В первые десять лет своей, на тот момент не очень сознательной, жизни психология не существовала для меня ни как наука, ни как понятие.
В следующую пятилетку психология, словно женщина на холсте, обрела контуры. Еще не все, но силуэт уже прорисовался. Психология уже довольно просто воспринималась как наука о закономерностях, механизме и фактах психической жизни человека и животных. Она неразрывно стала ассоциироваться с различными психологическими тестами, играми и заданиями, которые стали неотъемлемыми мероприятиями едва ли не каждого месяца в школе. Мы писали об отношениях внутри семьи, давали ответы на неясные и смутные вопросы, потом отдавали анонимные листы и ждали результатов, которые так никогда и не оглашались. Потом на биологии нам шепнули четыре слова, из–за которых мы чуть не передрались: флегматик, сангвиник, холерик и меланхолик. Казалось, почетно быть холериком, меланхолик сразу же получил синоним дурак-романтик, а определения двух других слов быстро вылетели из головы. Флегматик звучал таинственно, а сангвиник как-то горько и сморщенно.
А затем как-то резко, без плавного перехода, пришлось окунуться с головой в совершенно другой возраст. Усилились детские страхи: стали юношескими, возросла резко восприимчивость и снизилась устойчивость во взаимодействии с окружающим миром.
С той же скоростью, как рос мой неотвратимый максимализм, так же быстро таял предмет психологии для меня. Эта наука стала казаться лишней и ненужной. Казалось бы, чтобы не разбить безымянное святое единство между двумя людьми, даже внутри любой социальной группы, нужно избавиться от такого рода наук, как психология. Психология представлялась мне словно радиолюбительский код или язык глухонемых: на основе минимальных символов мы узнаем содержание сообщения. Символы или знаки отражают соответствующие им ситуации или объяснения. Именно эти пояснения в моем представлении могли сломать или надломать какой–то вступивший в работу механизм человеческих взаимоотношений. Где речь заходит о человеческих взаимоотношениях, о чувствах, там нет места наукам. Главная особенность чувств – их полярность. Чувств гораздо больше, чем цветов под кодовым названием “каждый охотник желает знать, где сидит фазан”. Чувства - это переживаемые в различной форме отношения человека к предметам и явлениям действительности. Они носят личностный характер и несут информацию об объектах. Они связаны с жизнедеятельностью организма, под их влиянием может изменяться его деятельность.
Сегодняшний мой возраст сопровождается гипертрофированной тягой к самостоятельности, которая, к сожалению, все еще граничит со многими страхами, уходящими корнями в раннее детство. С одной стороны, закончился долгий процесс обесценивания, нормы поведения стали снова важными, интерес к жизни вновь возрос до максимальной отметки. Но с другой стороны, я все еще являюсь закоренелым ипохондриком с чуть ли не надписью на белой футболке черными чернилами: у меня бывают панические атаки.
Ипохондрия (чрезмерная мнительность) - состояние повышенной фиксации внимания на проблемах собственного здоровья, характеризующееся полной убежденностью человека в наличии у него серьезного заболевания, основанной на каких-либо соматических (телесных) симптомах или физических проявлениях, которые на самом деле не являются признаками заболевания. Уверенность в наличии серьезной болезни обычно сопровождается чрезмерной озабоченностью и страхом. Любые попытки разубедить человека тщетны и не смягчают тревогу или страх, а зачастую приводят к продолжению поисков медицинского диагноза и лечения. Озабоченность, как правило, в большей степени вызывают физиологические функции, чем собственно симптомы. Сердцебиение, потоотделение, дыхание проверяются ежеминутно – не изменился ли ритм, нет ли необычных ощущений; любое отклонение от нормы немедленно воспринимается как подтверждение болезни. Даже медицинские данные в форме отрицательных результатов диагностических исследований обычно не разубеждают пациента. Он, если и признает с неохотой, что болезни нет, а симптомы, возможно, преувеличены, тем не менее, продолжает «ходить по врачам».
Другое состояние, сочетающееся с ипохондрией, – это паническое тревожное расстройство, при котором больные часто беспокоятся по поводу симптомов, связанных с сердечной деятельностью. Такие пациенты нередко попадают в больницу по скорой помощи, поскольку уверены, что у них сердечный приступ.
