Тут же выясняется, что у Ники правый кед развалился полностью и идти в этом уже нельзя. Переобуться не во что.
Как он до сих пор умудрялся спускаться в такой обуви вообще не понятно.
Видимо, только выдающиеся внешние и внутренние данные, да кульки на ногах с изображением валюты, поддерживали мужественного поручика.
Терпел, сей герой до конца, и вот конец наступил.
Причем наступил прямо на кед и ужасом забрезжил в синих глазах многострадального хоббита.
Ну, мы с Чипсом конечно как смогли его успокоили, заверив что, не бросим дружбана и брателлу на погибель и поругание каким-нибудь гоблинам поганым (при слове «поругание», поручика передернуло).
В смысле... живым, не бросим.
Оживившийся Чипс заверил унылого поручика что мы его тут будем навещать.... каждый год, если не забудем.
А потом предложил десяток известных ему способов сравнительно безболезненного ухода из жизни.
Чтоб не мучится...
Мне же показалось, что еще не все так мрачно, и я успокоил побледневшего Ники что, в крайнем случае... мы его донесем (куда-нибудь) или на худой конец (вот концы эти привязались!) докатим.
И что завершится этот наш экстрим не так грустно, как в прошлый раз, когда у одного несчастного шлымазла развязался шнурок и это так травмировало его психику, что нам пришлось нести его на себе довольно долго, отбиваясь камнями и матюгами от горных волков, козлов, орлов-стервятников и прочих диких горцев.
И, который... почему-то взял, да и обидно так и пошло помер, задохнулся от мощного букета запахов, когда уставшие товарищи присели по ошибке на него же слегка передохнуть и перекурить...
Вот так!
Страшная смерть...
Но бывает еще и хуже.
Короче, успокоили, как смогли.
Вспомнив древние дедовские способы, достаем ремнабор и прикручиваем проволокой поручикову ногу к кеду.
Картина маслом!
Еще бы очки темные, костылик, да усы – вылитый Кот Базилио после отсидки.
Но зато теперь все бодры и смотрят на меня и себя с надеждой, любовью и отвагой. Ничо, прорвемся!
Пока отдыхаем, пьем чай с конфетами и ремонтируемся, я делаю небольшую разведку по ту сторону реки, естественно, проваливаюсь в воду, но моим кроссовкам быть мокрее уже не грозит.
А сверху – ага!
Виден, виден уже, правда, далеко влево склон, на который можно выйти, надо только вскарабкаться на достаточно отвесную стену.
А там внизу уже деревья, наверное, лес, наверное, люди, может быть жизнь!
Как это все далеко и туманно!
Надо идти.
Ники уже закончил мастерить свой испанский сапожок, мы натягиваем хлюпающие рюкзаки и начинаем карабкаться вверх по скалам, опять осторожно контролируя каждый шаг.
Хоббиты работают уже спокойнее, без судорожных движений и страха, хотя так попадать в такой переплет им в их маленькой жизни еще никогда не приходилось.
Чипс уже не отстает, и бодренько пыхтя, карабкается за мной.
Сзади печально мерцают цветом бедра испуганного дельфина, глаза поручика.
Ребята лезут уже почти чисто, почти не сыпля камнями.
Выбрались на гребень – дальше так же круто опять пошел траверс влево вдоль склона, опять страховка, но идем быстрее, прибавилось уверенности.
Чувствуется, что скоро все это кончится.
То и дело ждем Ники – он в который раз ремонтирует свой сапожек.
Опять гребень, еще один.
Но вот с одного я вижу что-то вроде тропы внизу на опушке леса.
Никто не верит, но я вижу.
И тут же Чипс находит стреляную гильзу от охотничьего ружья.
О!
Раз тут прошел охотник, то и мы пройдем.
Осторожно движемся дальше.
Передо мной мерцает, то, исчезая, то, появляясь, легкая тропка.
Идем, идем, дождь не унимается, ветер не утихает, но мы идем, мы молчим, мы чертовски устали.
И, наконец, из дождевой завесы проступает тропа, именно та, по которой мы и должны были спускаться.
Она ярко-красная, похоже, как специально посыпанная мраморной крошкой.
