Её звали Жанна Счастливцева. От своего отца она унаследовала «судьбоносную» фамилию, правильные черты лица и высокий «модельный» рост. Мать же одарила её зычным именем и необъятными размерами. Но, в отличие от неунывающей и разбитной Анны Никитичны, которая не страдала не от избыточной округлости форм, не оттого, что муж бросил её с маленькой Жанкой на руках, дочь росла очень застенчивой и ранимой, с так называемой «тонкой душевной организацией» в толстеньком тельце.
Учителя в школе Счастливцеву к доске не тягали. Все знали, что это лишь напрасная трата времени. Умную и начитанную девчонку просто клинило, и она лишь краснела и потела под веселое улюлюканье одноклассников. И никто, кроме любимой мамуси, не знал о богатом и переливающимся всеми цветами радуги внутреннем мире молчаливой толстушки.
Была, правда, и подружка у Жанки - худющая и вечно прыщавая Валька Конкина, такой же изгой в классе, как и она сама. Говорить с глуповатой Валяшкой особо было не о чем, да и незачем, ведь наболтаться вдоволь Жанка могла и дома. Главной задачей этого школьного тандема было просто держаться вместе и не утонуть в бурном море окружающей детской жестокости однокашников. Поначалу все жутко донимали эту контрастную парочку, а потом, видно, надоело - «прыщавая килька» лишь скучно огрызалась, а «жир трест» вечно молчала. И их оставили в покое. А девчонки продолжали дружить. Жанка после школы занималась с постоянно отстающей по всем предметам Валюшей, а та, в свою очередь, вовсю учила Счастливцеву красить ногти и глаза…
К окончанию школы Валька как-то вдруг вся выровнялась и похорошела, а врожденное умение «накрахмалить» личико окончательно исправило ситуацию - на выпускном вечере у нее отбоя от кавалеров не было. Жанна же, неуклюжая и громоздкая, в сшитом мамуськой платье, так и просидела весь свой последний школьный бал одна, в углу актового зала, у пианино. Со стороны, в полутемном помещении, казалось, что второе пианино зачем-то прикрыли разноцветным чехлом…
В институт Счастливцева поступать побоялась и решила пойти пока поработать диспетчером в ЖЭК, расположившийся в подвале соседнего дома. Тем более что подружка Валька про институты всякие и не мечтала, а просто пошла в парикмахерши. Маменьке тоже понравилась идея поднакопить жизненного опыта. А институт что? Он никуда не убежит. На том и порешили.
Так и пошло. Дом – работа, работа – дом, благо, что все рядом. Слишком крупная и очень высокая Жанна всегда чувствовала себя неуютно среди толпы чужих людей. Каждый раз, пытаясь незамеченной проскочить те считанные метры, что отделяли ее от спасительного входа в контору ЖЭКа, она старалась сжаться до нормальных размеров, от чего ее фигура выглядела еще более тучной и некультяпистой. А вслед, как приговор, то и дело неслось что-нибудь типа «Корова! Ну и ж… отрастила!».
И только дома, в уютной квартирке, среди любимых книг и рядом с беззаботной мамулькой, Жанна была по-настоящему счастлива. Работа душу не грела, но о поступлении в институт ни Анна Никитична, ни сама Жанна почему-то уже и не вспоминали…
Тщетные и, надо заметить весьма редкие, попытки Жанны подхудеть каждый раз заканчивались одним и тем же – она непоправимо толстела еще больше. Анна Никитична, не понимая эту дочуркину блажь с голодовками, частенько брала лист белой бумаги, крупно писала на нем печатными буквами слово «диета» и, положив эту бумагу на Жанкин стул, говорила: «Ну, садись, красатулька моя, ужинать пора». И они обе от души хохотали над этой, ставшей уже семейным обычаем, шуткой.
Так и текла бы потихоньку жизнь в семье Счастливцевых, размеренно отсчитывая часы, дни, месяцы и годы, да случилось горе - Анна Никитична внезапно скончалась от обширного инфаркта, оставив дочку совсем одну.