Помню, как в прошлом году я устала бояться ездить в метро и в общественном транспорте из-за частого сердцебиения, которое сопровождалось нехваткой воздуха, особенно на участках дороги, где остановка была бы невозможна. Устала ездить и каждые пять минут прикладывать сложенные вместе указательный и средний пальцы на лимфоузелок под шею и с первых нескольких ударов определять, что снова пульс выше на 20 или 30 ударов. Тогда я сбежала с лекций, чтобы сделать кардиограмму. Мне казалось, что у меня найдут или пролапс митрального клапана, или серьезно посмотрят в глаза и скажут про немедленное обращение за консультацией к кардиологу. Когда сделали ЭКГ, выяснилось, что пульс действительно немного выше, похоже на тахикардию, но всё списали на нервное возбуждение. К кардиологу не направили, но это меня не остановило. В очереди к врачу я разговорилась с женщиной. Она оказалась мастером спорта по марафонскому бегу, ей было около 60, она была стройной, с тонкой шеей, губы были ярко накрашены, в ушах – жемчужные серьги. Она была удивлена, увидеть девушку лет 16 (больше 16 мне никто не дает) у этого кабинета. Между нами случился такой диалог:
Она: Сердечко болит?
Я: Бывает. В общественном транспорте не могу ездить, будто клаустрофобия начинается. Страшно в последнее время. Боюсь машин скорой помощи.
Она: А что, на скорой забирали когда-нибудь?
Я: Нет, просто недавно в больнице лежала, с этого, возможно, все и началось. И теперь страшно, когда сирена на улице завоет, особенно ночью, особенно зимой.
Она: Вы знаете, мой первый муж был студентом Первого Меда. Мы с ним жили в маленькой комнатке и по ночам я ему переписывала конспекты и писала шпаргалки. Так вот, когда перепишешь все, то невольно начинаешь у себя находить любую болезнь. И, вы знаете, я всегда боялась рака.
Я: И я тоже! Вы понимаете, как только где-то кольнет или заноет, сразу мысль о том, что это рак.
О: И вы видите, мне уже почти 70, я мастер спорта по марафонскому бегу, а к кардиологу хожу на стандартное обследование в таком возрасте. Я вам говорю, ничего не бойтесь. Надо перебороть себя. Когда страшно, наберите воздуха полную грудь, сделайте глубокий выдох. И просто смелее.
Я зашла первой в кабинет. В моей медицинской карте на листе для записи заключительных диагнозов значится: жалобы на чувство страха и нехватку воздуха в метро и других замкнутых помещениях, головокружение, не зависящее от положения тела, сердцебиение при подъеме на лестницу. Так как патологии со стороны сердечно-сосудистой системы не было выявлено, мне прописали витаминную смесь из меда, геркулеса, орехов и кураги.
В тот день мне стало гораздо легче, гораздо свободней, будто бы я немного разрезала свой плотный кокон портновскими ножницами, выглянула наружу и тихонько рассмеялась, чтобы больше не было страшно. Благо, примеры преодоления страха стали частым явлением.
В этом году как обязательная дисциплина, была введена медицина. Последствие - рецидив желания стать врачом. Одни из первых лекций в жизни, записанные слово в слово. Лекции читает бабушка восьмидесяти лет, главврач больницы г. Выборга, - Артамонова Лариса Васильевна. У нее рак. За всю жизнь она еще пережила пять полостных операций, черепно-мозговую травму, перелом спины, позвонков и многие другие болезни. Одно не смогла пережить - неспособность иметь детей. Сказала, что поставит зачет автоматически тому, кто беременный или уже с ребенком. Ее отец умер от голода во время блокады, он был скульптором. Жили всей семьей в большой квартире на Фонтанке. Когда Лариса училась в институте, она начала курить. Потому что не могла выносить запах формалина, который дурманит в моргах. По пути домой ела чеснок или орехи, чтобы исчез запах табака, но крошки или спички ее выдавали. Ее за курение били, или муж, или мама. Отучили. Получила три высших образования. Но сейчас она очень одинока. Две ее подруги умерли от рака, большая часть из ее семнадцати братьев и сестер погибли от голода в 40-ых годах. Как говорит Лариса Васильевна, она только и делает, что болеет и работает. Читать она уже не может, слабое зрение, а обоняние утратилось после черепно-мозговой травмы. Еще она приносит нам плакаты с женщинами с базедовой болезнью и фалангами пальцев у инсультных больных. Рассказывала нам про телосложение на примере трех голых мужчин на плакате. Потом спросила: ну что, снимать мальчиков или еще посмотрите? У нее ироничное чувство юмора, остро шутит. Приказала быть оптимистами. Как же теперь не стать, ведь в одночасье все наши проблемы стали размером с рассыпанный бисер. Кстати, в 21 веке мы все мастера делать из мухи слона:
Моя ежедневная психология равна мыслям о том, почему человек в той или иной ситуации говорит “нет”, почему в прищуре его взгляда (глаз) или в скрещении рук или ног я читаю одно, а слышу от него противоположное. Но это лишь один из уровней моей внутренней психологической платформы.