По ней мы доходим до опушки леса, вокруг много остатков цивилизации – банки, пластиковые бутылки, размокшие пачки из-под сигарет, но как мы рады этому мусору!
Дальше в лес уходит вниз широкая и битая дорога.
Все.
Все, мы спустились!!!
Я обнимаю и жму ледяные руки своим двум мужественным спутникам, погода-дура беснуется, мы мокры и промерзли насквозь и жутко устали, но мы сделали эту гору!
Мы спустились!
Садимся на перекус и отдых, и я думаю, вкус этой банки простой скумбрии ребята не забудут никогда потом среди многочисленных пиров и всяческих яств.
Она была божественна!
Я гляжу на часы – начало четвертого.
Спускались часа три, а казалось всю жизнь.
Мы сидели, ели и балдели.
Только тут пришел страх о том, что могло бы быть, если бы...
Да коленки еще дрожали... дрожали...
Дальше дорога пошла вниз через лес вдоль потока, с которым мы встречались еще наверху, и который стал теперь мощной бурной рекой, раздувшейся от дождей.
Шли недолго, минут сорок.
Стали появляться стоянки, поляны с кострищами.
Я соблазнял своих остановится, палатка, костер, то да се, но мудрые хоббиты, помня рассказы эльфов о домиках на стоянке Сосновка у трассы Симфи – Алушта всего по 2 грн. с носа, торопят меня дальше и смеются обидным смехом – мол, выжил из ума старый гном, там же домики, туда, туда к людям.
И вот, в самом деле, под деревьями домики, мостик через бушующую реку и все это в пелене дождя выглядит прекрасно.
Оставляем Ники с рюкзаками, и идем с Чипсом искать тетю Валю, хозяйку этого оазиса.
Знакомимся с ней, Чипс как всегда очаровывает своим слегка подмокшим интеллектом и в итоге, несмотря на то, что мест нет, нам отдают во владение прекрасный вагончик с сырыми матрацами на полу.
И все счастье за 4 гривны.
Тетя Валя, добрая мать Тереза, заботливо косясь в ту сторону, где мы оставили рюкзаки с поручиком, беспокоится, будет ли удобно нашей жене(о-о!) в таком неромантическом вагончике.
Я, быстро зажимая хохочущему Чипсу рот, объясняю, что жена у нас, понимаете ли, особа неприхотливая, привыкшая и не к такому дерьму, а сейчас так и вообще, будет просто счастлива, так как готова устроится в любом хлеву, мусорнике или в общественном туалете на рынке во время ярмарки, токо шоб було сухо и не надо было куда-нибудь идти... и вообще у нее в роду одни цыгане.... ей бы вот только побриться бы... и больше ничего не надо от жизни...
«Бедненькая...!» давится Чипс за моей спиной.
А бедненькая «жена» в это время, не подозревая обо всех наших инсинуациях, унылым мокрым дрючком торчит около рюкзаков и, отупевшим взором пялится в летящую под мостиком воду, задумчиво шевеля грязным большим пальцем левой ноги, торчащим из испанского сапожка и продранного носка и кулька с денежными, но уже совсем размытыми водяными знаками.
Ну конечно потом мы рассказали тете Вале что это и кто это.
Тут тетя Валя, явно идущая в ногу со временем, читающая прессу и имеющая телевизор, посмотрела на нашу троицу очччень подозрительно.
Но мы ей нравились, и она успокоилась.
Кстати, потом после нас приходило еще несколько групп на поселение, но всем им пришлось ставить палатки на мокрых полянах рядом с базой, мы были последние, кого поселили.
И вот мы в вагончике.
На фото, которое сделал коварный Чипс, стащивший фотоаппарат, видны две заморенные физиономии, красные и опухшие от сырости и ветра.
Но тут же бедный Чипс получает по шее, так как у него все вещи в рюкзаке оказываются полностью мокрые – балбес не уложил их в кульки, как было приказано мудрым гномом, когда мы еще собирались утром в палатке.
Вода у него везде даже в миске и кружке.
Мы с Ники, ругаясь, сбрасываемся с миру по нитке, и вот уже лохматая, но высыхающая черепушка недовольного, но укутанного Чипса торчит из наших сухих вещей и из спальника.
