Коктебель

Виктор Постников
             
Из книги "Воспоминания и эссе" (Киев, 2006)

...
По совету одного знакомого художника, мы отправляемся на машине в Коктебель – наша «Победа» набивается до отказа. Кажется, это был 1955 год.
В то время Коктебель -- небольшая деревушка на восточном побережье Крыма, мало кому известная. У моря стоит лишь одно, более или менее, выдающееся строение – дом художника Волошина (тогда и он-то не был особенно известен). Место сразу завораживает всех нас какой-то утонченной дикостью, сказочными бухтами, сердоликами, кристально чистой водой. Особенно магически действует профиль Карадага, потухшего вулкана.
Отец плавает как бог. Часто далеко уплывает, заставляя волноваться маму на берегу; потом она его отчитывает. В послеполуденное время читает или пишет. Однажды в Коктебеле он рассказал нам историю падения Карфагена. Я помню, был потрясен его рассказом о том, как люди, умирая от жажды, пили мочу во время осады. Возможно, осада Карфагена, в каком-то смысле, напоминала ему о тяжелых блокадных днях Ленинграда.
Мы не раз еще возвратимся в Коктебель. И каждый раз это место будет притягивать нас все сильней и сильней.

Сама поездка в Коктебель для меня становится чем-то очень значительным. Словно мы едем не просто отдыхать, а совершаем паломничество. Едем чуть более суток. Выезжаем рано-рано утром, чтобы приехать днем на следующий день. Пересекаем почти весь юг Украины. Едем не спеша, останавливаемся в самых живописных местах. (Нет лучшего способа узнать и полюбить страну, чем вот так путешествовать!) К вечеру выбираем подходящее место для стоянки. Если прохладно или намечается дождь, ставим палатки. В теплую погоду обязательно ищем большую копну сена. На ней расстилаем огромный брезент и укладываемся всей компанией, укрывшись одеялами. Запах сена, звездное небо над головой, радостное ожидание встречи с морем сладко смешиваются в моей душе -- и я счастливо засыпаю.

Ранним утром продолжаем путь, вот уже и Крымский перешеек, чайки, соленые озера. Море должно быть совсем близко. Но дорога уходит вглубь полуострова и начинает петлять. Появляются небольшие горы, покрытые южной растительностью. При подъезде к Феодосии, пейзаж опять скучнеет: степь да невысокие крымские курганы. Торжественный профиль коктебельских гор появляется внезапно, словно по волшебству. Мы все прилипаем к окнам машины, ожидая поскорее увидеть родные места. Ну, вот, наконец, и любимый залив, и Карадаг, и море.


Самое удивительное и чудесное в Коктебеле – это бухты. Вырвавшись из пасти вулкана около 50 млн лет назад, лава обрушилась в море, да так и застыла, образовав причудливые каменные скульптуры, одни только названия которых  -- бухта Разбойничья, грот Шайтана, Чертов палец, ущелье Гяур-бах -- будоражили мое детское воображение.
До наших любимых бухт --Лягушачьей и Сердоликовой -- достаточно просто пешком добраться из Коктебеля. Поход вдоль береговой линии занимает около часа. Выходим рано, пока не жарко, рассчитывая пробыть в бухтах целый день. Сначала идем вдоль прибрежной линии, мимо заброшенной каменоломни. Застывшие на холме вагонетки придают этому месту жутковатый вид. Когда-то здесь добывали голубовато-зеленый камень трасс, однако разработки давно прекращены, а карьер порос дикими травами. Тропа идет дальше над обрывом, и надо быть предельно осторожным, чтобы не оступиться. Проходим мимо одинокой рыбачьей хижины; затем спускаемся к морю и делаем привал на большом камне. С камня открывается чудный вид на поселок Коктебель, мыс Хамелеон; внизу видны бурые водоросли всех оттенков, стайки серебристых рыб. Карадаг поднимается за нами огромной стеной, и мы начинаем ощущать его магическое присутствие. У входа в первую Лягушачью бухту стоят огромные камни, напоминающие гигантских лягушек. Они как-будто стерегут вход в бухты. Но здесь тропа поворачивает и уходит в заросли боярышника. В нагретом воздухе слышится дурманящий аромат каперсов и полыни, во всю стрекочут цикады. Ощущение одновременно и радостное, и жуткое: как будто мы оказались на острове циклопов или сирен. Но вот наконец за небольшим мысом видна Лягушачья бухта, покрытая голубой вулканической галькой. Она довольно большая, около 100 м в длину и 20 в ширину. За свою жизнь я, кажется, изучил все камни в этой бухте, не только на берегу, но и под водой. Купание в ней ни с чем не сравнимо. Кристально чистая вода, разноцветные водоросли, каменные крабы с ярко оранжевыми клешнями, голубая галька создают ощущение первозданной, райской красоты.
Если идти дальше вдоль Карадага, то следующая бухта Сердоликовая, однако в нее попасть сложнее. После Лягушачьей бухты тропа заканчивается, и надо довольно долго карабкаться по камням. После этого мы упираемся в каменную стену, отвесно уходящую в море. Стену можно либо обойти по воде, либо оплыть по морю. Идти вдоль стены следует только в кедах, т.к. приходится наступать на подводные камни, усеянные острыми мидиями. Последние несколько десятков метров все равно приходится плыть. За поворотом стены, открывается чудный вид на Сердоликовую бухту: темно бирюзовая вода, окруженная высокими отвесными скалами; берег из разноцветной гальки. Вот как ее описал Константин Паустовский в повести «Черное море»:

 …Гранит уходил в морские глубины так же отвесно, как и подымался вверх. Водоросли держались в расщелинах. Они то тихо вытягивали, то прятали зеленые руки, пытаясь схватить стаи пугливой рыбы. Падение каменных стен в воду было настолько крутым, что крабы с трудом удерживались на них. Они беспомощно растопыривали клешни и срывались в глубину от каждого ничтожного колебания волны...
Вода в бухте отражала скалы. Цвет их был суров, но не однообразен. Скалы были черные, красные и желтые как охра. Изредка их перерезали пласты зеленых, белых и синеватых пород. Но у всех этих красок было общее свойство – их покрывал сизый налет, свойственный окалине. Очевидно, это были следы космического огня и пепла.
…Зеленоватый сумрачный воздух, наполненный солнечным дымом и желтыми отвесами скал, струился над нами. Безмолвие каменного хаоса скрывало смертельные опасности обвалов. От каждого резкого звука мы вздрагивали и смотрели вверх…
…Не было ни слов, ни сравнений, чтобы описать могущество кратеров, дыхание моря, влитого в их пропасти, крики орлов и тысячи малейших ласковых вещей – всплесков воды, прозрачных струй, солнечных зайчиков и нежнейших водорослей и медуз, сообщавших величавому пейзажу оттенок простоты и безопасности.
Не было слов, чтобы передать изгибы бухт, затененные углы, гроты, выстланные черным блеском и светлой подводной травой, темную прозрачность волн, качавшихся далеко внизу спины серебряных пеламид, и, наконец, луну видную снизу даже днем и похожую на клубок розового пара, замерзшего в холоде недосягаемых высот.
Все это надо было зарисовать и перенести на сотни полотен. Но как не было слов, так и не было и красок, чтобы передать торжественность и прелесть этих мест…»

С противоположной стороны Коктебельского залива, совершенно иной пейзаж. Это пустынные, невысокие, почти библейские берега. В них есть свое неповторимое очарование.
Самая поэтическая на этом отрезке побережья Мертвая бухта (Бухта Енишары). Названа она так, по-видимому, из-за ее пустынности, отсутствия растительности, иссушающих солнца и ветра. Дно бухты мелкое, песчаное. Когда мальчишкой я впервые попал сюда, весь берег был усеян скелетами крабов. Возможно их выбросило штормом и они так и не смогли добраться до воды. Тогда название бухты мне показалось вполне логичным.
 Удивительная смена пейзажа в Коктебеле как-то особенно расширяет и формирует эстетическое восприятие. У Максимилиана Волошина находим такие строки:

С тех пор, как отроком у молчаливых
Торжественно-пустынных берегов
Очнулся я – душа моя разъялась,
И мысль росла, лепилась и ваялась
По складкам гор, по выгибам холмов.
Огнь древних недр и дождевая влага
Двойным резцом ваяли облик твой –
И сих холмов однообразный строй,
И напряженный пафос Карадага.
Сосредоточенность и теснота
Зубчатых скал, а рядом широта
Степных равнин и мреющие дали
Стиху разбег, а мысли – меру дали.
 
Первое время я ревниво относился к Волошину, его дому и его картинам. Мне казалось, что так любить Коктебель, как я никто не может. Лишь много лет спустя, познакомившись с его стихами (которые стали доступны лишь в конце восьмидесятых), я понял насколько он мне близок.

С течением времени Коктебель превратился в модный курорт. Бухты стали покрываться мусором, сперва исчезли рыбы, затем крабы. Закрытие доступа на территорию заповедника я воспринял очень болезненно, но потом понял; людей надо держать подальше от этих святых мест. Жаль только, что дети и внуки не смогут ощутить того восторга, который я испытал в детстве.