Другой – это преподавание английского языка шестилетней девочке. Я оказалась вторжением в ее шестилетнюю жизнь, в жизнь, где все игрушечные кошки и собаки носят имена, пьют чай из пластмассовых чашек, спят на деревянных кроватях под детскими носовыми платочками. Однажды она узнает, что теперь в пять часов вечера она не будет, как обычно, предоставлена себе, а станет раскладывать карточки с английскими буквами в нужном порядке. Но пока она этого не знает, как и того, что ее учительнице 21 год, что она будет иногда опаздывать, каждый раз приходить в новых сережках и забывать простые карандаши. Это потом маленькая Люся скажет, что привыкла к учительнице, ляжет на пол перед дверью в комнату, чтобы та не уходила и поиграла с ней, будет щекотно дуть в ухо мне, чтобы я поняла, что она немного устала и нам нужно отвлечься. А в первое занятие Люся расплакалась, но не сильно, а просто довольно долго удерживала слезы, словно крупные прозрачные горошины, в нижних веках, и так боялась, что она уронит их и невозможно уже будет для нее поверить мне. Но пришла ее сестра, и все стало на свои места. Когда я пришла на следующее занятие, сестричка Маша уже была в комнате. Я сказала ей, что позову ее, если мне понадобится помощь, но у Люси в глазах появился испуг, и она попросила сестру остаться. Было очень сложно пытаться учить Люсю при незнакомом человеке. Смущение обрушивалось пунцовыми волнами на мое лицо, мне казалось, что Маша следит за каждым словом, за каждым жестом. Она действительно наблюдала, но все сложилось хорошо, и теперь Люся занимается без присутствия Маши и не плачет. Однажды Люся пошла спросить что-то у бабушки, но квартира была пуста. Бабушка вышла проводить Машу к подружке. Люся ничуть не растерявшись, вернулась в комнату и сказала: “Вот бы бабушки подольше не было, мы бы тогда поиграли. Я не боюсь с Вами быть, я к Вам уже привыкла”. Мне было очень приятно и важно это услышать. Потом Люся показала свой блокнот, где за выходные она нарисовала меня. И неважно, что “я” была больше похожа на мужчину с длинными волосами. Люся сказала, что это - действительно я.
Иногда я задаю Люсе вопросы. И она или молчит, или искоса смотрит. Сразу вспоминается фильм Никиты Михалкова “Анна: от 6 до 18”. В этом фильме он рассказывает о взрослении своей дочери, Анны Михалковой. Каждый год он задает ей вопросы. И однажды он спросил ее, чего ей сейчас больше всего хочется. Она сказала, хорошо себя вести. Он не поверил ей и переспросил. Она потупила взгляд и прошептала: хорошо отвечать. И Никита Михалков говорит в кадре о том, насколько он сам хорошо помнит этот страх: неправильно ответить. Сегодня мы часто слышим: “Не молчите, лучше скажите, не бойтесь сказать неправильно”. Но цепная реакция в виде неправильный ответ – смех окружающих – обида – страх ответа чаще всего обращает все попытки в крах.
