Алька вжимала педаль газа в пол изо всей силы, круто выворачивая руль то вправо, то влево. Машина ревела, как раненый зверь, но послушно выписывала повороты и круги по полигону. Из-под колёс фонтанами взрывались брызги грязи вперемешку со снегом. Дворники бешено метались по лобовому стеклу, не справляясь с грязевыми потоками. Фары прорезали ночную мглу, вырывая из неё зазубрины таёжных зарослей, плотным кольцом сжимавших полигон. Внезапно машина встала, как вкопанная, и двигатель заглох, остывая. Алька уронила голову на руки, крепко вцепившиеся в руль, и замерла, прислушиваясь к себе. Сердце целенаправленно долбилось изнутри, словно стараясь вырваться из груди. В голове была только одна мысль: сейчас, в реанимационной палате умирает её любовь в разорванном страшной аварией теле, совсем ещё юном и некогда неправдоподобно прекрасном!
В свете фар мелькнула тень.
- А, вот и ты! – Алька распахнула дверцу, проворно выскакивая из машины.
- Ты здесь, я знаю! Я чувствую тебя! Ты меня слышишь! Отпусти его! На, возьми меня! Вот я, здесь, перед тобой! Забирай! Но только отойди от него! – кричала она, наступая на ночную темень и кружась на одном месте по колено в грязно-снежной каше.
Мгла сгущалась вокруг Альки, становилось труднее дышать, глаза колол мокрый снег, холодной судорогой сводило спину.
- Слышишь, я меняюсь! Меняюсь жизнями! Я отдаю тебе свою жизнь, в обмен на его жизнь! Ты знаешь, мне так можно, и я знаю, что нужно сказать и сделать, я готова! Я не боюсь тебя! Дай ему мои силы, хоть ненадолго! – голос Альки сорвался, она, задохнувшись густой мглой, поглотившей её, рухнула на колени в грязь и застыла неподвижно в этой позе…
Дыхательный монитор, пискнув, стал набирать обороты, сбивая заданные параметры. Посреди реанимационной палаты, гордо именуемой «одиночкой», на функциональной кровати лежало нефункциональное тело юноши, вернее, то, что удалось собрать буквально по кускам. На сигналы мониторов в палату вошла хрупкая женщина-доктор, поправила параметры аппаратов, и, подойдя, сжала пальцами запястье юноши. 30 с лишним лет работы в реанимации научили доктора доверять прежде всего себе, а уж потом аппаратам, какими бы надёжным они не были. Тем более, что перед ней был особенный пациент.
Сутки назад в телефонном разговоре с дочерью она, как бы невзначай, обронила: - К нам сегодня ночью привезли после аварии того мальчика, если помнишь, как его там, Ванька, кажется… Грудная клетка разорвана, словно остов корабля, сердце - вот оно, бери его… Короче, не жилец он, не жилец.
Внутри Альки в тот момент всё оборвалось. Накануне она внезапно на несколько минут погрузилась в странное состояние, причин и объяснений которому у неё на тот момент не было, чем несказанно перепугала Полковника, рванувшего было вызывать неотложку.
- Мама, прошу тебя, подержи его, до меня! Ты сможешь, ты классный врач! Я выезжаю! – крикнула в трубку Алька, отыскивая в полковничьем кармане ключи от машины.
- Попытаешься что-нибудь сказать, и я убью тебя, - угрожающе бросила она Полковнику уже с порога. Полковник ошалело промолчал, но послал вдогонку за любимой женщиной одного из своих «колобков»-охранников. Алька видела в зеркалах его машину постоянно, всю дорогу домой…
Два года назад в эту же «одиночку» привезли саму Альку с тяжелейшим воспалением лёгких. Она лежала под целым ворохом одеял, обложенная грелками, с кислородной маской на лице, замерзая и задыхаясь в полудрёме, не чувствуя уколов игл, вспарывающих вены и несущих по ним то, что должно было заставить её ожить. Она никого не хотела видеть и не хотела слышать звуки внешнего мира, долетавшие до сознания и терзавшие его своим присутствием. И Альку оставили в покое, лишь изредка в палату заглядывала медсестра с очередной порцией лекарства.
Альке снился залитый солнцем берег речки, воды которой, переливаясь, словно чешуя диковинной рыбы, слепили глаза, унося венок из одуванчиков, сплетённый Алькиными руками. Было тепло и спокойно на этой поляне. Алька, босая, в лёгком сарафанчике, как в детстве, медленно шла по песчаной кромке воды, улыбаясь маленьким рыбёшкам, смешно толпившимся возле её ног.
«Прищепкина, просыпайся! Не спи!» - услышала Алька, словно с другого берега реки кто-то звал её, ждал её возвращения.
«Прищепкина, это не ты! Просыпайся же! Пожалуйста, открой глаза! Посмотри на меня, Прищепкина! Улыбнись мне, Прищепкина, слышишь! Ну скажи мне, что я – дурак!» - донеслось до сознания и горячие капли обожгли лицо. Алька возвратилась из сна, простонав что-то невнятное.
«Не оставляй меня, Прищепкина! Я без тебя не могу!» – она узнала этот голос, она узнала бы его из гула сотни тысяч голосов, это был голос её Ваньки, это он сейчас стоял у кровати и отчаянно тряс Алькино плечо. Он плакал, и его слёзы чувствовала Аля на своём лице. Только он один называл её по девичьей фамилии, давно забытой всеми и самой Алькой.
