“Гении всегда одиноки”
Андре Моруа.
1.
О природе гениальности, таланта можно спорить до бесконечности. Бесспорно одно - без ежедневного, упорного, именно в первую очередь упорного, а не, как принято говорить, кропот-ливого, труда, талант, гениальность не состоится как таковая. Если вы услышите от кого-то, что его осеняет что-то вроде “искры божьей”, не верьте - скорее всего это безобидный обманщик, сам верящий в то что говорит, или ловкий мошенник, заставляющий верить других - что, как вы понимаете, не одно и тоже.
Петю Крячко с детства, с того самого дошкольного детства называли гением, “талантом от бога” или каким-то не понятным словом “вундеркинд”. А все потому, что Петя рисовал. Рисуют все дети и почему это им так нравится никто не может толком объяснить, как не могут потом понять почему вдруг исчезает это “рисовальное влечение”. “Не всем дано”, - такое обычное объ-яснение мы даем сами себе. А вот Пете было это самое “дано”. В пять лет он рисовал очень по-хожие портреты мамы, отца, соседей, очень точно изображал различные предметы. В шесть лет он уже рисовал характерные портреты, портреты-образы, портреты-личности, а значит малень-кие шедевры. Из-за своего себялюбия люди, высшим проявлением художественных способно-стей, считают способность производить изображение их лиц. Я думаю - они ошибаются - мир гораздо шире даже самого широкого лица. Петя в шесть лет рисовал мир. Он рисовал деревья и цветы, букашек и лошадей, опавшие листья и еле пробивающиеся ростки травы и даже портреты и фигуры людей он рисовал такими, как они есть на самом деле. Дети всегда говорят, что видят и рисуют так как они видят. Для многих детей выразительные средства речи освоить гораздо проще чем изобразительные, может поэтому многие из них бросают рисовать и начинают гово-рить, писать - поэтому чаще всего из них вырастают взрослые, предпочитающие чаще говорить или писать, чем что-нибудь делать, творить своими руками. Молчаливые общаются с миром по другому - им труднее обманывать.
Петя говорить начал поздно, речь его была бессвязной, замедленной, он как-будто выжи-мал из себя каждое слово, каждую мысль, что со временем кое-кому дало повод усомниться в его умственных способностях. Но зато он рисовал, рисовал так много и так выразительно, что самому искусному оратору врядли хватило бы слов, чтобы выразить все мысли и эмоции, заклю-ченные в Петиных рисунках.
Родители поначалу мало интересовались Петиным творчеством, если быть откровенным, то они мало чем интересовались - они жили как большинство живых существ - своей жизнью. Отец, работал в дорожностроительной организации подсобным рабочим и весь смысл и радость жизни своей находил, как и многие, в пьянстве. Мать, тоже не прочь была выпить, но, так как муж все чаще пил на работе или после работы с другими такими как он, ей приходилось искать возможность приработка как для проживания, для кое-какого содержания сына и разумеется для своей выпивки. Не пить в нашем государстве трудно, так как государство живет из этого пития, получая доход от монополизации спиртного лишь на немного меньше чем от реализации энерго-ресурсов.
Жили родители Пети в старом частном доме на окраине небольшого городка, доставшимся им в наследство от своих родителей. Дом был окружен подобием сада из нескольких яблонь, сливовых и грушевых деревьев, каждую весну цветущих безумной белизной и наполняющих двор запахом первого нектара и жужжанием пчел, а осенью засыпающих этот двор обильным урожаем яблок, груш и слив. За домом находился небольшой плохо возделываемый огородик, дававший два-три мешка картофеля и несколько ведер огурцов в год - других овощей родители Пети не сажали. Летом для маленького Пети это был большой рай или сказочный лес. А зимой, часто оставаясь один дома, он рисовал этот рай по памяти, приукрашивая его фантастическими образами детской фантазии. Одиночество, а особенно раннее одиночество, сильно способствует развитию талантов в области изобразительных искусств. А почему именно рисование? Да, на-верное, потому, что однажды мама Пети принесла с работы, а работала она уборщицей в какой-то конторе, много использованных различных бланков, формуляров и ведомостей, а также горсть пользованных карандашей. Бумага предназначалась для растопки грубки, а карандаши всеравно выбрасывались, так почему их не принести сыну, чтобы чем-нибудь занимался. И вот, оставаясь один, он начал рисовать.
В недостаточно отапливаемом доме было холодно, а молчаливый ребенок рисовал весну, лето и неведомые жаркие страны, о которых он слышал и которые он видел по старенькому, черно-белому телевизору - единственному окну ребенка в другой мир. Воспоминания лета, изо-бражение телевизора, в прогрессирующей фантазии мальчика наполняли однообразный мир дома и вида за окном причудливыми формами и красками. А затем мама принесла несколько подшивок старых журналов “Огонек”. Вы помните эти старые “Огоньки”? Какой-то умный ре-дактор этого журнала решил выделить восемь страниц (неслыханную роскошь по тем временам) для помещения в них прекрасных, на сколько позволяла техника, репродукций картин известных мастеров. Сколько людей, отдаленных от картинных галлерей и выставок, познакомились с чу-десным миром живописи. Петя был поражен этими репродукциями - теперь он видел, что есть еще люди, как и он, рисующие свой мир в мире в котором они живут и как рисуют... Да, там действительно чаще всего печатались репродукции с картин истинных мастеров и очень редко политические “картины” с выверенным “идеологическим” содержанием. И Петя начал учиться рисовать у старых мастеров. Странно это звучит и почти невероятно - маленький мальчик, с тру-дом говорящий, учиться рисовать по журнальным репродукциям. Но истинное мастерство иска-зить не возможно никакими средствами передачи его - истинное мастерство передает чувства. Правда, не все хотят их воспринимать, отмахиваясь все тем же “не дано” - слишком мы стали эгоистичны, чтобы чувствовать чужое, так и не поняв, что свое без чужого нам не понять. Рани-мая душа мальчика чувствовала то, что чувствовал каждый из художников, представленных на страницах журнала картин: негу итальянского солнца художников итальянской школы, спокой-ную сытость фламандских мастеров, импульсивность французов и холодность англичан, чопор-ность немцев и ранимость русских живописцев. И его карандаш пытался пережить тоже.
Однажды отец привел домой одного из своих собутыльников, давно спившегося театраль-ного художника Артема, подрабатывавшего покраской заборов, крыш и еще грузчиком на рын-ке. Алкоголики это не лишенные воспитания и чувств люди, а Артем все-таки закончил художе-ственное училище - интеллигенция значит. Он смущаясь зашел в неубранный дом и, стараясь скрыть свое смущение, нашел приличный повод занять себя пока хозяин и хозяйка готовили не хитрую закуску для дармовой выпивки, предложенной Артемом.
- Ах, какой мальчик! - немного фальшиво, как и все взрослые, восхитился он, - Как нас зо-вут? Что мы делаем?
Петя молча рассматривал не знакомого ему дядю, не догадывавшегося, что его уже мыс-ленно рисуют и получается он на этом мысленном рисунке несчастным, неуверенным в себе, но умным хотя и склонным к трагическим решениям человеком. Но Петя молчал, он не любил го-ворить, у него это получалось пока плохо.
- Мы тоже художник, как дядя Артем, - ответила за него мать, даже не представляя как ри-сует ее сын. Черкает там в своем уголке по бумаге, ну и ладно - лишь бы не мешал, как это де-лают все дети.
- Мы рисуем, а ну ка покажи, что именно, - неумело стараясь говорить детским голоском, сказал незнакомый дядя и взял его рисунки.
Естественно, бывшему художнику Артему и в голову не могло прийти, что шестилетний мальчик может так рисовать - он подумал о ком-то другом, взрослом, но очень хорошем рисо-вальщике.
- Ух, ты! Вот это да! - Артем рассматривал рисунки с изображением фрагментов известных картин, хитро вплетенных в привычные городские пейзажи, он видел руку большого, но не со-всем зрелого мастера, с какой-то своеобразной, так сказать, не классической техникой исполне-ния. - Кто это тебе все рисовал? - спросил он внимательно всматриваясь в рисунки, все больше поражаясь увиденному. У него складывалось впечатление, что какой-то талантливый художник осваивал технику рисунка больших мастеров, споря с ними и внося в их стиль формы новой жизни. Мадонны Микеланджело были не столь грустны, столь уставшие от жизни; полутени и тени Рембрандта напоминали грязь, пыль, а его герои, казалось, все страдали бытовым алкого-лизмом; на чудесных голландских натюрмортах отсутствовали заморские фрукты и не привыч-ная снедь, вместо них были яблоки, груши и сливы, картошка в мундирах и варенные сосиски - но это были всеже голландские натюрморты...
