Зависть - это одно из самых худших человеческих качеств. Раньше я думал, что самое противное это ложь и предательство, а теперь понимаю, что эти человеческие явления произрастают из зависти. Зависть, она выедает человека изнутри, оставляя лишь тонкую телесную оболочку - желтую, желчную, злобную, лишенную ума и радости...
1.
Падает пушистый, сказочный снег, сверкают праздничные огни витрин, украшенные еловыми ветками, а то и целыми хвойными красавицами, которые смотрятся куда красивее в лесу, в родной стихии, засыпанные таким чудесным ослепительно белым и свежим снегом. Обилие световых гирлянд, развешанных к месту и не к месту по всему городу, должно бы радовать и вселять надежду в измученных вечным экономическим кризисом людей. Да они и радуются хотя и не очень пьяны. Новый год - праздник все же. Я всегда поражался тому, как люди могут праздновать по всякому поводу, да и без повода. Может и вправду жизнь это праздник, а может праздники придуманы для того чтобы скрывать правду жизни...
Без четверти двенадцать... Во, уже начинают вываливать на улицу. Кричат, поют, веселятся, хотя это их веселье больше всего похоже на игру в веселье - большинство симулирует праздник, так как не знает, что это такое и хочет почувствовать... Очень многие не знают, что такое праздник, очень многие... И они завидуют тем кто знает, что такое настоящее ликование, радость, счастье. Зависть - это чувство присущее людям не умеющим радоваться, людям никогда не понимавших, что такое праздник - праздник души и тела.
Без четверти двенадцать... Сейчас начнут открывать бутылки с различным шипучим наполнением, слегка раскрашенным, подслащенным и разбавленным спиртом - многие так и никогда не попробуют настоящего шампанского, хотя будут считать, что любили пить его всю свою жизнь. Вика также говорила, что любит шампанское, но она никогда его не пила, а если и попробует, то разочаруется - многие подделки сладше и хмелят сильнее. Я им принес бутылку, настоящего - из провинции Шампань, но тот придурок из факультета журналистики выжрал его прямо из горла, думая что пьет какую-нибудь шипучую гадость с яркой наклейкой. Он всегда выпендривается перед Викой и я знаю, что ненавидит меня, а я просто не люблю его и может когда-нибудь набью ему морду. Жаль, что он меня боится и не нарывается на конфликт - знает что получит, но свою трусость прикрывает намеками на то, что за мной “кто-то стоит”. За мной фактически никого - в таких вопросах я всегда сам по себе...
Все пили много и напились, как ... мелочные, завистливые люди. Я знаю, что свиньи не пьют и оскорблять этих, по своей природе очень чистоплотных животных, не следует. Пьют до потери последних капель рассудка только люди и многие считают это праздником или счастьем, а может и смыслом своего существования.
Они уже все напились... Пить начали еще за долго до двенадцати. Сначала пили в общежитии физиков, пили такую гадость, что у меня сразу спазмами свело горло. И как это люди могут пить такое? Не знаю, кого благодарить: мать, отца или какого-нибудь другого предка, передавших мне ту пару генов, которые очень бурно реагируют на вредные для организма компоненты внешней среды. Я уже давно заметил, что стоит мне лишь попробовать какое-нибудь питье, еду с чем-то вредным или вдохнуть отравленный воздух, как тут же весь мой организм выявляет бурное негодование: спазматически сжимается горло, не пропуская ничего из этого во внутрь; желудок, почки включаются на полную мощность и я сразу ищу туалет или укромное место, где очищаю себя не очень эстетичным но зато естественным способом. Я уверен, что смог бы быть отличным дегустатором - по запаху и вкусу я могу определить не только качество продукта, но и его состав. Помню, как в самом начале нашего знакомства с Викой она предложила угостить ее “обалденной вещью” ликером “Amaretto”. Боже мой, какая это гадость - глицерин с искусственными красителями и ароматизаторами. Я не мог сделать ни глотка.
- Вика, прошу тебя не пей этой гадости - это отрава, - я искренне желал ей добра, - если хочешь выпить то у меня есть отличное смородиновое вино, мама сама делала...
И вот тогда впервые я услышал голос зависти, хотя мне показалось что презрения.
- Скажи, что тебе просто жалко, - сказала она презрительно скривив губы, - папаша мало денег дал...
Опять отец... Потом часто от Вики, да и не только от нее, я слышал эти вроде бы презрительные или сказанные со страхом замечания об отце. Они все считают, что я просто купаюсь в деньгах и при этом являюсь очень жадным, потому, что совсем их не трачу. Хотя не так давно Вика наверное поняла, что это совсем не так и ее презрение ко мне стало искренним, а может это и не презрение а всего лишь обида на то, что она слишком много потратила своего времени на меня...
Отец... Он бросил нас с мамой еще когда я был маленьким, а может и не бросал. Я лишь знаю, что ему дали пятнадцать лет строгого режима за убийство. Знаю, что во времена перестройки он вышел раньше срока, хотя статья не предусматривала амнистии. И вскоре он стал очень “крутым”. Нефть, металлы, супермаркет, казино - да мало чего у него сейчас есть. Но это у него, а не у нас мамой. У него давно другая семья, другая жизнь.
Мы с мамой всегда были одни. Мама все время работает детским участковым врачом, кто знает, что это такое, тот поймет ее жизнь. В этой жизни не было времени для решения личных вопросов и даже порой находилось мало времени для меня - чужие дети, чужие проблемы забирали ее всю без остатка. Она приходила домой поздно, уставшая не только физически, но и морально от того, что не всегда могла оказать нужную, квалифицированную помощь - экономический кризис (в этой богатой стране всегда был кризис) в первую очередь убивал медицину. Наверное, это и закономерно - должны были выжить сильнейшие. Но как законы эволюции объяснить отчаявшимся несостоятельным матерям, а их было большинство на ее участке - участке малосемеек и хрущевок, где проживали бывшие лимитчики, бывшие рабочие, бывших заводов, бывшей страны... Мой отец был из другого мира. В том мире были другие проблемы...
Я видел несколько раз своего отца. По окончанию срока заключения он что-то делал в Сибири, по-моему в Чите или Иркутске. Приехал в шикарном костюме, с громадным перстнем на пальце и сказал, что у него своя жизнь, но своего сына, меня значит, он не оставит. После окончания мною школы он приехал еще раз и подарил мне ключи от трехкомнатной, полностью меблированной квартиры в престижном районе. В ней я с матерью жил некоторое время, а старую, однокомнатную, мы сдавали внаем каким-то далеким родственникам, которые только пили и никогда за нее не платили и не только нам, но и за коммунальные услуги. Они также считали, что у нас некуда девать денег. А денег у нас действительно не было. Я поступил в университет на социологический факультет, за стипендию, если бы ее выплачивали, можно было один или два раза пообедать в кафе. Маминой зарплаты едва хватило на оплату той шикарной квартиры, а еще нужно было платить за нашу однокомнатную. За неуплату отключили телефон, грозили отключить электричество, газ и воду. Вначале мы решили продать кое что из обстановки, оставленной мне в подарок отцом, прекрасно понимая, что это всеравно не выход. Я без сожаления расстался с дорогой видеоаппаратурой и музыкальным центром, мама продала египетский спальный гарнитур. Этих денег должно было хватить на год, может чуть больше оплаты моего обучения в университете и скромного существования.
Но я осознавал, что нужно искать способы решения своих проблем самому. О том, чтобы обратиться за помощью к отцу не могло быть и речи. Я давно свыкся с мыслью, что у меня есть только мать и неожиданное появление еще одного из родителей я воспринимал как некий казус. Но родителей не выбирают, а мой отец был слишком известен в деловой и криминальной сфере не только города но, наверное, и государства, чтобы не замечать его наличия. Я этого вначале даже не понимал. Теперь мне становятся ясными очень многие события моей жизни, на которые повлияло то, что я сын своего отца.
При поступлении в университет я порою ловил на себе странные взгляды других абитуриентов и даже некоторых преподавателей, принимавших вступительные экзамены. Но все свои оценки я заработал сам - в этом не может быть сомнений. В школе я всегда учился если не на отлично, то близко к этому и в университет готовился поступать сам. Я всегда очень любил историю и любую историческую литературу не просто изучал - я ее проглатывал, впитывал главами и томами. Обладая отличной памятью, я мог часами цитировать Карамзина, Ключевского, Рождественского. Преподаватель, принимавший историю восторженно поставил мне “пять с плюсом” и долго, крепко жал мою руку, твердя: “Спасибо, спасибо, молодой человек...” Моя любовь к истории и ко всему историческому подпитывалась в музеях и на различных выставках так или иначе связанных с историей. Вы знаете, что почти во всех музеях надписи под экспонатами дублируются по английски - так я начал еще в детстве изучать иностранный язык. Затем, познакомившись с иностранными сверстниками, я получил уникальную возможность практиковаться в совершенствовании своих знаний. Таким образом, с иностранным языком при поступлении у меня не было ни каких проблем. И остальные вступительные экзамены я сдал на “отлично”. Это потом я узнал, что многие за поступление заплатили. И почти все считали, что заплатил и я, то есть мой отец.
- Видел бы ты свои “пятерки” если бы отец не отвалил несколько пачек “зеленых”, - и это говорила Вика, презрительно изогнув свои красивые губы.
Со временем я понял, что меня просто-напросто могли “срезать” то есть поставить оценки ниже чем я заработал (докажи потом, что это не так), но не сделали этого. Может уже кто-то знал о существовании моего отца и не захотел рисковать...