Иногда хочется забраться в чужую голову на несколько часов и разобраться во всем. Люди уже настолько привыкли быть сложными, напоминать криптекс и раскрываться только при произнесении нужных слов, своеобразного пароля. А еще люди привыкли к ссорам и долгим молчаниям после. Теперь люди автономны, они не привязываются и легко уходят. Может быть, в прошлой жизни я бы закрыла глаза на неприходящих, невозвращающихся людей, на безразличных мужчин и гордых женщин, но только не сегодня, не в этом веке расставаний и встреч. Мне кажется, довольно терять время, а стоит прижаться друг к другу и шептать долго-долго все невысказанное. Нам сделать этот “вывихнутый” век бесконечным в прощении и обожании. И никто не может признать, что все всё так же одиноки, “и этот город останется загадочно любим, и нам остается ночевать в нем одним” .
Голландский писатель Тоон Теллеген пишет сказки для взрослых. В его сказках главные герои – животные: белка, муравей, карп, сверчок, слон. И все они пытаются познать этот мир от А до Я. И тема одиночества тоже нашла свое отражение в одной из сказок:
“Белка проснулась очень рано и вдохнула запах сосны и сирени. Потом она болтала ногами в ручье и спрашивала себя, будет ли когда-нибудь день прекраснее этого. День, когда будет много белого снега? Или день с чёрными тучами вдалеке и с ярким солнцем на небе, и такими прекрасными молниями, что их захочется схватить руками?
Рядом с ней лежал листок бумаги, и она решила написать письмо. Ей захотелось кому-нибудь что-нибудь рассказать. Но что и кому, она не знала. Она взяла ручку и написала: Дорогой.
И остановилась. Ей захотелось написать всем: альбатросу, кашалоту, быку, землеройке, поздравить их или пригласить куда-нибудь, или спросить, был ли когда-нибудь у них такой же прекрасный день. Но она не знала, с кого начать. Задумавшись, она закрыла глаза. Она представила себе пустыню, и ей стало жарко. Она поискала тень у скалы и заснула.
Вдруг её что-то разбудило. Мимо солнца проплывало маленькое прозрачное облачко. Белка вспомнила, что она собиралась сделать и схватила ручку. Я напишу муравью, - решила она. - И какая разница, про что.
Она прочла то, что уже написала:
Дорогая белка!
Белка наморщила лоб. Дорогая белка? Она сама так написала?
Но тут вдруг она поняла, про что написать дальше.
Ты раздумываешь, был ли у тебя когда-нибудь такой прекрасный день. Я отвечу тебе: не было!
Пока. Ты сама.
"Странное письмо", - подумала белка. Но всё равно отправила его. Чуть позже лёгкий ветерок принёс его назад. Она быстро открыла конверт и прочла:
Дорогая. белка!
Большое спасибо за письмо. Я только хотела сказать, что на свете столько всего, чего у тебя ещё не было. И не сосчитать!
Пока. Ты сама.”
Мы все спрятаны друг для друга на глубине городского океана. Иногда кто-то, кто смелее, задерживает дыхание и вырывается наружу. Я смотрю разные фильмы, читаю книги, наблюдаю и учусь улыбаться. Каждый день, будто заново.
Они видели фильмы
где-то молчали
где-то любили.
по условиям жизни
в этой задаче
два неизвестных (Земфира)
Каждый день нужно абстрагироваться от чужого мнения, учиться слушать и угадывать настроения, нужно помнить, что зависть не бывает белой, а перед тем, как броситься в омут самовнушения, нужно тоже соблюдать правила безопасности.
Кажется, у каждого человека есть свой “ты”. Это вымышленный или реальный человек, которому вы пишете, который безвозвратно вовлечен в ваши мысли и сердце. Так вот, я учусь не домысливать. Оттого, что эти “ты” такие хрупкие и часто гибнут.
В конце 90-х в музыкальных кругах появился Веня Др’кин (Александр Литвинов). И в одной из его песен есть такие строки:
И исчезли этажи в миражах,
И блестят твои глаза... Жить да жить.
Золотоглазый Коперник, твори меня вновь!
Спасибо, колдунья-весна, за твою акварель,
Спасибо вам, вешние чары, за нашу любовь,
За маленький домик, с видом на небо, а в небе апрель.
Таким образом, как бы там ни было, нам остается “жить да жить”.