(рассказ)
Когда-то в Норильске, на улице Бегичева была пивнушка. Ничего сверхъестественного: так себе шалманчик. Забегаловка эта никогда не пустовала. Норильск – город особенный. Не-прерывное производство поддерживало в нем непрерывную жизнь. Часть которой и прини-мала на себя “ПИВНАЯ НА БЕГИЧЕВА”.
Сейчас ее уже нет. И мало, кто помнит, что на месте большого двенадцатиэтажного дома со спутниковой антенной на крыше стоял маленький “храм” работного люда. Где кипели по-слепроизводственные страсти и где иногда…
В пивной душно. На дворе – 370, а здесь… ну хоть раздевайся. Теснотища!.. Как в автобусе во время часа “пик”. Только поднесешь ко рту кружку – как тебя обязательно кто-нибудь под локоть заденет. “Хорошо” еще, пиво разбавленное. В такие минуты удовольствие, и без того подпорченное барменшей, смешивается со злостью, а хмель – быстро начинает свою работу. Быстрей, чем обычно. Дверь все время хлопает, впуская очередную партию трудового насе-ления, возвращавшуюся со смены и выпуская тех, кому уже “достаточно”. Первых встречают с некоторой неприязнью. “И так тесно, не повернуться, а все прут и прут. Куда, спрашивает-ся?” – ворчат мужики, хотя сами полчаса назад, а кто и того меньше, были на их месте. Вто-рых провожают с явным удовольствием. Уходящие создают оставшимся иллюзию простора.
За столиком, где я допивал третью кружку пива, подобралась веселая компания, из которой я никого не знал. Но в пивной действует тот же закон, что в поезде или в бане: “пока едем – кореша лепшие”. Байки, анекдоты, перечисление общих знакомых, если таковые находятся, – за всем этим время летит быстро и почти незаметно.
В самый разгар “пирушки” к нам протиснулся старичок в драповом пальто, модного тогда покроя. В поднятых над головой руках он держал четыре наполненных кружки и коричне-вый, “под крокодила”, портфель.
– Вы позволите, мужики?
Его идеально выбритое лицо, запах хорошего одеколона и нота в голосе, с которой он обра-тился, заставили потесниться. Хотя другой, в лучшем случае, получил бы простой отказ, вроде: “Какого черта, не видишь, сами друг у друга под мышками ютимся”. Но тут – иное дело. Сработала магия “приличного человека”, которая наполовину состояла из любопытст-ва: “чего этому интеллигентику здесь надо?”; а наполовину из тщеславия: “вот, мол, какие люди нами не брезгуют”.
Он осторожно поставил кружки на край стола и, наклонившись, опустил портфель на пол, зажав его между ногами.
– Как настроеньице, ребята? – прервав внезапно захватившее нашу компанию молчаливое любопытство, спросил он.
– Да ничего себе, – ответил кто-то.
– Витек, – протянув руку через стол, уставленный пивными кружками и фольговыми розет-ками с селедкой, представился здоровенный парень. Рука его была испачкана рыбой, и не-сколько чешуек, отделившись, упали в кружку старика, но не опустились на дно, а застряли где-то посередине, словно серебристые насекомые в янтаре.
– Ой, что ж это я, в самом деле, – смутился подошедший, и поочередно каждому протягивая руку проговаривал, – Андрей Дмитриевич…
– Не Сахаров, часом? – спросил худощавый мужик, которого здесь звали просто Жека. Не-смотря на относительно, по сравнению с нами, почтенный возраст: ему было за сорок.
– Да нет, конечно, не Сахаров. Но я тоже ученый. Кандидат наук. Приехал к вам, на ТЭЦ-1 турбину устанавливать.
– Так ту махину, вроде, чехи ставят.
– Чехи народ не глупый, а без нас, им все равно не обойтись. Слишком много местной спе-цифики, – он отхлебнул из кружки, поставил ее и продолжил: – А вообще, Норильск для ме-ня не просто командировка. Здесь, так сказать, мой трудовой путь начался: Надежду-то я с первого колышка начинал… Да… Это теперь там финны орудуют. А город, за время моего отсутствия, сильно разросся… Да…
– Стараемся, – ответил я.
