Душно от земли в начале ночи, жаром, накопленным за день от нее пышет, а прохлада, с уходом солнца всюду растекающаяся, сразу с духотой этой не справляется. Воздух стоит и ничуть не колышется, как умер. Тяжко и томно всем в эту пору, к реке на бережок тянет, да в воду б по шею, чтобы испарину с себя смыть и телу прохладу дать почувствовать. В воде-то и комары не так достают, тучами вокруг скапливаясь. А уж зудят, так противнее не бывает, всю душу вытянут. Хорошо сидеть на песчаном дне реки, медленные струи тебя, щекоча, обволакивают, вода парного молока теплее. А как хорошо потом в пологе сладко спать всю ночь без просыпу, без мучений душных и сновидений. А уж коли и приснится что, так непременно хорошее, светлое и цветное.
Коротка летняя ночь. Давно ли солнце закатилось и смерклось, закат еще теплится, а смотришь – уже за полночь. И лунища огромная взошла, раздулась и на землю уставилась, свое лицо рябое, все в веснушках не стыдясь выказывает. Повисла над рекой огромным фонарем, не колышется, а в воде не бледным пятном отражается, а золотой дорожкой из неизвестности в берег упирается. И дрожью дрожит или волнуется. Чудно!
В воздухе изможденном стрекот кузнечиков ночных неумолкаемый, звон комариный, да плеск рыбы на воде изредка. Скоро, однако, и птицы ночные оговариваться начали и даже песенки завели, пока еще в робости. Чуть позже расчухаются, развернутся, осмелеют и во всю птичью силушку, наперебой друг дружку перепискивать станут, наружу спесь свою из надутых зобов выплескивать. И как вершина этого концерта дурно и блажной крик деревенского петуха среди ночи разольется, потом другого. И скоро только петушиный нестройный хор глушит ночную округу, будоражит окрестности и через несколько минут вновь затихает.
Издалека откуда-то доносится звон колокольцев на шеях стреноженных, пасущихся в ночном коней, а ночь плывет и плывет себе дальше, и скоро на востоке заалеет робкая заря раннего восхода.