Отупевшую от горя и растерявшуюся, словно брошенное в темном лесу дитя, Жанну молниеносно окружили «заботой» откуда не возьмись вдруг объявившиеся утешительницы из числа работниц ЖЭКа и их подружки, и подружки их подружек из близлежащих «Овощных» и «Продмагов»…
Под эгидой помина души незабвенной маменьки в квартире у Жанны стали собираться шумные компании. Все наперебой утешали ее и жалели, и осиротевшей Жанне вдруг показалось, что мир, видимо, не без добрых людей.… А если какой-нибудь подвыпивший мужичек из очередной компашки кивал в ее сторону, мол, какая аппетитная бабенка, «подружки» быстренько уводили его в другую комнату и там, видимо, тоже утешали его, как могли…
Шло время, боль от утраты не затихала, а лишь пряталась где-то в глубине Жанкиной души от чужих и равнодушных глаз. К выпивке она так и не пристрастилась, посиделки и «подружки» стали раздражать, работа душу не грела. Но не было сил у Жанны что-либо менять в ставшей уже привычной для нее рутине жизни. Валька Конкина, уже благополучно сменившая свою девичью фамилию, после похорон Анны Никитичны заходила редко – семья и быт заели. Да и общих тем для разговоров у них давно уже не осталось.
А жизнь все шла своим чередом, размеренно отсчитывая дни, месяцы и годы. И Судьба, казалось, не предусмотрела для Жанны Счастливцевой обычного бабьего счастья. Так бы и коротала она свои деньки, сидя за книжкой и слушая возню очередной «подружки», устраивающей свою личную жизнь в Жанкиной квартире. Да случилась, видно, поломка какая-то в Небесной Канцелярии, и не углядели Правители Судеб наших Его…
Как-то в самом конце зимы, во время обеденного затишья на работе, Жанна вытащила из сумочки один из небезызвестных всем нам любовных романов, с соблазнительной дивой на мягкой цветной обложке. И, как обычно, с головой углубилась в перепетиии выдуманной кем-то жизни, одновременно поедая бутерброды, принесенные из дома. А надо заметить, что во время чтения она забывала обо всем на свете и, сама того не замечая, чудным образом преображалась. Вот и в этот раз за конторкой в ЖЭКе сидела не поникшая под тяжестью собственных комплексов толстуха, а пышная и цветущая молодая женщина с царственной осанкой и сияющими глазами на благородном лице.
Услышав эдакое описание своей внешности, Жанна бы очень удивилась и, естественно, не поверила бы ни единому слову.… Но именно такой ее и увидел Шамиль, забежавший в ЖЭК за справкой. Увидел и остановился, залюбовавшись женщиной, будто сошедшей с одного из знаменитых полотен Рубенса или Ренуара.
А в этот самый момент Жанна, поглощающая страницу за страницей, вместе с главной героиней романчика, как правило, очень хрупкой, изящной, рыжеволосо-голубоглазой и, естественно, маленького росточка, «взбегала по мраморным ступеням шикарного старинного особняка навстречу своей судьбе»…
Из водоворота бушующих книжных страстей ее неожиданно вырвал приятный мужской голос. Она подняла глаза и увидела стоящего напротив молодого мужчину, очень высокого, худощавого, черноволосого и черноглазого. Он стоял в дверях, и, быть такого не может, говорил ей комплименты, обаятельнейшим образом при этом улыбаясь. Оглянувшись по сторонам и, к ужасу своему, никого не обнаружив за соседними столиками, Жанна окончательно очнулась, сразу же вся сжалась, скукожилась и невнятно пробормотала, уткнувшись в книгу: «Сейчас обед, никого нет, приходите позже». А когда она опять осмелилась поднять глаза, незнакомца уже и след простыл. И все оставшееся до конца рабочего дня время Жанна, словно в горячке, тщетно выискивала глазами его фигуру в разношерстной толпе посетителей конторы.
А уже дома, успокаивая не на шутку разыгравшиеся нервы сытным ужином, Жанна решила для себя, что это были вовсе и не комплименты, а просто злая шутка или того хуже – изощренное и циничное издевательство. Ну да к этому она уже, слава Богу, притерпелась…
Правда, с тех пор главные герои проглатываемых Жанной любовных романов, не взирая на национальность, возраст и прочее, описанное в книжке, были в ее воображении все как один очень высокими, худощавыми, темноволосыми молодыми мужчинами с таинственной обворожительной улыбкой и Его глазами.