А ведь отец действительно не знал куда я поступил. Для меня загадка, почему однажды он решил позвонить нам домой и узнать, куда я собираюсь после окончания школы. Позвонил, правда, он тогда, когда я уже заканчивал первый курс и заканчивал его на отлично. Так как телефон был отключен, он прислал своего телохранителя или секретаря узнать почему телефон не отвечает. Узнал, наверное, потому, что телефон нам опять подключили, а за коммунальные платежи к тому времени я рассчитался сам и уже подумывал над тем, чтобы в обход разных очередей установить новый телефон. К тому времени я уже начал немного зарабатывать.
А ведь было время, когда я решил бросить учебу и начать где-нибудь работать. Жизнь очень резко поменяла свои ориентиры и очень многие критерии ее целесообразности начали заменять деньги - этот всеобщий, как считается, эквивалент человеческой ценности, хотя я лично с этим не согласен. Мать, конечно же, была против - она хотела чтобы я учился. И тогда мы решили продать свою однокомнатную квартиру или хотя бы решить вопрос с ее оплатой.
В жизни мужчины всегда наступает момент, когда он начинает принимать решения и действовать согласно им, иначе он никогда не станет мужчиной, разумеется, не в морфологическом смысле. Я принял решение разобраться с мамиными родственниками, нагло оккупировавшими квартиру, в которой я вырос, вместе со старенькой мебелью и домашней утварью в ней.
С некоторым смешанным чувством робости и радости встречи с чем-то далеким и таким близким ехал я в микрорайон, в котором прошло мое детство, юность. Я шел к своему дому, всматриваясь в знакомые очертания предметов, встречая знакомые лица прохожих имени которых я не знал... И вот, наконец-то, и наш бывший дом, он такой как прежде. При желании я мог бы описать каждый кирпич первого этажа, я даже знаю где сохранилась, нацарапанная гвоздем небольшая надпись “Наташа” и возле нее силуэт сердца, пронзенного стрелой. Наташа уже давно уехала с родителями куда-то за границу. Многое, что связанное с приятными детскими воспоминаниями куда-то исчезло и бывает очень жаль себя от мысли, что его уже больше не вернуть...
И вот почти родной подъезд, ступеньки...
Еще у двери квартиры я почувствовал противный запах мусорки или свалки нечистот. Дверь была изгажена надписями мелом, углем, обивка порезанная и подожженная в нескольких местах. И это та дверь к которой я всегда стремился, за которой мог спрятаться от детских обид школы, улицы, двора; это та дверь откуда всегда пахло мамиными блинчиками, жареной картошкой или ванильными пирожными... Начальная робость, с которой вначале я подходил к этой двери, постепенно преобразовывалась в озлобленную решительность.
Дверь открылась и вместе с усилившимися запахами помойки в ней показалась опухшее лицо, которое уже нельзя было назвать лицом, как и владельца этого лица - женщиной.
- Тебе чего? - дохнуло на меня гнилью больных зубов и смрадом перегара это подобие человеческого облика.
- Я владелец этой квартиры и мне нужен Кондрат Иванович (так звали того маминого далекого родственника, уговорившего ее допустить пожить некоторое время в нашей квартире его семью), - ответил я, сам с ужасом всматриваясь в приоткрытую дверь за которой я видел лишь разруху - разруху своего маленького детского мира, своей маленькой крепости.
- Кондрата нима, - как то агрессивно ответила эта не сильно пьяная или еще не опохмелившаяся, слегка шатающаяся полноватая женщина, завернутая в грязный халат, а может это когда-то был пеньюар.
Я оттолкнул ее в сторону и вошел в бывшую нашу квартиру. Ужас и одновременно негодование вызвало у меня увиденное. Практически вся, оставленная нами мебель, была изломана, потолки и стены измазаны всевозможными пятнами о происхождении которых даже противно было догадываться. Окна казались полупрозрачными от грязи и грязевых потоков, а одно из стекол окна на кухне было выбито и забито какой-то грязной тряпкой. Пол представлял собою мерзкое зрелище полное нечистот и грязи. На поломанном диване, на каком-то грязном тряпье, которое когда-то было постелью лежало немытое, дурно пахнущее, судя по лысине и всклокоченной бороде, мужское тело. Это, по всей видимости, был мамин родственник, которого я видел два раза в жизни, но очень давно и в другом состоянии.
- Буди его, - приказал я этой женщине, с трудом сдерживая тошнотворное чувство, вызванное запахами и видом этого бывшего человеческого жилья, к которому подмешивалась изрядная доза гнева.
- Ты че, да ты че, раскомандовалси тут, - почему-то угрожающе пыталась разговаривать со мной эта бывшая женщина, наверное для убедительности размахивая руками.
Мое негодование возрастало и я, подчиняясь уже не разуму, а не понятно чему, подошел к дивану и не сильно ногой пнул в пьяное тело. Тело замычало.
- Ты че это, ты че! - взвизгнуло смрадное чудище с распущенными не мытыми волосами в грязном халате, пытаясь оттащить меня от другого такого же развалившегося на остатках бывшего моего любимого дивана. - Я счас милицию позову.
Я знаю, что статью и природной силой я вышел в отца, далеко не слабого человека, но я не подозревал, что у меня есть что-то другое, что в свое время сделало его криминальным авторитетом. Правой рукой я легко приподнял лежащего, сильно встряхнув его, одновременно левой рукой я не очень сильно толкнул, нападавшую на меня его подругу или собутыльницу, отлетевшую от этого легкого толчка в маленькую прихожую и начавшую вопить что-то вроде бы того, что кто-то и кого-то убивает. Но я не слышал ее. Я лишь видел перед собой испуганные глаза того, кто минуту тому казался невменяемым. Мне уже несколько раз в жизни приходилось убеждаться в сильнодействующей силе страха, возвращающего разум даже тем у кого его никогда не было.
- Через три дня я прихожу сюда и тебя здесь нет. А квартира вычищена и вся мебель цела иначе ты пожалеешь, что родился на свет. И не забудь заплатить за год за все чем ты пользовался, - по-моему я сказал именно так, не помню точно.
Лишь помню, что швырнул перепуганного пьяницу на диван. Помню, как его сожительница вопила что-то о моем отце, называя его бандитом, а меня бандитским выкормышем или как-то еще очень не прилично. Кажется, я ответил ей подобающим образом, потому что она мгновенно затихла и быстро ретировалась за дверь на кухне...
С некоторым удивлением я отметил про себя, что, не смотря на шум, произведенный этим небольшим скандалом, никто не появился на лестничной клетке. А ведь все соседи хорошо знали меня и мою мать, детей и внуков которых она так часто лечила и не только детей. И я точно знаю, что почти все они стояли под дверьми и слушали, что твориться в соседней - в бывшей нашей квартире. Я слышал их осторожные шаги за дверью и сопение у смотровых отверстий. Но никто не вышел даже поздороваться... Даже тетя Ася, которую хлебом не корми лишь дай посудачить с кем- нибудь и о чем-нибудь. Сразу вспомнилось прохладное прощание соседей при нашем переезде, ведь мать ничего не скрывала. “Сейчас только бандиты хорошо живут”, - услышал я кем-то брошенную в спину тихую фразу - это также были слова зависти, это был след имени отца - меня часто отождествляли с ним. Хорошо это или плохо я не знаю, но понял лишь одно, что люди начали больше бояться - страх стал одним из важных мотивов их жизни. И вряд ли причиной их страхов был мой отец - он был лишь маленькой частью этой новой жизни. Но можно ли утверждать, что жизнь людей изменилась - люди то, делавшие эту жизнь, остались те же...
Как бы там ни было, но квартиру нашу освободили и даже немного вычистили. Страх и только страх заставил этих деградирующих людей не только отмыть и отскоблить то, что еще могло очистится, но и застеклить окно и даже была видна попытка отремонтировать безнадежно исковерканную мебель. Но плату за коммунальные услуги почти за год мне пришлось вносить самому. Зато я был уверен, что этих своих родственников я больше не увижу. Почему, когда мы с мамой еле сводили концы с концами у нас не было ни каких родственников, но они начали появляться не знамо откуда, как только фамилия отца начала упоминаться в различных бульварных изданиях, возбуждающих зависть в обывателя полупридуманными, почти анекдотическими историями из жизни новой экономической элиты. И как это они нас находили? Одну наглую даму, назвавшейся сводной сестрой отца, хотя я точно знаю, что такой у него не было, мне пришлось послать ... не к отцу, а немного в другую сторону. Мать была в ужасе, когда услышала от своего пай-сыночка такое.
- Мама, успокойся - это современный слэнг, большинство понимают только его, - попытался я объяснить ей некоторые обороты речи будущего социолога.
Квартира была освобождена, но вопрос с ее продажей завис в воздухе. Как только мы дали объявление в газету, как сразу начали приходить разные наглые типы, называющие условия покупки с явным проигрышем для нас. Не нужно было иметь специальное экономическое образование, а нужно было лишь сносно владеть четырьмя арифметическими действиями, чтобы понять, что наши потери могли составить от 30 до 50% ее рыночной стоимости. А однажды два крепких молодых парня пытались даже угрожать, диктуя свои требования и правила, и тогда мне пришлось в очередной раз проверить магию имени, то есть клички, своего отца, хотя я и давал себе слово во всем разбираться самому, но что поделать и я также был подвержен страху - жизнь и здоровье в человека одни и с этим приходиться считаться. Магия сработала - наглые типы перестали нас тревожить. Было несколько робких предложений, но мы с матерью решили остаться владельцами недвижимости и попытаться отремонтировать ее собственными силами, чтобы таким образом увеличить ее стоимость.
