.
Заведующая отнеслась к ней с пониманием. Назначила снотворное на ночь, поместила в общую палату. К старым знакомым, женщинам из Кирика. Через неделю, в пятницу, в больницу явился Каска. Он вызвал ее в мужскую комнату свиданий, от женской отказался наотрез.
Здесь сидели в основном греки, молодежь, больные и посетители. Служитель ввел Карит, бледную, осунувшуюся, в грязном засаленном халате с дырой на боку. Она обвела равнодушным взглядом комнату, но, когда глаза ее остановились на Каске, они вспыхнули теплом и весельем. Она подошла и села рядом. Каска достал из сумки жареную курицу, бутерброды. Он был надушен тонкими духами, одет в дорогую тунику из черного шелка и фиолетовый плащ. На руках сверкали дорогие перстни. Карит с жадностью набросилась на бутерброд с колбасой. Потом отложила:
– Черт. Только полчаса назад зверски хотелось жрать... - она прилегла головой на стол.
– Спать хочется? - спросил Каска сочувственно.
– Нет, - она подняла голову и, смотря мечтательным взглядом в окно, процитировала:
– « Белорунных ручьев Ханаана
Брат сверкающий, Млечный Путь!
За тобой к серебристым туманам
Плыть мы будем. О, дай нам взглянуть
Мертвым взором на звездные страны...»
Все сидящие за столиками обернулись. Это было прочитано с такой горечью и, одновременно, так весело!
– И долго ты собираешься звездочетить? - спросил Каска.
– Пока не выпустят, - ответила Карит, опять принимаясь за бутерброд.
– Ты совсем не спишь?
– Абсолютно. Вчера медсестра перепутала и дала мне семь таблеток циклодола. Вот это был кайф! А потом споткнулась об кота в коридоре. Пух держался в воздухе полчаса, по меньшей мере.
– Кота тоже чем-нибудь напоили?
– Нет. Он малахольный. Его онанист изнасиловал, еще котенком.
Каска молчал. Карит посмотрела на него.
– Ты не обращай на меня внимания, Каск.
– Я никогда не обращаю на тебя внимания. Ты же знаешь, Цинна.
– Приходи, ладно?
– Приду, - пообещал Каска.
– В следующий раз принеси мне гусениц. Пусть Эфиоп наловит.
– Каких? - с готовностью спросил Каска.
– Зеленых. Знаешь, таких, водятся на вишневых кустах.
– А-а...?
– А женщины тут, очень просят.
– Они это едят?
Карит кивнула. Каска молчал.
– Ты хороший мужик, Каск, - заметила Карит, опять прикладываясь головой на стол. - Только жестоко ошибаешься.
– В чем? В генетике?
Карит опять кивнула:
– Если б ты взял и пожалел какую-нибудь рабыню. Так, как мою сестру.
– Между рабыней и твоей сестрой огромная разница.
– Никакой, - заявила Карит твердо.
– Ты уверена?
– Абсолютно.
Потом произнесла с жадной грустью:
– Я тоже могла родиться рабыней.
– Могла, - согласился Каска. - Если б твой отец подождал полчаса…
Прощаясь у двери, Каска сказал:
– Кстати, как специалист. Должен заметить, у тебя ни в одном глазу.
– И Антоний тоже так думает, - добавил он внушительно.
– А он скоро приедет? - спросила Карит, насупившись.
– Через две недели.
– Ну. К этому времени мой диагноз дорастет до эпилептических припадков.
– Кстати, Каск. Эпилептиков за преступления казнят?
– Да, конечно. Они считаются нормальными людьми.
Каска ушел. Карит, взвалив сумку с провизией на плечо, вышла в другую дверь, провожаемая взглядами всех присутствующих в комнате свиданий.
* * * * *
Финикийцы представляли на побережье постоянную угрозу. Антоний посоветовал Карит познакомиться с ними поближе.
– И что я должна сказать? Не нападайте, пожалуйста, на нашу базу? Если я погибну, мой брат будет очень горевать...
Вообще, по поводу базы у них с Антонием возникали постоянные столкновения. Каска обо всем знал. Он сказал Карит как-то в библиотеке:
– Цинна, смотри, он в конце концов тебя повесит. И я ничего не смогу сделать.
– Сможешь, - возразила Карит серьезно. - Неужели ты думаешь, он сам будет меня вешать?
* * * * *
Сенаторы из Арция приехали обревизовать базу на побережье Кирика. Они вышли из палатки претора (начальника базы) и остановились у входа. По главной улице лагеря скакал всадник. Девушка-арцианка, одетая в тунику до колен и плащ. На середине улицы, как и положено, она спешилась и взяла коня под уздцы. По боковой улице двигалась процессия с барабаном. Немолодой дюжий легионер с увлечением ребенка, получившего новую игрушку, бил большой деревянной палкой в кожаную боковину. Барабан глухо гудел. Девушка с таким интересом посмотрела на них, что легионер прервался: опустил палку и смутился.
Она оставила коня у входа, вежливо поклонилась сенаторам и, откинув полость, прошла внутрь. Среди сенаторов находился Пафпей, знаменитый полководец. Он был заинтригован. Это, очевидно, ординарец. Женщина. Интересно, кто это? Из глубины палатки доносились звуки разговора. Потом послышалось явственно;
– Эчелленце, проводите по-доброму сенаторов, а потом опять: бум, бум!
– Мадонна! - отчаянный возглас претора. - Вы терпеть не можете военный лагерь!
– Конечно, - послышался ответ. - Потому я здесь и нахожусь. Иначе пришлось бы делить состояние на всех незаконных наследников.
Молчание. Претор, очевидно, сел. Потом девушка вышла из палатки. Поймала на себе искрящийся синий взгляд одного из сенаторов (Куриона), угол рта ее дернулся брезгливо. Она еще раз вежливо поклонилась. Взяла коня под уздцы и, на середине главной улицы, села на него, пустила в галоп. На скаку вынула пропуск и показала часовому. Конь вынес ее из лагеря.
* * * * *
Претор и центурионы постоянно боялись финикийцев. В лагере шли разговоры о возможном нападении на базу. Собственно, так продолжалось из года в год, Карит застала типичную ситуацию. Она взяла однажды и дала совет. Затопить в заливе одну из подведомственных базе галер. Тогда, мол, ни один финикиец сюда не сунется, побоится вспороть себе брюхо мачтами затопленного корабля. Претор, подумав, так и сделал.
На вилле Каски собрались гости. В главном пиршественном зале были накрыты столы. Курион опять увидел ту девушку, которая так сомнительно шутит. Антоний остановил ее у лестницы на галерею. Он был сердит и раздражен. Допытывался что-то насчет галеры.
– Ну они ее утопили и все! - Карит развела руками.
Антоний приказал поднять корабль до 6 утра. Карит взглянула на часы измученным взглядом и вышла из зала.
– Это что за Барка? - спросил Курион, подходя к ложу Цернта и присаживаясь на край стола.
– Это не Барка, - ответил Цернт лениво (он пил вино), - это Цинна.
– Цернт, - Курион посмотрел на него внимательно, - почему эта молодая дама не поедет в Арций и не пожалуется на опекунов?
– Возможно, - возразил с соседнего ложа Кассий, - молодой даме уже поздно жаловаться. Из двух зол она выбирает наименьшее.
Этой ночью Карит поднимала со дна затопленную галеру. Под ее руководством ее вытянули на цепях с двух других галер. Потом она самолично вычерпывала воду из трюма вместе с солдатами. Следила, как фанерой заделывают пробоину в боку. Корабль отвели в гавань и вытащили на берег для ремонта. К половине шестого все было готово. Карит, смертельно уставшая, к шести явилась в зал. Веселье здесь уже поугасло. Антоний, трезвый как стеклышко, но, очевидно, поглотивший не одну бутылку арцианского, вышел ей навстречу. Он одобрительно кивнул на ее доклад и Карит отправилась к себе - спать.
* * * * *
Карит, повернувшись спиной к столу, выбирала книги на стеллаже.
– Как там с переходом через Альпы, Цинна? - спросил Цернт.
Карит резко обернулась:
– В моем ведении слонов нет, - заявила она. - У меня только абреки и кунаки.
Она приблизилась к столу:
– Тебе не светит стать Ганнибалом, Цернт. Ты никогда не проигрывал. И в памяти потомства ты не останешься. Потому что твое потомство, лишь только тебя вспомнит, автоматически принимается ругаться матом. Ты, хоть и без слонов, перетащил в ойкумену такое. То, что не то чтобы через Альпы, через магнитный барьер переносить не следует.
Она взяла выбранные книги и, круто повернувшись, направилась к двери.
– Все-таки, - заметил Цернт, потрагивая кончиком карандаша нижнюю губу. - Не стоит давать лишних советов претору. Цинна. Это я тебе просто по-человечески говорю. Несмотря на мое гнилое потомство.