- Кто все это рисовал? - почти после просмотра каждого рисунка спрашивал бывший ху-дожник Артем.
И вот он заметил, что мальчик взял карандаш, какой-то, чудом сохранившийся, чистый бланк и начал рисовать. Маленькая детская ручонка уверенно выводила четкие линии. Каждый художник знает, что в изобразительном искусстве главное не цвет, не форма - линия. На плоском рисунке линия - это все: и цвет, и форма; и чувство. И в линиях, появляющихся на желтом лист-ке бюрократической бумаги Артем начинал видеть... себя. Измятый овал лица, морщины преж-девременного старения, безразличные к собственной судьбе глаза. Легким нажатием карандаша обозначились глубокие тени, полутени и Артем увидел себя таким, каким видел себя в минуты трезвых раздумий о себе самом - это был портрет души.
Артем осторожным, слегка даже судорожным, движением взял листик, поднес его к своим глазам. Чувство просветления, страха и отчуждения от реальностей мира на миг овладело им - он был свидетелем чуда, он впервые увидел гения. И все что он мог сказать в этот момент, так это истину:
- Гений...
Мальчик взял из его дрожащих рук листик с рисунком и начал рисовать опять. Рядом с изображением Артема, как из тумана, как из другого мира, находящегося по ту сторону листа, в быстрых и уверенных линиях начало появляться изображение отца Пети, протирающего рюмки, матери чистящей картофель, стол, стулья и все это в полумраке и светлое окно во двор, как окно в другой мир...
- Ну все, картошечка уже сварилась, немного постного маслица и обед готов, - сообщила мама Пети, обращаясь ко всем присутствующим одновременно.
- Хорошо-с, пообедаем, - потирая довольно руки, сказал отец, ставя на стол тарелку с со-леными огурчиками, а затем крикнул в сторону Артема и сына, - Эй, художники, мыть руки и к столу.
Артем осторожно взял Петин рисунок и, держа его в руках, как что-то хрупкое, не понят-ное, поднес к отцу Пети, с, подобным религиозному, трепетом протягивая ему этот листик.
- Это давно он...? - тихо спросил Артем.
- Что? - отец Пети удивленно посмотрел на странное лицо Артема, - Что давно?
- Он так давно рисует? - спрашивал Артем все ближе поднося рисунок к глазам Петиного отца.
Удивление отца Пети видом Артема перерастало в удивление. Он посмотрел на рисунок, конечно, он узнал себя, жену, Артема, но в его голове даже мысли не появилось, что это мог рисовать его сын. Он взял рисунок, повернул его к свету солнца, льющегося из окна, удовлетво-ренно хмыкнул:
- Клево, а че, очень клево, как живые. А Люсь, Люсь иди посмотри, как Артем нас изобра-зил, - позвал он жену и, более внимательно всматриваясь в рисунок, уже тише сказал, - мрачно-вато как-то...
- Это рисовал твой сын, - Артем дрожащим пальцем указывал на рисунок, - ты понимаешь, это рисовал твой сын.
- Петька, чтоль? - отец Пети недоверчиво посмотрел на приятеля, - Да не заливай.
- Это, вот это и все там, - Артем показал рукой в угол, где сидел мальчик, осторожными глазами смотря на взрослых, - рисовал твой сын. Понимаешь, твой сын - гений. Понимаешь, ге-ний!
- Петька, чтоль? - слегка небритое лицо отца передернулось. - А ты не того?
- Иди и смотри, - немного театрально и патетично сказал Артем.
Двое взрослых подошли к уголку комнаты, где на полу сидел Петя и возле него лежали кипы изрисованной бумаги. К ним приблизилась мать Пети. Все взрослые поначалу присели на корточки, потом Артем сел на пол, и начали рассматривать рисунки мальчика.
- Вот те раз, вот это Петро! - восхищался отец, - Ну, ты дал, сынок, ну выдал. Гений, зна-чит. Это хорошо. Это дело отметить надобно, обязательно, чтоб не заржавело...
- Да при чем здесь отметить, - забыв о выпивке и о своей неудачной жизни, огорченно махнул рукой Артем, - думать нужно, думать, как парня не угробить, как дорогу в жизнь дос-тойную ему дать.
- Да дадим. Да такую дорогу, что до Америки, до миллионов доведет. Но на посошок перед такой дорогой принять надо, ой как надо...
2.
Народный художник республики Никон Амвросиевич Никодин закончил работу над оче-редной картиной. Он отошел на несколько шагов назад от станка с полотном, сделал два шага влево, вправо, приседая и прищуривая глаза. Подошел к станку, взял кисти и подправил не-сколько незначительных штришков.
- Гениально, шедевр, - хваля или иронизируя сказал он, причмокивая пересохшими губами. Отошел опять на несколько шагов назад и повертев головой уже более твердо и решительно зая-вил, - не шедевр, но добротно - для продажи сойдет и даже больше чем сойдет...
Никон Амвросиевич всегда, когда работал на своей квартире, превращенную им в мастер-скую, разговаривал сам с собой. Как каждый мастер, он любил одиночество - только в одиноче-стве может наступить то состояние, называемое вдохновением, только в одиночестве всплывают в подсознании те образы-формы, которые могут стать шедеврами - только в одиночестве... Но возможно ли полное одиночество в перегруженном людьми городе, в этой сутолоке, составляю-щую смысл нашей жизни... Гул машин, тревожный вой сирен, низкочастотные звуки слышимые из-за стенки, за которой сосед Леня слушает свой рок или как там это называется. В любое время могут позвонить по телефону, постучать в дверь (звонок сгорел, а менять его не имеет смысла). Третий этаж - это не заоблачная высь, он не спасает от жизни на земле. Есть дача в кооперативе академии, но дача не спасает от наступления цивилизации, скорее наоборот. Если в квартире можно закрыться, отключить телефон, не реагировать на стук в дверь и шумы многоквартирного дома, то на даче ты на виду у соседей, почему-то любящих заходить в гости - кто-то им сказал или они придумали сами, что одинокому художнику не достаточно общения, что ему скучно одному. Ну и что из того, что от него ушла жена, ну и что из того что ему не с кем поговорить, пообщаться... А кто это сказал, что не с кем? Никон Амвросиевич никогда этого не говорил, у него всегда были друзья, собеседники - его картины, картины великих мастеров, мудрые книги старых философов. Они часто говорили между собой, обсуждая новые творческие замыслы, суть происходящего вокруг. Жена услышала эти разговоры и испугалась - не за него, а за квартиру, дачу и машину. Но перед тем, как “испугаться”, она попыталась натравить на него психиатров... На кого она посмела - на него - заслуженного художника республики. Конечно, он сумасшед-ший: картины рисует, которые никто не покупает, а если и покупают то за слишком малую цену, да и тех денег не дают; только сумасшедший может за бесплатно разрисовывать лобные места; только сумасшедший может разговаривать сам с собой... Но не так просто засадить в психушку известного человека, не делающего ничего противоправного, тем более рисовавшего портреты не одного поколения всех членов правительства, кстати, за это и получившего звание народного, хотя народ его почти не знал - народ редко знает своих героев, тем паче художников.
Портреты старых членов правительства больше никого не интересовали, а новые слишком много занимались бизнесом и мало думали об увековечивании ликов своих на полотнах - они считали достаточно счетов в банках, шикарных особняков и фотографий в газетах. Все это тлен-но и, следуя образному выражению Булгакова, можно сказать, что картины, как и рукописи, не горят. Вы думаете это зря аристократы старых кровей заказывают и хранят портреты всех своих родственников и портреты обязательно кисти мастера - мастера монументального портрета. Им-прессионисты, кубисты, абстракционисты, концептуалисты и разные там, всех не перечислишь, разве это художники...
- Недоучки, - сказал громко, с некоторой обидой Никон Амвросиевич, - мазню за новую идею выдают, а эти глупые и жирные иностранцы покупают...
Обидно было немного Никону Амвросиевичу - не пользовался спросом он у денежных ту-ристов, а свои не очень стремились покупать картины в стиле соцреализма, много их было рас-тиражированно в свое время...
- ...Хоть какой, а реализм, а не черт его знает что, - говорил Никон Амвросиевич, всматри-ваясь в изображенную на картине крепкую обнаженную (дань моде на эротику) красавицу на фоне отлично прорисованного пейзажа, - главное в живописи рисунок, а если есть рисунок, то можно хоть какой смысл придумать...
Никон Амвросиевич задумался над тем, что такое смысл рисунка, картины - живописи, в общем. Он начал рассматривать репродукции старых мастеров, собираемых им всю жизнь. Он рассматривал прекрасные репродукции, великолепных картин и продолжал обмениваться мне-ниями по поводу смысла живописи со своим невидимым собеседником
- ... Остановить время... Нет - это может и фотография... Изобразить время в форме собы-тия... Мудрено... Изобразить идею времени... Хм, хорошие идеи живут долго, а верные - вечно. Передать вечные идеи, изобразить вечные идеи или мысль... Мысли... Мыши... Что-о! Мыши?!...
