Плаксивому болезненному мальчику с бледным худым личиком, серыми глазами и живой оттеняющей жизнь фантазией посвящается.
Здесь всегда идет снег.
Будто воздух наполняют мириады белесых крылатых фей, неистово кружащих, лавирующих, сталкивающихся и отскакивающих в единой и беспощадной войне всех с каждой и каждой – со всеми. Казалось, можно увидеть тонкие иглы клинков в их крошечных руках, дикий трепет крылышек, прекрасную ярость на их гордых аристократических личиках и упоение сладкой бесконечной сечей. Неутомимые махонькие воины, не имеющие возможности убить друг друга… Но на самом деле – только беспрестанный снегопад и пушистый покров снега на многие дни пути вокруг по равнине без дорог и тропинок. Впрочем, я могу ошибаться…
Странное место. Наверное, оно изменило меня, пробудило в глубине моего духа неслышные ранее, красивые голоса. Хотя, может быть, именно это место я и искал тогда, давным-давно. А место терпеливо дожидалось меня.
Впереди сквозь плотную мельтешащую пелену виднелась вытянувшаяся вверх темная фигура Дома. Я шел к нему. Невысокие строгие башенки, украшенные шпилями; черные застекленные окна, высокая тяжелая дверь. Дом звал меня.
Подойдя совсем близко, я понял, что меня почувствовали. За стенами побежали вскачь суетливые, почти испуганные мысли населяющих здание призраков: он возвращается, он возвращается, приготовьтесь, он возвращается… Немым приказом я отворил перед собою дверь, украшенную плетеным орнаментом магических рун, и вошел. Все застыло. Стихли суматошные раздумья невидимых слуг, я замер, перешагнув порог; Дом надменно и холодно молчал. Тишина окостенела, прозрачным стеклом заполнив пространство. Неслышно сдвинулись стрелки, отсчитывающие секунды, минуты, часы, дни, месяцы, годы и…
И то, что предвосхищали все мы, произошло.
Звучный удар раздробил стену безмолвия, за ним рябью побежал другой и третий. Воздух содрогался от бронзового звона. Губы, спрятанные в седой гуще усов и бороды, растягивались улыбкой. Все-таки я ждал этого момента… В широкой пустой зале били огромные напольные часы.
* * *
Не так, наверное, стоило начать свое повествование. Нужно было обстоятельно объяснить, кем я был раньше, как странствовал в несчетных мирах, ища судьбу, как стал тем, кем являюсь ныне. Впрочем, рассказ мой уже начался, и я не хочу и не в силах изменить его. Я не властен над самим собой. Надеюсь только, что Вы самостоятельно поймете все, что необходимо понять.
* * *
Высокие хладные ступени. Тело, слабое иссушенное столетиями испытаний и лишений. Приходилось опираться на посох. Полы стертого плаща грубой ткани волочились следом, сметая слои серой пыли с лестницы. Давно я не подымался на эти этажи. Год, если быть точным.
Двери без скрипа порхнули в стороны. Центральная зала. Резкое широкое движение руки – пыль, устилавшая пол, взлетела вверх и волной откатилась к стене. Нечаянная магия жеста. На полу обнажилась огромная геометрически идеальная выдолбленная прямо в плотно подогнанных плитах пентаграмма. Я подходил ближе, и глубокие тонкие линии звезды наполнялись ледяным пузырящимся сиянием. Это Дом поил чародейственную фигуру своей силой. Он был эгрегором огромного колдовского потенциала, закрепленным за предметом материального свойства, и подобно многим могучим артефактам обладал причудливой своеобразной формой сознания. Иногда я думаю, что неведомое существо, создавшее Дом, вложило в него больше, чем просто энергия. Возможно, неизвестный мастер вложил в него всю свою душу.
Холодный воздух густеет. Я вхожу в объятья пентаграммы. Час Высокой Магии настал.
Ни Слова, ни Жеста, только Воля.
Волшба омывает мой разум своими прозрачными ладонями и извлекает из тела.
Далекий-далекий одиночный стук – это посох выпал из моей ослабевшей мертвой руки.
* * *
Место, в котором я уже достаточно долго живу, является чем-то вроде кармана мира намного большего. Мира изменчивого, странного, часто пугающего и вызывающего отвращение, но все же интересного. Мира, населенного людьми. Да, я о Вас говорю, милейший. Это Ваш мир.
И между периодами накопления Домом силы я возвращаюсь в него.
* * *
Низкий каменный мост крупной надежной кладки. Четыре сторожевых башни по две на каждом берегу, непроглядная наблюдательная мгла в бойницах, неясные вымпелы на шпилях. Внизу мелкая стремительная речка, которую впрочем, почти невозможно перейти вброд. А вверху черные небеса с бархатистыми змеями редких облаков и причудливо танцующими созвездиями: далекие холодно сияющие точки то вспыхивают, то гаснут, то вдруг перемещаются по одной или вереницами… Неслышимая никем чудесная симфония, раскрытая книга, которую никому уже не прочесть.