* * * * *
Норк Мамиллий, студент философского факультета Кирикской академии, был приглашен своим кузеном - Курионом провести денька два в военной психушке на вилле Каски. Место романтическое, легендарное, древнее наследие Цинн. Норк бродил по побережью, ведя на поводке китайского чина. Ночь. Море спокойное, искрящееся. Огромная желтая луна висит над побережьем. По мелководью шествует, слегка покачиваясь, голая женщина. Норк застыл, восхищенный. Он не испугался, хотя по всей Греции ходили легенды об инопланетянах.
Карит вышла на берег, Норк лежал в созерцательной позе, оперевшись на локти. На поясе у голой незнакомки висел меч. Чин зарычал угрожающе. Карит нагнулась, присела на корточки, взяла песика за химок. Он продолжал скалиться.
– Зверь! - одобрила она. - Вот зверь! Такой от кого хочешь защитит.
Норк молчал, продолжая ее разглядывать. Она достала из-под камня тунику и сандалии.
– Между прочим, - она натянула платье через голову. - Здесь приличнее было бы ходить с тигром на поводке.
– Некоторые так и поступают, - отозвался Норк, вполне дружелюбно. Карит кивнула:
– Женщин не боишься?
– Да тебе еще до женщины, - ответил Норк, философически поднимая брови, - как моей собаке до тигра.
– Правда? - переспросила Карит, прыгая на одной ноге. - Все может быть, - она заглянула ему в глаза. Забрала сандалии и отправилась прочь, не простившись.
* * * * *
Пиршественный зал в доме Каски, освещенный электричеством, напоминал вокзал эпохи Великой Цивилизации: высокий потолок, древний, деревянный, изъеденный червями, ветхие стены, гул, мелькание людей. Рабы носились с блюдами туда-сюда, гости сидели или возлежали, пируя.
Карит вышла в зал в одной тунике и с растрепанными волосами. Перепутанные кудри рассыпались по плечам, туника на груди расстегнута. Так не выглядела ни одна рабыня. Именно это обстоятельство обратило на себя внимание присутствующих в зале, в том числе и женщин, которые смотрели с осуждением. Двое друзей – Сильван, арцианец, и Гил Роберт, грек, оба восемнадцатилетние юноши, с интересом посмотрели на странную обитательницу каскиного дома.
В проходе между столами ее остановил Норк Мамиллий. В прошлый раз они не представились друг другу, но, конечно Дарит теперь его узнала.
– Привет, - она кивнула.
– Привет, - Норк был одет изящно, по-арциански, с кисти руки его свешивался браслет: золотая цепочка с камнем. Он оглядел ее с ног до головы: - Что-то я не пойму, Цинна, - заметил он, - то ли ты совсем дура, то ли ты выдающаяся личность?
Карит отрицательно помотала головой:
– Нет. В наше время законы пишутся только для дураков, - она кивнула в сторону больших часов, висящих над галереей. – Одиннадцать часов. По каскиному распорядку время нарушать все десять заповедей разом.
Норк смотрел на нее весело.
– А твой мопс где? - спросила она.
– В комнате остался.
– Жаль, - она кивнула и прошла дальше.
У выхода из зала с нею столкнулся Каска. Он о чем-то спросил, потом болезненно сморщился. И, достав из-за пазухи, передал ей связку ключей.
Карит поднялась на галерею. Мимо сновали рабы и рабыни. Она, не обращая внимания ни на них, ни на тех, кто сидел внизу, в зале, открыла ключами боковую дверь и вытащила, пятясь задом, огромный трансформатор. Потом достала из-за пояса шпильки и деловито заколола волосы. Сказала что-то мимо проходящему рабу и принялась копаться в трансформаторе.
На галерее появился Эфиоп, огромный, бородатый, как Геракл. Он тоже осмотрел трансформатор. Что-то сказал. Из зала было видно, как арцианка, морщась и жестикулируя, ответила:
– Ну ее на ***!
Раб Каски расхохотался, обняв обнаженными руками установку. Они еще поговорили и Карит ушла через галерею в дом. Потом вернулась. Эфиоп втащил трансформатор обратно в кладовку. Карит закрыла дверь и протянула ему ключи дарственным жестом:
– Держи. Царем будешь!
Эфиоп, смеясь, что-то ответил и ушел. А Карит подошла к перилам и оглядела зал. Она искала глазами Каску, но его нигде не было. Тогда она спустилась вниз. В дверях столкнулась с Цернтом. Он тоже что-то спросил. Она ответила, кивнув в сторону галереи. Цернт внимательно посмотрел на нее, но ничего не сказал и прошел в зал.
– Как ты думаешь, она тяжелая? - спросил Сильван.
– Эта баба? - переспросил Гил Роберт, по прозвищу Генрих.
– Нет. Установка.
Гил Роберт пожал плечами.
* * * * *
Карит сидела при свете керосиновой лампы и читала. Крысы спали, иногда попискивая во сне. Весь мрачный дощатый сарай был освещен неверным мерцающим светом. Потом в дверь постучали.
Карит подошла и откинула крючок. На пороге стоял тот самый юноша, который гулял с собакой на побережье.
– Можно?
Карит пригласительным жестом указала вглубь сарая. Норк вошел и устроился на медвежьей шкуре в углу кровати, поджав под себя ноги. Карит зажгла спиртовку.
– Эке будете?
Норк кивнул. Карит молчала. Она не столько расстраивалась, что ее потревожили, сколько была удивлена. То, что парень живет в доме, еще не значило, что он запросто среди ночи может позволить себе сунуться в волчье логово. К ведьме, например. Кто она, в конце концов, в его глазах?
Не боится, значит. А смелый человек - это интересно. Она протянула ему дымящуюся чашку.
– Ты с мужчинами спишь? - спросил посетитель. Карит отрицательно помотала головой.
– Опекуны не позволяют?
– Нет. Позволяют.
– А я, например, тебе нравлюсь?
– А ты разве мужчина?
Посетитель отхлебнул из чашки. Констатировал:
– Понятно.
Потом представился. И они разговорились. Норк оказался человеком начитанным и очень неглупым. То есть, для юноши его лет он, можно сказать, блистал интеллектом. И был поразительно красив: синеглазый, стройный, волосы вьющиеся. Истый арцианец самой хорошей, древней породы.
Относительно Карит и рода ее занятий он не заблуждался:
– Если бы ты была ведьмой, ты не жила бы в сарае и не занималась ***ней на глазах у всех. Ведьмы - они себя блюдут и свойства свои скрывают так тщательно, что и женившись, не сразу поймешь, ведьма она или нет.
И он не усомнился в этом ни тогда, ни потом. А Карит, между тем, Норка совершенно не стеснялась. Она не хотела из-за этого своего нового знакомства прерывать обычные занятия.
Норк скоро вернулся к себе в Кирик, где снимал квартиру и учился на философском факультете той же академии, что и Карит. Но он продолжал регулярно ее посещать по ночам, проходя для этого пешком несколько километров и, самое главное - через страшный, запущенный, кишащий волками каскин парк.
Однажды, после второй порции эке, Карит поднялась из своего кожаного кресла возле письменного стола. Достала из-под кровати две лопаты.
– Ты землю рыть умеешь? - спросила она.
Норк хлебнул:
– По возможности.
– Тогда пойдем.
Карит привела его на местное кладбище. Вдвоем они вырыли из земли несколько черепов. На другую ночь - опять, уже в другом месте. Норка поражала одна деталь. Его соучастница брала в руки череп и заглядывала внутрь, стараясь подставить внутреннюю поверхность лунному свету. Потом, положив череп обратно в могилу, аккуратно закапывала его. За все время она забрала с собой всего две-три находки.
Норк работал плохо. Карит брала его с собой в основном потому, что ей некуда было его деть. А, кроме того, Норк развлекал ее.
Они раскопали большую братскую могилу, вырытую на краю поля битвы тысячи 2-3 тому назад. Норк сидел, свесив ноги в яму. Карит перебирала черепа, стоя внизу среди мертвых костей.
– Интересно все-таки, - заметил Норк. - Что все это значит? И, главное, для меня какой во всем этом смысл?
– «Да, ты не был трусливой собакой, - процитировала Карит, - Львом ты был между яростных львов, Так садись между мною и Чакой На скамье из людских черепов!»
Норк это оценил. И от хохота едва не свалился в яму.
* * * * *
Они бродили по окрестностям Кирика и беседовали. Судьба заносила их в богом забытые места. В глухих лесах за южной окраиной Кирика они постоянно натыкались на древние свалки. Здесь были овраги, заросшие колючим кустарником. Древняя железная дорога, проржавевшая, мост перекинут через овраг. Перила обвалились, но балки моста еще крепкие, по ним тянутся рельсы. Карит с Норком несколько раз спокойно проходили по этому мосту, ничего не боясь. Однажды, когда они зашли на самую середину, из леса, гудя и рассыпая искры, на них вылетел допотопный локомотив. Черный, с горящими желтыми фарами. Карит, схватив Норка за руку, отскочила на выдающуюся над крутизной балку. Они стояли, замерев, стараясь удержаться и не слететь вниз. Странное видение пронеслось мимо. В окнах кабинки они заметили тех кто орудовал у тонки: черные высохшие тела, механические движения. Зомби!