Этот вопрос решился сам собой, мало того его решение помогло мне найти возможность заработка. Совершенно случайно на столбе у троллейбусной остановки я сорвал, приклеенное на пластилин, небольшое объявление о желании некого “молодого, порядочного человека” снять квартиру “на выгодных для хозяев условиях”. Из телефонного автомата я позвонил по указанному номеру. Так я познакомился с Александром.
Александр оказался молодым, тридцати пяти лет, крепким молодым мужчиной, приехавшим в столицу из сельской провинции с целью “заработать себе на достойную жизнь”. Владея несколькими рабочими специальностями, поначалу он работал на строительстве частных домов и дач. Заработав некоторую сумму, решил попробовать себя в качестве предпринимателя, занимающегося мелкооптовой торговлей. Не имея своего жилья в этом городе, ему приходилось снимать квартиры, постоянно ища наиболее приемлемый вариант. Наверное, наша квартира его устраивала, поэтому он предложил довольно таки выгодные условия: плату за коммунальные услуги он вносит сам, а в счет арендной платы за год наперед он обязался произвести не только ремонт квартиры, но и всей мебели, при этом представил довольно таки подробную смету предполагаемых работ в ценах, как это принято говорить, ниже рыночных. Вскоре мне пришлось убедиться не только в порядочности, но и в умении Александра делать все, что нужно человеку, решившему добротно устроить свой быт. Могу лишь сказать, что он сделал невозможное - превратил нашу, казалось безнадежно разрушенное жилище, в образец квартирного дизайна. Более того, я и сам участвовал в этих, можно сказать, реставрационных работах, получая кроме удовольствия еще и плату...
Не знаю почему, наверное, догадываясь о наших материальных затруднениях, этот квартиросъемщик предложил мне работать у него. Позже выяснилось, что я очень долго был его первым и единственным наемным рабочим, сотрудником а может и просто товарищем по работе.
Поначалу Александр приобрел за мизерную цену полуразвалившийся микроавтобус Wolsvagon и две недели мы практически вдвоем приводили эту машину в рабочее состояние. Александр выявился дотошным и аккуратным человеком, поражая меня своими навыками и умением делать все, за что бы он не брался, качественно и профессионально. На мой вопрос, где он научился разбираться в двигателях, работать с металлом, он ответил: “Любой мужчина может делать все, если он чего-то делать не хочет, то говорит, что не умеет”. Может он и прав ибо я открыл в себе множество талантов и способностей. Главное я почувствовал вкус к физическому труду и что-то вроде уверенности в своих силах. Теперь я знал, что могу не только учиться, но и работать. Я, который любил поваляться в постели, посмотреть телевизор или почитать что-нибудь детективно-фантастическое, начал спать по три-четыре часа в сутки. Мне катастрофически начало не хватать времени, работа настолько меня увлекла, что я уже не мог представить праздного времяпровождения .
Закончив с ремонтом микроавтобуса Александр начал ездить по различным оптовым складам и снабжать небольшие частные магазины и лавки товаром. Периодически к он выезжал в близлежащие села, скупал в сельчан и привозил в город овощи и фрукты, продавая их прямо с машины внутри кварталов. Такая торговля была выгодна тем, что была реальная возможность избежать чести платить налоги государству и если быть мобильным и не гнаться за большими прибылями, придерживаясь более низких, чем базарные, цен, то можно было не платить рэкету, охватившего все сферы экономической жизни государства.
Александр работал, как одержимый, ища все более выгодное применение своей жизненной энергии, вовлекая меня в эту бешеную круговерть, в эту гонку, цель которой мы точно обозначить не могли. Может нашей целью было скрываемое желание заработать побольше денег? Врядли. Человек, который занимается определенным бизнесом, знает свой относительный предел обогащения, но в тоже время степень его самовыражения, осознания своей значимости во многом определяется возможностями заработать. Мы искали пути увеличения этих возможностей. Лично мне пришлось перейти на экстенсивные методы обучения: больше заниматься самостоятельно, здавая необходимые по программе зачеты и экзамены экстерном. И это не в ущерб качеству получаемого образования, скорее наоборот - ничего так не помогает изучать социологию, как активное участие в этой самой социальной жизни, как постоянное общение с мудрыми, делающими эту жизнь, людьми. Я воочию наблюдал работу и развитие законов и закономерностей людских отношений, постигал азы науки управления ими.
В постоянных заботах, в беспрерывном движении ход времени измеряется не периодическими фиксируемыми изменениями, а совершившимися событиями и фактами. Вскоре мы заметили, что наши возможности вышли за рамки “кустарного” полуподпольного бизнеса - возникла объективная необходимость реализации этих возможностей. И мы решили открыть небольшой магазин. Я говорю “мы” потому, что как-то не заметно для себя мы с Александром, не смотря в разницу в возрасте, жизненном опыте и материальных возможностях, стали чем-то вроде компаньонов, совместно решая проблемы дела, изначально организованного моим старшим товарищем, наставником и работодателем. Со стороны не знакомому человеку наши отношения могли бы показаться слишком меркантильными. Александр, привыкший все в жизни соизмерять с собственными силами возможностями, был очень щепетилен в вопросах взаимных расчетов. К примеру, он оплачивал мою работу при ремонте моей же квартиры, которую он у меня же арендовал, хотя я лично руководствовался лишь искренним желанием помочь. Если бы наше правительство и наши управленцы придерживались правила не единажды озвученного моим “патроном”: “Любой труд должен быть достойно оплачен иначе теряется смысл труда”. То я так думаю, что о экономическом кризисе в стране не могло быть и речи.
Магазин мы открыли в небольшом помещении, принадлежавшем какому-то НИИ, в нем раньше было некое подобие хранилища результатов деятельности института, представленное в виде отчетов, рефератов, докладов и даже диссертационных работ. Значительную часть материалов, сваленных на кучу, сотрудники института оставили в этом помещении, чем предоставили Александру возможность немного подзаработать на здаче макулатуры, а мне познакомиться с научной деятельностью, как оказалось, коллег социологов, но других времен - советских. Целый мешок толстых папок и книг я забрал себе в надежде когда-нибудь изучить подробнее.
Это помещение мы своими силами, как всегда по ночам, отремонтировали, сделали стеллажи, прилавки. Лично я рисовал вывеску и рекламные щиты-указатели, чтобы покупатель знал точно где находятся “самые качественные и самые дешевые продукты” - конечно же в первом магазине фирмы “Александр & К”. И действительно мы, с целью привлечения клиентуры, всегда держали цены ниже среднего уровня. Наш принцип оставался тот же - прибыль за счет максимального оборота и минимума различных организационных расходов. Поэтому, всевозможные работы мы выполняли сами. Нам пришлось нанять продавца, им стала моя соседка по бывшей квартире Ира. Муж Иры погиб в автокатастрофе и она жила вместе с десятилетней дочерью, работая на двух работах, чтобы как-то свести концы с концами. Она была не намного старше меня и я знал ее, как порядочную, старательную женщину. На должность бухгалтера Александр поначалу оформил меня. Это действительно очень ответственная должность в маленьких частных предприятиях типа нашего. Бухгалтер - это лицо, которое и обеспечивало прибыль фирме, лавируя между различными регулирующими финансовыми документами и стараясь по максимуму обмануть налоговые службы. Что же - это была специфика нашей новой экономики, взявшей на вооружение один единственный лозунг: “Хочешь жить - умей вертеться”.
Работы у нас стало больше. Буквально все дни были расписаны по минутам. Мы с Александром не только изучали рынок спроса, стараясь его удовлетворить, но и сами ставали за прилавок, так как наш магазин работал по двенадцать часов в сутки и без выходных, естественно, что Ирина сама не могла выдержать такую нагрузку. Всю получаемую прибыль мы снова запускали в оборот, оставляя некоторую часть на будущее развитие - была поставлена цель выкупить, арендуемое пока, помещение вместе с участком земли на котором оно стоит, уж очень удобным и перспективным оказалось это место. Заместитель директора НИИ по хозяйственной части оказался понятливым малым - он быстро сообразил , как нам приобрести на очень выгодных условиях незначительную часть институтской недвижимости, конечно же и с выгодой для себя. Кроме вознаграждения, которое при желании можно инкриминировать, как взятку, он еще получил возможность сотрудничать с нами, принося пользу фирме и заработок себе.
Евгений Петрович, так звали заместителя директора НИИ, оказался довольно таки пробивным и деловым человеком, которому были очень тесны узкие рамки хозяйственника полуразвалившегося института. Поэтому он искал случая для реализации своих возможностей и таким случаем для него стала наша небольшая фирма. Забегая наперед, скажу, что во многом благодаря ему небольшой магазин “Александр & К” разросся до торгового дома “Александр”, а Евгений Петрович стал его коммерческим директором. Но это стало немного погодя.
Для того, чтобы экономить время и работать эффективнее я приобрел себе автомобиль, сообразуясь с принципами максимальной экономии, - старенькие “Жигули” 2-й модели, который полностью отреставрировал и отремонтировал своими руками, заслужив искреннее восхищение и похвалу Александра. Человеку, дорожащему своим временем, в условиях города автомобиль необходим, как воздух. Я на себе прочувствовал старую истину, что автомобиль - это всего лишь средство передвижения. И не важно какой он марки, престижный или нет, главное для него быть исправным и двигаться, обеспечивая крейсерскую скорость по городу в пределах 60-70 километров. Я очень гордился своим автомобилем и в особенности тем, что приобрел его на свои, заработанные деньги. Почему-то многие, у кого есть немного заработанных или добытых иным путем денег пытаются купить модель попрестижнее, а значит подороже. Но нужно ли это? Может быть и нужно я не знаю. Вика с каким-то злорадством заметила:
- С таким папашей можно было бы купить что-нибудь по приличнее.