Мы переодеваемся во все относительно сухое, и тут добрейшая тетя Валя приносит «маленькому» миску горячего супа и кучу пирожков с ливером и повидлом.
Пока мы с Ники благодарим нашу самаритянку в самых изысканных выражениях, «маленький» без всяких выражений уже вылизав миску и угрожающе щелкая острыми зубками, принимается с такой же скоростью за пирожки, так что мы едва успеваем схватить по одному себе, не смотря на злобное непрожеванное рычание голодного малыша.
У-у-у, шалунишка хоббит!
Чуть палец не откусил....
Но на хоббита, а тем более на светловолосого эльфа он сейчас похож меньше всего.
Больше на Голума, пожирающего червяков и сырую рыбу.
Так и ждешь, что зашипит: «Моя прелес-с-сть...».
Чай исчезает так же быстро, как и червя... фу ты, черт, как и пирожки с супом.
Но вот дикий зверух накормлен и сух, и в тепле и это хорошо.
Можно заняться и собой.
Мы обвешиваем стены мокрыми вещами, надеясь, что завтра будет (по закону подлости) хорошая погода, и мы просушимся основательней.
Возле нашего вагончика большой навес со скамьями и столами и там же две большие печки. За одним из столов сидят двое человеков.
Меланхолично и молча взирая на буйство природы, вдумчиво и не спеша, они пьют из кружек водку, закусывая колбасой и хлебом, глаза мудрые и немного усталые.
Подошли, познакомились.
Пьющие оказались оба Сашами, руководителями здешнего турслета из Зеленогорска, у них тут под началом человек 30 детей разных возрастов и размеров.
Старшие уехали в Алушту пошататься по городу, младшие сушатся в бараке, где тоже есть печка.
И вот я выбираю стол и сажусь писать, чтобы ничего не забыть из наших приключений.
И пишу, пишу, пишу...
Спустя три часа я все еще пишу.
Из Алушты вернулись старшие зеленогорцев, ребята и девчонки лет16-ти. В лагерь они вошли с песней – один запевал, ему отвечал хор, пели какие-то очень смешные куплеты на украинском суржике, жалко слова не переписал.
Чипс, уже перезнакомившийся со всем детским бараком сидит там со своими новыми друзьями и сушит над их печкой остатки нашей обуви.
Мои хоббиты помогли дежурным собрать и наколоть дров, начистить картошки и нам разрешили готовить себе еду на плите под навесом, где тоже сушатся наши вещи.
И вааще, хорошо!
Саши налили нам с Ники восхитительного горячего борща, оставшегося у них после обеда.
О, это было нечто!
Мы ели, беседовали, я писал, ел и писал, писал, спеша запечатлеть все что с нами произошло....
Сначала при дневном свете, а сейчас дописываю уже при 2-й свечке.
Ники хлопочет у печек возле дымящихся котлов, готовя ужин, Чипс мотается то в барак, то к нам, что бы ничего ни пропустить, хвастаясь направо и налево о наших и особенно своих подвигах
А я все пишу.
А звезды заразы брызгаются, верещат и хохочут нам сверху, чистые и умытые...
А небо черное и чистое и завтра будет чудесная погода.
Дразнятся звезды.
Что такое не везет и как с ним бороться.
Вещей у нас мокрых еще много, завтра будем досушиваться.
Пока все, что только можно сушим и в бараке, и под навесом над раскаленными печками.
Сушим, главным образом обувь.
Ники, правда, свой испанский сапожок собирается везти в Харьков-Дур, видимо, чтобы пугать им предков, прохожих и прочих дальних родственников.
А может, откроет экспозицию (а может оппозицию, шо такое опять не знаю, но слово классное) своего именного музея и эти рваные кеды будут первым его экспонатом.
Музей видимо, будет расположен где-нибудь в центре города (в зале заседаний Горсовета, например) для удобства посещения его бесчисленными фанатами (Ники их называет просто – никифанами).
Их лысые, мохноногие толпы, давно уже в ожидании.... видимо заполнили уже все улицы и площади родного Харькоа-Дура с криками, транспарантами и плакатами типа: «Харьковдурские хоббиты – самые харьковдурские в мире!» или «Лысый хоббит лысому хоббиту – лысый друг, товарищ и светловолосый эльф!».