Не чувствуя опоры под ногами я перешел мост.
На другом берегу прямо у двух пустующих башен грудами спят ржавые доспехи, брошенные клинки, наконечники истлевших стрел, переломленные мертвые посохи. Те, кто строил эту Кротовую Нору, не хотели, чтобы ею воспользовались нечистые духом.
Впереди текла тропинка, почти скрывающая затейливые извивы свои в густой предутренне-голубой траве. Далее лохматые холмы, из-за которых должно было подняться солнце. Я шел. Магический звездный небосвод оставался за спиной, над головой же светлело раннее утро человечьего мира.
Легко поднявшись на вершину холма (все-таки нематериален), утопая в блистающем золоте рассвета, я оглянулся. Не на древнюю переправу, не на останки тех, кто пытался штурмовать мост (где ныне их изувеченные души?). Я оглянулся на тонкие перевивающиеся неосязаемые и полупрозрачные нити, что тянулись от моих плеч к Дому. Проверил их взглядом, как альпинист проверяет страховочный трос. И побежал вниз навстречу стене солнечного света, начинавшейся у подножия холма. В шаге от непроницаемой сияющей завесы прыгнул и…
И увидел расступающиеся белоснежные облака и далеко за ними с высоты недоступной даже птицам – город.
* * *
Меня всегда выбрасывает в разные места. Но всегда – над населенным пунктом или, на худой конец, одинокой избой в хвойном лесу. Вымирающие деревеньки, зажиточные хутора, крикливые мегаполисы, молчаливые производственные городишки… Размеры, населенность, национальность – ничего не имело значения, в каждом я находил то, что искал. В каждом были люди, хотя бы один человек, способный дать мне это.
Я часто входил в их сны, являлся им мороком наяву в прекрасных обличиях их же вымысла. Все знают меня, все видели меня, все помнят мои лица и мои имена, и никто меня никогда не встречал. Я осторожно касался их сознания, бережно перебирал их хрупкие мысли, несильно подталкивал в спину, чтобы они делали шаг на позабытую или забываемую тропу. Эта работа очень сложная, здесь необходима тщательность, скрупулезность, обдуманность, осмотрительность – и время. Найдя одного человека, я начинал прясть паутину, неспешно переползая от первого ко второму, от второго к третьему и последующим, и прял до тех пор, пока она не замыкала сама себя. Я проводил в этом мире несколько десятков дней, не уходил, пока возможным было держать густую сеть. А, уходя, был истощен до самого дна.
* * *
Здесь много людей. Напрягая чудесный взор вижу, как рассыпались они по каменному лабиринту, черными точками снуют всюду, будто голодные блохи. Заблудились, жмутся по краям широких улиц. Наверное, в тесноте теплее. Металлические конструкции на множестве колес (автомобили) греют людей в своих скорлупах, пытаются обогреть город прижатыми к дороге хвостами сизых выхлопов. Я знаю, все тщетно. Тепло утекает даже из домов. Впрочем, люди, кажется, довольны. Вся их атмосфера, насыщенная парами, дымами, остается там внизу, для меня здесь воздух – кристалл. Лед. Но я не знаю холода, я сам по себе этот чистый ледяной эфир.
Не за что зацепиться… Да, внизу уйма людей. Я протягиваю к ним незримые пальцы, начинаю ощущать их, людей, по отдельности. В каждом – мир, протираю украшенное льдистой резьбой оконце и заглядываю внутрь. Десятки лиц, предметов, забот – все снует, кружит сминающей очертания вьюгой… Холод… Холод внутри них. Нужно идти глубже, сквозь верхние, холодные слои. За сливающимся коловращением личин люди скрывают нечто более важное, важное не для одного дня. Продираюсь сквозь этот мороз… Тасовка ледяных образов: вот оно, людям важны их близкие (за это я всегда и цеплялся!), только… Теперь это выражено как-то странно. Нет, конечно, я раньше замечал что-то вроде, но не так, не у всех… За мельтешащим ежесекундным покровом интересов – мысли о том, что нужно обеспечить семью, сделать подарок, отпраздновать наступающий, чтобы детям не стыдно было рассказывать в школе… Чудно’. Помню, как вливался в их думы: мать бродит среди улыбчивых торговцев с их вешалками, пакетами, бирками, размышляет о том, что восьмилетнему сыну нужен костюмчик для школы, что хочет он при этом дорогой конструктор, что она сама лучше бы купила ему огромную пушистую обезьяну из плюша, о которой просила родителей в детстве. Она готова шагнуть в пропасть очередной ошибки, которую позже и не вспомнит (вспомнит и не раз ее сын). И я вмешиваюсь: мальчуган получает коробку конструктора, а мама плюшевого орангутанга (счастливое наитие подсказало мужу эту идею). А теперь… Углубляться в их души дальше, будучи разбитым на части, становится нелегко. Пальцы соединяются, обе руки неощутимо кладутся на плечи одного человека, на котором я ненароком решил сосредоточить внимание.