- Отец здесь ни при чем , - ответил я с определенным чувством огорчения, - на машину я заработал сам.
- Конечно же сам, - показным ехидным тоном говорила она, - только с таким папашей можно было бы и на “шестисотом” кататься.
- Я не катаюсь - я работаю.
- Все мы работаем. Мы все такие труженики за чужой счет...
Не знаю почему, но все эти замечания Вики отзывались какой-то болью в голове или может в душе, если она находиться там. Вика была первой красавицей нашего курса и практически все мужчины, кто хоть раз ее увидел, были в нее влюблены - я не исключение. Высокая, стройная жгучая брюнетка с фигурой топ модели и надменным лицом супер-красавицы, знающей себе цену. Ее то изумрудные, то темно-серые глаза смотрели на всех свысока, а коралловые губы, не нуждающиеся в губной помаде, как будто постоянно говорили: “Я лучше всех...” И она казалась мне пределом совершенства, и, что греха таить, я был от не ее без ума.
Возле Вики всегда было очень много поклонников и часто с горьким чувством ревности я наблюдал, как она садилась в шикарные автомобили в которых за рулем сидели не менее шикарные мужчины, соперничать с ними мне было просто трудно. Конечно, я не был уродом - некоторые девушки признавали во мне чуть ли не красавца, в добавок ко всему я был от природы крепок и мои занятия в детстве и юности несколькими видами спорта придали моей фигуре атлетический вид. Но Вике было нужно что-то больше и я, как будущий социолог, понимал что. Мое же естество возмущалось и не признавало трезвости ума.
Но вот однажды (я очень хорошо помню тот день), она как бы не взначай тихо спросила меня:
- Это правда, что твой отец ...? - она назвала кличку отца.
- Он был моим отцом очень давно. - ответил я, хотя, если быть честным, мне хотелось немного побравировать своим родством со знаменитым авторитетом и бизнесменом.
- А где ты живешь? - вроде бы неожиданно опять спросила она.
Я назвал адрес новой квартиры.
- Чудесно. Приглашай в гости, - полушутя сказала она.
Я как будто онемел от неожиданного предложения, не понимая шутит она или нет. Что я мог ответить кроме растерянного:
- Да-да, конечно, пожалуйста...
И она пришла...
Я чувствовал, что она придет... Нет я знал, что она придет. И я даже не хотел думать о том, что являюсь очередным кандидатом в “перспективные женихи”, разумеется благодаря своему родству. Но как часто голос страсти бывает сильнее голоса разума.
Я ждал ее, проигрывая множество сюжетов этой встречи, начиная со сказочных с красивым концом воссоединения двух любящих сердец, и заканчивая “героическими”, в которых я выступаю гордым и неприступным.
Зазвонил звонок у входной двери и в висках запульсировало: “Это она...” Сердце забилось в каком-то совершенно невообразимом ритме, все тело начало лихорадочно трястись. О, мне стоило громадных усилий, чтобы хоть немного совладать с собой. Матери не было, ее срочно вызвали к тяжело больному ребенку и я с трудом передвигая, ставшими не послушными ноги, пошел открывать дверь...
Я помню, как в двери появился свет, сияние, окружающее ее плавно входившую в прихожую. Мне действительно казалось, что она плыла в ореоле света, благоухания и чего-то другого. непонятного - божественного. Как из потустороннего пространства я расслышал ее насмешливый голос:
- Что смотришь, не видел что ли? Давай начинай ухаживать за дамой.
Не помню как я помог снять ей пальто (была уже поздняя осень), бросился снимать сапоги...
В отличие от меня Вика не чувствовала себя скованной. Она по хозяйски начала осматривать квартиру и обстановку в ней, не понятно одобрительно или, как обычно, презрительно кивая головой, повторяя:
- Не плохо...
Что “не плохо” я так и не понял, но знал, что не возможно не заметить некого диссонанса между шикарной обстановкой квартиры (мебель и аппаратура еще не продавалась) и бедной кухонной утварью, старой, поношенной одеждой на вешалке.
- Чем будешь угощать?
- Кофе, чай, - это все что я мог тогда предложить.
- А покрепче?
- Покрепче есть только немного спирта.
- Какого спирта?
- Медицинского. Мать врач...
- Как говаривал Карласон: “С вами научишься пить всякую гадость”. Тащи спирт. Будем пить кофе со спиртом.
Мы пили кофе со спиртом в моей комнате и смотрели телевизор, обмениваясь ничего незначащими репликами. Потом мы курили, потом целовались. А потом она спросила есть ли у меня полотенце. Я дал ей и она пошла в ванную. Через десять минут она пришла с ванной держа свою одежду в руках... Я остолбенел от неожиданности, хотя и ожидал определенного поворота событий. Это совершенное, такое желанное тело было доступно и ... так просто... Я сидел одетый и не знал, что мне делать. Совершалось то, чего я так хотел, но происходило не так, как я себе это представлял...
Мне кажется, что я начал понимать почему Вика не могла решить проблему своего удачного замужества - она была холодна... Она была холодна не телом, тело было полно страсти - она была холодна отношением, душой и у нее были холодные руки. Холодные руки это признак отсутствия чувств. Она не понимала, что мужчине не всегда важно овладеть женским телом, чаще всего ему хочется быть любимым - любимым ребенком, который играется в сильного героя ее романа. Мужчины, в большинстве своем, слабые и ранимые существа и весь их мужской гонор, экий обезьяний гиперсексуализм - это лишь защита своей детской так никогда и не окрепшей души...
...Мы лежали и курили, молча переживая свое разочарование. Игру в молчанку она нарушила первой...
- Скажи, почему вы жлобитесь и так нище живете? - спросила она, затушив сигарету в чашке от кофе.
- Мы не жлобимся - у нас действительно нет денег. Уже нечем платить за коммунальные услуги. Телефон отключен, грозятся отключить свет, газ и воду.
- А что отец? Почему он не платит.
- Эту квартиру и все что в ней купил он мне в подарок по окончанию школы и после этого я его не видел... И до этого лет пятнадцать тоже. Я даже не знаю есть ли у меня отец и нужен ли он мне... У него уже давно своя жизнь, впрочем - у меня также...
- Но от подарка ты не отказался, - сказала она, но без своего издевательского тона, а затем тихо добавила. - мне никто и никогда не дарил квартир...
- Мне кажется, что я готов тебе подарить значительно больше, - я даже хотел сказать, что готов подарить ей эту квартиру, но сдержался ибо это все же было бы бахвальством - на такие подарки я еще не был способен и это я понимал.
- Больше... - Она презрительно хмыкнула. - Больше - это значит вашу вечную любовь. Нет уж - это так много, мне бы хотя бы однокомнатную квартирку и небольшую пенсию для нормального существования...
Она закурила опять. Я оделся и пошел на кухню, мне захотелось кофе, желательно со спиртом, но спирта уже не было. В груди давила не приятная боль, в горле немного першило толи от кофе толи от сигарет, а может это так на душе скребут кошки...
На кухне сидела мать и перебирала какие-то свои бумаги.
- Здравствуй, мам. Я не слышал, как ты вошла.
- У тебя гости. Я не хотела мешать. - ее добрые, уставшие глаза светились какой-то не поддельной радостью.
- Мы учимся вместе, - я как бы отвечал на не поставленный вопрос.
- Хорошо, хорошо, сынок. Ты хочешь угостить ее кофе?
- Да, мам.
- Может я что-нибудь приготовлю быстро.
- Спасибо. Не нужно ничего.
Вдруг я услышал шум открывающейся входной двери. Она уходила... Уходила не по- прощавшись. Я посмотрел на часы было половину второго ночи.
- Она ушла? - тихо спросила, а может и отметила мама.
- Да ушла...
И я ощутил удивительное облегчение, как будто бы кто-то за меня сделал большую и неприятную работу.
- Спокойной ночи, мама, - сказал я матери, не узнавая своего голоса, который звучал как глухое эхо.
- Спокойной ночи, сынок...
С Викой мы не виделись несколько дней, она не приходила на занятия. А когда пришла то вела себя как будто ничего не случилось. Наверное, действительно ничего особенного не случилось: немного кофе, сигаретного дыма, немного любви и чуть-чуть невостребованного желания понимания - с кем не бывало...
При переходе из одной аудитории в другую она, как бы случайно подошла ко мне, на мгновение оторвавшись от, постоянно преследовавших ее, поклонников и коснувшись, оказавшейся неожиданно для меня очень горячей, рукой тихо сказала:
- Прости. Ты очень мил. Это я мерзавка.
Я знал - так говорят женщины, которые хотят бросить. Женщины бросают тогда, когда понимают, что мужчина их не достоин, бывает ли наоборот - не знаю.
- Вика, я люблю тебя, - совершенно не контролируемое сознанием, вырвалось мое признание.
- Я знаю... Забудь, - и это все, что она тогда сказала, быстро отходя в сторону к своим воздыхателям, рассыпавшимися перед ею в комплиментах и своем, соперничающим друг перед другом острословии. Особенно старался тот придурок из факультета журналистики . И что он делает на нашем факультете...Нет, я точно когда-нибудь ему набью морду.
Но забыть ее казалось не возможно. Что я не делал, все мои мысли были связаны только с ней. И, чтобы хоть как-нибудь отвлечь себя от противоречивых чувств, я занялся решением квартирного вопроса. Потом познакомился с Александром, потом началась моя работа, загрузившая полностью мой световой, и не только, день...