Ну, там еще попроще, типа: «Мохнатые ноги в каждый дом!», "Шерсть не роскошь, а средство утепления!", «Молодежь – на скалы, сосны и телеграфные столбы!» и множество других, более нецензурных.
Спрос на бронзовые бюстики с орлиным (вах!), восточным никинианским профилем ( а также на голубые контактные линзы и накладные густые брови) превысил предложение, и вся еще оставшаяся в живых харьковдурская промышленность перешла на их выпуск.
Город на грани никинианской революционной истерии и обморока.
Ничо, шепчет обветренным лицом Никитос, мы скоро будем, потерпите!
Уже 11 вечера, у зеленоградцев после ужина начинается праздник – день рождения самой маленькой девочки Насти, две тренерши ее возили в Ялту в Макдональдс, а теперь тут будет торт и подарки и праздник.
Готовят много чая, мы тоже уже поужинали, а я все пишу, уже четвертый час пишу, уже и устал и замерз даже.
Хоббиты периодически пристают ко мне с вопросами типа "ну где мы сейчас".
В смысле, о чем сейчас пишу.
Уже на меня местная молодежь смотрит с почтением, на моих хоббитов с восхищением.
Шепот: «Вон он... ну вон же... видишь за столом у банки со свечой, пишет и пишет.
Ну, с бородой и глаза такие ласковые и добрые-е-е... Ну, вон нимб у него еще над головой такой золотистый... и сияние от него идет.... не видишь, что ли?».
И уже хоббитом многие завидуют (Михалыч уже растрепал всем, о чем я пишу) – как же, о них уже пишут великие(!) поэты и знаменитые(!) писатели, слава уже озаряет их немытые головы и грязные уши своим розовым ореолом.
Они знаменитости и герои!
Краем уха и глаза я улавливаю, как в восхищенно шепчущейся толпе мелких, Чипс, подбоченясь и изящно поправляя невидимый лавровый венок (видимо спер из приправ у дежурных), уже рассуждает о многотомных изданиях, тысячных тиражах и переводах на многие языки мира, в том числе и на некоторые мертвые моего скромного труда.
Да еще горестно вслух переживает: куда девать столько денег от книг и песен о наших подвигах?
Рядом Ники скромно принимает поздравления, ахи и охи, особенно от женского пола и горят, пылают и светятся вокруг девичьи очи в темноте, как эти дразнящиеся звезды.
Ну-ну, огонь и воду мы прошли, дай Бог пережить самое тяжелое – медные трубы.
Но это будет потом.
Все остальное потом.
В минуты отдыха, устав от бесконечных подвигов и геройства, каждый правильный гном мысленно возвращается к своей любимой лапушке-гномихе, к семье, к дому.
Моя Эллочка с девочками уже едут в поезде, наверно уже по Крыму, в Феодосию.
Завтра и нам нужно будет добираться в Орджо.
Там они будут нас ждать у моря.
Это будет завтра.
А сегодня еще песни, гитары, звезды, вспухшая и ревущая после дождей река и, к сожалению, настойчивые звуки трассы, которая проходит рядом с базой.
И хочется... и не хочется возвращаться.
Но все проходит и это тоже....
Сейчас принесли торт.
ТОРТ!
Да не один.
Все собрались за столами у свечей, спели «хеппи бездей ту ю», Настенька задула свечи, и все заорали, захлопали, начали дарить подарки и делить торт.
Чипс в гуще событий, взрослые уже именуют его «нашим маленьким гостем», только «гость» грустен – делят торт, это такое, такое, вааще, это надо видеть, этого вам не понять! Делят торт, вы шо!
ТО-О-ОРТ!!!
Чипс в стойке, но торт быстро начинает исчезать в прожорливых многочисленных пастях собравшихся, совершенно забывших о знаменитом герое.
И вот остается последний, самый большой кусок, лучше всех украшенный кремами и цукатами.
Мама Насти, одна из тренерш, предлагает самой имениннице подарить его самому лучшему, умному и красивому и притом еще и поцеловать его!