* * *
На поверхности все те же эфемерные образы: имя, работа, знакомства…
Ныряю ниже, здесь стремления возвыситься, унизить прочих, властвовать хотя бы над кем-то, хотя бы над одним из себе подобных…
Глубже!.. Жажда удовлетворить потребности, нашептанные телом и принятыми среди людей правилами… Самозабвенная гонками за средствами к существованию… средство превращено в цель, неужели ему этого довольно?!..
Дальше вглубь… Но и здесь то же, все повторяется.
Может быть, семья? Чужие люди, сведенные вместе давлением стен и обстоятельств, боящиеся близости, ненавидящие друг друга за отчужденность. Одни только требования, требования…
Любовь? Даже измена для поднятия статуса…
Возможно, Сила скрыта в памяти. Годы, годы, годы… Юношеская влюбленность… Все обернулось потливым отправлением физиологических необходимостей. Детство. Невосполнимый недостаток ласки, внимания, признания достоинств. Нет ничего более, свет распылен, растерян в студеном тумане…
Как мне жаль его, их. Серая скорбь этого мира наполняет меня. Я должен попытаться еще, но если буду продолжать запускать руки в выгребные ямы их душ, то растрачу себя попусту. И глаза мои закроются. Нет, опасения за себя убьет меня, нельзя впускать в себя гипнотическое бормотание страха!.. Я знаю, что сделаю. Волью в них Свет, Сила сама найдет в них то, что я ищу, заблестит в них, как в серебряных зеркалах. А Силы у меня пока предостаточно, ведь позади вшитый за подкладку этой действительности стоит Дом. Энергия тонким сияющим ручейком струится ко мне от него, но сейчас этого, конечно, мало. Я колдую… Бесплотные уста исторгают трепещущие властные слова заклинания, не слышимые ни кем, кроме меня, Дома и причудливых духов, обитающих в нем. Я слишком расстроен, чтобы оперировать только Волей, сознание мое покрыто рябью сомнений. Поэтому Слово, ритуал, способствующий отрешению, сосредоточению. Дом отзывается толчком, по каналу сквозь мировую ткань двинулась волна слепящей Силы. Порой только слепота способна разверзнуть сомкнутые скалы вежд. Сила входит в меня, проносится молниеносное ощущение ожога, – это сгорел мой страх. Нельзя держать волну в себе, она беспокойна, многолосо требует воплощения. Для результата Силе необходимо русло, простираю десницу к праху, к граду, к человеку, замершему перед караваном автомобилей. Он ждет, когда механизм на противоположной стороне дороги позволит ему пройти. Он ждет зеленого свечения. Я окрашу для него реку Силы в изумруд.
Чувство изливающейся Энергии непередаваемо, непереносимо… Окуни в Нее лицо и навсегда потеряешь себя, останется только счастье, мощь, необходимость бытия.
Сила невидимым метеором обрушивается наземь, вершит в тонких слоях мироздания бурю. Я не промахнулся, ливень Силы бьет по фигурам людей, тяжким потоком проходит сквозь них. Что?! Проходит… сквозь… Нет, должно быть, привиделось… что можно разглядеть в светозарной бушующей купели? Дух мой трепещет, опустошенный. Заряд иссяк. Ну, что же там, внизу?.. О, нет, пожалуйста…
…Сила, она…
…ушла…
…в глубь земли…
Люди пропустили Ее сквозь себя, и ни что не вздрогнуло, не отозвалось на этот могучий посыл, разбежавшийся по городу валами эха. Да что с ними стало?! Сначала я понял, что злюсь. Через мгновение оказалось, что я в бешенстве. Светоносная мощь все еще валила за моей спиной, и я принял ее в себя. Сознание вспыхнуло. Ярость показалась Силой, а Сила – яростью. Я вновь ударил, швырнул вниз раскаленное солнце... За ним тотчас еще одно, не дожидаясь результата. Позади ширилась и пульсировала призрачная пуповина, проталкивая Силу, скопленную не мной – Домом. Я забыл об искусстве волшебства, забыл о задаче, цели и смысле, я бил раз за разом. Бил и бил. Столько Света... Что-то должно было получиться... Хоть что-то... Что-нибудь...