И вот опять это язвительное замечание о моей машине и моем отце, и опять жгучая боль и неуправляемое терзание мыслей. А мне начало казаться, что я начал ее забывать. Опять, не понимая почему я протянул ей свою визитную карточку, где было указано, что я “начальник отдела маркетинга” (название должности для солидности придумал Александр) фирмы “Александр & К” и указан телефон.
- Отец здесь ни при чем, - как бы оправдываясь, говорил я вкладывая в ее холодную ладошку плотный кусочек картона.
Действительно отец не знал чем я занимаюсь и за помощью к нему я никогда не обращался. Даже, когда на нас “наехал” рэкет, Александр запретил мне апеллировать к структурам отца, он сказал, что разберется со всеми сам. Я знаю, что мы платим рэкету, как и все, может чуть меньше, но это лишь благодаря стараниям Александра. По мере разрастания фирмы бандитские группировки нас перестали тревожить - они стали с нами сотрудничать, что оказалось выгоднее для всех. Больше всего нас донимал государственный, чиновничий бандитизм с которым нужно было находить другие формы борьбы или сосуществования.
...Но я ждал ее звонка. Я знал, что она позвонит...
Экзамены в университете за курс я здал экстерном - слишком много дел было на фирме и я считал не позволительной роскошью уделять столь много внимания учебе сколько этого требуют учебные планы. Хотя мне кажется, что я хотел спастись неким подобием бегства от встреч с ней, прекрасно понимая, что сбежать от себя не возможно. Часто в суете забот я ловил себя на том, что мысленно обращался к ней, как бы разговаривая, советуясь, обсуждая те или иные явления и события. Почти всю свою деятельность я соизмерял с мысленным образом Вики - она стала частью моей жизни, ее наполнением, целью. Наверное это и было сумасшествие любви...
...Я знаю - она звонила несколько раз, но я в это время я отсутствовал в магазине, который мы наконец-то выкупили и начали расстраивать...
Ежедневно вечером наш “троистый союз” (к нам с Александром присоединился Евгений Петрович) собирался для подведения итогов дня и корректировки плана дальнейших своих действий. В этот вечер мы спорили очень долго, решался вопрос стратегии развития нашей маленькой фирмы. Евгений Петрович предлагал взять кредит и построить на существующих площадях современный мини-маркет, что позволит оперировать более значительными сумами денег. И если я еще взвешивал все варианты, то Александр категорически был против влезания в долговую яму в условиях столь нестабильного рынка. Да и кредит могли дать только под залог, а залога то у нас и не было. Долго взвешивались все аргументы и контраргументы той или иной позиции и вот мы пришли к выводу, что нужно стараться развиваться своими силами, и лишь в случае определенной стабильности брать незначительные кредиты с целью обеспечения качественных прорывов в сфере нашего бизнеса. Я отвечал за бухгалтерию, как легальную так и нелегальную, поэтому и производил предварительные расчеты тех или иных альтернативных вариантов. В настоящий момент времени ситуация складывалась так, что мы могли очень резко увеличить товарооборот, что могло принести сравнительно большие дивиденды, но для этого нужно было вложить несколько десятков тысяч долларов - это были большие деньги и у нас их не было. Вот тогда я и предложил свою схему поэтапного кредитования: поначалу берется кратковременный значительный кредит под залоговую стоимость моей большой квартиры, затем возвращаем его часть, которую мы должны заработать, а другую часть берем под залог нашей общей с мамой квартиры - так мы могли выиграть по процентам и уменьшить риск остаться без залога - жилья.
Мои компаньоны поначалу считали совершенно не приемлемый такой план финансирования нашего, ставшим общим, предприятия, полагая, что рисковать должны все поровну и риск должен быть оправдан. Мне пришлось несколько часов доказывать им, что при нынешнем состоянии дел вероятность потери залога довольно таки низкая. Наконец было принято решение о тщательной, насколько это возможно, проработке этого варианта окончательно начав работать по нему через день.
Уставшие от усиленной работы мысли мы за полночь покидали небольшую комнату, служившую одновременно офисом, бухгалтерией и нашим общим кабинетом. Александр уже собирался включать сигнализацию и закрывать двери, как вдруг неожиданно раздался звонок телефона...
- Это она, - почему-то подумал я и мое сердце учащенно забилось.
Александр нехотя снял трубку, а затем с хитрой, немного пошловатоватой улыбкой передал ее мне и почему то смотря на Евгения Петровича сказал:
- И кому это еще после двенадцати могут звонить молодые и красивые женщины, ведь не нам старым и больным. Да, Петрович?
Мною кратковременно овладело состояние схожее с паникой. С жутким волнением, смешанным со страхом я взял трубку, стараясь хотя бы внешне выглядеть равнодушным. Не знаю удалось ли мне это, но первую фразу я кажется сказал развязано-пренебрежительным тоном:
- Ало. И кому это я понадобился в такую пору?
- Мне, - ответила ее голосом телефонная трубка, - это я хочу тебя видеть...
Мое наигранное равнодушие испарилось, как капля воды, упавшая на раскаленный металл, роль раскаленного металла в этом случае играло что-то внутри, в области груди, сердца и солнечного сплетения - все мое естество охватила горячая дрожь.
- Ты где?
- Возле твоего дома, на скамейке у детской площадки.
- Через минут пятнадцать я буду.
- Я жду... - ее голос был приглушенно-взволнованный и после некоторой паузы она тихо добавила, - милый...
Быстро попрощавшись с компаньонами и пропуская мимо ушей их шутливые замечания, я вскочил в машину и с, пренебрежением некоторых водительских правил, на максимально возможной скорости поехал домой.
...Первое что я увидел в подсвеченной, рассеянным освещением окон дома и уличных фонарей, темени ночи три силуэта на детской площадке - ее силуэт я узнал сразу. А еще я услышал ее молящий и одновременно испуганный голос и еще какие-то голоса грубости и возжелания возле нее. Вдруг она закричала:
- Помоги!
Она просила о помощи, моей помощи. Расстояние между нами было метров тридцать. Может мне это показалось, но я перекрыл этот путь одним прыжком. Зрение сразу зафиксировало двух высоких парней, один из которых, обнимая ее, пытался, по всей видимости насильно целовать ее в губы. Другой, старался помочь своему товарищу, удерживая голову Вики...
Мой первый удар был очень сильным и тому, кто лез целоваться, наверное, очень не повезло. Уже потом я почувствовал сильную боль выбитого пальца, а тот, я так думаю, долгое время ничего не чувствовал - он свалился, как подкошенный. Второй испуганно замахал руками и что-то пролепетал, что я так и не понял потому, что бил его по лицу другой рукой, а ногами в пах, в грудь, а затем коленкой по подбородку падающего тела...
Она бросилась ко мне дрожа всем телом, по ее прекрасному лицу текли слезы.
- Я позвонила... А они... А они, лезли, приставали... Я так боялась...
Она плакала, ее руки судорожно мяли мою рубашку... А мне, не взирая на произошедшее, было очень хорошо - я как будто выиграл главный приз на крупном соревновании. Послышались звуки милицейской сирены, скорее всего, какой-то обыватель, страдающий бессонницей или паранойей, а может это был простой и бдительный гражданин, вызвал милицейский наряд. Мне же хотелось быть только с ней и совсем не было никакого желания встречаться с милицией, поэтому я быстро увел Вику в свой подъезд.
Мать не спала, она никогда не засыпала до тех пор пока я не приеду.
- Что это с вами? - взволновано спросила она.
- Ничего, мама, так небольшое происшествие. К Вике приставали, мне пришлось заступиться, - и тут я почувствовал боль в выбитом суставе большого пальца руки - вот что значит потеря практики.
Наверное я очень артистично, сам того не желая, изобразил гримасу боли за что был вознагражден одновременным ухаживанием двух женщин. И нечего греха таить - касания Вики были для меня во много раз приятнее и желаннее материнских. Хотя это мать довольно таки профессионально вправила сустав, наложила компресс и удерживающую повязку. Исполнив свой врачебный долг, мама ушла к себе пожелав нам спокойной ночи, даже не спросив будет ли Вика ночевать у нас или я поеду ее провожать. Мне было приятно осознавать, что меня воспринимают, как самостоятельного мужчину, вправе самому решать многие вопросы, в особенности те, что касаются моих личных отношений.
Мы сидели на кухне и пили кофе, но уже без спирта. Вика держала мою перевязанную руку и сквозь ткань перевязи чувствовалось, что ее рука пылает огнем. Она говорила, а я молчал.
- ...Меня все бросили... Я знала, что никому больше не нужна... Все мужчины желали только одного - переспать со мной и все... Я стала превращаться в бездушную куклу... Я вдруг поняла, что ты мне нужен, что мне нужен мужчина не только для семяизвержения - а тот которому я нужна вся и полностью, даже со своей мелкой душонкой. Тогда ночью я поняла, что дорога тебе как человек, а не как тело. Ты не жаждал минуты - ты хотел владеть мною долго... Я знаю, что я стерва порядочная - я всегда искала кого-то побогаче, но все богатенькие или тупые бандиты или уже женатые и никто не хотел расставаться с семьей ради обычной..., - она сделала паузу, плотно сжала губы, немного даже прикусив правый край нижней губы а затем жестко вымолвила, - ... обычной ****и... И те сразу начали приставать... Я знаю, что у меня вид похотливой сучки...
- Ну, что ты, Вик, прекрати...