И происходит чудо: маленькая девочка проходит сквозь толпу, впотьмах нащупывает грязную головенку уже готового разревется Чипса, вытаскивает этого «самого лучшего, самого умного и красивого» к столу... и под аплодисменты и вопли присутствующей братии, целует его в губы своими перепачканными тортом губками и, опять же под восторженные крики и свист на весь лес, дарит обалдевшему младшему хоббиту вожделенный кусок торта.
Вот оно счастье!
Когда он успел охмурить Настеньку, неизвестно.
Шустрый мальчик.
Весь в папочку...
Шумит день рождения.
Все размягчены и умилены и благодать Божия половодьем разливаются под и над навесом и куча ангелов и прочих херувимов, назойливо порхая, сыплют и сыплют лепестки роз и лаванды, мирт и амброзию, ладан и лавровый лист с душистым перцем, и прочие приправы и другой мусор на весь радостный бульон, происходящий за столами у свечей.
И только возле печки умно и грустно сидит одинокий и скромный Ники, которого забыли позвать на этот праздник жизни.
Правда, он делает вид, что задумался о судьбах своей Родины, и вааще бережет фигуру, какие тут торты!
Но тут великодушный Чипс делится с ним своим призовым куском, а может, делает вид, что хочет поделиться.
Но заканчивается все это хорошо, и все, наверное, счастливы.
А у некоторых не только по усам текло, но и по бороде.
Ну и в рот конечно попадало.
Уже очень поздно, надо мне в темноте отловить Чипса и отмыть его от торта.
А то ночью прилипнет.
И уложить спать.
Вот энергии куча!
Столько отпахать за день и без отдыха и до сих пор носиться со своей компанией по лагерю, это ж, сколько сил нужно!
10.08. ( День семнадцатый и последний) Стоянки Сосоновка и уезд
Пишу уже 10-го.
Вчера вечером перед сном, еле уложив Чипса, подарил четырем тренерам зеленоградцев, которые, уложив детей, продолжали праздновать, махонькую сувенирную бутылочку «Наркомовских сто грамм», которую тащил все эти недели на дне рюкзака.
Буря восторгов, короче, напросился гном на приглашение к столу, к водке и закуске.
Подарок ребята решили положить в свой музей, который в отличие от никиного был давно уже действующим.
Попросили написать дарительную надпись на бутылочке – что-то там нацарапал, типа все будет хорошо, и мы поженимся и дочку Васей назовем.
Ники куда-то исчез, как потом оказалось, хоббит сидел у нас за спинами внизу у печки тихо, как мышь и внимательно слушал, что говорили взрослые дяди и тети.
И на ус мотал.
Сидели потом долго за полночь, пили, ели, калякали о делах наших грешных.
Ребята рассказывали много о своих походах, о своем неподражаемом учителе, фанатике-туристе, с которым они еще в молодости исходили весь Крым, который научил их всему, что знал о горах, который еще в советское время поднял туризм в Днепропетровской области на небывалую высоту.
При нем были открыты десятки турклубов по всей Восточной Украине, днепропетровские команды и чемпионами Украины были, и вторые-третьи места по Союзу занимали.
Уникальный был мужик.
Хотя почему был?
Он и сейчас живет и ходит так же экстремально, как в молодости.
Они понарассказывали кучу анекдотов про него, как он перелетал на своем Жигуленке через реку без моста, так что пассажиры описывались от страха, как бродил по Крыму с двумя банками сгущенки по 3 дня, ночуя на деревьях и общественных туалетах, как отправился в гости к сыновьям в Москву на электричках и пешком и много-много других подобных смешных историй.
Сейчас с детьми у них проводилась программа «Катигорошок» - наука выживания в экстремальных условиях, что-то среднее между подготовкой скаутов и спецназа.
Детей учат выживать в любых условиях: в горах, лесу, степи, в дождь и жару.
Программа эта контролируется Министерством Обороны, МЧС, Министерством Здравоохранения, пожарными, милицией и еще кучей организаций.
Возраст детворы от 7 до 17-ти.
Классно, аж завидно.
Вчера, прежде чем пустить пацанов за стол ужинать, каждого заставили сдать норму – определенное количество подтягиваний на турнике.
Мои тоже завелись.
Чипс не без труда сдал местную норму для мелких – 3 подтягивания.
А потом...