Никон Амвросиевич чуть не закричал, ему показалось, что он услышал, как скребутся мыши - злейшие враги полотен. Он напряг слух, скребки, очень похожие на слабые и глухие удары повторились. Складывалось ощущение, что мыши скребутся в прихожей, у входной две-ри. Никон Амвросиевич, стараясь не шуметь, осторожно, на носках вошел в прихожую, прислу-шался. Скребки или слабые удары с интервалом секунд в десять-пятнадцать доносились из входной двери. Кто-то осторожно стучал в дверь.
- Принесла нелегкая, - тихо пробормотал Никон Амвросиевич и голосно спросил, - Кто там?
За дверью послышалось что-то похоже на покашливание и раздался приглушенный голос:
- Это я, Котов Артем, Ваш бывший ученик.
- Котов, Артем, мой бывший ученик, - опять тихо пробормотал Никон Амвросиевич, мор-ща свой лоб, стараясь вспомнить что-то о Котове Артеме. Что-то смутное, ассоциативно связы-ваемое с его не продолжительной работой в качестве преподавателя художественного училища, промелькнуло в памяти. - Пусть будет Котов Артем, мой ученик, - все также тихо разговаривая Никон Амвросиевич открыл замок входной двери.
Перед ним стоял немного смущенный молодой мужчина, судя по небогатой одежде, длин-ным давно не стриженным волосам, имеющий отношение или причисляющим себя к какому-либо из искусств и не достигший в нем высот. Двумя руками, опущенными ниже пояса, он дер-жал большой сверток в виде стопки бумаги, напоминающей какие-то производственные доку-менты. Лицо гостя хозяину квартиры было знакомо, что и не удивительно - в профессиональных художников зрительная память очень цепкая, стоит только раз им увидеть человека и это на всю жизнь. Но вот где он его мог видеть Никон Амвросиевич вспомнить не мог.
- Здравствуйте, я Котов Артем, - уже при открытых дверях представился посетитель, - Вы у нас в художественном училище рисунок преподавали.
- А-а, ну да, помню, а как же, Котов Артем, - морща лоб вспоминал Никон Амвросиевич, но не вспомнив лгал дальше, - Вы тогда, помнится еще надежды подавали. А как же помню, помню - талантливый молодой человек. Проходите, что же Вы стоите.
Конечно, Никон Амвросиевич так и не вспомнил своего бывшего ученика - прошло-то не так уж мало, больше десятка лет. Но он легко и без тени смущения говорил о “подающем наде-жды” - других в художественное училище не набирали - только молодых, только талантливых и, естественно, подающих надежды.
Артем все также смущаясь переступил порог квартиры метра.
- Да Вы не стесняйтесь, проходите, - метр благосклонно показал рукой в глубь коридора, приглашая туда следовать своему бывшему ученику.
Артем сделал еще два коротких, суетливых шажка, нагнулся, положил свой сверток на пол и быстро снял обувь. Поднял сверток, разогнулся, не решаясь ступить дальше. При этом стопы он подвернул во внутрь, поджимая пальцы ног. Ему было немного не ловко за свои слегка отли-чающиеся по цвету носки - один синий, другой черный, но что поделаешь, вчера вечером, гото-вясь к посещению народного художника республики, он смог найти только этих два приличных носка с дырками, поддающимися штопке. Народный художник не готовился к приему гостя, поэтому в захламленной прихожей он нашел только два тапочка: один коричневый, другой чер-ный; тапочки слегка отличались по размеру - один 39-го, другой 43-го; и еще они были оба ле-вые - но для художника это не главное и Артем, даже не заметил этих различий. Все его внима-ние было обращено в большую комнату, превращенную в мастерскую художника.
- Ух, это да! - выдохнул восхищение увиденным Артем.
Комната была завалена картинами, пустыми рамами, чистыми холстами, гипсовыми слеп-ками, деревянными фигурами, бумагами с рисунками, эскизами, банками, баночками и тюбика-ми с краской, лаками, шпаклевками и многим чем другим, создававшим неповторимый колорит Хаоса обители художника из которого появляется Гармония. Образец этой Гармонии, пахнущий свежими, еще не высохшими красками, стоял посредине комнаты в виде последнего шедевра мастера - все таже очень правильно сложенная обнаженная натурщица на фоне изумительно прорисованного пейзажа.
- Гениально, - только такую оценку работы мастера может давать восхищенный ученик.
- Да что Вы, - мастер самодовольно решил сыграть скромного гения, ваятеля вечности, - это всего лишь лубок на продажу.
- В музей? - богобоязненно спросил Артем.
- Нет, милок, нет. В музеев денег нет на такое... Иностранцы разные покупают, вывозят за границу достояние наше, народное.
- Да-а, - согласился с мастером Артем, чувствуя тяжесть бумаг в руках.
С минуту и хозяин и гость стояли молча. Первым молчание нарушил Никон Амвросиевич:
- Вы ко мне по делу, или как?
- Я это, - засуетился Артем и начал разворачивать сверток, - рисунки принес Вам показать.
- Свои? - Никон Амвросиевич немного раздул щеки, выпятил живот и выставил вперед правую ногу, как бы собираясь говорить историческую речь или поучать кого-то, что почти одно и тоже.
- Да... Нет... В общем-то, - торопился Артем, раскладывая листы бумаги на руках. Листы падали на пол, он их поднимал, они падали опять.
- Да вы не торопитесь, давайте к столу, - предложил метр, открытой ладонью указывая на свой большой рабочий стол, заваленный книгами, бумагами, карандашами, кистями и красками и в довершение творческого колорита в стол был воткнут большой тонкий нож, похожий на изо-гнутый в виде змейки стилет, с превосходной резной рукоятью из моржового клыка.
Никон Амвросиевич прибрал немного места, подвинул единственный стул и указал на не-го Артему, сам став рядом, возвышаясь как бог над своим смирным подданным.
- Показывайте, юноша, что у Вас здесь, - милостиво изрек бог, беря в руки листы предла-гаемые Артемом...
По мере просмотра отношение метра к увиденным работам менялось, что отражалось в его комментариях:
- Не плохо, весьма... Занятно... Техника слабовата, но... Идея, идея есть... Талантливо, весьма... Самобытно, своеобразно... Интересная техника... Свежо, актуально и какие типажи, какая линия... Очень, очень...
На этот раз Никон Амвросиевич не играл и не лгал, все, что касалось живописи для него было свято - он действительно был восхищен и отчасти поражен - за не очень совершенной тех-никой он увидел большого и зрелого мастера рисунка, человека чувствующего, а не рисующего линию, человека видящего идею того, что он видит.
- Заметно, очень заметно влияние классики - это не эти современные неучи, не они... - Ни-кон Амвросиевич подумал о ... деньгах. Краски, холсты, рамы, книги - все это нужно покупать, а вот его картины спросом не пользовались, разве что эти обнаженные натурщицы, но и им нуж-но было платить. А у тех, других, не умеющих рисовать, картины брали и за них платили...
- Это не я, - робко сказал Артем.
- Да, это не Вы, но и Вам нужно много работать, чтобы поправить свою технику.
- Никон Амвросиевич, - уже более уверенно говорил Артем, понимая, что художник дума-ет и говорит о чем-то или ком-то другом, - это не я рисовал. Рисунки эти не мои. Это рисовал ребенок, мальчик, ему шесть лет.
- Мальчик, так мальчик, - бормотал художник, всматриваясь в отдельные элементы рисун-ка, - так сколько ему лет Вы сказали?... Что-о?... - До Никона Амвросиевича дошел смысл ска-занного, - Что Вы сказали?
- У меня есть товарищ, - быстро начал говорить Артем, как это делают люди, торопящиеся изложить самую суть, боясь упустить что-то важное, - у него есть сын, мальчик, Петя, ему шесть лет. Это его рисунки. Так вот, - выдохнул конец фразы Артем.
Некоторое время Никон Амвросиевич осмысливал услышанную информацию сопоставляя ее с увиденной. Теперь ему казалось, что он понимает чем привлекают его эти странные рисунки - они были по-детски чисты и правдоподобны. “Но что из этого, - подумал Никон Амвросиевич, - среди взрослых не так уж мало детей.” Он мельком взглянул на свою новую картину - детской чистоты и непосредственности на ней он не заметил, а хотелось бы...
- Не может этого быть, - подумал художник и с явным недоверием спросил, - Вы хотите сказать что все это рисовал ребенок?
- Да, - уверенно ответил Артем смотря метру прямо в глаза.