Я был немного растерян от такого излияния чувств, вспоминая, что и сам бывало думал о ней также, понимая, что это все не так. Каждая нормальная женщина должна думать о том чтобы стать принцессой или по крайней мере наложницей короля. Хуже всего в этом плане красивым женщинам - очень мало королей и принцев, да и те которые есть не всегда могут оценить дар красоты. Красивые женщины чаще всего одиноки или стараясь уйти от одиночества становятся проститутками, усугубляя свою изоляцию, уничтожая свою красоту. Красота эгоистична и может принадлежать только себе.
- Не жалей меня, слышишь не жалей меня никогда, - голос ее задрожал звуками зарождающегося гнева, в которых я улавливал дрожь сдерживаемого плача.
- Я не жалею. Но кто мне может запретить иметь свое собственное мнение? А я думаю, что ты не права. Ты просто всегда искала любви... своей любви. Но трудно любить и быть не любимой. Ты личность, а личность не устраивают половинчатые отношения - им нужно все или ничего.
- Но ты же меня любишь?
- Может быть, не знаю. Я часто ловлю себя на мысли, что страсть к тебе отнимает разум. Ты чем дальше тем желаннее, чем доступнее тем больше кажешься чужой и далекой. Мысли о тебе возбуждают не только жажду владения тобой - они как легкий порыв ветра, несущий вдохновение, они по новому окрашивают смысл существования. Когда я вижу тебя с очередным твоим ... спонсором, то готов в порыве ревности совершить любую глупость. И вот ты рядом и мне хорошо, мне кажется, что лучше не может быть вообще... Не знаю, не знаю - может это и любовь, а может обычный онтогенез сексуального очередного любвеобильного самца в период завершения гормонального созревания...
- Мне трудно разделить любовь и секс...
- Тогда ты должно слишком часто влюблялась?
- И ты о том же... Мало кто из мужчин знает, что никто не может удовлетворить неудовлетворенную женщину пока она этого не пожелает сама. Я искала свою любовь через удовлетворение в сексе. Все это было не то - какая-то голая техника... Мне с тобой впервые было хорошо... Я почувствовала умиротворение и спокойствие и мне впервые было... стыдно... Мне было стыдно своей наготы и изъянов на теле, мне было стыдно смотреть тебе в глаза. Но мне было хорошо от того, что ты стремился ко мне, а не к моей оболочке... С тобой я начала чувствовать себя женщиной, а не самкой, хотя все время считала, что нет никакой разницы между гениталиями и душой... Спасибо тебе...
Она встала и направилась к выходу. Я посмотрел на часы, было без четверти три.
- Вика, останься, уже очень поздно. Завтра, то есть уже сегодня, утром я отвезу тебя.
- Нет, я не хочу...
- Ты не поняла. Мне ничего не нужно. Ты ляжешь в моей комнате, а я в гостиной. Мне кажется это разумней, чем ехать через весь город, теряя драгоценные капли ночной тишины.
- А... А можно? - Она впервые посмотрела на меня глазами провинившегося ребенка.
- Да какие проблемы. Я взрослый человек, мать никогда не вмешивается в мою личную жизнь.
- Я не о том... - Она вдруг немного покраснела. - Я хочу чтобы ты был рядом. Я хочу спать рядом с тобой...
...Она, одетая в мою длинную футболку, уснула на моей груди, обняв меня своими горячими руками. Действительно мы спали вместе и ... не занимались, как говорят, любовью. Любовью нельзя заниматься - любовью живут...
Не сговариваясь мы проснулись одновременно в шесть часов утра. Странно я ощущал себя бодрым и полным сил, правда немного ныла рука. Она, счастливо улыбаясь, нежно мурлыкая, поцеловала меня, игриво спросив:
- Угадай, что я хочу?
- Врядли секса, - в тон ответил я, в глубине души надеясь на обратное - невозможно лежать рядом с любимой женщиной и не желать ее...
- Лгунишка, - она потрепала мои волосы, - почему лжешь своей Вике?...
Она нежно касалась губами моего лица, шеи, а ее горячие пальцы рук ласкали мое взбодрившееся тело...
- Я хочу пи-пи... - Тихо сказала она, осторожно вставая с кровати. - Я сейчас...
Через минуту она влетела обратно в мою комнату.
- Ой, там твоя мама на кухне.
- Ну и что.
- Я стесняюсь... Это, наверное, нормально...
- Мы обычные нормальные сумасшедшие, - говорил я, обнимая ее трепетное тело, целуя ее жадные губы, бессмысленно повторяя, - пойдем, пойдем уже... Тебе на учебу, мне на работу...
- Тебе на работу, мне на учебу, - тихо повторяла она за мной...
Мы оделись, вышли в коридор из кухни доносился запах чего-то вкусного и кофе. Мама она встала гораздо раньше нас и спекла мои любимые хрустящие рогалики. Но как было мало времени для наслаждения покоем, рогаликами, кофе и любимой женщиной... Нужно было спешить - было такое впечатление, что с этого утра начинается новая жизнь. Казалось, так оно и было: что-то изменилось в моей личной жизни, что-то должно было поменяться на работе...
- Можешь мне позвонить, - сказал я ей на прощание, - я опять восстановил телефон.
2.
Эйфория - это прекрасно, но долго пребывать в этом состоянии опасно, можно потерять ориентировку в реальном пространстве событий.
Мы взяли кредит в солидном коммерческом банке под залоговую стоимость моей квартиры и начали быстро реализовать наш план развития бизнеса. Я настолько был уверен в успехе, что даже не сообщил матери обо всем этом. Но неприятность нагрянула неожиданно оттуда откуда ее почти никто из нас не ожидал - на второй день в магазин пришли работники налоговой службы и началась глобальная проверка всей нашей деятельности. При этом заморозили наш счет, изъяли все бухгалтерские документы. Было видно, что эта инспекция происходит непросто так - а именно в самый не подходящий момент для фирмы. Не имея возможности оплатить договорные обязательства, мы мгновенно потеряли выгодных партнеров и клиентов, терялся смысл взятия кредита, я начал понимать, что мой план рушиться, как карточный домик в ураган...
Вечером мы собрались на моей старой квартире у Александра. Александр выглядел подавленным, его лицо сильно старили, появившиеся глубокие морщины. Он тщательно закрыл двери, внимательно посмотрел в окно и плотно задвинул шторы. Окинув взглядом всю комнату и посмотрев на меня, он тихо сказал:
- Ребята, это наезд. Схема работы проста: банк выдает кредит и сообщает в налоговые службы кому именно кредит выдан, и банк и налоговая имеют тесный контакт с бандитами, да они и сами все бандиты; те устраивают разоряющую проверку, могут и в прокуратуру передать, вы же знаете - безгрешных не бывает. Короче, они требуют 30% от общей суммы. Наши потери таковы, что это действительно разорение. Боюсь, что может пропасть и квартира...
Александр тогда не сказал главного - всю эту “операцию” разрабатывали структуры подвластные моему отцу. Вряд ли отец знал, что я работаю на этой фирме и что под залог кредита, контролируемого им банка, дан его же подарок - это была обычная бандитская “операция”. Мы знали. что так бывает, но почему-то не думали, что так будет именно с нами.
Наступило время беззвучной паузы. Все затаили дыхание в ожидании решения и я понимал, что это решение должен принять я, как лицо наиболее пострадавшее или пострадавшее в единственном числе. Что же - я взял инициативу в свои руки.
- Пока ничего страшного. Отдадим эти 30% , отдадим квартиру в долг и начнем работать с тем что есть. - Озвучил я свое решение. - Александр, ты начинал когда-то со значительно меньшими капиталами.
- Но ты же теряешь, - горячо возразил он.
- Ну почему я теряю. Мы сейчас составим договор соучредителей по которому фирма обязуется купить мне равнозначную квартиру и это будет справедливо.
- А если не купит?
- Купит, Саша, купит и не только мне, но и тебе и Евгению Петровичу иначе на кой хрен заниматься всем этим дерьмом.
Я понял, что у они поверили - человеку всегда, когда он тонет, хочется верить в спасительную соломинку, а я бросил солидное бревно, может быть оно и гнилое внутри, но внешне смотрится солидно. Не знаю что именно мне подсказывало и утверждало веру в благополучный исход этого дела. Почему-то в этот момент времени я меньше всего думал о потере квартиры, меня больше волновало то, как все это воспримет мать.
Но больше всего я думал о Вике. Мысли о ней наполняли меня оптимизмом, силой и жаждой деятельности. В голове зарождались, меняя друг друга различные планы, ясно вырисовывались перспективы того или иного направления работы. Я вдруг почувствовал, что сейчас многое, зависит только от меня и поэтому неожиданно смело я начал давать распоряжения своим товарищам, хотя раньше выступал в роли послушного ученика, имеющего лишь право совещательного голоса:
- Завтра с утра я займусь вопросами квартиры и залога. Александр утряси все дела с налоговой и этими тридцатью процентами. А Вы, Евгений Петрович, в срочном порядке форсируйте работу с тем колхозом, которому нужны деньги на погашения долгов. Наших денег хватит, чтобы оплатить их долг, а за это мы арендуем их производственные площади: восстановим сепаратор, коптильную и мельницу. Сместим акцент на переработку сельхозпродукции и реализации через наш магазин. Нужно стремиться к крупной оптовой торговле и по максимуму захватить рынок переработки и хранения продуктов. Что бы там ни было - люди будут есть хотеть всегда. Мне кажется - это выгодное направление. Прикинем, что у нас получается...