Когда все миновало, Норк сел на корточки, обхватив голову руками. Он дрожал и шептал:
– Что это?! Господи! Что это?
Карит в жизни была предоставлена полная свобода. Несмотря на это, Антоний с Каской были уверены, что она блюдет девственность. Потому что при ее характере, она сама первая сообщила бы им, что грешит. Каска, однако, сидя за бумагами в библиотеке, в присутствии Цернта, однажды заметил:
– У тебя новый приятель, Цинна?
Карит кивнула.
– Кто он такой?
– Учится в Кирике. Философ.
– Хома Брут, - констатировал Цернт.
– Цинна, если что, ты лучше сразу нам с Антонием скажи. Например, по пьянке...
– Он непьющий, - угрюмо возразила Карит.
– Кто, философ? - с сомнением переспросил Каска.
А у Норка по поводу его нового знакомства осведомлялся Курион. Он спросил об имени девушки. Норк ответил.
– Знатная особа, - Курион посмотрел на кузена, сидящего в кресле напротив: – Ты с ней спишь?
– Нет.
– Почему?
Норк пожал плечами:
– Не приходило в голову.
Курион опять посмотрел на него очень внимательно. При том, что Курион знал, Норк не пропустил ни одной бабы, ни одной девчонки и сам переспал со всеми мужчинами в городе. На вопрос о роде своих занятий он обычно отвечал:
– Трахаюсь.
* * * * *
Сестра Ливия была странная женщина. Она спала с Цернтом, а потом, при случае, с удовольствием воевала против него. Цернт ей все позволял и прощал. Причем, по-видимому, об их постельных отношениях Каска ничего не знал. Карит была уверена, что в противном случае Ливия давно погорела бы. Вообще, она была в полной зависимости от Цернта, от его милости и снисходительности, и Карит очень боялась за нее.
Цернт несколько раз уже предупреждал Ливию, чтоб та не ходила на гражданку. В Арции опять назревала война. Карит с беспокойством и горечью наблюдала за сестрой. Осенью во время ежегодных пиров в доме Каски собралось все избранное общество Арция. Ливия, блестящая, стройная, мускулистая, с короткой прической, выделялась среди прочих дам изяществом и мужественной грацией. Ее глаза сверкали, губы были алы, хотя и не накрашены. За столом Карит перехватила взгляд Цернта, обращенный на сестру. В нем была явная насмешка и хитрая издевка. Сердце у Карит упало. Она угрюмо ела мороженое, опустив голову в тарелку и прихлебывая остывшим эке.
– Мадам, что с вами? - обратился к ней рядом сидящий Крис. - Вы сыплете соль в эке.
– Ах, прошу прощения! - Карит отодвинула чашку.
Потом, после эке, с ней заговорила дама из Арция. Она слышала, что Карит - врач и практикует в Кирике. У нее проблемы с дочерью, объяснила дама, и стала допытываться насчет ведовства, его проявлений, методов лечения и прочее. Карит вежливо объясняла суть проблемы, стараясь говорить как можно доступней. Но сердце у нее было не на месте. Она часто бросала тревожные, скорбные взгляды на сестру.
Цернт стоял у колонны, подпирающей террасу, и беседовал с Крисом. Речь шла о ней, о Карит. Крис своими смеющимися черными глазами весело ее разглядывал.
– Да, головка большая, но бо-бо, - заключил он.
И именно в это время Карит получила письмо. От совершенно незнакомого ей человека, критского наместника, принадлежащего к древней царской фамилии Крита. Он писал о том, что волновало Карит, об опасности, угрожающей ее сестре. Если Цернт займет консульскую должность в Арции, он неминуемо затеет очередную гражданку против сторонников Пафпея. А ее воинственная сестренка непременно вступит в войска Пафпея. Но Цернт ведь ее предупреждал... Потом без обиняков следовало предложение. Чтоб лишить Цернта очередной консульской должности, его следует дискредитировать. Здесь, в Кирике, одна из подведомственных ему баз, старейшая в Греции. Наместник предлагал Карит уничтожить эту базу при помощи финикийцев. С главарем финикийцев, неким Хевроном, он, якобы, уже уладил дело. За работу наместник (его звали Есувий) предлагал Карит четыре первоклассных магнитных счетчика…
То, что наместник знал, что Карит нуждается в научном оборудовании, было неудивительно. Слухами земля полнится. Но его уверенность, что она, женщина, сумеет с успехом выступить в качестве полководца, вот что было странно. Карит, конечно, были нужны счетчики. И она, конечно, не задумываясь пожертвовала бы жизнью, чтоб спасти сестру хотя бы на время. Но она не желала действовать без предупреждения.
Поговорить с Антонием, чтоб он избавил ее от этой чертовой базы, иначе она ее разгромит. Потому что главная причина, по которой Карит могла бы решиться на такой шаг была именно эта. Ей хотелось избавиться от обязанностей ординарца.
* * * * *
В пиршественном зале дома Антониев в Тиринфе собралось чисто мужское общество. Гости были одеты в голубые туники и синие тоги, рабы, прислуживающие за столами - в различные оттенки голубого и синего. В зале не было ни одной женщины. Предполагалось допиться до забвения всех норм. Здесь, на этих закрытых сборищах, арцианцы позволяли себе все. К четырем часам утра любовные пары открыто занимались сексом на своих ложах и не обращали внимания на то, что творится рядом. Некоторые же так и продолжали до утра мирно пить и беседовать. Некоторым нравились молодые невольники, с опущенными глазами проходящие по залу. Антоний позволял гостям укладывать их на ложе и трахать. При этом арцианские пиры никогда не утрачивали благопристойности. Нормы поведения здесь были выработаны веками и то, что в плебейской среде считалось позором и бесстыдством, здесь принималось как должное.
Общество собралось самое изысканное. Ждали хозяина. Но Антония все не было. Гости тихо беседовали. Столы были накрыты и молодые рабы разносили по залу фрукты: апельсины, бананы, ананасы, огромные желтые с красным груши лучших тиринфских сортов. Потом за дверью в углу зала, ведущей в кабинет, послышался раздраженный голос хозяина. Он кого-то распекал. Громкий, зычный, он порою переходил на вульгарный визг. Гостям стало интересно, кто вообще мог довести Антония до такого состояния. Цинна был крут. Если ему что-то не нравилось в поведении жены, дочери, раба, то он, обычно, не опускался до бесед и внушений. Его расправа была короткой.
– У тебя с чувством юмора плохо! - явственно донеслось из-за плотно закрытой дубовой двери. - С головой плохо!
Интересно, с кем это до такой степени плохо?
Дверь открылась. Антоний вывел на порог молодую девушку с синими глазами и одетую в голубую тунику и синий плащ. Она была точной копией Антония в женском варианте: те же черты, то же мрачное, упорное выражение глаз. Тот же цвет волос. Аккуратно уложенная прическа Антония растрепалась, на вспотевший лоб свесился клок волос. Лицо искаженное и бледное от бешенства:
– Ты не укладываешься ни в какие общечеловеческие рамки! - Антоний хлопнул дверью.
Карит быстро оглядела зал и поймала чей-то насмешливый, очень умный взгляд. Неприятная ситуация. Семейная сцена, можно сказать, на глазах у всего Арция.
– Только в черные, - ответила она тихо, но, так как в зале все смолкли, то ее реплика гулко разнеслась по залу. А потом схватил ее за тунику на груди и швырнул на стену. Но она сумела уберечься от удара, напрягши мышцы спины и оказав явственное сопротивление Антонию. Он посмотрел ей в глаза и отпустил. Потом повернулся и вышел из зала в другую дверь. Он находился в состоянии абсолютного бешенства и, видимо, был не способен общаться с кем бы то ни было.
Карит двинулась по коридору между столами, глядя перед собой невидящими, черными глазами. Арцианцы весело на нее посматривали: высокая грудь, обтянутая трикотажем туники, белая шея, высокая прическа. Неплохо было бы задержать эту женщину тут, тем более что она одета, как положено: во все синее.
– Цинна, - Карит обернулась и увидела Цернта, - присядь на минуту.
Напротив Цернта на ложе возлежал молодой человек со смеющимися глазами и завитой в мелкие колечки головой. Он поджал ноги и Карит села на край ложа.
– Что за скандал? - спросил Цернт.
– Здорово неприятная сцена вышла? - Карит посмотрела Цернту в глаза, искренне огорченная. Цернт ничего не ответил.
– Да, вот таким именно способом он меня и прикончит, - она опустила голову. Имелось в виду - мечом поперек грудной клетки. Так убивают безоружных.
– А что ты натворила?