А потом вышел Ники великолепный и всех сделал!
Ослепительно улыбаясь потрясенным девушкам и женщинам, застывшим за своими столами (причем многие, так и не донесли никогда ложку до рта), харьковдурский хоббит, напрягаясь мощными мышцами щиколоток и мизинцев, взгромоздился на турник, и представление началось под восторженные крики, вопли и обмороки присутствующих.
Через часа полтора, когда герой и восходитель изящно брякнулся с турника и, играя узловатыми мускулами головы, небрежной походочкой подошел к нам (скромно отказываясь от цветов и дорогих подарков), я робко спросил широко известного в узких кругах стоянки Сосновка спортсмена: «Никита Александрович, сколько же раз Вы сейчас подтянулись?».
«Маловато – небрежно бросил чемпион – 52 или 73, я не считал, но маловато.
Мозоли сошли, понимаешь старичок, все дело в мозолях!».
О-о-о...
О, эти маленькие тайны большого спорта!
О, эта могучая сила жилистых мозгов!
О, эти вечные и неразрешимые загадки мозолистых гениев и их нечеловеческих организмов! Короче, пролетарий на коня, слава труду, Клава в пруду, миру мир, зуб за зуб, земля крестьянам, чебурашки крокодилам!
***
Сегодня утром все ребята опять выполнили свои нормы, причем каждый день количество подтягиваний увеличивалось на одно.
Хоббиты тоже подтягивались.
Чипс опять, пыхтя и пукая, выполнил свою норму.
Ну а Ники!
О, нет!
Я не могу писать!
Он опять всех обаял со страшной силой...
Дрожит рука (или голова), горло пережимает от восторга и слезы уже готовы превратится в сопли, когда вспоминаю, как взлетали его мужественные мохнатые кости гораздо выше и турника, и деревьев, и облаков, и солнца!
Это было божественно...
Сейчас эта гора мускулов и серого вещества нудно подтягивается уже второй час на одной руке, в другой держа большой том вумной книги «Физкультура и семья», с таким же видом читая ее, делая пометки, перелистывая страницы носом или языком, или еще чем-то, я не знаю.
У великих все не так, как у простых людей.
Ну, да и ладно.
И хватит.
Надоело уже, тошнит уже многих - вверх-вниз, вверх-вниз, морские болезни у них начинаются, укачивает.
Некоторые уже блюют-с даже.
А другие, наоборот, уже и привыкли совсем, сушат на поручиковых ногах свои носки и прочее мокрое белье – ведь все равно висит, да еще и туда-сюда, туда-сюда, вверх-вниз, вверх-вниз.
Сохнет быстрее!
А солнце лупит вовсю и небо синее, абыдно да?
Но еще холодно.
Мы все сушимся, развесили по всей базе свои вещи, обувь (у кого она осталась), палатку, спальники, рюкзаки.
Все остальные тоже.
Прямо выставка-продажа.
Но скоро, скоро нам собираться, паковаться и вниз.
Девочки наши, наверное, уже едут в маршрутке в Орджо.
И нам туда же.
Позавтракали вчерашним рисом с тушенкой и соевым мясом.
Вкусно.
Чипсу мыть посуду и котлы, как доевшему последним.
Бедненький...
Гремит рядом трасса, зовет нас.
Слышно, когда гонят автобусными колонами детей в Артек и другие лагеря – гремят сигналы, из громкоговорителей и ментовских матюкальников несется неразборчивая, злобная речь и собачье рыканье.
Михалычем здесь все восхищаются все больше и больше, на него ходят смотреть из других домиков, а одна группа даже задержалась, чтобы побыть подольше с этим «необыкновенным ребенком».
А необыкновенный ребенок нос дерет уже выше некуда, не ходит, а плывет и поэтому часто спотыкается и периодически падает.
Правда его гениальное величество тут же выковыривает из грязюки и поднимает на ножки целая толпа поклонников и фанов.
Не дают упасть лицом в грязь.
Но это все ерунда по сравнению с популярностью Ники (он, кстати, все еще подтягивается, поев и попив чайку, и удовлетворив другие, так необходимые телу естественные потребности и все на турнике!) - на него уже из Алушты приезжают посмотреть и уже тете Вале звонили из Симфи и спрашивали: а правда ли это?