* * *
Я висел в кристальном небе, пустой, недвижимый, несчастный... Не видел ничего, даже людей далеко внизу. Нет, конечно, они там есть, они движутся, у каждого своя цель, та, что оправдывает средства, и никакой цели ни у кого, в общем. Израсходованная Энергия ушла куда-то к центру тверди, зацепилась в загородных лесах, впиталась кое-где оврагами, озерцами, холмами. Город не мог Ее задержать. Неужели они все мертвы?.. Как я мог не заметить симптомов во время прошлого прихода сюда? Это я виноват.
Когда пожар Силы сник, меня пожрал ужас. Я понял две вещи. Во-первых, люди ничего (или почти ничего) не заметили. А, во-вторых, связь с Домом лопнула. Я остался здесь один. Те, кто внизу, не в счет. Они головы к небесам не поднимают.
* * *
Да, абсолютно беспомощен. Попытка за попыткой… Только каменно-неподвижное ощущение паралича. Мир не откликается, я для него не существую. Что я вообще такое?!.. Не воплощенный в веществе, лишенный энергии… Один лишь взгляд. Таящая суета мыслей, ненужное чувство стыда. И рождающийся страх. Я не переживал такого уже много-много лет. Потому, наверное, и смог найти тропку к складке реальности, где стоял укутанный бессмертным снегопадом Дом с готическими башенками и вытянутыми пустыми окнами. Я не боялся за себя, и заклятые врата растворились предо мной. Мне нужен был смысл, я просил дела. Я все получил, только это Дом и мог мне дать. Думаю, он искал меня. И теперь там, в его стенах, на его полу заключенное угасшим пентаклем лежит тело. Старое, слабое, нелюбимое. Мертво ли оно? Жив ли я, мерно затухающий дух?
Не ощущаю времени, только пустота медленно идет ко мне. Я боюсь. У кого просить помощи?
* * *
Кажется день сменяется ночью, затем вновь светлеет… Или мне это только кажется… Много-много раз подряд…
* * *
А ведь я не первый…
Дом был готов к моему приходу. Этот мир был готов к моему приходу. Люди всегда были готовы к моему приходу. Я вшивался тончайшей нитью в их сознание, и сознание реагировало, подставляя сформированный образ. Далекие друг от друга люди называли меня разнообразными именами, но и внешность, и суть едва менялись. Это голос архетипа, говорящий о том, что я (подобные мне) уже приходил. Образ седого старца-волшебника сидел и в тех, кто не замечал меня теперь, но что-то в них заставило вычистить всю сущность образа, бросив опустошенную кожуру качаться на волнах мыслей. И такое, наверное, тоже было. Кто-то уже висел запертый в студеном небе. Кричал, и никто его не слышал. Всякое существо, всякий предмет бессмертен, но сознание не способно существовать само по себе вечно… Да, я услышал теперь крик покинутых богов… Сколько в нем было бессилия, жалости к себе, неизбывного страха… Услышал его, ибо кричал я сам.
* * *
Ослеп, оглох… Дух без плоти, почти без души. Странно, когда раствориться память, когда распадется мысль… в небе еще долго будет парить мой страх. От него так трудно избавиться даже после смерти. Впрочем, и он развеется.
Если бы только у меня были глаза…
Я мог бы омыть себя слезами, если б у меня были глаза.
Если б только у меня были уста…
Я мог бы озвучить свой крах рыданием, если б у меня были уста.
Если б только у меня была рука…
Я мог бы коснуться плеча кого-нибудь из тех, кто бродит внизу, если б у меня была рука. Я бы встряхнул его. Если б мог смотреть, взглянул бы ему в лицо. Если б мог, говорить, спросил бы его: «Зачем ты идешь туда, куда идешь?». Если б только…
Но я умираю. Предсмертная игра воображения убеждает, что сквозь окружившую меня тьму пролетают снежинки. Однажды я сравнил их с воинственными феями. Давно, в том месте, где всегда идет снег. Что-то заставляет меня воображать, что я вижу через мельтешение падающего снега подсвеченный огоньками город людей. Я хотел бы пойти к ним, быть с ними, в них ведь должна быть Сила… Должна была быть. Но я замурован в небесах, увяз в исступленной пляске снегопада. Задыхается моя надежда. Я отщипываю от нее кусочки и вслепую бросаю куда-то. В каждой – мысль, утепленная иллюзией Силы. От каждой я становлюсь слабее, приближаю свой распад. А мысль проста, это просьба. Что-то вроде: «Посмотри на небо» или «Поверь в волшебство». Не знаю, долетают ли они куда-нибудь. Услышан ли я. Но по-настоящему хочу, чтобы кто-нибудь, хотя бы один человек, взрослый, ребенок, старик – кто-нибудь подумал бы моей мыслью, улыбнулся бы, глядя на другого, того, кто бредет рядом.
Это секрет, но я признаюсь: все волшебство Вашего мира заключено в этом другом.