А аккурат к 8-му марта Шамиль опять неожиданно нарисовался в конторе и преподнес обомлевшей от счастья Жанне первый в ее жизни благоухающий букет пунцово-красных роз, вызвав тем самым шквал отрицательных эмоций у прочих сотрудниц ЖЭКа…
И дальше все пошло-поехало, закрутилось-завертелось со скоростью света. До конца еще не осознавая, что это происходит с ней наяву, Жанна вдруг разрешила ему проводить себя до дома. А уже на следующий день она с лихорадочным волнением ожидала Шамиля в гости «на чашечку чая». Он пришел ровно в шесть, как и обещал, да так и остался, к неописуемой радости Жанны, изумив и возмутив очередную «подружку» из «Овощного», вынужденную ретироваться в общагу.
И все также настойчиво продолжало отсчитывать неумолимое время часы, дни, месяцы и годы. Но только теперь это было время счастливой Жанны Счастливцевой.
С работы Шамиль ее уволил. И теперь Жанна целыми днями с неизведанным ранее удовольствием готовила, стирала, убиралась и всячески заботилась о Нем, единственном и неповторимом. Уж очень он, Шамилюшка, Шамильчик, Шамилёк, родной и любимый человечек, отличался от тех мужчин, что встречались Жанне на недолгом ее жизненном пути. Интеллигентный и начитанный, чистоплотный и непьющий, обаятельный и остроумный и, конечно же, щедро дарящий свою любовь, преданность и нежность только ей одной. И ненужные теперь никому романчики в мягких цветных обложках обиженно отправились пылиться на книжные полки.
Все в нем было необычно и сладостно для Жанны. И даже ее собственное имя звучало по особенному в его устах, мягко и славно - «Джяна», и означало что-то очень хорошее на родном языке Шамиля.
Сладко и уютно жилось им вместе. Шамиль много работал, но все вечера проводил дома. Иногда в гости приходили его друзья и неустанно нахваливали действительно похорошевшую «хозяюшку», расцветшую зрелой женственной красотой. Неожиданно стала наведываться и Валька с мужем. И они все вчетвером садились за маленький круглый столик поиграть в картишки или просто повеселиться.
Но самыми счастливыми были те вечера, когда Жанна и Шамиль оставались наедине. И чтобы они не делали, валялись ли до одури в постели или просто смотрели телек, болтали ни о чем или мечтали о будущем, все было сказочно и неправдоподобно здорово! А когда Шамиль, мирно посапывая, засыпал, его «Джянка» еще долго любовалась прекрасным лицом любимого, освещенным подглядывающей в окна любопытной Луной. Жанна украдкой целовала Шамиля и совсем как шарик из Булгаковского «Собачьего сердца» думала, задремывая: «Так свезло мне, так свезло»…
Но, видимо, там, наверху, в Небесах Обетованных, обнаружилась таки ошибочка, что вышла по недосмотру года два назад, во время какой-то поломки... И в один морозный и солнечный декабрьский день, никак не предвещавший ничего ужасного, Шамиль пришел домой раньше обычного, прошел к Жанне на кухню, присел рядом и тихо сказал: «Прости, если сможешь… Мне нашли невесту, я ухожу… Слово отца – закон». Сказал и, собрав вещи, действительно ушел.
А Жанна так и просидела с полотенцем в руках на кухне, весь вечер и всю ночь, без слез, без мыслей. И только утром, в холодной и такой бесповоротно пустой постели ее прорвало. Но на вопросы, вырывающиеся вместе с обжигающими рыданиями из бездны отравленной горем души, Жанна ответов так и не получила…
Почти неделю она беспрестанно плакала и заедала свою беду «чем под руку попадется» вперемешку со слезами и причитаниями. Сидя на кровати и совсем по-детски обхватив себя руками, Жанна подолгу раскачивалась из стороны в сторону и пыталась унять ту страшную, непереносимую боль, что испепеляла ее изнутри. И никого не было рядом.… И даже за помин души выпить было не с кем.… Да и чью душу-то поминать в этот раз? Разве только ее собственную, растерзанную и помертвелую от горя, Жанкину доверчивую душу…
И вот когда уже совсем не осталось ни одной слезинки в опухших глазах, на нее вдруг снизошло спасительное озарение. «Ведь это же Шамиль проверяет меня на верность, на умение ждать и любить! Конечно! Господи, и как это я раньше не догадалась!». И Жанна стала ждать, обложившись давно заброшенными книгами. Она упорно читала, много ела, спала и ждала. Потом опять читала, ела, и все ждала, не переставая. Когда внезапно приходили непрошеные слезы, прогоняла их прочь и продолжала ждать.