- Вы это видели сами? - метр даже издал какой-то грудной звук - звук недоверия.
- Да, да, вот это, - Артем отложил из стопки листков лист со своим портретом и портрета-ми родителей Пети, - он нарисовал в моем присутствии.
Никон Амвросиевич взял в руки указанный листок, внимательно посмотрел на Артема, сравнивая оригинал с изображением. “Как он уловил суть души, а вот эти люди - люди смирив-шиеся с жизнью, с потухшими взглядами... Неужели все это ребенок? Может быть - рука еще не твердая. Но стиль - стиль старых мастеров, откуда...”
- Откуда это? - продлевая свои размышления, устремляя мысль куда-то очень далеко, спросил Никон Амвросиевич.
- Петя, мальчик, - немного испуганно ответил Артем, видя как изменилось лицо народного художника.
- Петя, мальчик, - как-бы стараясь запомнить фразу, чтобы получше понять ее смысл, по-вторил Никон Амвросиевич. И затем очень решительно сказал, - едем!
- Куда? - у Артема вырвался вопрос на заранее известный ответ - так часто бывает, когда ожидаешь чего-то сам не зная чего.
- К мальчику Пете, - изрек метр и посмотрел жестким взглядом на Артема, потом почему-то на нож, угрожающе спросил, - или все это было шутка?
- Нет, что Вы, что Вы, - Артем даже несколько раз взмахнул руками, как бы защищаясь от нападения, и также посмотрел на причудливо изогнутый острый нож, воткнутый в стол, - правда, все сущая правда. Едем, конечно, едем. Но я не предупредил родителей.
- Предупредим по приезду, - сказал Никон Амвросиевич, снимая с себя рабочий халат.
Через час с небольшим, слегка потрепанная черная “Волга” народного художника респуб-лики Никона Амвросиевича Никодина притормозила у запущенного двора частного сектора го-рода, который так и не успели снести в прежние времена перестроек и теперь, во времена разви-тия, уже и не снесут.
3.
Перекошенная деревянная калитка была не заперта, впрочем она никогда не запиралась, не запертыми оказались двери дома, но Артем, приличия ради, постучал. Никон Амвросиевич бы-стрым взглядом художника срисовывал в память окружающую маленькую часть большого мира, в которой, предположительно, мог произрасти гений. Ничего кроме запущенности, мусора и ограниченного пространства Никон Амвросиевич не увидел. Он сразу узнал этот дворик - рисун-ки мальчика видов из окна очень точно отображали виденное взрослым художником, хотя и смотрели они с противоположных сторон, но в том и заключается искусство передачи увиденно-го, что оно должно быть узнаваемо из любых ракурсов. Ассоциации, эмоции, ощущения в лини-ях и штрихах рисунка передают пространство, время и смысл окружающего... “Не всем дано, не всем, - подумал Никон Амвросиевич о живописи, о таланте и о себе.” Ему вспомнился похожий дворик в далеком, почти сказочном детстве, пространство и видение мира, ограниченное забо-ром, улицей, речкой, полем, лесом... “Странно, - размышлял Никон Амвросиевич, - широта взгляда появляется в замкнутых пространствах, а должно было быть наоборот... Все-таки чело-век видит не глазами - он видит мыслью. А если человеку заменить все органы чувств мыслен-ным их отображением?...”
Размышление о мысли прервало реальное видение в дверном проеме женщины в старом, грязноватом спортивном костюме поверх которого был наброшен грязный и дырявый байковый халат, давно не мытые волосы были собраны в бесформенный узел, державшийся на голове при помощи больших металлических заколок. Морщины на лице, следы от остатков какого-то ма-кияжа, отсутствие жизненного огня в глазах сильно старили ее. Это была мать Пети, Никон Ам-вросиевич узнал ее сразу, в очередной, но не последний раз, удивившись точности с которой маленький художник в портрете отображает образ, личность.
- З-здрастье, - смущенно, вытирая руки о полы халата и стараясь мигающими, не очень на-стырными взглядами рассмотреть незнакомого мужчину (все-таки она женщина), поздоровалась она.
- Люся, - также немного смущенно и сбивчиво начал говорить Артем, - я вот попросил Ни-кона Амвросиевича посмотреть на Петю и его рисунки. Никон Амвросиевич - это, ну, это... Он народный художник республики, он Никодин ... Никон Амвросиевич. Он очень знаменит во всем мире (скажем откровенно - здесь Артем приврал), он поможет...
При словах о помощи мама Пети сразу подумала не о сыне, а о деньгах (мы часто думаем о деньгах, а не о том что действительно важно). Солидный вид Никона Амвросиевича: его благо-родная осанка, аккуратно подстриженная бородка, чистое пальто английской шерсти темно-серого цвета с воротником золотистого каракуля - внушали доверие любому богатому и почему-то (почему?) желание получить от него милостыню - любому, кто считал себя бедным. Хотя, и это стоит отметить, Никон Амвросиевич милостыни давать не любил, даже когда был при день-гах - всех попрошаек он, не без основания, он считал плутами.
- Ах, да. Ах, проходите. Ах, извините. У нас так не убрано, мы задумали ремонт и не уби-раем, вот начнем, вот начнем, - затараторила мать Пети, проходя в сени и расчищая дорогу гос-тям.
Действительно, сени, да и не только сени, а и весь дом были сильно захламлены подобием различных строительных материалов, элементов сантехники. Но никто ремонта делать не соби-рался, хотя разговоры о нем велись со дня свадьбы родителей Пети. А наличие строительных материалов объяснялось просто: отец Пети часто подрабатывал подсобным рабочим на различ-ных стройках и все, что можно было взять (это не считалось украсть) там с целью продажи или обмена на “жидкую валюту” (водку), он тащил домой, а потом от случая к случаю выносил на рынок или в какой-нибудь подземный переход, где и совершал возжелаемую сделку. “Бизнес, - так он обозначал эту часть своей жизнедеятельности”. “Бизнес, - так часто говорят о своем во-ровстве крупные государственные чиновники”.
Вид комнаты в которую попал Никон Амвросиевич угнетал. Ведь он, как всякий худож-ник, привык к свету и пространству - того и другого здесь было явно не достаточно. А еще этот запах кислого, не свежего и, извините, человеческой мочи... Угнетающе, в общем-то. Но в углу комнаты, возле небольшого столика сидел бледный маленький мальчик, его большие серые глаза излучали чистый свет любопытства, ума и радости - Петя любил. когда приходят новые люди, новые лица. Лица знакомых его родителей были почти всегда одни и теже, как по виду так и по содержанию - лицо дяди Артема было немного другое, а лицо этого незнакомого дяди или дедушки и вовсе не похожим на те лица которые он видел - у него было такое лицо, как на неко-торых фотографиях из журналов.
- Петюнчик, к тебе пришли. - не привычно ласково сказала мать и неумело виляя бедрами, что также было не обычным, пошла в родительскую спальню, вскоре оттуда послышалось сдав-ленное ее фальшивое ласковое, - Колюся, у нас гости... Ну вставай, пьяная скотина...
Никон Амвросиевич отвернулся от пытливого взгляда мальчика, посмотрел в окно. Знако-мый вид: вдали кусочек неба, деревья, грязное стекло, захламленный подоконник, стол с объед-ками - первое впечатление художника о мире...
- М-да, - тихо сказал Никон Амвросиевич медленно приближаясь к столику за которым си-дел Петя, держа в руках карандаш. Никон Амвросиевич остановился возле мальчика, присел, взял несколько листиков бумаги и, стараясь быть взрослым, спросил, - Ну, что мы здесь рисуем?
Мальчик безмолвно, все так же смотря на незнакомого раньше ему человека, маленькими грязными ручонками коснулся кипы своих рисунков, выполненных на той же бухгалтерской бумаге, как-бы приглашая посмотреть на результат своего творчества. Ни тени смущения, ни робости, только одно любопытство заметил во взгляде и движениях его Никон Амвросиевич. Складывалось впечатление, что идет обмен впечатлениями равных по значимости художников. Никон Амвросиевич осторожно, как равный у равного, взял листики. Это были другие рисунки: другие не по изображенному на них; другие по технике, она стала более совершенной (“Не воз-можно быстрый прогресс, - подумал Никон Амвросиевич”.); другие по идее, заключенной в них - в рисунках было больше пространства, больше резких переходов между тенью и светом, а по-лутени создавали тот неповторимый фон тайны, окружающий видимые границы белого и черно-го. “Что-то от Рембрандта, но это не Рембрандт, это уже шире, изыскание, - искал сравнений от увиденного Никон Амвросиевич”. Его строгий взгляд матерого профессионала не мог не заме-тить огрех в технике, в построении композиции, но это если относиться к увиденным рисункам с позиции зрелого мастера рисовавшего их, но ведь их рисовал мальчик, ребенок...