– Ничего, - ответила она угрюмо, оглядела зал и наморщила лоб:
– Собираюсь. Нахожусь на грани между убийством и суицидом.
– Но в таком случае он прав, - заметил Цернт.
Карит молчала.
– И что ты собираешься делать дальше? - спросил Цернт.
– Лечь в психушку, - коротко ответила она.
Цернт кивком отпустил ее. Она встала и пошла по проходу между столами, опустив голову. Молодой раб нес блюдо апельсинов на поднятых руках и, не отрываясь, смотрел на нее. Он столкнулся с ней и бронзовое блюдо со звоном и грохотом обрушилось на пол, апельсины раскатились во все стороны.
– Ах, простите пожалуйста! - воскликнула Карит, увидев растерянный, беспомощный взгляд молодого человека. Она нагнулась и помогла ему собрать фрукты. Потом вышла из зала.
Сотрапезник Цернта, наблюдавший эту сцену, констатировал:
– Герой нашего времени, - он засмеялся и, согнувшись пополам на своем ложе, уткнулся лицом в подушку. Другие продолжали беседовать, но глаза у всех были до смерти веселые.
* * * * *
Финикийский корабль грузился в гавани тюками хлопка. Матросы, смуглые, темноглазые, носили на обнаженных руках золото, на шее - драгоценные камни.
Карит сидела на старой колоде, вросшей в песок и безучастно наблюдала за ними. Они ее знали, именно то, что она ординарец на базе Антония. Высокий финикиец, одетый богаче других подошел к ней и осведомился, что ей нужно.
– Мне нужно видеть Хеврона, - ответила она.
Финикиец посмотрел на нее внимательно и ничего не сказал. Через некоторое время он появился вдвоем с человеком поразительной красоты, настоящим богом со смеющимися черно-карими глазами, смуглым лицом, полными губами античного типа. Ему было лет тридцать.
– Вы и есть Цинна? - спросил он.
Карит кивнула, проглотила слюну и опустила голову. Ей стало тошно. Финикиец смотрел так, как и должен был смотреть на дошедшую до преступления арцианку. Для них это не в нове: убийства, грабежи, погромы, устраиваемые женщинами из знатных семей. Теперь вот - государственное преступление.
– И вы согласны на предложение критского наместника? - главарь финикийцев продолжал сверлить ее взглядом, как покупатель на работорговом рынке, которому предлагают молодую рабыню, уверяя, что она девственна и умеет удовлетворять пенорально.
– Да, - Карит подняла голову. - Я согласна. Соберите начальников галер и всех ваших командующих. Завтра, в шесть часов. Я буду с ними говорить.
Хеврон молча кивнул. В его глазах промелькнула почтительность.
* * * * *
Карит сразу взяла суровый, властный тон. Среди присутствующих были люди в возрасте, некоторые гораздо старше нее, опытные военные. Все они выслушали ее внимательно, с почтением. Арцианцы недаром говорят, что только финикийцы умеют подчиняться, а значит - и воевать. Факт тот, что талантливый главарь-финикиец никогда не поднимается выше уровня морского разбойника. Но если он подлинный полководец…
– Вы не унесете с собой ни асса (арцианская мелкая монета), ни зернышка со склада, - Карит посмотрела перед собой отсутствующим взглядом, отчетливо представляя себе картину будущего разгрома осточертевшей базы. - Но все разгромите. Не оставите камня на камне. Финикийцы молча ее слушали.
– Вы должны убить всех. Если вы упустите хотя бы одного - то вам придется отрубить мне голову.
Таков был договор на случай победы. В случае поражения о них должен был позаботиться неприятель.
* * * * *
– Они что, свихнулись? - первый центурион смотрел в залив и ничего не понимал. Финикийские галеры двигались плотным строем. Было 4 часа утра. Гулко загудел набат.
Арцианцы не успели ничего сделать. Их корабли вышли в море слишком поздно и были быстро окружены. Дерево горело, летела пакля, стрелы, в воде тонули полуобгоревшие люди. Финикийцы высадились на берег и принялись громить склады, жечь палатки. На самой береговой отмели шел отчаянный бой. Арцианцы сражались и гибли. Все, кого Карит знала по именам и в лицо. У нее на глазах. Флагманский корабль стал на якорь на самой середине залива, и они тоже очень хорошо ее видели.
Карит, стоя у борта галеры, внимательно наблюдала за ходом кампании. Свистящая стрела впилась в обшивку борта в двадцати сантиметрах от ее локтя. Подошел Хеврон.
– Вон та галера, - Карит показала рукой, - третья от арцианского корабля. Свести экипаж на берег и затопить.
Хеврон кивнул, понимающе, и отошел.
Дело быстро двигалось к концу. Арцианские корабли тонули, на берегу добивали последних раненых арцианцев. Начальник базы, заместитель Антония, был захвачен и приведен на флагманскую галеру.
Карит стояла к нему спиной и продолжала следить за дракой.
– Грязная работа, - заметила она. - Шестерых упустили.
Она повернулась и внимательно посмотрела на Эгибарба.
– Ты сильно ранен? - спросила она.
– Достаточно легко, чтобы выжить, - он опустил тяжелую, поседевшую голову, не выдержав ее взгляда, а, может, притворяясь из вежливости.
– Ты Антонию когда про меня скажешь, сразу или в девятке?
– Я клянусь молчать.
Карит еще раз внимательно на него посмотрела.
– Отвезти на берег и отпустить, - приказала она стоящим у сходней финикийцам.
* * * * *
О разгроме базы в Кирике узнали к 8 часам утра. Шестеро израненных, окровавленных легионеров явились в здание арцианской администрации. Они сообщили о нападении финикийцев и больше ничего сказать не могли. Но глава администрации почему-то сразу подумал, что это дело кого-то из своих. К 12 часам в Кирик прибыли сенаторы из Арция, среди них Цернт, Кассий, Курион и Пафпей.
Курион бродил по дымящейся базе среди трупов и неразграбленных складов, вспоротых мешков с зерном, рассыпанных денег и дорогих вещей с лицом бледным и отрешенным. Финикийцы никогда так себя не ведут.
– Да, здесь кто-то расслабился до упору, - заметил один из сенаторов.
– Это - без срока давности, - твердо заявил Курион.
– Ну разумеется, - согласился Пафпей.
Имелось в виду, что если виновник обнаружится через 5, 8, 10 лет, его все равно казнят. Цернт промолчал. Он о чем-то упорно размышлял.
Назначили следствие. В муниципальной тюрьме и в Арции пытали многих кириканцев, легионеры, уцелевшие в схватке, тоже прошли через допрос с пристрастием. Но никто ничего не знал. Базу на побережье решили не восстанавливать и оставить провинившийся город без защиты. В нем начались грабежи и погромы. Веками сдерживаемая порча прорвалась наружу, муниципальная полиция не справлялась с ночными шабашами ведьм, с оргиями на кладбищах, с выползшим изо всех дыр ведовством, вампиризмом, поеданием трупов. Между прочим говорили, что некая известная во всем городе личность, некто Голуй, носился ночью по улицам обнаженный, с торчащим как у осла членом, ворвался в несколько квартир в инсулариях на окраине города и поизнасиловал пять или шесть женщин.
* * * * *
Ночью в сарай Карит постучали. Финикийцы, стоящие за дверью, молча указали ей на большой ящик, обшитый дорогими кедровыми досками. Карит даже не поинтересовалась, не заглянула внутрь. Она велела отнести это за сарай и бросить в выгребную яму. На глазах у невозмутимых посланцев Хеврона она залила дорогое оборудование галлоном серной кислоты. Собственный счетчик, который она смастерила сама и которым пользовалась, хранился в тайнике под каменной плитой возле бокового крыльца виллы. Карит думала, что с помощью этого вещественного доказательства ей когда-нибудь удастся подтвердить хотя бы чистоту своих намерений, именно то, что вознаграждение ей было вовсе не нужно.
Финикийцы молча ушли. Утром Эфиоп с интересом разглядывал на краю ямы обгоревшие счетчики. Он вряд ли понял, что это такое, но, безусловно не ошибся, заключив, что это не каскины железки. Но он ничего не сказал и ни о чем ее не спросил. Вообще, с Эфиопом у нее отношения были самые дружеские, как у товарищей по несчастью. Общий хозяин, общие проблемы. Оба по натуре – отшельники.
* * * * *
В этот год Цернт не получил консульской должности. Ни Каска, ни Антоний никоим образом не связывали гибель базы с Карит. Антоний был твердо уверен, что тогда, предупредив его, она просто пошутила. Следствие шло своим чередом, многие знатные арцианцы наезжали в Кирик по делу о разгроме базы.
Карит вернулась к своей прежней жизни. Ей теперь стало хватать времени на то, чтоб посидеть ночью в читальном зале научной библиотеки, так как можно было выспаться днем.