- Ты навсегда останешься для меня Прищепкиной, - повторял он на все её попытки поправить старую фамилию на новую, мужнину.
- Как ты меня нашёл? - Алька медленно открыла глаза и встретилась ими с пряно-медовыми глазами Ваньки, мокрыми от слёз. Ванька, отвернувшись, буркнул что-то про то, что чувствует её буквально задницей.
- Ах, вот где у тебя компас! – улыбнулась Алька.
- Ну, слава Богу, узнаю свою Альку! С возвращеньицем Вас! А я уж думал, всё! Ну и шуточки у тебя, Прищепкина! – пытался поддержать беседу Ванька.
В палату вошла Алькина мама, злобно блеснув ненавидящим взглядом в сторону Ваньки. Алька вздрогнула и сжалась в ожидании скандала. Алькина матушка слыла женщиной с тяжёлым характером, и не упускала любого удобного случая показать эту свою особенность. От её острого язычка не раз ретировались Алькины хахали, только Ванька дерзил в ответ, за что и был ненавистен ей. Невзирая на все запреты и оскорбления в свой адрес, отпускаемые Алькиной матушкой, Ванька поступал так, как считал нужным в данный момент. Вот и на этот раз он упрямо сказал куда-то в сторону:
- Я отсюда не уйду! Пока Алька здесь, я тоже буду здесь, рядом с ней, и ничего Вы со мной не сделаете!
- Вот это точно, - съязвила тогда Алькина мама, - оставайся, всегда рады видеть тебя здесь в качестве пациента!
Алька не раз замечала, что много из того, что слетало, как бы невзначай, с матушкиного язычка имело тенденцию к исполнению. Вот и на этот раз, ворвавшись с дороги в реанимационную палату, она размышляла над этим, глядя на растерзанное Ванькино тело.
- Ваня, Ванечка, Ванюша…, - тихонько позвала Алька, - Как мне помочь тебе? Как поднять тебя? Как вытащить тебя отсюда?
Она медленно нагнулась к его лицу, не задетому аварией, по-прежнему прекрасному и чистому, поцеловала его висок. Веки Ваньки дрогнули. Он узнал её, он ждал её. Ждал с тех самых пор, как они поссорились и беременная Алька в бешенстве рванула машину с места, чтобы никогда больше не появляться в Ванькиной жизни, как она успела выкрикнуть ему напоследок.
Весь день Алька провела в больнице рядом с любимым человеком. Она забыла, что устала, что двое суток практически не спала и не ела ничего. Её лицо как-то вмиг почернело и осунулось, глаза потухли, губы беспрестанно шептали молитвы, все, какие она знала. Алька просила вернуть жизнь любимому, просила неистово, сжимая Ванькину руку в своей ладошке, боясь выпустить его пальцы из своих хотя бы на миг, чтобы не потерять опять, теперь уже навсегда.
Ночью Алька приехала на полигон. Она часто бывала здесь раньше, когда жила дома. Для разрядки мозгов ей необходима была дорога и скорость, а здесь всё это было, и всё было безопасно для других. Но у Альки была иная задача. Ей предстояло договориться с самой Смертью о жизни для любимого. И, кажется, ей это удалось. Смерть отступала, ослабляя свои объятия.
Утром Ванька открыл глаза, посмотрел на Альку и прошептал:
- Я знал, что ты приедешь, я ждал тебя… ты – моя жизнь…
С каждым днём ему становилось всё лучше и лучше, несмотря на бесконечные операции и тяжесть травм, организм боролся и восстанавливался, задействовав все свои внутренние резервы.
Алька долго готовила Ваньку к тому, что ей нужно будет скоро уехать месяца на 2, чтобы уладить все свои дела и вернуться к нему уже навсегда. Наконец, пришло время известить об этом любимого.
- Ванюшка, - бодро начала Алька, - Я должна вернуться в Москву, но я обязательно к Новому году буду здесь, и мы с тобой будем вместе.
- Обещаешь? – умоляюще Ванька вскинул на Альку свои пряно-медовые глаза.
- Обещаю, - выдохнула Алька, - Обещаю, что обязательно вернусь к тебе! Ты только будь умницей, не хандри, поправляйся! Приеду, проверю.
- Я люблю тебя, Ваня, больше жизни люблю! – прошептала она, нагнувшись, в самое ухо Ваньке. Поцеловала его висок и вышла из палаты, не оборачиваясь…
Мобильная весть о том, что Ваньки не стало, догнала Альку на полпути к Москве. Алька резко вывернула вправо и… отпустила руль. Машина, потеряв управление, уже летела в кювет на полной скорости.
- Ваня, Ванечка, Ванюша… Я люблю тебя больше жизни…
Сработала подушка безопасности. Полковник умел выбирать надёжные автомобили. «Колобок», матерясь, доставал Альку из покорёженной машины, но Альке уже было всё равно. Она ничего уже не чувствовала и не видела, кроме пустоты, сквозь которую ей улыбалась беззубой победной улыбкой Бесконечная Мгла, забравшая её сердце вместе с сердцем любимого.