- Кажется, что я ждал этого момента всю жизнь. И ни одна частичка меня, ни одна крупинка, не хочет признаваться в этом. Но когда я был с тобой в последний раз так свободен? Мне так легко, и в такой момент душа просто улетает. Куда-то к твоей, которая сейчас поднялась в облако желаний. Ты спишь. Так сладко, так тепло тебе. Так мне хочется в это поверить. Как и хочется остановить время. Сказать ему, подожди. И оно останавливается, оно действительно останавливается. Я бы по ребячески похлопал в ладоши, но боюсь, что это тебя разбудит. Часы так часто вырывали меня из сна, вырывали из мига блаженства с тобой. Вот-вот мы сольемся в танце единой жизни, но переход стрелок для меня всегда был слишком жесток. На утро я часто не мог сдержать того, что настенные часы так жестоко относились к нам. Вынимая батарею, ты ставила её обратно. И лишь повторяла, что никак нам это не остановить. Но может время и не остановилось вовсе? Я раньше его чувствовал только за раздражением. А сейчас оно просто исчезло. И не я выкинул его балластом. Я бы не мог сделать этого без твоего позволения.
Я тихонько сидел у сложенного дивана. Сам с собой ведя разговор, дарованный только тебе, только тебе одной.
- Вся жизнь складывалась гармошкой, морщилась, и ты решила сегодня, уже в ушедшем вчера, оставить для нас поменьше места. И в квартире, когда верили, что счастье измеряется в квадратных метрах, стеснившись друг с другом, мы могли быть свободными. Не смотря на уговор. Такой жестокий и такой влекущий. Молчаливый. Мы договорились с тобой без слов. Наверное, такими же монологами, которые веду сейчас один я.
Ты уже умирала, умирала в моем свете, и мне так не хотелось с тобою расставаться. Но я знал, что вскоре, через несколько призрачных шажков часов мне придется уйти. И искать неистово что-то, дабы лишний раз о тебе не думать.
- Только ты молчалива бываешь так редко. А без движения так прекрасна. Только тогда я любуюсь тобой. И, признаться, всегда любовался. Пусть твои капризы били посуду о плоть, я мечтанием заглушал все внешние звуки. И слушал лишь единый твой образ, который вскоре возвращался ко мне. Спи, отдыхай, мне так не хочется тебя тревожить. Но ты ведь знаешь, что я не уйду, пока ты меня не услышишь. Не почуешь молитвы моей, в скрытом к тебе пожелании. Только глаза не открывай, я прошу. Зеркала нам сейчас ни к чему.
Я поправил свои локти, боясь, что могу прикоснуться к тебе. Сжатые, как у ребенка, кулачки, служили подлогой для головы. И то, осторожно-осторожно, чтобы не поколебить ложе. И продолжал говорить, вникуда, а моя пустота, как и вечность - одна лишь ты... одна лишь ты...
- Мы так мало друг другу сказали. Ты шептала, что столько мы друг для друга без слов. Я понимал, но иногда твоего режущего нежного голоса мне так не хватало. А ты не знала? Надеюсь, наутро поймешь, что нежность тоже может ранить. И все мы, ведь я и ты - только это все, знаем, что больше не суждено будет встретиться. Договор, во имя тепла, такой холодный, такой мерзкий… во имя…
Я попытался перевести мысли, чтобы моя дрожь не могла тебя разбудить.
- Мы ломали эту жизнь. Всё созидаемое вскоре будет разрушено. Мы говорили, что не будем жалеть, движением губ. Мы разрывали все законы и время. То самое, не тщетное время, казалось, уже начнет идти противусолонь. Но ты повторяла о нем. Это было почти единственным, в чем наши взоры расходились. Маятник тебя успокаивал, меня же наоборот. А может, я просто первый узнал, что с каждым ударом нам оставалось все меньше и меньше.
Это был единственный момент, когда в то утро, пока ты спала, я посмотрел куда-то, но не на тебя.
- И никаких суждений, никаких правил. Мы никогда не говорили друг другу что делать, а уж тем более как. И может благодаря этому, мы практически сливались в парении, и жизнь двоих была жизнью от первого лица.
Ты проснулась.
- Нет, нет, пока веки не открылись, услышь. Пока еще ты не воскресила ветер, и солнце еще не начало свое существование. Мне так не хочется видеть тебя бодрствующей. Впервой, я с тобой позволяю себе чего-то не хотеть. А ты научила, научила меня желаниям. Я никогда не мог сказать, что они есть. Кто-то с улыбкой говорил, что у меня нет воли, без стержня я. А мы лишь стекались в единый ручей и чужеродное нечто становилось для нас абсолютно далеким. Оно вовсе не существовало. Ты спишь? Нет, я уже слышу, что я здесь не один, чьи-то мысли тоже вгрызаются в пелену сегодняшнего дня.
Видя, что движение неизбежно, я ладонью прогладил чистую простынь. И так же, не касаясь тебя, быть может, впервой ничего не разрушая, она устало остановилась около твоего, уже твоего, одеяла.
- У нас была власть. Мы могли управлять друг другом. Но из нас никто никогда этого не делал. Только сейчас, когда ты услышишь, что уже одинокая, не одна.
Её рука как будто знала все вещи на свете. И предоставив в распоряжение мира один палец, ёё ноготь лег мне на руку.
Я думал, что будет больнее. Но моему больному прищуру не удалось разбудить ветер.
Время с каждым мгновением все так же просыпалось. Я уже не мог сказать всё, что хотел и мне (так не привычно) необходимо было смотреть на какие-то рамки.
- Ты была права. Даже у нас вдвоем, время все-таки есть.
Мои глаза налились печалью. Никогда она не была настолько искренна. Но эту печаль могла распознать только она, уже не спящая. Тоска никогда не сходила с моих глаз, с тех пор как я получил возможность расти. И только сейчас я начал понимать, что мне пытались таким образом помочь. Все уже знали, что такое случится в моей жизни, что мне придется уходить от самого великолепного, что только могло быть в этом мире. И защитив себя, никто кроме неё, не сможет узнать по моим глазам, еле живущей душе, что тоска чужда и необычна. А близкие того не заметят, никто мне не был так родим как она.
Её ноготь коснулся моего шрама на руке и тихонько водил по нему. Нет, это делала она.
- Мне было так неприятно, когда ты говорила, что эти уже ставшие шрамами раны, из-за тебя. Но мне так хотелось это слышать, в этот момент ты полностью мне отдавалась. Ты просто была моей. Простая ссора так сильно калечила нашу девственную жизнь. Которая была настолько чиста, что каждая возникшая пылинка, сразу отважно сорила весь организм. Ты знаешь, что нам вскоре придется быть воинами. Теми, кем были когда-то, теми, кем мы всегда оставались порознь.
Мне так хотелось остановить время. Но ты как будто напоминала мне, что это невозможно. И я так хотел верить, что в нашей жизни не было ничего непреодолимого.