- Гений, - как то тихо, но торжественно сказал Никон Амвросиевич, и как-то удивленно, как бы спрашивая сам у себя, добавил, - Разве так бывает?...
И что-то в голове его упорно твердило: “Бывает, бывает и ты сам это видишь...”
- Да, я это вижу, - тихо ответил своему невидимому собеседнику в своей же голове Никон Амвросиевич.
- Что Вы сказали? - спросил, стоящий рядом Артем.
- Я сказал, что я сказал, - Никон Амвросиевич не понимал почему у него спрашивают о ка-ких-то словах, когда рядом с ним есть то, бывает крайне редко на Земле, то, что можно считать чудом, - я ничего не сказал - я лишь увидел...
- А-а, - издал удивленный звук Артем, смотря на меняющееся лицо обожаемого им метра. Лицо художника Никодина как бы осветилось внутренним светом. светом возвышенного вдох-новения.
- Здрасьте, - кто-то промямлил и в воздухе запахло гнилостью перегара от плохой водки и такого же качества закуски - это подошел к своим неожиданным гостям, разбуженный женой отец Пети.
Мужчины пожали друг другу руки. А жена хозяина дома подошла к Артему, дернула его за рукав и потерев большим пальцем правой руки о полусогнутый указательный палец, понятное во всем мире движение, означающее “деньги”. Тот возмущенно приподнял брови, как бы говоря: “Я же гость!”. Жена глазами указала на Никона Амвросиевича. И Артем, отбрасывая остатки смущения и стыда, легонько дернул за рукав Никона Амвросиевича, тихонько на ухо спрашивая:
- У Вас нет немного денег... В долг, - о долге Артем солгал - в его среде долги не отдава-лись.
Получив нужную сумму, мать Пети набросив на себя куртку, поспешила в магазин.
Пока готовилась закуска - все таже варенная картошка и соленые огурцы к которым, по случаю прибытия интеллигентного гостя и за его же счет, была добавлена крупно порезанная селедка и варенная колбаса, Никон Амвросиевич показывал Пете некоторые технические прие-мы исполнения рисунка. Мальчик следил очень внимательно...
А потом взрослые пили, закусывали и ... говорили о искусстве. Было решено, что Никон Амвросиевич будет заниматься с Петей и представлять его в художественных кругах...
- ...Но деньги все нам, - пьяно заметил отец Пети.
- Какие еще деньги, - Никон Амвросиевич на этот раз, говоря и думая о искусстве, забыл о деньгах - такого с ним давно не случалось.
- Не какие, а деньги. А то знаем мы вас, - угрожающе помахал пальцем отец Пети, наливая себе в стакан остатки водки, купленной за счет гостя...
Уходя Никон Амвросиевич взял несколько рисунков Пети с собой. Уже дома он более внимательно рассмотрел их. На одном из рисунков был изображен он, Никон Амвросиевич. Он возвышался над столом как какой-то бог, а возле него находились пьяные, нищие душой и телом Петины родители, Артем и еще какие-то люди общим числом тринадцать.
- Тайная вечеря, - другого на ум не приходило, - а я что... Я Иисус? Я Бог?...
Для мальчика в тот момент он действительно был Богом - он первый, кто увидел в нем равного и того, кем он хотел видеть сам - так всегда поступают наши боги, придуманные нами... Мальчик Петя придумал себе своего бога с лицом Никона Амвросиевича.
Никон Амвросиевич посмотрел на себя в зеркало...
- Увидеть во мне то, что я сам хотел бы увидеть. Гений...
Он перевел взгляд на свою новую картину.
- Я не Бог, я даже в апостолы не гожусь, - и он со злобой или с отчаянием снял еще не вы-сохшую картину со станка и бросил ее на груду таких же картин.
А затем он пошел к холодильнику, вынул оттуда не начатую бутылку джина. В отличии от многих своих коллег Никон Амвросиевич не любил пить, не находя в пьянстве своего вдохнове-ния, но на этот раз он налил полстакана джина и залпом его выпил. Джин отупляюще ударил в голову. Никон Амвросиевич взял рисунок Пети, поразивший его, еще более внимательно всмот-релся в изображение своего лица. Это было лицо человека, верящего во что-то, во что не верили окружающие его апостолы.
- Не все еще потеряно, не все! - как-будто бросая вызов, воскликнул Никон Амвросиевич.
Он поставил в станок новое полотно и начал рисовать ту же самую натурщицу и тот же пейзаж. Но натурщица была уже другой - это была немного распутная, с опухшими от бессонной ночи веками, уставшая молодая женщина, лениво отдыхающая на скомканных простынях бро-шенных просто на землю, а вокруг ее был обычный пейзаж со следами присутствия человека - обычный, привычный и не запоминаемый нами пейзаж, не требующий особой прорисовки дета-лей... Потом говорили, что это самое лучшее творение художника Никодина. Его даже приобрел Лувр! Но после этого полотна художник Никодин Никон Амвросиевич рисовать или, как еще говорят художники, писать полотна перестал. Он занялся исключительно дарованием мальчика Пети Крячко...
4.
Можно сказать, что после посещения народного художника у Пети началась новая жизнь. Никон Амвросиевич или только для Пети - дядя Ника, поначалу через день, а затем каждый день приезжал за ним и привозил в свою мастерскую. В мастерской зрелый художник учил рисовать очень юного и не только рисовать: они лепили из пластилина, глины, вырезали из дерева раз-личные фигурки, клеили из плотной бумаги фантастических животных и сказочные города. Но не только дядя Ника учил ваять Петю: он учил его читать, писать, говорить на смешном англий-ском языке; они часто гуляли в парках, за городом, ходили в музеи и на выставки, а также на детские спектакли и кукольные представления. Пете было очень интересно, но намного интерес-нее было самому Никону Амвросиевичу...
Если кто и зажил новой жизнью, если кто и почувствовал себя чем-то очень весомым в этой жизни - так это был Никон Амвросиевич. На его глазах маленький росточек гениальности разрастался в могучего гения. И он, Никон Амвросиевич, с каждым днем все больше и больше прикладывал к этому усилий. Но только очень сильным личностям возможно удержаться от со-блазна присвоить себе титул первооткрывателя таланта или учителя гения. Как часто теже учи-теля, не видевшие в своих учениках будущую знаменитость, порицающие их, гордо называли себя Учителями когда “непутевые”, “тупые” и “балбесы” становились известными, богатыми - им так хотелось быть причастными к этой удивительной истории превращений. Но гениев учи-теля не создают. Гений на то он и гений, чтобы появляться редко, напоминая людям, что не все для них еще потеряно. И гении так часто создают тех, кто считает себя Учителем. Никону Ам-вросиевичу казалось, что он создает гения - нет ничего приятней для человека чем сладостное заблуждение в своей иллюзии, в иллюзии создающей самого человека. Понимал Никон Амвро-сиевич или не понимал, людям искусства больше дано чувствовать, что он не стал художником. Отличным рисовальщиком, технарем - да, но художником, творцом... Может быть и стал, не может художник не быть творцом, не может - но не в той мере как бы хотелось. А человеку хо-чется так много...
Он жил мыслью, что творил гения - а это уже немало...
Но Петя Крячко не понимал, что он гений, хотя все чаще слышал это слово - он всего лишь навсего любил изображать мир в котором он рос. Ему нравилось, когда взрослые восхищались его рисунками и он ощущал все сильнее, что хочет чем-то удивить этих взрослых, которые в его сознании ассоциировались с этим огромным миром и он все больше и больше старался вникнуть в суть происходящего вокруг, чтобы изобразить его. Огромное небо, никогда не пребывающее в постоянстве цветов и форм: темнота ночи очень различна, как и свет дня, не говоря уже о звез-дах, тучах, дожде, снеге и ветре... Бесконечное непостоянство природы начиная от маленьких весенних побегов, гамма жизни лета и цвета раздумий осени... И среди всего этого люди, чело-век. Человек терялся среди величия мира. Но человек очень любит себя и поэтому он постоянно утверждает, что он выше и больше мира создавшего его, мира в котором он существует и в ко-тором он практически не заметен. Поэтому люди все чаще и чаще просили маленького гения рисовать свои портреты. Человеческое тщеславие удовлетворялось от мысли, что чей-то лик запечатлен тем, кто появился на этой земле почти случайно - так им казалось, что они попадают в историю, как Джоконда Давинчи, как Незнакомка Крамского, как многие портреты кисти ве-ликих мастеров. Но люди не ценили мастерство - они искали сходства с тем, что хотели видеть, изображение в зеркале и на фотографиях их не удовлетворяло. И Петя старался им угодить и не с целью обмана, а лишь с желанием сделать взрослым приятное. Но потом он рисовал истинные портреты тех людей которых видел и эти портреты ценились гораздо выше, как у единичных ценителей, так и у множественных врагов, изображенных на портретах. Все что как-то ценится в этом мире люди привыкли продавать.
