Одиночество
Мир рассыпался на куски,
Развалился. Свершилось пророчество,
Бродят тени у мёртвой реки,
Толчея. Вавилон. Одиночество.
Немолодая, одинокая женщина смотрит в окно. Это окно для неё мир, мир отнятый болезнью и болью. Там, за окном ветер срывает листья с тополей, взвизгнув тормозами и разгоняя опавшую листву, подъезжает машина. Вечером карусель, скрип качели и крики детворы. Потом приходит зима, как всегда на Урале снежная и морозная. Окно замерзает и мир становится не шире проталинки от дыхания. Муж что-то делает с оконными рамами и видимое пространство снова становится широкоэкранным. Опять можно зреть часть улицы, дворик и пьяного дворника, шаркающего своей метлой невпопад и не в такт. Кому не в такт? Всё в былом.
А муж, совершив сию процедуру с окнами, идёт к себе в комнату. Идёт и почти кричит в душе от боли, а толку-то? Да хоть заорись! Не лечат это ни в фатерлянде, ни в Японии, ни на Оловянных островах. А если бы и лечили, то цены настолько неподъёмные, что произносить их рекомендуется исключительно шёпотом.
А женщина опять у окна. Окно и телевизор, таков мир. А скоро и он схлопнется и останется только половинка. Всё меньше сил пересаживаться в кресло, и кто их только придумал? В гинекологическом и то было легче. А это ложе изобрёл не иначе какой-то местный Прокруст-Кулибин.
В выходной приезжают внуки, и мир становится широким и даже необъятным. Ненадолго. Потом, отшумев, разодравшись и помирившись, они уедут по домам и снова иллюминатор. Снова те же деревья, та же карусель, визгливая и склочная. А сосед из седьмой купил новую машину. Нет, показалось, это Ода.
Таблетки! Как же они достали. Опять всю ночь ломало, легла в семь, когда он на работу ушёл. А таблеток много, ортофен да преднизолон, композиция просто чудесная. А может,… хотя нет. Переживать будет.
Какое низкое коварство,
Полуживого забавлять,
Ему подушки поправлять,
Печально подносить лекарства…
По телевизору только и осталось, что старые фильмы смотреть. Из новых одни боевики с придурком Джеки или ужастики. Из нормальных передач,… а их почти не осталось. Праздник? А на что он? Весь мир, с самоотверженностью леммингов готовится к встрече Рождества. Акушеры едриттваюмать!!!
Ну, придёт праздник, ну съедятся салаты и куры-гриль. Выпьется водка, сгорят бенгальские огни. А завтра на работу, а зарплату задержат, и проезд в автобусе повысят в цене. И прочее дерьмо подорожает. Вот и встретили Спасителя, а зачем?
Сидит женщина у окна. Мать двоих детей, бабка двоих внуков, мужняя жена. Одна во всём мире. И нет на белом свете силы, способной отменить это одиночество?! Да есть сила, есть! Но, к сожалению мысли, о ней приходят лишь во время утренней скованности. Когда каждая жилка в голос кричит о своей боли. Или на ломку погоды, когда суставы трещат в своих вместилищах. Но видно так уж устроен человек, что даже на смертном одре цепляется он за эту погань, именуемую жизнь.
Миллиарды бездушных теней,
Каждой место судьбой предназначено.
Цепь разорванных, странных идей,
И бессмертье, что нами утрачено.