К Новому Году Жанна тщательно убралась в квартире, нарядила елку и приготовила праздничный ужин. Потом привела себя в порядок. Попутно отметила, что такой жирнючей еще никогда не была, но тут же отмахнулась от столь ненужной мысли, не до этого. Сейчас самое важное не пропустить Его звонок. Ведь он же не может не прийти! Вот-вот распахнется дверь и Шамиль, ее Шамилюшка войдет, румяный с мороза, с шампанским и фруктами, улыбающийся, вкусно пахнущий зимней свежестью и любящий ее!
От каждого шороха на лестничной площадке сердце Жанны сжималось до размера копеечной монетки, а потом в отчаянии рассыпалось целой пригоршней медяков по ее расплывшемуся и окончательно обрюзгшему телу…
А когда утро первого дня нового года заглянуло в окна ничем не примечательной квартиры в Сокольниках, совсем непохожая на тридцатилетнюю толстушку Жанку Счастливцеву, старая рыхлая тетка плелась по коридору, держась за стены и спотыкаясь, словно не понимая, где она находится. Самой же Жанне казалось, что вот так, не чувствуя ног, она тащится куда-то уже целую вечность. И она так устала, видит Бог, так устала…
Потом ей почудилось, что она-то сама спит, но видит жуткий сон, в котором чем-то отдаленно похожая на нее женщина с искаженным от боли лицом и пустыми глазами добралась таки до вожделенной цели. И теперь эта женщина трясущимися руками высыпает себе в рот горстями те самые таблетки, которые ее, Жаннина, мама, добрая и милая мама из совсем другой жизни, называла «от нервов».
«Хм… Таблетки нужно запивать водой, особенно если их так много» - посоветовала неизвестно кому Жанна мысленно, так как вслух посоветовать не удалось - ее собственный рот уже был почему-то до предела забит мамиными пилюлями. «А есть ли он вообще, этот предел?» - лукаво подумала она, с жадностью присосавшись к носику чайника. Последний глоток воды Жанна сделала с чувством глубокого удовлетворения от проделанной работы и села ждать. Она мирно улыбнулась и решила, что теперь у нее есть замечательное и полезное хобби – ждать. А потом мысли закружились в голове Жанны по каким-то неведомым ей траекториям, прыгая с картинок детства к непостиранным простыням, от погоды за окнами к любимым лицам матери и Шамиля, становясь все призрачнее, все несвязнее, истончаясь и путаясь. И вдруг резкая и очень отчетливая мысль заслонила все остальные. «Надо было завести собачку, маленькую такую и беспородную! И любить ее, любить! Как же все просто и ясно! Надо только избавиться от этих таблеток и срочно. Вырвать их из себя… В ы р в а т ь!».
Жанна легко вскочила, почти взмыла вверх и вбок, в коридор, невесомая такая, словно перышко. И рядом с зеркалом замерла. Обычно она это мерзкое зеркало старалась не замечать, чтобы лишний раз не расстраиваться из-за увиденного в нем своего отражения. А сейчас оттуда, из глубины Зазеркалья, на нее смотрела совершенно неправильная Жанка Счастливцева - стройная и гибкая длинноногая красавица с тончайшей талией и высокой грудью! И все-таки это была она сама… «Господи, что это?» - пронеслось у Жанны в голове. И чей-то до боли родной и все же совсем незнакомый голос ответил ей: «Пойдем, Жанна, я тебе все объясню»…
Ее тело обнаружили почти через месяц, соседи жаловались на дурной запах. На похоронах Валька, единственная подруга Жанны Счастливцевой ревела и, глотая горькие слезы, шептала: «Дура! Какая ж ты дура, Жанка! Ну почему??? Почему ты не подписала мне свою квартиру? Жалко что ли было?»…
(19.12.1997 – 30.01.1998)
Перепечатано с оригинала с некоторыми исправлениями
20 апреля 2004 года
Pierre Auguste Renoir "Nude, or Nude Seated on a Sofa". 1876