Старые, выцветшие линолеумовые полы, обшарпанные стены. Тусклый желтый свет рабочих ламп. Какая-то студентка-кириканка нарисовала на столе, за которым сидела Карит, большой, утрированный мужской член. И подпись по-гречески: «Хочу мужика!» Карит вздохнула, закрыла неприличный рисунок и подпись тетрадкой и снова углубилась в чтение.
– Не возражаете?
Она подняла голову. Молодой арцианец в преторской тоге с широкой красной каймой стоял и очаровательно ей улыбался. Карит пожала плечами:
– Нет.
Место свободное. Нравится - садитесь. Хотя почти весь зал был пуст и только за тремя-четырьмя столиками горели лампы.
Лицо у незнакомца было очень привлекательное. Типично арцианское, с широким мощным лбом и длинным носом с горбинкой. Глаза карие, подстрижен коротко. Карит его почему-то сразу невзлюбила. Он ей напоминал древнего киноартиста из американского Голливуда, играющего в фильме про Юлия Цезаря.
«Глупый мужик», - решила она про себя. Незнакомец бесцеремонно взял книгу, которую читала Карит (пособие по стереотаксическим исследованиям мозга), посмотрел название, полистал,
– Кошек не жалко? - игриво вопросил он.
Карит опять пожала плечами. В книге было много иллюстраций с зафиксированными котами, из черепа которых торчали электроды.
– Простите, а с кем имею честь?
Карит назвала свое имя.
– А я - Марк Мамиллий Мамерк. МММ. Так меня звали в школе, и в академии, и до сих пор так зовут.
Скоро новый знакомый откланялся. Карит, поморщившись и потерев лоб рукой, снова принялась за чтение. Когда она увидела три М в библиотеке Каски через два дня, она ничего не подумала. Весь Арций с ног сбился, отыскивая виновника скандала. И почти все, кто сюда приезжал, заглядывали к Каске.
Но МММ появился на вилле снова. Он явно уезжал и снова вернулся. Антоний был зачем-то срочно вызван Каской из Сицилии, где отдыхал. И, что хуже всего, МММ упорно стремился к общению именно с нею, с Карит. Его не смущало то, что Карит была холодна и нарочито сдержанна, даже больше, чем позволяли приличия. Они, за неимением другого занятия и темы для разговора, обычно играли в шахматы, причем Мамерк регулярно проигрывал. Он навязывался ей с веселой уверенностью собственника, которого вообще не волнуют эмоции приобретаемого живого товара. «Вот подпишешь брачный договор, а там мы посмотрим», - говорили его круглые, глупые ярко-карие глаза с поволокой и пушистыми девичьими ресницами. Улыбка была обворожительно белозубой.
Дело плохо. Это Карит констатировала, сидя в пасмурный, дождливый октябрьский день у окна в своем сарае. Она куталась в шерстяной халат и жгла самодельную печку, сваренную ею самою из аотерского оцинкованного железа. Но, все равно, было холодно и противно.
В сарай, толкнув дощатую дверь плечом, вошел Эфиоп. Он нес в напруженных руках огромную бутыль керосина. В полуоткрытую дверь пахнуло сыростью. Эфиоп поставил керосин в угол под полку с клетками и повернулся к двери.
– Эфиоп, - Карит сидела к нему спиной и смотрела в окно. - Ты можешь лишить меня девственности?
Она повернулась и посмотрела на него. Он стоял, полуобернувшись, и в его черных загадочных глазах застыл вопрос. Но Карит молчала.
– Цинна, - наконец произнес он, - я, конечно, могу лишить тебя девственности. Запросто. И я не спрашиваю тебя, почему это тебе вдруг приспичило. Мне интересно, что мне за это будет?
– Я тебя не выдам, - просто ответила Карит.
– Хорошо, - Эфиоп наклонил голову. - Приходи ночью в западное крыло и стукни в мою дверь.
В западном флигеле Карит за всю свою жизнь была всего два-три раза. К этому коридору, мрачному, старому, с обветшавшими панелями, она испытывала инстинктивное отвращение. Здесь Каска по ночам справлял свои оргии. В заветной каморке Эфиопа она вообще никогда не была.
Эфиоп открыл дверь и. впустив ее, запер на замок. Потом зажег лампу. Он спал голый. Карит, увидев его обнаженное тело, поспешно отвернулась. Ей ничего, абсолютно ничего не хотелось. Только дискредитировать себя так, чтоб ни один дурак из Арция к ней больше не сунулся.
– Раздевайся и ложись в постель, - приказал Эфиоп.
Карит торопливо расстегнула пуговицы туники. Руки у нее дрожали, ее мутило от страха. В комнате пахло чем-то. Чем-то пряным и отвратительным. Карит забилась в угол кровати и от одеяла в нос ударило этим запахом. Она вспомнила, что это. Когда она однажды в детстве поинтересовалась каскиной косметикой, то обнаружила тюбик с мазью...
Светало. Эфиоп помог ей одеться и проводил на третий этаж, в ее комнату. К вечеру, отлежавшись, Карит попробовала встать. Живот болел уже не так сильно, но она чувствовала слабость.
В гостиной рядом с библиотекой никого не было, кроме Антония с Каской. Карит вошла и налила себе эке из серебряного кувшина. Каска грел ноги у камина и читал еженедельник «Киклады». А Антоний стоял у окна и смотрел, как черный тополь на фоне серого моря и серого песка поливает водой с серого неба.
– Антоний, мне надо с тобой поговорить.
– Говори, - Антоний обернулся и лениво посмотрел на нее.
– Этот молодой арцианец. Марк Мамиллий Мамерк, в перспективе – мой муж?
Антоний опять повернулся к окну, Каска молчал.
– Допустим, - Антоний вздохнул. - Ну и что?
– Я не хочу.
– Почему? - просто спросил Антоний.
– Он мне не нравится. Он дурак.
– Хорошо. Я с тобой согласен. Мамерк - не Спиноза. И если ты желаешь иметь умного мужа - пожалуйста. Найди себе такового и выходи с богом. Все.
– Нет. Ты меня обманешь, Антоний.
Антоний опять вздохнул.
– А чего ты хочешь? Каких гарантий от нас с Каской?
– Пошлите его дальше.
– На каком основании? - Каска поднял голову от журнала. - Ты ведешь себя странно, Цинна. Мамерк уверял нас с Антонием, что ты от него без ума. Почему ты раньше не сказала нам, что он тебе противен? Мы уже дали ему согласие.
– Откажите ему. Скажите, что у меня есть любовник.
Каска с Антонием молчали.
– Это правда? - спросил Антоний. В его голосе прозвучало нечто, от чего Карит опустила голову. - И давно?
– Нет, - Карит встряхнулась и твердо посмотрела ему в глаза. - Я только что, ночью, сделала это, чтоб не выходить замуж.
Антоний с грохотом отодвинул тяжелое дубовое кресло и сел.
– Кто он? - Антоний смотрел прямо, его зрачки были как дула револьвера из древнего кинофильма, лицо белое, угол рта подергивается. Каска отложил «Киклады», встал, потянулся, и тоже сел за стол.
– Я не скажу, - Карит опять опустила глаза. Ей было нестерпимо. Не от стыда, а от чего-то, чего она сама не могла понять. От ощущения грязной обыденности всей этой ситуации.
– Если ты не скажешь, Цинна, - раздраженно произнес Антоний, - я повешу тебя. Прямо сейчас, в парке.
Каска молчал.
– Хорошо, - Антоний встал и вышел из комнаты.
Прошло полчаса. Антоний с веревкой так и не явился. Каска продолжал молча смотреть в огонь. Карит встала и поднялась к себе наверх, в спальню.
Этой ночью она спала как убитая.
А утром к Антонию с Каской заявился Эфиоп. И сообщил, что трахнул их подопечную.
Антоний молчал. У него болела голова.
– Она в самом деле была девственна. Эфиоп? - спросил Каска.
– Да, хозяин, - Эфиоп наклонил голову.
– И ты получил удовольствие?
– Я всегда был к ней неравнодушен, - он опять почтительно склонил свою тяжелую бородатую голову.
– Интересно. Нет, в самом деле... - Каска посмотрел на свояка в упор -Антоний, я передаю его в твои руки.
– Ну, что ты, Каска, - ответил Антоний мягко. - Не стоит.
Каска не смог сдержать вздоха облегчения. Он коротко, брезгливо указал рукой Эфиопу на дверь. Тот вышел.
А в Арции Марк Мамиллий Мамерк хвастался своей невестой. Он в присутствии друзей и знакомых расписывал красоту и ум нареченной. Цернт с интересом его слушал. Потом спросил:
– А Цинна, она дала тебе согласие?
– Помилуй бог, Цернт, - вскинулся Мамерк, - разве я у нее спрашивал? Опекуны дали свое согласие.
Цернт промолчал. Но в его молчании Мамерк почуял что-то неладное.