Андрей Дмитриевич показался мне симпатичным. Но что-то в нем… В общем, не все в этом человеке было понятно. Например, его подчеркнутая манерность в движениях, интонации голоса никак не вязались с тем, как он пил, то же, что и мы, разбавленное пиво, как пальца-ми брал селедку. Отправляя ее в рот, он после облизывал соленые пальцы, подолгу смакуя каждый из них…
К этому времени разговор зашел на научно-техническую тему. Ученый рассказывал о по-следних достижениях человеческой мысли в области электротехники и энергетики. Говорил он хорошо, доходчиво. Мужики, позабыв о пиве, слушали его, раскрыв рты.
“Какая перемена, – подумал я, – десять минут назад “ржали”, отдавая дань пошлейшим анек-дотам и, казалось, ничто иное не доступно для их мозгов. Андрей Дмитриевич! Да вы вол-шебник”, – захотел крикнуть я. Вдруг мое внимание привлекли его руки. Крепкие, мозоли-стые. Такими руками кувалдой махать, а не диссертации писать!.. Сопоставив это и наблю-дения, сделанные раньше, я пришел к выводу, что он совсем не тот, за кого себя выдает. К тому же, согласитесь, весьма странно для ученого читать лекции по теории электрического поля на восточном базаре, с которым только и можно сравнить царящий в пивной хаос…
Один приятель мне как-то рассказывал, что у них в бригаде (он работал на Аглофабрике) трудится газорезчиком человек, который всех пытается убедить, будто он агент КГБ. И даже обижается, когда ему не верят.
– Добро б человек был никчемный, а то ведь – спец, каких и найти трудно. Зарабатывает… Начальство к нему иначе, как чуть не с поклоном не подходит, – говорил приятель.
Я тогда задумался: для чего людям быть значительней в глазах других, чем они есть? И ведь что главное: чем более человек возносится – тем выше пытается себя превознесть. Можно, конечно, списать все на неудовлетворенные амбиции, но мне кажется, что суть здесь намно-го глубже. Только вот в чем она?..
В самый разгар лекции “ученого” и моих тщетных попыток разобраться в психологии чело-века, сзади к Андрею Дмитриевичу подошел грузный дядька с красным лицом и коричневой бородавкой над левой бровью. Он хлопнул ученого по плечу и “прогазованным” голосом вскричал:
– Андрюха?! И ты здесь? Клеймо обмываешь? А припарадился-то! Как на свадьбу.
Ученый растерянно заморгал, оглянувшись, но быстро овладел собой:
– Простите, я вас не знаю, – ответил, стряхивая его руку со своего плеча. И, вылив в себя остатки содержимого кружки, наклонился за портфелем.
– Ты чего это? Забурел, будто черта за хвост поймал. А я вот не хуже тебя сварной…
– Пропустите меня, – потребовал Андрей Дмитриевич, пытаясь протиснуться между ним и бабой в замызганном пальто, стоявшей у соседнего стола.
– Эй! Будет лапаться-то, – взвизгнула она, –сперва налей женщине, а опосля “подкатывай”.
– Подожди, не уходи, – схватил старика за шиворот дядька, – ты че, в самом деле нос задрал?
– Слышь, отпусти ученого человека! Морда поросячья, – пришел на выручку Витек и изо всей силы бабахнул кулаком по столу.
– Кто здесь ученый? Этот что ли? – и, едва не оторвав старика от пола, краснорожий вернул его на место. – Чего он вам тут напел про себя, какой еще ученый? Сварщик он. Митрич, скажи, сварной ты или нет?
Андрей Дмитриевич молчал.
– Ах ты, дешевка! – заорал Витек, – что ж ты, собака, нам лапшу вешал?
– Эй! Ты не выражайся, – вступился краснорожий, – он, может, и не ученый, зато сварщик классный – “паспортист”. Понял, сопляк.
– Я чего-то пропустил, мужики, – вступил в разговор Жека, – так он ученый или нет?
– Нет, не ученый, – ответил ему я.
– Не у тебя спрашивают. Слышь, ты кандидат наук или не кандидат?
– Ну ты чего, Андрюха, – снова пристал краснорожий, – скажи им. Все равно уже “расколо-ли” тебя.
– Пришел вонючий разночинец. Пришел со своей ненавистью, пришел со своей завистью и грязью, – еле слышно прошептал старик и, вырвавшись из руки “обличителя”, расталкивая толпу, направился к выходу.
Я поспешил вслед за ним и, догнав уже на улице, спросил:
– Скажите, Андрей Дмитриевич, для чего вам это, зачем?
Он отмахнулся от меня, как от комара, взял себя одной рукой за отвороты пальто, другой крепко стиснул ручку портфеля, ушел в морозный туман…