Она сидела в курилке на терракотовом диване: длинная сигарета в правой руке делала её похожей на девушку XIX века, экзальтированную, прогрессивную, богемную. Во всяком случае именно так она себя представляла сидя в уютной курительной комнате, заботливо обустроенной Митричем, два дивана – терракотовый и приглушенно бордовый, два кресла в чёрной коже, тумбы- пепельницы, цветы на стенах, на подоконниках, между диванов, два журнальных столика со стопками свежих глянцевых изданий, в углу кофейный аппарат, рядом холодильник.
Здесь можно было сидеть часами, скрываясь от пустых разговоров с подругами, если только они не перемещались сюда, наполняя комнату запахом духов, шуршанием пакетов с обновками, громким смехом:
-Да ты что? А он? Вот так сразу? Ну, ты, подруга даёшь! Сколько раз? Повезло.. Завидую.. Во, зверюга! А какая у него машина? Женатый? Где же сейчас свободного найдёшь, да не переживай… В каком ресторане? А я там с Сержем была, ничё вроде, только официантки ходят как дохлые мухи.
Она скрывалась от коллег, её раздражали разговоры, которые рано или поздно сводились к одному- деньги, деньги, деньги…
До обеда можно было спокойно сидеть на терракотовом диване, она любила этот цвет, Митрич знал, когда выбирал диван, что именно терракотовый придётся по душе Насте. Можно было сидеть и курить, пить неплохой в принципе кофе с кусочком французского торта, принесенного вчера Кириллом , и думать, что жизнь в своём стремительном круговороте отбросила её на какую-то обочину. Работа не приносит былой радости, Михаил растворился в бесчисленных командировках, сменяемых продолжительным отдыхом за границей, и уже не понять, где у него работа, где отдых, только вот больше нет места ей, Насте. В его графике и расписании. Она перестала отвечать на его звонки, она прекрасно понимала , что последует дальше: ужин, выставки, театр, цветы, он будет её развлекать, рассказывать свои неиссякаемые байки, и она, словно в паутину, влетит опять в его объятья, запутается в чёрных простынях и будет гладить его грудь, когда он уснёт. Утром он скажет, что улетает. Пропадёт на месяц-другой.
Она затянулась, дым пошёл в легкие. Она так больше не могла, ей хотелось от него ребёнка, ей хотелось, чтобы он был рядом, а не в телефонной трубке, не в пышных Мейлах. Она отпила кофе из сиреновой чашки, аккуратно ложечкой взяла кусочек торта. Точно так же аккуратно он взял её душу в свои крепкие руки и не выпускал два года, но теперь она вырвалась из его нежных объятий.
Он многому её научил, научил главному- ничего не бойся, будь весёлой и иди легко по жизни. Он вложил в её неглупую голову простую истину: чтобы не происходило вокруг, куда бы не рушился мир, опрокидываясь в кювет, срабатывая подушками безопасности, завывая сиренами, падая самолётами и разбиваясь осколками любимой вазы, ты должна быть неуязвимой, ты никого не должна пускать в душу, иначе не выцарапаешь потом, ты не должна быть одинокой, ты должна быть счастливой, жизнь самое ценное, что есть, жизнь и время, иногда так не хватает того и другого.
А пока можно было есть торт, пить кофе, курить длинные сигареты (Завтра же брошу!!!) и в 13.00 придти на рабочее место, стереть, не читая все его письма, и кропотливо разрабатывать новый проект, сидеть за компом до девяти вечера, пока Митрич не заглянет в её кабинет и не скажет:
- Ты это , внучка, давай домой иди, все уже ушли, пора под охрану помещение сдавать.
Она посмотрит на Митрича. Он виновато улыбнётся, бывший полковник, когда-то рвавший на куски кого-то в Африке и Азии, перед взором которого пригибались к земле суровые, бесстрашные ребята в пятнистых и песочных камуфляжах, Митрич, от рыка которого до сих пор прятались по кабинетам все сотрудники компании, и только генеральный выходил в коридор, брал его под руку и уводил к себе, не чокаясь они выпивали по стопочке отличного коньяка, генеральный помнил, как его , раненного в плечо и ногу Митрич нёс на себе 18 километров, как матерился вполголоса в Бога, в душу, в мать, во всех атташе и советников…
Митрич виновато улыбнётся, а Настя скажет:
-Сергей Дмитриевич, пойдёмте чаю попьём, там вроде торт ещё остался.
Они выпьют чаю, она расскажет ему, что мама болеет, что брат опять чудит, а котёнок, вот смешной, вчера забрался в её сапог и спал всю ночь. Митрич будет разминать в пальцах сигарету, и смотреть на её ухоженные руки:
-Ты когда замуж то выйдешь, Настя? Что там Миша то?
Она уткнётся в его медвежье плечо и будет долго плакать.
-Ну что ты, внучка, не надо, всё образуется..
Александр Рунин