Поэтому, когда Каска с Антонием объяснили ему ситуацию, он был к ней немного готов. Он весело рассмеялся:
– Ну что за чепуха? Где это сейчас можно найти девственную арцианку старше четырнадцати лет от роду? Конечно, у такой девушки должен быть любовник. Я ничего не имею против. Кстати, кто это?
Каска сказал.
– Это тот, что вечно возится с грядками у тебя в овраге? Красивый мужчина, - Мамерк одобрительно кивнул головой.
– Она сделала это специально, чтоб не выходить за тебя, - сказал Антоний.
И тогда Мамерк понял. Он поднялся. Лицо его исказилось от горя и бешенства, глаза сверкали:
– Передайте ей. Что она приобрела себе такого врага, какой ей не снился даже в ее гермафродитических грезах.
Он вышел, хлопнув дверью.
Сильван, друг Норка Мамиллия, студент Военной академии в Тиринфе, выслушал сетования Мамиллия Мамерка внимательно.
– И ты поверил? - спросил он. - Да это чепуха, Марк, пойми. Они просто не сумели скрыть этот факт. Она живет с рабом уже давно и они давно об этом знают.
Марк молчал.
– Зря ты не женился, если девушка тебе понравилась. Они все этим балуются. Для них это - норма.
– Не знаю, - ответил Марк. - Мне кажется, что все это правда.
– Почему?
Марк пожал плечами. Сильван его совершенно не понял.
* * * * *
Оквинт с интересом разглядывал рабов Каски, отчаявшись развлечь Цернта беседой. Цернт. лежа навзничь на своем ложе, о чем-то упорно думал. Он единственный, кто, должно быть, что-то раскопал по поводу базы. Но предпочитал об этом молчать. Совсем недавно он ездил на Крит. Это было странно. Бывший наместник. Есувий, умер в тюрьме, смещенный своим братом и, по слухам, замученный им до смерти. Есувий, правда, был врагом Цернта, но ни Цернт. ни кто-либо другой из арцианцев в династические проблемы правящих фамилий покоренных областей никогда не вмешивались. Новый наместник пресмыкался перед Цернтом и получил от него в дополнение к своим владениям еще остров Фера.
Рабы сновали по галерее и между столами. Выходить в главную дверь им было запрещено арцианскими обычаями. Между тем одна из них, высокая стройная особа с лицом арцианки и одетая в замшевую тунику и легкий плащ, позволила себе войти в зал через главный портал. «Фаворитка, - подумал Оквинт. - Интересных личностей все-таки находит Каска на работорговом рынке».
Рабыня шла по проходу, не опуская умных, темных глаз, глядя прямо перед собой, весь облик ее был до чертиков интеллигентный, то как она обходит столы, пережидает мимо снующих невольников. Лицо бледное, волосы убраны в арцианскую прическу. Оквинт заметил, что и другие искоса поглядывают на нее.
Рабыня вышла в вестибюль. Причем ее жест, каким она открыла толстую дубовую дверь, говорил о недюжинной силе. Львиное изящество. Да, а на дворе - ноль градусов. Ноябрь месяц. Куда это она, в летней одежке?
– Интересных невольников все-таки Каска периодически себе находит, - заметил Оквинт. Цернт посмотрел на него вопросительно.
– А вот эта рабыня, - объяснил Оквинт, - та, что прошла сейчас по коридору. Ты ее видел.
Цернт опять опустил голову.
– Это не рабыня, - ответил он угрюмо. - Воспитанница.
– Цинна? - в голосе Оквинта прозвучало удивление. Он ее не узнал. За их столом опять наступило молчание. Рядом пирующие весело беседовали.
– Каска, должно быть, воспитал ее по-спартански, - Оквинт продолжал смотреть на дверь, куда вышла Карит.
Цернт усмехнулся. Потом объяснил:
– У нее тут жилье, в сарае за домом. Там, должно быть, все-таки не так холодно, как на улице.
– Сарай за домом? Это бывшая одиночка, что ли?
Цернт кивнул.
– А с какой стати она там живет?
– Нравится.
Оквинт вздохнул. Он смотрел на мимо снующих рабов невидящим взглядом. Его, очевидно, тяготила какая-то мысль. Цернт глядел на него насмешливо.
– Хочешь познакомиться?
Оквинт посмотрел прямо своими ярко-зелеными глазами, нисколько не выцветшими за два тысячелетия жизни.
– А это позволено? - спросил он с неподдельной робостью.
– Никаких запретов, - заверил его Цернт. - Постучись в дверь и тебе откроют.
В тоне Цернта было что-то такое, какой-то намек. Оквинт опустил голову. Потом опять вздохнул, встал и направился к двери в вестибюль.
Карит зажгла лампу и собиралась ночью вдоволь похимичить. В такую сырую холодную ночь она не ждала гостей. Норк предпочитал сухую погоду, а с Хет они договорились встретиться на побережье завтра вечером. Потом в дверь все-таки постучали. Карит ощутила почти физическое раздражение. Ей так хотелось побыть одной. В последнее время она пристрастилась к одиночеству, как к наркотику. Точнее, никакой наркотик из тех, что она принимала, экспериментируя над собой, не мог бы вызвать в ней такой привычки, как одиночество.
На пороге стоял человек, одетый в легкий шелк и дрожащий от холода. Один из близких друзей Каски, Карит сразу его узнала.
– Вы ко мне? - спросила она неуверенно.
– К вам-м-м, - подтвердил посетитель.
Карит распахнула дверь шире и пригласительным жестом указала внутрь сарая. Оквинт, потирая плечи, стоял посередине на дощатом полу и разглядывал стеллажи с книгами. Взгляд его упал на полку с пробирками. Крысы, проснувшиеся от пахнувшего в дверь холода, запищали недовольно по своим клеткам. Карит, заперев дверь, указала гостю на кресло в углу:
– Садитесь.
Оквинт скоро согрелся. Он продолжал с огромным любопытством разглядывать корешки книг. Карит была уверена, что это по поводу каких-то медицинских проблем. В Кирике она часто пользовала аотерцев, больных всевозможными психическими и физиологическими расстройствами. В том, что ее гость – аотерец, она не сомневалась. По лицу видно.
– Интересно, - констатировал Оквинт. - Для ведьмы вы неплохо устроились. Я только не понимаю, зачем вам это надо, - он кивнул на полку с учебниками по биоробототехнике. - Литература подобного рода сильно обременяет интеллект и притупляет природные способности.
– А что надо читать? - спросила Карит с интересом.
Тогда гость прямо на нее посмотрел:
– Ничего не надо. Когда вас приведут в тринадцатое, сам факт, что у вас все-таки есть мозги, будет висеть на вас, как камень на шее. Вы захотите сочувствия.
– И я его не получу?
Глаза Оквинта, огромные, яркие, мерцали в полумраке, как два изумруда. На руке, вправленный в платиновый браслет, поблескивал настоящий изумруд.
– А зачем оно вам?
– Надо только расслабиться. Тогда все будет в порядке. Акула сама знает, как все делать. Вы инстинктивно расставляете ноги, инстинктивно принимаете член. Все - в рамках инстинкта.
Карит спокойно его слушала.
– И вдруг - математика. Простите, но это смешно и противно.
Карит вздохнула и опустила голову. Средняя ведьма, она это точно знала, не боится акул. Она боится, что ее сожгут заживо. Но инстинкт ведовства не менее силен, чем инстинкт, заставляющий расставлять ноги. Ведьмы, обращавшиеся к ней за помощью в Кирике, все до одной были людьми со сложными мозгами. Возможно, инстинкт читать книги - из той же серии. Она так и сказала. Спокойно, по-доброму, без всякой обиды. Она ждала, когда беспокойный арцианец наконец выложит, что ему надо.
– А ты врешь, - вдруг заявил он. - Никакая ты не ведьма.
– Правда?
– Можешь мне поверить. Это Мамиллия ты могла отпугнуть своим сараем и крысами. Но не таких людей, как Цернт, например.
Карит молчала. Оквинт продолжал:
– И я почему-то уверен, что тебе еще ничей член не пошел впрок. Чтоб наслаждаться Эфиопом, надо быть Каской.
– Выходи за меня замуж, - вдруг заявил он.
Карит продолжала сидеть, опустив голову.
– Когда? - спросила она.
– Чего когда?
– Когда вы намерены на мне жениться?
Оквинт помолчал.
– Трахнуться сначала надо.
– Пойдем, трахнемся, - Карит встала из своего кресла. Оквинт продол¬жал сидеть.
– А здесь нельзя? - спросил он.
– Я в своем рабочем кабинете любовью не занимаюсь, - ответила она. - Кроме того, здесь холодно.
Когда они вышли на галерею, в зале внизу все разговоры смолкли. Рабы с блюдами испуганно шарахались, обходя их стороной. Весь зал затаился, в шоке. Карит продолжала шествовать по галерее. Оквинт - за ней.
– Да, вот так вот все и будет, - подтвердила она, полуобернувшись в зал. Оквинт, заржав, упал на балюстраду. Ветхое дерево затрещало и она еле успела удержать его, ухватив за шиворот, иначе бы он полетел вниз.