И я сделал предварительные расчеты. Получалось действительно неплохо. Правда такой план выхода из сложившейся ситуации требовал вложения всех оставшихся денег, а главное - значительных наших усилий, мы должны были действовать синхронно, единой командой. И мы это прекрасно понимали.
Чтобы не произошло никаких не предвиденных ситуаций, пришлось тщательно продумать все основные организационные моменты. Разошлись мы очень поздно...
Я приехал домой уже после двух часов ночи, мать не спала.
- Мам, почему ты не спишь.
- Я не могу уснуть, сейчас такое твориться... Ты хотя бы позвонил.
- Мы были на нашей старой квартире там нет телефона, но наверное скоро будет...
И я ей рассказал все, что произошло за эти несколько дней. Мать отреагировала на удивление спокойно лишь заметив, что банк, выдавший кредит контролируется финансово-бандитской группировкой отца.
- Ну и что, пускай контролируется, - ответил я, понимая, на что она намекала, - жаль, что не мною. Будем живы и мы будем управлять если не банком то чем-нибудь иным, может быть курятником в какой-нибудь глухой деревне. А пока нужно ложиться спать - нас завтра ждут великие дела.
- Ах, да, - вспомнила мать. - Звонила Вика, волновалась. Ты хотя бы ей позвонил.
- Хорошо, мама, позвоню, но не сегодня, тем паче, что у нее нет телефона. А пока спать, спать и еще раз спать - по-моему, так говорил великий Ленин...
Через несколько минут я провалился в бездонный сон и лишь надоедливое визжание будильника утром напомнило написанный другом детства Вовкой на стенке шкафа, афоризм: “Успеешь выспаться в сырой могиле лежа”. Смысл этой фразы я начал постигать в последующие дни...
Началось какое-то невообразимое сумасшествие - мы успевали сделать немыслимый ранее объем работы. Я решил вопрос с квартирой. Продав вместе с матерью лишнюю мебель из новой квартиры, переехали в старую. Александр перешел жить к Ирине, как оказалось они уже давно живут вместе, но не очень стремились афишировать свои отношения. Затем я с Александром занялись ремонтом оборудования, которое арендовали в счет долга в одном из близлежащих к городу колхозов, не выдержавший новых экономических условий и обанкротившийся. Евгений Петрович переоборудовал магазин и склад под новые виды товаров и услуг, оформил ряд договоров на поставки нашей или заготовленной нами продукции в другие магазины. Мы все забыли, что такое нормальная еда, отдых...
Этот процесс настолько увлек меня, что как-то незаметно, в первую очередь для меня, отношения с Викой отошли на второй план. Мы перезванивались, в основном звонила она и с каждым днем все реже и реже. Мы старались периодически встречаться, но дела в колхозе отвлекли меня почти на месяц и Вика пропала - красивые женщины не могут долго ждать - красота не вечна...
Вскоре пошла первая продукция нашего предприятия и появилась первая прибыль. Результаты превосходили ожидания. Ведь по ходу реализации нашего проекта выявлялись новые направления и темы, расширяющие возможности развития капитала. Мы все превратились в ходячие калькуляторы все время высчитывающие расходы, доходы, варианты увеличения разницы между ними и делавшие все для того чтобы доказать справедливость этих расчетов.
По своему это было прекрасное время. Ощущение своей силы, значимости, чувство удачливого охотника, поймавшего наконец свою синею птицу. Я спал по четыре-пять часов в сутки и мне казалось, что это много. Но спать спокойно я не мог: мне снились потоки сливок, вытекающие из отремонтированного сепаратора; копченные окорока и колбасы на выходе из нашей коптильни; ящики с фруктами, овощами, которые мы скупали по деревнях; громадные карпы, которых мы вылавливали в арендованном пруду. А еще цифры... Стоило закрыть глаза как сразу, где-то в подсознании, начинали бежать колонки цифр, которые затем превратились в круглые головки сыра, бочки с растительным маслом, мешки с крупами, сахаром, цистерны с горючим - всем тем, что стояло за этими цифрами, всем тем, что производили организованные нами цеха, что мы перепродавали, обменивали...
Я почти не следил за собой: сильно похудел, редко брился, даже забывал порой расчесаться не то чтобы постричься. Может быть я сошел бы с ума... Может быть...
Но однажды, как всегда очень поздно, я возвращался домой. Еле передвигая уставшие ноги, я поднимался на свой пятый этаж, мечтая лишь о душе и подушке которой мог бы доверить до утра самое ценное на сей момент времени - отдых и сон. Поднявшись на свой этаж я вдруг почувствовал, что мною начинает овладевать тревога, а может даже страх. Противное сопение тети Аси, лишь немного приглушенное закрытой дверью, и, я уверен, смотрящей в глазок, говорило о том, что что-то случилось серьезное и судя всего у меня в квартире - так долго тетя Ася могла ждать только меня.
Я подошел к своей двери, остановился, затаил дыхание и прислушался. Мне показалось, за дверью я услышал сдерживаемый шепот. “Была не была, - решил я, открывая дверь и с некоторым отчаянием делая первый шаг в квартиру.”
- Стоять, только без глупостей, - услышал я чей-то негромкий, но властный голос.
Чьи-то руки захватили мои запястья, другие начали бесцеремонно обыскивать. А я стоял и смотрел на свою мать, стоявшую у двери на кухню, рядом с ней был какой-то незнакомый широкоплечий мужчина в помятом сером костюме.
Боже, как постарела моя мама: мелкие когда-то морщины превратились глубокие борозды, красные глаза были полны слез, руки, сложенные на груди тряслись мелкой дрожью...
- Вы задержаны по подозрению в убийстве, вот постановление прокурора на ваше задержание и обыск, - сказал, мужчина, стоящий возле матери, протягивая мне какой-то листик бумаги и сразу пряча его в карман своего пиджака.
Только теперь я заметил беспорядок в квартире и еще троих незнакомых мне типов, двое из которых крепко держали меня за руки, в положении на излом...
Дальше начался кошмарный сон - сон под названием наша жизнь...
Меня увезли в следственный изолятор и сразу ночью начали допрашивать, лишь со временем я узнал, что это запрещено законом. Только во время допроса я понял, что кто-то убил моего отца и в этом подозревают меня. Поначалу следователи менялись в сутки по несколько раз, потом остался один некто Рубашников, да впрочем какая разница какая у него была фамилия. Не нужно быть Пикертоном, чтобы в течении десяти минут понять мою полную непричастность к этому убийству - мое алиби проверялось элементарно так как я все время был на виду и очень много людей могли подтвердить, что ни чем кроме дел фирмы я не занимался, да и мотива для совершения такого преступления вроде бы и не было. Конечно, “шерлокхолмсы” в серой милицейской форме очень быстро “раскрутили” дело с кредитом и посчитали его достаточным мотивом для сведения счетов “бизнесмена-сына” с “бандитом-отцом”.
Истекло трое суток дозволенных законом для задержания, а обвинения мне так и не могли предъявить, как и не могли предоставить адвоката. Как позже я узнал, мои друзья договорились с юридической конторой о ведении моего дела одним очень приличным адвокатом, но я был увезен тайно, без извещения родных куда именно, и долгое время никто не знал где я нахожусь. Лишь со временем, давая взятки мелким милицейским чинушам друзья и мать узнали где я нахожусь. Но сделать они ничего не могли - слишком мощные силы были заинтересованы в скорейшем завершении этого “дела”, используя меня для отвлечения внимания от основных исполнителей этого преступления, которое в наше время и преступлением не считалось - это была “обычная операция по переделу сфер экономического влияния”...
Тогда я воочию убедился, что закон существует лишь формально и никто в этой стране его не собирается выполнять. На мою попытку узнать свои права и причину столь длительного содержания в СИЗО, следователь с ехидцей ответил, что я задержан согласно Указа Президента , касающегося борьбы с организованной преступностью, сроком до тридцати суток, так как мне пытались инкриминировать организацию убийства моего отца. И все “улики”, доказывающие мою “преступную деятельность”, состояли из “правдивого” письма какого-то “честного гражданина, борца с бандитизмом”, “показаний” соседей и загадочного следовательского: “Мы о вас все знаем”...
Следователь, не понятно почему, показывал мне эти “добровольные и чистосердечные” излияния человеческой низости. Чего я только не узнал о себе и своей семье “нового”: то я жестоко избил несчастного, больного своего родственника Кондрата (он действительно был болен ... алкоголизмом); то я устроил притон, приводя разных “бандитов” и “б...ей” (это выражение из письма тети Аси, кстати, бывшего учителя), имелась виду наверное Вика ибо больше ко мне на квартиру из женщин никто не приходил; я также ежедневно менял машины, употреблял наркотики, носил оружие и много чего другого и постоянно утверждалась одна и та же мысль “он такой как и его отец”. Я не верил всему этому, но потом, лежа на жестком топчане вспоминал вроде бы незначительные факты, которые выстраивались в непрерывную цепочку - тонкую спиральную, как цепочка ДНК, порождающую зависть...
Все наши соседи были “очередниками” на “улучшение жилищных условий”, прописав на своих “кровных квадратных метрах” различных мыслимых и немыслимых родственников. С развалом социализма развалилась и эта очередь. Мы с мамой в такой очереди не состояли потому, что наша одна комната обеспечивала “положенную норму” (я по это время не знаю какую). Но вот отец подарил мне квартиру... И я вспомнил, как сразу исчезла приветливость соседей, как постоянно делались намеки, что кругом правят бандиты и что все ожидают прихода какой-то “справедливости”. Я вспомнил маслянисто-похотливые глаза следователя, когда он увидел Вику, пришедшую на дачу свидетельских показаний и попросившей у него пять минут свидания со мной. Она лишь сказала, что ей предложили поработать в модельном агентстве и на прощание дружески поцеловала, да нет, просто коснулась губами. Но этого хватило для замечания Рубашникова, что не скоро я увижу такую девушку. После этого ко мне подсадили “утку” - охламона расписанного наколками и не знающего другой речи кроме матерно-воровского жаргона. Этот “друг” все свободное время от допросов запугивал меня всеми “карами ментовскими” и предлагал “сознаться в грехе”. Потом был подсажен еще один, делавший не двусмысленные намеки о возможности изнасилования, нанесение увечий и прочее.