А она им в ответ: а ка-ак же! Тут такое... Приезжайте, сами увидите...
А те: да вы что! Все бросаем и едем!
Короче, мои хоббиты всех затмили и очаровали.
Правда, это звонили, кажется из какого-то психвендиспансера, но это не важно.
Ведь звонили же, интересовались, вот что главное!
Ники и Чипса уже зовут в Зеленогорск, Симфи, Париж и на Острова Зеленой Пятки, тренерши ахают от Чипса, девушки ухают от Ники (о, они, наконец, начали есть, а то со вчерашнего ужина сидят, шибко засмотревшись на красавца-поручика – так и похудеть недолго!). Короче, все друг друга любят изо всех сил и кругом лужи от розовых слюней, соплей и слез счастья.
Не хочется уезжать, жутко не хочется.
Ходил бы и ходил по этим горам – вечно молодой, вечно пьяный... этой странной страной, вечно веселый, добрый и хищный.
Небо, правда, опять затянуло, но так здесь все классно и честно.
Весь отряд катигорошков лопает рядом, у них завтрак, шумный и веселый.
Михалыч опять, в который раз умоляет грустного гнома «подневать» еще немного, «хоть часик» - у него тут куча друзей, которых он периодически, как и вчера, водит знакомиться со мной, я пожимаю маленькие жесткие ладошки маленьких конопатых мужчин, и мы немного общаемся по-взрослому.
И все пишу, пишу без остановки.
У Чипса и у пацанов тут идет особая напряженная жизнь – меняются патроны на водку, хлеб на табак, камешки на шарики, гильзы на куски графита и т. д.
Сейчас он моет котлы и посуду на реке.
Его новые друзья уже надевают обвязки – у них сегодня скалолазанье.
Мы все трое тихо им завидуем.
Уже полдень.
Надо нам собираться...
Пора.
Перед уходом сфотографировались вместе с зеленоградцами и тетей Валей возле нашего вагончика.
И на трассу, на троллейбус...
Вот и все.
Почти...
***
Пишу уже 12-го вечером на феодосийском вокзале.
Вокзал на набережной возле порта и парков с всякими аттракционами.
Рев и визг кранов в порту сочетается с ревом и визгом публики на аттракционах и буханьем музыки из многочисленных баров.
Сидим с Ники и рюкзаками, притихшие и грустные, ждем, когда подадут наш поезд на Харьковдур.
Грустный же Чипс остался с мамками и няньками еще на две недели отмываться в море.
За последние два дня было много интересного, но курортного.
Мы без приключений доехали до Симфи, оттуда до Феодосии и потом до Орджо.
Красиво там очень.
И бухта и скалы и море.
Наши девочки нас уже ждали, переживали.
Потом был праздник и шашлыки, и прекрасное вино, и креветки, и дыни с арбузами, и салаты из рапанов и ночное купание голышом в светящемся море, и танцы в баре под Макаревича, и новые знакомства, и кофе, и мартини, и коньяк, и блуждание вдвоем с Эллочкой под звездами по ночному Орджо.
Было потом и купание в шторм, на скалах и ловля крабов... и много чего было.
Хорошо было.
Все, подали поезд, надо грузиться.
***
Дописываю утром 13-го в поезде.
Через 15 минут родной город встретит нас.
Мы возвращаемся в цивилизацию, поезд грохочет на стыках и стрелках, мимо проносятся знакомые станции, и очень скоро я с головой окунусь в дела и заботы и марафон за куском хлеба.
И буду ждать.
Терпеливо ждать и готовиться к новому сезону, к горам, к новой подзарядке нормальной жизнью.
Как тот мелкий петербургский чиновник, который, сто лет назад, очень своеобразно проводил свой ежегодный махонький отпуск.
Не помню, где я прочитал или кто рассказал мне эту историю, но она прелюбопытнейшая.
Он покупал билет 2-го класса на поезд идущий до Тифлиса, доезжал туда, там пересаживался на дилижанс, идущий до какого-то горного аула, в ауле он нанимал, уже знакомого казака с лошадью и они отправлялись высоко в горы.