Теперь они стояли вдвоем на галерее и хохотали, обнявшись. Рабы, косясь, проходили мимо. Внизу, в зале, зашелестел смех и опять послышались голоса.
– Мадам, приношу свои извинения, - заявил Оквинт. - Я передумал.
Лицо Карит выразило огромное сожаление. Она пожала плечами:
– Ничего не поделаешь.
Оквинт спустился вниз, в зал, а Карит вернулась по галерее на улицу.
В ногах цернтова ложа сидел Курион. Он посмотрел на Оквинта с неподдельным удивлением:
– Ты что, спятил?
– Каске давно пора ремонтировать виллу, - ответил Оквинт смущенно.
– Куда это вы шли? - спросил с соседнего ложа Клавз (длинноволосый женственный арцианец, трансвестит).
– Трахаться, - угрюмо ответил Оквинт.
– Куда? - переспросил Курион со смехом. Клавз тоже смеялся. Цернт оставался спокоен.
– Для мадам это было все равно, что путь на эшафот.
– А почему, позволь тебя спросить? - Цернт.
– Я обещал на ней жениться.
– Не верь.
– Вот, я и не поверил.
Курион хохотал, упав лицом на стол. Подошел Кассий. Он с интересом посмотрел на корчившегося от смеха на своем ложе Клавза.
– В самом деле забавно, - констатировал он. - У этой женщины манеры полководца и потрясающая способность использовать ситуацию.
* * * * *
В дверь сарая постучали ранним февральским утром. На пороге стоял Цернт. Карит по его виду поняла, о чем пойдет речь. Она молча заварила эке, подала ему дымящуюся чашку (он сидел в кожаном кресле в углу).
В окне над оврагом розовело небо. Черные прутья бурьяна резко вырисовывались на нем, а обледенелые надгробья искрились в глубине оврага, как сталактиты в пещере. Цернт молчал.
– Цинна, - наконец произнес он, - я не прошу тебя ни в чем сознаваться. И ни в чем тебя не обвиняю. Но объясни мне, зачем ты это сделала?
– Я ни в чем не сознаюсь, - ответила Карит. Помолчала. - Мне нужны были счетчики.
– Врешь. Ты сделала это из-за Ливии. Ты погубила свою жизнь, Цинна.
Карит молчала.
– Цинна, я готов пойти тебе навстречу. Замять дело. Есувий перед смертью сознался во всем. Но копия письма - только у меня. Новый наместник будет молчать. Выкупи свою жизнь.
– Чем?
– Мне нужна информация о черепах.
– Нет, Цернт, - произнесла она просто. - Эту информацию я унесу с собою в могилу.
Цернт поднялся:
– Должен сознаться. Твой метод меня несколько озадачил. Среди ночи нападают только разбойники.
– Для скотского дела и ночь годится, - ответила Карит.
– Вот как? - переспросил Цернт, уже в дверях. Она обернулась. Но ничего не сказала.
* * * * *
Великие Арция выясняли отношения при помощи оружия в среднем раз в пять лет. На этот раз Пафпей воевал против Веттия, и Цернт, как заклятый политический враг Пафпея, вступил в войска Веттия в качестве легата. Карит слышала обо всем этом в академии. Она узнала также, что сестра ее зачислена в войска Пафпея одним из начальников легиона. Это ее не очень встревожило. Цернт в качестве подчиненного вряд ли способен был чем-то уж слишком повредить Ливии. Эти его слова, этот взгляд, когда он прощался с нею тогда, в сарае. Скорее всего, он имел в виду ее, Карит. А о своей собственной судьбе она не очень заботилась.
На носу была сессия. Норк сдавал экзамены на соискание степени бакалавра, и поэтому Карит удивилась, когда он утром заглянул к ней в сарай. Он был какой-то странный. Отворачивался, прятал глаза. Потом предложил ей пройтись по берегу.
Здесь он все рассказал. Ливия дралась, как зверь. Она вообще не склонна была в бою подпускать к себе и убивала направо и налево. Четверо - Цернт, Дентр, Курион и Оквинт - окружили ее и ранили в голову, сзади, в затылок. Они обезоружили ее и изнасиловали прямо во время боя, на глазах у всех. Знакомый Норка, участвовавший в битве, рассказывал, что на это жутко было смотреть. Они утащили ее, обливающуюся кровью, в палатку к Дентру, и там оргия продолжалась. Стоны слышались до полночи, а потом Ливия, очевидно, потеряла сознание. И они смеялись. Все четверо. Громко, весело, на весь лагерь.
– Теперь она где? - спросила Карит. Слишком спокойно, как показалось Норку.
– Дома, в Арции, под домашним арестом.
Они сидели на песке, рядом, и Карит бросала камешки в море. Она была абсолютно спокойна. Норк не выдержал.
– Ты как? - спросил он.
Карит посмотрела ему в глаза. В ее взгляде было недоумение. Она как будто вернулась откуда-то...
– Нормально, - ответила она, опустив голову.
На другой день она отправилась в Кирик, сдавать очередной экзамен. В аудитории было людно, все готовились. Карит сидела на верхнем ряду и зубрила. На нижнюю скамью села гречанка из Кирика и обратилась к ней. Глаза у студентки блестели, вся она была какая-то возбужденная, встрепанная.
– Слушай, а ты знаешь, как это здорово? Когда сразу четверо?
На нижних рядах послышался дружный смех. Среди женского контингента арцианок было мало, В основном - гречанки. Карит вдруг отчетливо осознала, что они все, все до единой, находятся под общим гипнозом. Либо наколоты чем-то. Они подсаживались к ней, смеясь и хватаясь руками за парту. Они громко, на весь зал, выкрикивали непристойности. Про Ливию. Про то, как она дерется и ****ся. Про Цернта. Про Каску.
– Слушай, а Каска, это что, а? Это, случаем, не фашистский шлем?
Они вдруг начали цитировать стихи. Те самые, которые Карит когда-то посвятила Лин Маркмонт. Каким образом эти строки попали к ним в руки? Они издевались. Изощренно, бесчеловечно. И, главное, она и не подозревала, что все эти девушки, в основном - жительницы плебейских кварталов, испытывают к ней такую злобу. Она, все-таки, происхождением своим была прежде защищена от подобных выходок.
В голове у нее потемнело. Звон в ушах.
– Прочь! - послышался рядом чей-то гневный голос. – Вон! Кыш, гадины!
Карит подняла голову. Валерия, замужняя арцианка. ее дальняя родственница, подсела к ней и обняла ее за плечи.
– Девочка моя! - в ее голосе была материнская забота и участие. - Пойдем, пойдем отсюда.
Она вывела бледную, шатающуюся в полуобморочном состоянии Карит из аудитории. Их провожало громовое молчание. Все почему-то смолкли: и гречанки, которые так куролесили, и студенты, которые перед этим продолжали мирно беседовать, не обращая внимания на скандал.
Валерия собиралась проводить Карит до дома. Но та отказалась. Она простилась с Валерией на перекрестке и отправилась на рыночную площадь. В студенческой сумке у нее было две сотни ассов. На эти деньги она собиралась купить самый лучший, какой найдется, набор ключей и отмычек.
Карит сразу наткнулась на то, что ей нужно. Старый, бурый от ржавчины ключ, в точности такой, каким Эфиоп отпирал западный подвал виллы. Карит нисколько не сомневалась. Но владелец посмотрел на нее недоверчиво. От нее за километр веяло породой, богатством и образованностью. Зачем девушке, подобной этой, подвальный ключ?
– Собираюсь обокрасть моего опекуна, - заявила Карит сердито. Сколько она ни тренировалась в этой области, налаживать сразу приятельские отношения с людьми из простонародья она так и не научилась.
– Пятьсот ассов, - заявил продавец угрюмо.
– У меня всего двести. И, я уверена, кто угодно другой больше пятидесяти вам не даст.
– Да? А разбирательство у наместника? Знаешь, сколько это стоит?
Карит, со вздохом, отошла.
– Стой, - произнес владелец ключей. - Давай двести, согласен.
Жажда наживы, как всегда, пересилила осторожность.
* * * * *
На крыльце возле бокового портала виллы стояли Цернт, Оквинт и родственник Криса, некий Красс. Карит, проходя мимо, вежливо поздоровалась.
– Живешь, Цинна, как в берлоге, - заметил весело Цернт. - И новости все мимо тебя проходят.
– Я за ними не гоняюсь, - Карит остановилась. - А что новенького?
– Для вас - ничего, - ответил Цернт, переходя на вежливый тон. Карит показалось, что рядом стоящий Оквинт усмехнулся глумливо.
– Обитатель соседнего имения дома, не в курсе? - спросила Карит, кивнув в сторону западного крыла дома, где жил Эфиоп. Цернт пожал плечами.
Карит постучала в старую обшарпанную дубовую дверь. Никто не ответил. Она спустилась к себе в овраг.