Признаюсь, в начале было страшно, но через две недели я перестал реагировать на все гадости которые готовили мне следственные органы. Все это говорило о потери их квалификации - чтобы знать хорошо как воздействовать на сидящего нужно самому посидеть немного, раньше то их садили...
В камере, изначально рассчитанной на шестерых, постоянно находилось человек 15-20 и чтобы мне потом не говорили, я могу с уверенностью сказать, что в процентном отношении людей приличных там было больше чем по другую сторону решетки. Да и школу выживания среди законного беззакония мне пришлось пройти не плохую. Конечно, лучше было пройти ее заочно, хотя мне повезло больше чем другим - я сдал ее экзамены, считай, экстерном, как и значительную часть экзаменов в другом, “приличном” университете, дающим другие знания, пользы от которых в существующих реалиях нашего времени было немного меньше...
Семьдесят семь дней в СИЗО... Они слились в один большой день, но в тоже время я буду долго помнить каждый из этих дней в отдельности. От безнадежности, страха и кошмаров, через апатию, депрессию к долгожданному дню, когда мне выдали беленькую бумажку - пропуск.
Там я узнал, кто в действительности заказал убийство моего отца и кто “подсказал” следственным органам “правильный путь поиска” убийцы, указав на меня. Подсказка сработала - наши ревностные защитники закона всегда в первую очередь стараются найти самый легкий путь раскрытия резонансных дел как то убийство политического деятеля или “вора в законе”, что очень часто бывает одно и тоже. А дальше все уже шло своим чередом и не последнюю роль в этом сыграла зависть. Оперативники позавидовали сыну “крутого”, что он работает на фирме, а им таким рисковым парням нерегулярно выплачивают небольшую зарплату. Соседи позавидовали квартире. Заместитель декана, написавший какую-то не вразумительную характеристику о “плохом-отличнике”, позавидовал той легкости с которой я сдал на “отлично” экзамены за курс экстерном, при этом прозрачно намекнул о возможности дачи мною взятки преподавателям (кстати, очень хорошим и порядочным преподавателям), о чем я непременно позже сообщил им. Некоторые однокашники по университету также высказали свое мнение о пропускаемых мною занятиях, о наличии денег в кармане обычного студента, чего, наверное, быть не могло. Следователь позавидовал Викиному поцелую... Я знаю точно - это все была зависть. И не ко мне лично - зависть это необходимый атрибут серости. Увы, а серого цвета слишком много - он потому и не замечаем, что порою маскирует все остальные цвета, как густой туман в сумерки. После СИЗО я начал остро чувствовать зависть, я начал замечать ее...
- Я тебе завидую, - призналась она, - ты можешь быть независимым, а это привилегия сильных. Я признаюсь тебе в этом и это есть мой самый мужественный поступок в жизни. Я всегда завидовала тебе... Мне до чертиков надоела моя коммуналка с ноющей матерью и вечно пьяным отцом, с противными соседями так и норовящими залезть тебе под юбку - а у тебя было две квартиры. Я даже думала женить тебя на себе и отсудить затем хотя бы ту однокомнатную. Но ты не поддавался - ты хотел любви. Мне и самой показалось, что я люблю тебя, но это не любовь - я не могу любить нищего. Когда у тебя забрали твою квартиру я поняла, что не люблю тебя...
Мы сидели в небольшом кафе и пили кофе с ликером. Я был не мыт, в грязных джинсах, но в чистой новой рубашке, которую она принесла к КПП СИЗО. Она принесла еще теплую и дорогую куртку, шапку - был конец декабря, а посадили меня в начале октября. Странно, никто, даже я сам, не знал день моего выхода - она знала...
Я держал ее обжигающе горячую руку , смотрел в ее, ставшими темно-серыми, глаза и слушал удивительную мелодию голоса, лишь только через ее обволакивающие звуки улавливая смысл сказанного. Красивым и гордым женщинам очень тяжело делать любые признания, кроме одного - признания в ненависти и презрении. Самое тяжелое признание - это признание в любви. К нему приходят через отрицание, через отторжение части себя. Я видел как она пыталась уничтожить в себе то, что делало ее столь желанной для меня...
- Вика, спасибо, - сказал я, импульсивно крепко сжав ее ладонь.
- За что? - спросила она в ожидании того, что я отвечу так как это хотела она.
- За то, что ты любишь меня...
Ее глаза наполнились хрустальной влагой и алмазные бусинки слез покатились по щекам.
- Я... Я выхожу замуж, - тихо сказала она, тонким платочком вытирая слезы и опуская глаза вниз.
У меня немного закружилась голова, в висках гулко застучало.
- Ты решила окончательно? - спросил я первое, что всплыло там, где должен быть ум.
- Да, через неделю свадьба, - она как бы случайно кивнула в сторону окна кафе.
И тут я заметил шикарную машину и джип возле нее, за тонированными окнами пассажиров не было видно.
- Это то чего ты искала?
- Может быть да, - ответила она, вставая с небольшого стульчика, - не провожай, я заплачу сама. И... чуть не забыла - с Новым годом.
Она ушла. Я посидел еще немного смотря в окно за которым исчез мираж - мираж любви. Радость освобождения, боль потери смешались в один невообразимый коктейль чувств, практически уничтожив все чувства. Я взял в гардеробщика свою куртку и вышел на улицу. Ярко светило солнце, слепя своими бесчисленными отражениями в крохотных кристалликах хрустящего снега.
- Уже Новый год... - Думал я. - Как мало прожито и сколько всего случилось... Вика, фирма, арест, учеба... Нужно сходить в университет узнать, может уже и исключили...
Вдруг я услышал сигнал машины. Оглянулся. С новенькой AUDI махал рукой Александр, рядом с ним сидел Евгений Петрович, они подъехали ко мне.
- Я только что узнал, еле тебя нашел. Ну вот, наконец-то. Маме уже сообщили, она ждет... Ну слава богу...
Он был искренне рад, в полноте своих чувств тряся мною как деревом полным плодов и не желающим отдавать свой урожай. И я почувствовал, что ощущение жизни опять возвращается ко мне.
- Вы тут круто без меня, - сказал я, намекая на новую машину.
- И у тебя такая же, и квартиру мы тебе купили с мебелью, - он радостно делился со мной успехами фирмы.
- Так быстро...
- Да тут такие дела завернулись. Черт с ними это потом. Как ты?
- Да что со мной будет. Но как вам удалось так быстро подняться?
- Это все ты, твой план - он сработал на все сто...
Мы ехали, он рассказывал. И я вдруг понял, что это и есть моя настоящая жизнь и все что было в ней неприятного - это всего лишь маленькая плата за ощущения того, что я опять вливаюсь в бурлящий поток событий.
- Александр, останови возле хорошего магазина, - попросил я.
- Чего ты хочешь?
- Шампанского, настоящего французского шампанского из провинции Шампань.
- У нас есть на фирме, мы им тоже торгуем.
- Тогда домой...
* * *
Я принес ребятам, с которыми вместе учился, шампанское в общежитие университета. Сначала пили в общежитии у физиков. Но что там делал тот придурок из факультета журналистики? Я знаю - он раньше цеплялся к Вике, корча из себя супермена, но ее здесь же не было...
- Что тебя уже выпустили? - как то раздосадовано спросил он.
- Да нет, - вроде бы небрежно ответил я, - выпустили под залог.
- И сколько? - почему-то это сильно его взволновало.
- Миллион баксов...
Он выжрал бутылку отличного французского шампанского прямо из горла, думая что это обычная шипучая гадость с блестящей наклейкой. Может быть когда-то я и набью ему лицо, но не сейчас. Сейчас меня ожидает много работы: “подчистить хвосты” в университете, вникнуть в дела фирмы, обжиться в новой квартире и покататься на новенькой AUDI...
Пятнадцать минут до Нового года. Нужно ехать домой, ждет мать, друзья... Я уже начал выжимать сцепление. Вдруг к машине подбежала симпатичная девчушка в короткой песцовой шубке и помахала мне рукой.
- Вы куда? - запыхавшись спросила она.
Я назвал улицу.
- И мне туда же, подвезите.
- Валяй и быстро к двенадцати мы должны успеть.
- А я Вас знаю, Вы из факультета социологии.
- Давай уж на ты, - предложил я называя свое имя.
- Анастасия, - представилась она немного краснея...
Подъехали мы очень быстро, моя новая квартира была рядом с университетскими общежитиями.
- Ну вот это мой дом, - указал я притормаживая.
- И мой тоже, - удивленно сказала она.
- А квартира моя номер шесть, - сказал я закрывая за ней дверцу машины.
- Ой, - негромко вскрикнула она, - а моя - семь.
- Так это я ваш новый сосед?
- Получается, что да.
- O’key!
Мы взбежали на свой этаж и я подтолкнул ее в свою квартиру, она не сопротивлялась. Уже в прихожей я услышал, как начали бить куранты.
- С Новым годом, мама! - прокричал я, целуя почему-то Анастасию...