Петины рисунки начали продавать. Все началось с того, что мать Пети вынесла первые из них, изображенные на бухгалтерских бланках, на рынок и случайно оказавшийся там иностра-нец, искавший что-то истинно ценное среди хлама (ох, сколько ценностей погибло в мусоре...), увидел эти странные рисунки с удивительной техникой исполнения. Иностранец был знаток многих видов искусств, потому что он был настоящий профессионал в своем деле - деле прода-жи предметов искусств. Что-то внутри у него екнуло когда он увидел кипу разрисованной бума-ги и сделав безразличное лицо, он предложил купить их все оптом за... пять долларов, мельче купюры у него не было. Мать Пети, исполняя правила рыночного этикета, решила поторговаться и запросила у солидного мужчины, говорящего с акцентом аж... двадцать долларов. Предложила и сама испугалась своего собственного предложения - ведь сумма в пять долларов была больше той, что она намеревалась выручить за “ребячье малевание”. Иностранец весело засмеялся и протянул ей купюру в десять долларов, помахав пальцем как бы предупреждая, что больше не будет. Сделка была совершена. И, как бы в шутку, сам не отдавая отчета своим действиям, ино-странец попросил мать Пети подписать каждый рисунок, удостоверяя своей подписью, что они действительно проданы господину такому-то, мол все это нужно для какой-то таможни. Это бы-ло самое выгодное вложение капитала опытного спекулянта антиквариатом - через некоторое время он продал эти рисунки за сумму в тысячи раз превышающую ту, которую заплатил сам.
Вырученные десять долларов мать обменяла на купюры национальной валюты и купила бутылку водки. Вечером, за ужином довольные родители отметили первый коммерческий успех своего малолетнего сына. Утреннее желание похмелиться мотивировало желание продолжить реализацию Петиных рисунков.
На этот раз иностранец появился на рынке не случайно. Он сидел в своей шикарной маши-не с затемненными окнами и ждал появления той женщины с рисунками. Какое-то не понятное чувство, может быть это чувство удачи, заставляло опытного торгаша ждать плохо одетую жен-щину с непонятного происхождения рисунками. Целый вечер торговец антиквариатом рассмат-ривал эти рисунки. находя в них удивительное сходство с манерой исполнения старых мастеров и уже поздно ночью, почти под утро он пожелал увидеть их автора, надеясь расширить свой биз-нес, но вот в какой способ он еще не знал. Чтобы лучше видеть рынок он поставил свою машину в месте запрещенном для стоянок, но милиционер, получивший и свои десять долларов принял эту машину под охрану, теперь ничто не могло помешать иностранцу созерцать хаотичную суету торгующих, покупающих и глазеющих. И вот она пришла, неся сумку с “обычным товаром” - краденными мужем элементами сантехники, и в старом целлофановом пакете остатки Петиных рисунков, находившихся дома.
Иностранец наблюдал за ней. Вентиля и краны покупали неохотно - каждый искал товар подешевле, что в условиях разваливавшейся экономики было очень легко и это не парадокс, а на рисунки и вовсе никто не смотрел. “Пора, - решил иностранец”. Он открыл дверцу автомобиля, строго посмотрел на милиционера и тот подошел ближе к машине, на его лице была отображена готовность верного пса разорвать любого, кто только посмеет коснуться к сверкающему лаком металлу. И как бы случайно иностранец вновь оказался перед женщиной.
- Ой! - обрадованно воскликнула Люся. Она уже потеряла всякую надежду вторговать хотя бы на бутылку дешевого портвейна, а тут вот опять появился тот чудак иностранец, выложив-ший за рисунки ребенка сразу десять долларов. Нечего греха таить, мама Пети предполагала на этот раз попросить больше - вишь о таможне говорил, значит ценность представляют рисунки Пети. Но простояв более двух часов и так ничего не продав, она была согласна и на половину вчерашней суммы. И вот он опять этот богач - кто если не богач способен выбросить такие день-ги на мусор. Она ошибалась - богачи очень жадные люди и денег никогда не выбрасывают иначе бы никогда не стали богачами. Но иностранец задумчиво проходил мимо, не замечая ее, а жен-щина и не догадывалась, что иностранец это делает специально - ох уж эти мужчины, они так и норовят обмануть ожидания женщин.
- Мистер, здравствуйте, - пыталась окликнуть его она, но получился какой-то писк голод-ного щенка, с молящей надеждой смотрящего в глаза.
Иностранец обернулся, внимательно посмотрел, как бы стараясь вспомнить эту женщину.
- Мистер, рисунки, - она показывала рукой на кипу Петиных рисунков, пытаясь напомнить иностранцу о вчерашней покупке, - рисунки Пети.
- А-а, - сделав вид, что вспомнил о вчерашнем, иностранец. Он взял очередные рисунки, посмотрел на них, изобразив на своем лице недоумение и разочарование, сказал, - рисунки пло-хо.
- Что плохо, как плохо? - спрашивала мать Пети, чувствуя, что на сегодня денег уже не бу-дет.
- Рисунки плохо художник рисовал, - отвечал иностранец, качая головой.
- Почему плохо? Вы же купили вчера, - все еще не теряя надежду хоть на какую сумму, хоть на ... пиво, мать маленького художника, - ему еще нет шести лет, его сейчас учит академик, народный художник республики, он говорит, что Петя гений.
- Что Вы говорили? Какой Петя, какой народный художник, - иностранец делал вид, что хочет уйти, но внутренне он напрягся, ожидая какого-то поразительного сообщения.
Мать Пети как-будто прочувствовала настроение иностранца:
- Петя, сын мой. Это он рисовал. Ему еще нет шести лет.
Иностранец вспомнил рисунки. Похоже эта женщина не врет и тогда это точно может вы-расти гений, только вот его нужно, как говорят эти странные русские, “раскрутить”, представить товар миру.
- Нужно посмотреть, - сказал немного подумав иностранец.
- Вот берите, смотрите, - мать Пети подняла с земли пакет с рисунками сына.
- Нет, не это, - немного поморщился иностранец, - нужно посмотреть на Петю.
- Когда?
- Можно сейчас, - решительно ответил иностранец, он был готов действовать.
- А сейчас нельзя, его нет.
- Как это нет? Он умер?
- Типун вам, мистер, на язык, - взмахнула руками мать Пети, - скажите такое - умер. Он на занятиях сейчас у народного художника Никодина, - последние слова она сказала с гордым вы-зовом.
Фамилия Никодина иностранцу была знакома. Он сразу вспомнил, не пользующиеся спро-сом, исполненные в превосходной технике картины художника, картины напоминающие иллю-страции к учебнику рисования среднего учебного заведения, где все предельно ясно и однознач-но, чего так не любит даже обыватель, твердящий обратное - слишком красивое и симметричное указывает человеку на его несовершенство, а этого никто не любит.
“Если это правда, то мальчик действительно существует и он действительно талантлив. Но что ожидать от Никодина? - размышлял иностранец”. Когда размышления не приводили к поло-жительному результату торговец антиквариатом начинал действовать в том направлении кото-рое было ближе к цели. Он молча сунул матери Пети пять долларов, забрав все остальные ри-сунки и также молча пошел к своему автомобилю. Закрыв плотно дверцы, он включил свой пе-реносной компьютер в электронной памяти которого хранилась различная конфидециальная информация, включая и досье на знаменитых, заслуженных и просто известных художников, полученная ловким торговцем из самых неожиданных источников. Он знал, что нынешний век - это век информации и только владеющий ею может надеяться на успех.
Через час и сорок минут иностранец нажимал кнопку звонка у двери квартиры народного художника Никодина, звонка не было слышно. “Как в большинства художников, - подумал ино-странный торговец и сильно постучал в двери.
- Вам к кому? - услышал он четкий голос доносившийся из-за спины. Неловкое чувство, попавшегося на нехорошем поступке, хотя ничего плохого он не делал. может только замышлял, на миг овладело иностранцем. Он быстро совладал с собой, обернулся и увидел пожилого седо-ватого мужчину, одетого в неброскую куртку спортивного покроя, в одной руке держащего мольберт, в другой ручонку маленького, худенького мальчика с большими, внимательными се-рыми глазами, гардероб которого явно подбирался в мусорной свалке, именуемой гуманитарной помощью. Иностранный непрошеный гость художника Никодина узнал сразу - несколько раз он встречал его на различных выставках. “А мальчик и есть Петя, - догадался иностранец”.