На перевал они попадали обычно к вечеру, казак ставил палатку и готовил еду, а наш Акакий Акакиевич поднимался еще немного на сам перевал, садился там, на расстеленную кошму и сидел один, смотрел на горы, на небо, на заход солнца, любуясь сменой этих сумасшедших красок, до тех пока все вокруг не превращалось в ночь.
Рано-рано утром казак его будил, чиновник вставал и шел опять на свое место, садился только теперь лицом в другую сторону и встречал рассвет и восход солнца, пока казак внизу, ворча на чокнутого барина, сворачивал лагерь и вьючил лошадь.
Встретив солнце, они спускались в аул, где чиновник успевал на дилижанс до Тифлиса.
В Тифлисе он, как раз успевал к поезду на Петербург и, прибыв в Питер, на следующий день он шел на работу в свое присутствие скрипеть пером или стучать на машинке, так как его отпуск и деньги уже кончились.
И он терпеливо начинал ждать, ждать следующего лета, следующего отпуска... в промозглых сереньких питерских буднях, вспоминая ту сказку, те краски, то небо, тот праздник души в кавказских горах...
Он был счастлив ожиданием.
Он жил этим.
Этого заката и этого восхода хватало ему на год.
Красиво, правда?
И даже немного завидно...
Я снова жду лета, надеясь, что мне удастся заработать на новое приключение.
А пока остается рассматривать фотографии и вспоминать, вспоминать, вспоминать....
***
Особенно почему-то запомнился мне последний вечер в Сосновке.
Наверно потому что последний.
Вокруг нас черная звездная ночь.
Шумят от порывов ветра деревья, ревет река, с двух сторон от моего стола гремят гитары, все что-то пьют и поют и опять пьют, куча народу, пришли еще группы, на полянах у лагеря горят костры, я сижу со свечкой в банке, дописывая все, что с нами было; сижу сытый, сухой и расслабленный, пишу и отмахиваюсь от пристающих мелких хоббитов, комаров и ночных бабочек.
Никита сидит недалеко с ребятами и девчонками из Зеленогорска, поют Шевчука, Чижа и просто туристские песни, рядом более взрослые туристы орут что-то розенбаумовское, с другой стороны Олег с мелкими у печки, старательно выводят о том, что «как здорово, что все мы сдесь сегодня собрались».
Представляете, каково сидеть посредине всего этого бедлама и еще что-то писать!
Но действительно очень здорово и то, что мы здесь собрались и все, что с нами было, и наш поход, в котором совместилось столько всего – и жара, и холод, и дождь, и жажда, и дружба, и любовь (кака така любовь? – спросит моя Эллочка…); и столько новых встреч и знакомств, и дорога, будь она неладна и трижды благословенна, и ночевки, и песни у костров, и потрясающие красоты этой удивительной страны, в которую нам повезло попасть, все эти горы и леса, эти фантастические звезды, которые сейчас сияют вовсю над нами, и падают, падают, падают...
И это хорошо, так как желаний много, они все добрые и надо успеть их все загадать.
И загадать, чтоб сбылись.
Все еще будет у нас – и тяжелый труд и скитания, и всякие приключения, и друзья, и горы, и реки, и эта прекрасная привычка идти дальше, не взирая ни на что.
«До после восхожденья, до будущей горы...» пели наши отцы, и мы также не прощаемся....
Мы еще вернемся!
«Любое знание - благо» сказал кто-то из древних и мудрых.
И я желаю (думаю, что Ники и Чипс ко мне присоединятся), чтобы все, кто нам встретился на нашем пути... с кем мы подружились или даже просто поздоровались на дороге (даже плохие и грубые), чтобы все они были здоровы, и рюкзаки и жизнь были им не в тягость, дорога интересна, спутники надежны и веселы, спички сухие и не текла палатка.
Мира и добра им.
И спасибо им за все... и хорошим и плохим, за опыт, за науку и познание этого мира.
Опять меня занесло в патетику и воскурение всяких фимиамов.
Но это же хорошо!
Так воскурим же!
И воскурил он… и получилась книга!
И сказал старый обвоскуренный гном: «Это хорошо!»
И стало так.
Аминь...
THE END.
г.Харьков-Дур, сентябрь – декабрь 2002 г.