Через некоторое время стоящие на крыльце увидели, как Эфиоп постучал к ней в сарай. Вошел. Приглушенные голоса. Потом дверь открылась и Эфиоп произнес с порога:
– У тебя слишком низкие расценки, Цинна.
– Ну, все низменное ускользает…
– Твои крысы не ускользают, - заявил Эфиоп твердо, - Они грызут мои помидоры. А одна на прошлой неделе вцепилась в главный кабель.
– Она была сумасшедшая, Эфиоп.
– Лечить надо было, - ответил Эфиоп внушительно. Все в целом напоминало сцену из комедии. Особенно серьезность последнего заявления в устах старого, прожженного, глумливого гладиатора.
* * * * *
В доме шла пирушка. Эфиоп, по-видимому, спал. Потому что если в два часа ночи его нет в овраге за обычным занятием - прополкой и поливкой, то значит, его нет нигде, только у себя в комнате.
Карит трясущейся рукой вложила ключ в замочную скважину. Он подошел. Дверь, хорошо смазанная Эфиопом, отворилась бесшумно.
Нужно было отодвинуть в сторону пару мешков с цементом, и в глубине подвала обнаруживался ход. Он вел в богом забытые катакомбы, на запад. Здесь, как Карит хорошо знала, с некоторых пор поселилось зомби, ее мать. Зомби, вообще, имеют между собой субординационную лестницу и, в соответствии с нею, избирают место для жилья. Корнелия, как сильно подозревала Карит, авторитетом в собственной среде не пользовалась и ее, в качестве изгоя, вытеснили в заброшенный подвал на вилле ее давно умершего и похороненного на костре супруга.
В земляной пещерке в самом тупике тоже валялись какие-то мешки, банки из-под краски, толь, Карит зажгла принесенную с собой свечу и поставила ее на пол. Мать стояла в углу, бледная, сверкающая красотой, надменная. Карит решила не обращать на нее внимания,
– Дочь моя!
– Ну?
– Вот то, что тебе нужно.
Корнелия протянула Карит игрушечный ножик из мягкого пластика. Карит хорошо помнила этот ножик. Такие Корнелия когда-то покупала на рынке в качестве подарка будущему потомству Лит. Карит вздохнула и вернула ножик матери, Корнелия, даже будучи мертвой, оставалась идиоткой.
Карит достала длинный остро наточенный кинжал. Села на пол и, не раздумывая, всадила его себе под левую грудь. Сил на то, чтоб вытащить оружие, у нее уже не оказалось. Она моментально умерла, оставшись сидеть в углу с торчащей рукояткой. На земляной пол сочилась кровь.
Эфиоп появился в дверях и вызвал Цернта. Цернт немного удивился, ведь он не был хозяином этого раба, и чего это ему приспичило обращаться к нему, а не к Каске. В вестибюле Эфиоп кратко сообщил, в чем дело. Он не нашел Цинну утром у себя в сарае и сразу пошел обследовать подвал. Цернт, хоть и был сильно нетрезв, сразу оценил ситуацию. Он вызвал Каску, стараясь не обращать внимание всех присутствующих на то, что в доме неладно.
Каска, услышав, в чем дело, остался абсолютно спокоен.
– Пойдем, - сказал он.
В присутствии Эфиопа, который светил им, они спустились в подвал.
Здесь все было по-прежнему. Прошло уже три часа.
– Интересно, - заметил Цернт, осмотрев место и уложив труп на спину. Вокруг раны засохло немного черной крови. Оружия в ране не было. Его вообще нигде не было,
– А не убийство ли это? - спросил Цернт, как бы про себя. Эфиоп молчал. Он светил, стоя посреди подвала, как статуя. Каска сник. Он был пьян в стельку, сидел на бочонке из-под краски, обхватив голову руками, и, очевидно, ничего не соображал.
– Возьми тело, - обратился Цернт к Эфиопу, - раздень его и уложи в креозот. Креозот в доме есть?
– Найдется, - спокойно ответил Эфиоп.
Цернт оставил Эфиопа в подвале и увел оттуда Каску. Он наколол его снотворным и уложил в постель. А сам спустился вниз, к гостям, и продолжил пирушку.
Утром, к двенадцати часам, на виллу прискакал Антоний. Цернт, не обращаясь к компьютеру, послал за ним раба в Тиринф. Он вообще боялся, что кто-либо из присутствующих что-нибудь узнает и, когда гости разошлись, запер виллу.
Каска сидел в библиотеке и пил. На него страшно было смотреть: лицо взмокло, волосы прилипли ко лбу, глаза огромные, черные, отсутствующие. Антоний, войдя, потребовал объяснений. И тогда Цернт им все рассказал. Про разгром базы, про сестру, про счетчики.
– Ее следует похоронить, немедленно, - Каска потянулся за кувшином с водкой. Цернт остановил его руку и убрал кувшин. Антоний молчал. Он был смертельно бледен, морщил лоб и тер его постоянно, глаза его стали как пуговки на широком бледном лице.
– Нет, - сказал он хрипло. - Нет, Каска. Пусть она отвечает по закону. Иначе нас с тобой обвинят и мы ничего не докажем.
– Хорошо, - Цернт кивнул. - Я вызову Элвера.
С главным жрецом Пирамид Цернта связывала давнишняя дружба. И в экстренных случаях, таких, как этот, Цернт всегда пользовался его услугами.
Элвер осмотрел тело внимательно, со вкусом.
– Породистый экземпляр, - заметил он, вытянув одну из безжизненных рук трупа. - Но, Цернт, я не понимаю. Эта женщина хотела умереть. 0на порешила себя с истинным вожделением...
– А это не убийство?
– Нет, - ответил Элвер. - Но кое- что мне непонятно.
С этими словами он погрузил пальцы в рану и извлек оттуда... пластиковый ножик. Цернт молчал. Элвер с минуту разглядывал находку.
– Зомби, - констатировал он.
– Зомби могло и убить, - заметил Цернт, отвернувшись.
– Нет. Убила она себя сама. 3омби только пыталось воспользоваться трупом.
– Как?
– Сложно. Вот, если бы биотоки в теле остались, то зомби, вложив пластик в рану, могло труп увести. Но это, безусловно, абсолютно мертвое тело. Без всяких перспектив.
– И даже ты ничего не сможешь сделать?
– Я - смогу. Но я не понимаю - зачем?
– Нам это нужно, - ответил Цернт хрипло.
Элвер посмотрел на него внимательно.
– Хорошо, - согласился он. - Сделаю.
– Только... - Цернт замялся. Элвер понял.
– Нет, Цернт. Можешь не беспокоиться. Даю слово.
Имелось в виду то, что Элвер попутно вполне мог насладиться трупом. Главный жрец Пирамид был заядлым некрофилом. Но, в данном случае, ему доверяли.
Он проработал над телом сутки, один, не пользуясь ни компьютерной установкой, ни какой-либо другой техникой, только парочка-другая пробирок, которые он привез с собой.
Утром на другой день он явился в библиотеку, спокойный, корректный, круглоголовый, одетый в белую льняную одежду. Каска с Антонием не спали и пили всю ночь, оба. Цернт читал.
– Ваша родственница в порядке, - заявил Элвер. - Возьмите ее и отнесите в спальню. Ближайшие два-три дня потребуются уход и внимание.
Но Карит не воспользовалась заботой и уходом. По своему обыкновению, придя в себя у себя в комнате, она сбежала и моталась где-то по побережью целую неделю.
* * * * *
На столе стояло блюдо с гренками, Карит, войдя в библиотеку, вдруг сразу ощутила волчий голод. Налив себе эке, она села за стол и принялась уплетать гренки. В зале были только Каска и Цернт. Антоний уехал позавчера, договорившись обо всем с Каской.
– Интересно, - заметила Карит, откусив полкуска от треугольной гренки, - если б они прогорели насквозь, было бы вкусней?
Хлеб в самом деле был сильно горелый. Очевидно, на кухне хозяйничал Каска.
– А где Каст (повар)?
Никто не ответил. Карит опустила голову.
– Я ему завидую, заявила она, - на том свете хорошо, правда.
Каска сидел напротив за столом и смотрел на нее.
– Карит, - произнес он исключительно мягко, почти любовно. Карит знала, так он говорит с нею только в тех случаях, когда собирается сообщить какую-нибудь гадость. - Ты больше не будешь учиться в Кирике. Мы с Антонием переводим тебя в военную академию, в Тиринф.
Карит посмотрела на него. Гренка застряла у нее в горле. Он все знает.
Она встала и подошла к фонтанчику, принялась жадно пить. Потом выпрямилась. Голову обнесло. Она вдруг впервые за это время вспомнила о сестре. Все заботы, печали, вся тягость жизни хлынула в ее пустой после воскрешения мозг. Голова ее потяжелела буквально на глазах у Каски и Цернта. Она сглотнула, сказала: «Хорошо» и вышла из зала.