- Мне нужен народный художник, лауреат государственной премии Никодин Никон Ам-вросиевич, - немного растягивая слова с не скрываемым акцентом ответил, стучащий в дверь.
- Я и есть Никодин Никон Амвросиевич, - с достоинством ответил художник, польщенный упоминанием его титулов, - слушаю Вас.
- Мне порекомендовал Вас Карпинский Давид Иосифович, - иностранец назвал одного из отечественных торговцев произведениями искусства, которого час назад его иностранный кол-лега вынудил порекомендовать художника Никодина и даже дал его телефон, - меня зовут Дже-кобб Прайс, я представитель торговой фирмы “Джекобб энд К”. Мне нравиться Ваш стиль и я хотел бы посмотреть Ваши работы с целью покупки или заключения контракта.
- А вот так даже, - повеселел Никон Амвросиевич, упоминание о покупке приятно щекота-ло слух, а говорящий с иностранным акцентом внушал доверие. Если чего и научились делать эти иностранцы, так внушать доверие очень доверчивым русским. Простертая к верху открытая длань руки, как открытая русская душа, показывала гостю направление к коридору квартиры. А хозяин гостеприимно приглашал, - что же вы стоите, проходите.
Иностранец зашел не разуваясь и даже не пытаясь вытирать ноги. Почему-то только в Рос-сии иностранцы не вытирают ноги при входе в приличные помещения.
- О-о! - издал сильно фальшивый возглас изумления мистер Джекобб, увидев несколько добротных копий полотен старых мастеров и картин самого Никодина в их стиле, но не в их духе. Он слишком долго мысленно репетировал этот возглас, ибо знал, что нужно восхищаться. Такому не хитрому обману их учат с детства и это считается чуть ли не основной нормой обще-ния - поэтому-то их гамбургеры приятны вкусу, но вредны здоровью. Хотя, как мне кажется, эта фальшь была напрасна и явилась результатом длительной подготовки к ней. Картины Никодина, как и всякие картины профессионального художника, могли вызывать восхищение, по крайней мере техника выполнения их была безупречной - народного художника так просто за сюжетные портреты лидеров не давали - их нужно было уметь изображать такими, как это хотел видеть народ. Изображать что-то, как кто-то хочет видеть - не в этом ли величие изобразительного ис-кусства? И уж совсем зря господин Джекобб не обратил внимание на последнюю работу масте-ра, а ведь со временем ее купит Лувр.
А мастеру изобразительного искусства возглас изумления иностранца понравился или, как еще говорят, припал к душе - то есть мастер внушил себе некую душевную близость с ценителем его искусства. И вот когда этот залетный ценитель произведений живописи сказал на своем ак-центе:
- Ах, как жаль, сейчас уже так не рисуют...
Мастер выпалил сокровенное:
- Сейчас каждый мазила мнит себя за гения, не умея держать кисть. Умирает искусство - умирает народ... - без патетики, а лишь с искренним разочарованием сказал Никон Амвросиевич одухотворенно посмотрев на не очень высокий потолок квартиры-мастерской и, положив свою ладонь на головку тихонько стоящего рядом Пети, добавил, - Но не оскудеет талантами земля русская, не оскудеет.
Говоря о талантах и гладя Петю по голове Никон Амвросиевич почему-то думал о себе. Мистер Джекобб понял о ком говорит художник и в резонанс его скрываемым мыслям подтвер-дил:
- Ваше творчество тому подтверждением...
- Да что Вы, уважаемый мистер э-э-э...
- Джекобб, - поспешил напомнить гость.
- ...Ну, да, Мистер Джекобб, я лишь только незначительный камешек в безразмерной глы-бе народного таланта, - любил художник Никодин массивные, крепкие сравнения, в мыслях представляя свой камешек размером сравнимым с размерами этой самой народной глыбы талан-та, но человек чаще всего говорит не то, что думает, хотя и верит в то, что говорит, - вот подрас-тает талант, вулкан, монолит самых величественных размеров, - и в своей любимой позе Нерона Никон Амвросиевич указал на мальчика, стоящего рядом с ним.
Мистер Джекобб сделал вид, что не заметил перст указующий на мальчика, он посмотрел на последний шедевр мастера и пролил несколько слов бальзама на воспаряющую душу мастера:
- Ваш камешек - это бесценный бриллиант, обработанный великим гранщиком. Его свер-кающий свет освещает все темные места любых темных расщелин и нагромождения серых глыб нашего бытия, - мистер Джекобб специально очень долго тренировал свой русский язык специ-ально для общения с русскими творцами.
Никон Амвросиевич понял, что имеет дело со знатоком. Он даже покраснел от удовольст-вия общения с понимающим живопись человеком. А может он покраснел от вычурных, аллего-рических похвал...
- А вот перед Вами не бриллиант - перед Вами метеорит, перед Вами солнце, звезда самой большой звездной величины, - легонько трепая волосы Пети, говорил Никон Амвросиевич, глаза его блестели слезами чувственности и восторга, - он взошел на сером небе мира, погрязшем в денежном дерьме, разучившимся понимать прекрасное. Он пришел для того, чтобы принести свет той красоты, которая должна спасти этот мир, вытащить его из трясины бездуховности, алчности и стяжательства.
- Вы думаете, что это еще возможно? - спросил иностранец. Его не интересовал вопрос спасения мира от бездуховности, но он знал, что русская творческая интеллигенция очень любит говорить о чей-то бездуховности и своей спасительной миссии, как минимум, для всего мира.
- Раньше я думал, что этот мир ничего не спасет. Армагедон, аппокалипсис, кара божья - должны уже давно разрушить этот сгусток космической бездуховности. Но есть Бог и он посы-лает нам своего агнца, своего ангела - дитя безгрешное во имя спасения нашего.
И Никон Амвросиевич открыл, не понятно откуда появившуюся бутылку водки - какая же беседа о бездуховности без водки. Мистер Джекобб потрогал специальные, нейтрализующие действие алкоголя, таблетки, с которыми он никогда не расставался в России - подарок одного американского разведчика, долгое время работающего в правительстве России и уже привыкше-го обходиться без них.
Они пили, они говорили об искусстве, они спорили о политике и обсуждали прелести женщин. Очень часто мистер Джекобб переходил на свой родной язык, а Никон Амвросиевич на иностранный, все чаще они останавливались в своем споре ища подходящие слова, помогая друг другу подбирать их. Вскорее появилась другая бутылка водки, затем Джекобб принес с машины упаковку баночного пива и перестал глотать свои противные таблетки, мешавшие уловить нить разговора.
А что же мальчик Петя?... Он был, как все дети - он любил слушать о чем говорят взрос-лые, он хотел побольше зачерпнуть их взрослой мудрости. Предупреждаю - всегда думайте о чем говорите при детях. Правда, многие, чтобы не думать, прогоняют детей, запрещая им слу-шать свой взрослый разум или бред. И скоро Пете надоели все повторяющиеся мысли спора и он начал рисовать. Он рисовал спорящих, их слова, пытаясь понять где в них находится та суть, называемая мыслью.
Ни художник Никодин, ни торговец Джекобб не помнят кто первый из них заметил, что мальчик рисует и что именно. Они увидели и поток слов о смысле изобразительного искусства иссяк - перед ними было само искусство. Иллюзии и пороки, страдания и отрешенность, бездум-ная алчность и безразличная щедрость и жуткое, пугающее одиночество было в линиях их лиц и поз, изображенных рукой мальчика. Эти рисунки подействовали сильнее таблеток, сильнее вод-ки и пива. Двое взрослых, наконец-то, замолчали. И лишь иностранец прошептал:
- ...Greatness...Genius...
Через некоторое время, когда все рисунки Пети были рассмотрены, взрослые торговец и художник решили показать миру нового гения. Почти в унисон они сказали:
- Нужно осветить темень мира красотой искусства...
При этом каждый из них думал о чем-то своем...
5.
Мистер Джекобб взялся за рекламу нового гения, назвав себя менеджером, а народный ху-дожник республики Никодин играл роль первооткрывателя таланта и его наставника.
А дальше началась обычная история, обычная, как мечта - история похожая на сказку в ко-торой маленький мальчик становился большим принцем. Это Маленьких Принцев не замечают и лишь временами устав от непонятностей жизни хотят ими стать. А вот возле больших короно-ванных особ всегда много людей, шума, обмана, интриг и денег... В общем-то, только ради денег люди придумывают себе принцев, королей и других сказочных персонажей. Петю Крячко нача-ли окружать ореолом денег. Он не знал, что поначалу за один его рисунок, чаще всего это был портрет, родители получали пять долларов, а мистер Джекобб и художник Никодин также, вроде бы, пять... Но это, вроде бы, а фактически фирма “Jacobb & Co”, состоящая из одного мистера Джекобба Прайса, зарабатывала значительно больше: немного рекламы, ретуши и падкие на сенсацию богачи платили в десятки, а то и сотни раз больше чем получали родители Пети. Но, привыкшим сводить еле-еле концы с концами, родителям поначалу было всеравно - сваливав-шиеся не весть откуда деньги казались им целым состоянием.
Производительность, если так можно сказать, Пети все возрастала. Он рисовал различны-ми техническими приемами и писал маслом портреты, сюжетные сцены, натюрморты и пейзажи; ему заказывали иллюстрации к детским и взрослым изданиям, очень ценились изображаемые им наивные сцены любви; он создавал новые модели одежды, разрабатывал сценические образы, создавал эскизы архитектурных излишеств... Его уже начали подделывать - Петя становился модным художником или модной диковинкой. И денег становилось все больше и что естествен-но становилось больше людей желавших получить некоторую часть их. Мистеру Джекоббу, не смотря на его невообразимую изворотливость, становилось все труднее защищать свои интере-сы, имевшиеся среди интересов Пети. Конечно же, он составил договор с родителями Пети на эксклюзивное предоставление всех услуг менежмента от фирмы “Jacobb & Co”, но, не имея юридической лицензии он не мог предоставлять специфические юридические услуги. Так в раз-валивающемся доме Петиных родителей появились два представителя юридического дома “Стружевский и сыновья”. Они убедительно доказали, что мистер Джекобб беззастенчиво обма-нывает бедного мальчика Петю и его заботливых родителей, предложив свои очень выгодные, правда, в первую очередь для себя, условия. И вот дом Пети был кое-как отремонтирован, отец получил доверенность на право вождения, но без права продажи, старого “Opel-Кadet”-а и еще постоянно бесплатно им поставлялась дешевая выпивка и кое-какие продукты с пометкой за-прещающей продажу в странах производителях, как объяснили представители юридического дома “Стружевский и сыновья” - все эти поставки в условия нового контракта не входили и были подарком или благотворительностью. Родители Пети ничего не знали о “дарах данайцев” и им подобным - они, как все нормальные люди, радовались дармовщинке, принимая ее за добро.
Ловкие Стружевские и их сыновья заключили массу различных контрактов и договоров на продажу произведений юного таланта на мыслимые и немыслимые объемы и сроки, даже не поинтересовавшись желаниями мальчика - а что с детей спрашивать - они же еще никто...
А что же Никон Амвросиевич? Никон Амвросиевич на деньги Пети не претендовал, он упивался своей принадлежностью к историческому явлению в искусстве и считал себя главным меценатом-первооткрывателем гения, которого, другими словами, он подарил человечеству. Возле юного художника должен был находиться специалист и для всех Джекоббов и Стружев-ских художник Никодин был необходим - ведь на главное, на деньги, он не претендовал... Но разве есть человек, не претендующий на что-то свое в этой жизни? Богатых людей было много - знаменитыми были не все из них, но как часто знаменитыми становились нищие. Любой, кто считает себя не признанным гением, талантом, скажет вам, что деньги не главное... Многие ху-дые художники, пытающиеся всучить свои “непонятые пока шедевры” с презрением обзовут богатого Дали обычным рисовальщиком кича, а снобистского Пикассо и вовсе не умеющим ри-совать, разве что, только карикатуры и плакаты на стенках, на подобии плоской в прямом и пе-реносном смысле “Герники”. Никон Амвросиевич хотел стать знаменитым - нормальное жела-ние для нормального человека. И как возле богатого каждому желающему может отломиться маленький, а может и большой кусочек призрачного счастья насыщения, так и возле знаменито-сти можно попытаться оторвать у судьбы и свой небольшой лучик славы и может, с чем черт не шутит, этот лучик будет началом ореола. Никон Амвросиевич каким-то образом ухищрялся на выставках, вернисажах, посвященных Петиному творчеству, выставлять и свои полотна - ведь он всеже был художником, имевшим отношение к этому творчеству. И вот однажды, в Париже, случилось маленькое чудо (в чудесном городе всегда происходят маленькие чудеса) - представи-тель Лувра купил картину народного художника Никодина. Не так уж и за большие деньги ку-пил, и не для основной экспозиции, но для Лувра! Много ли продающих свои “гениальности” на Арбате или Монмартре могут этим похвастаться? То-то же...
Но больше никто никаких старых картин Никона Амвросиевича не покупал. Смотрели, щупали, нюхали, хвалили, но не покупали - художественной знаменитостью был Петя, а не его учитель и первооткрыватель. А с тех пор, как Никон Амвросиевич начал считать, что его жизнь посвящена Пете, рисовать он не мог. Но Никон Амвросиевич немного кривил душой сам перед собой, ложь себе самый изощренный и самый интимный вид лжи - это действительно ложь во спасение. Рисовать он не мог не по причине занятости Петей. Находясь рядом с чем-то новым, более совершенным, он не мог быть хуже, а лучше он стать уже не мог. Возраст, образ мышле-ния, образ жизни не позволял ему стать другим - юным, молодым...
Как пришла мысль о творческом воровстве или художественном плагиате Никон Амвро-сиевич не заметил. Да и не было этой мысли вовсе. Как-то однажды все случилось само собой. Он взял рисунок Пети и перенес его на полотно - его линии, его идею и обработал ее согласно своему видению, своими техническими средствами. Картину купил знаток. Потом он повторил свой опыт опять и опять. И вот уже заговорили, что ... в стиле Пети чувствуется влияние народ-ного художника Никодина - людям свойственно или удобно мыслить привычно - не мог, в их понятии, ребенок научить чего-нибудь старого мастера. А старый мастер продолжал удавшийся опыт. Петя все больше и больше начал рисовать для художника или на художника Никодина. Родители слишком много пили, менеджеры и юристы занимались своими финансовыми афера-ми, а самый ближний к Пете человек стал фактическим владельцем Петиного таланта.
Конечно, менеджеры и юристы заметили уменьшение вала произведений мальчика, но де-нег они на нем заработали достаточно много, чтобы поверить в его психическую усталость, ис-тощенность, подтвержденную специалистами-психиатрами. Психиатры видят в каждом человеке ненормального, сумасшедшего (кроме себя, естественно), легко признали Петю психически не-нормальным и это было легко так как родители Пети, наконец-то, достигли стадии белой горяч-ки и были изолированы в спецучреждение. Все таланты, тем паче гении - психи ненормальные - это бытующее обывательское мнение постоянно подогревается действительно подвинутыми на своей исключительности различными теоретиками и знатоками человеческой психики. Тот же Фрейд доказывал, что все таланты сублимированные сексуальные извращенцы или маньяки, а кем он был сам в этом случае он скромно умалчивал.
Так было признано, что очередной гений это всего лишь очередной псих. Популярность Петиного искусства начала резко снижаться и вскорее исчезла также неожиданно как и появи-лась. Народный художник Никодин, афишируя перед прессой свою добродетель, оформил права опекунства на мальчика, так как ввиду сумасшествия родителей он остался без такового. Юри-дический дом “Стружевский и сыновья” а также провайдерская фирма “Jecobb & Co” не препят-ствовали этому и вскоре они заключили соглашение на “представление интересов” очередной юной гениальности, какой-то маленькой скрипачки, а может и пианистки...
Лишенный непонятным образом повышенного интереса и внимания к себе, Петя перестал рисовать. Он не понимал почему так получилось и все больше уходил в себя, не разговаривая даже с дядей Никой - талант, не находящий выхода, всегда закрывается в свою маленькую кре-пость, как клетка в цисту, и освободить его в следующий раз очень и очень трудно.
Да и с дядей Никой начало твориться что-то не понятное: он стал груб, он стал бить Петю, требуя от него новых рисунков, новых идей. Хрупкие механизмы гениальности очень стойкие в труде и творчестве, но совсем не могут сопротивляться быту, а бытом для Пети был Никон Ам-вросиевич.
Петя перестал рисовать, Никон Амвросиевич начал пить. И вот однажды соседи заметили, что дверь квартиры народного художника была открыта несколько дней подряд. Они осторожно зашли туда и увидели мертвое тело художника. Вызванные соседями врачи и милиционеры кон-статировали смерть от сердечного приступа, спровоцированного принятой чрезмерной дозой алкоголя.
А мальчик... А мальчик исчез, пропал. Некому было давать заявление о пропаже, не кому было объявлять розыск...
* * * * *
Все забыли о Пете Крячко маленьком гениальном художнике...
Но вот вчера вечером я увидел как беспризорный мальчик лет десяти предлагает какие-то рисунки. Это были превосходные рисунки великого мастера, очень похожи на те самые... Я спросил у него откуда это, но в ответ он только дурашливо рассмеялся и убежал. Но это был не Петя Крячко...