*
Кольку будто что-то толкнуло, и он проснулся. Сразу и окончательно распахнул глаза, словно не спал. Чуланчик, в котором он ночевал летом, впускал в себя сквозь щели старых влажных досок прохладный и пока неземной, не суетливый райский щебет птиц. Свет уже не рассветного, но очень раннего, июньского солнца лежал поперечными полосками на Колькином лице, на груди и животе, на сползшем, рядом лежащем, отцовском старом тулупчике, под которым даже в летние незябкие ночи спал теплолюбивый Колька.
Часов было где-то около четырех. Совсем скоро поднимется мать на дойку. В соседних дворах тоже заскрипят двери, а из хлевов послышится мычанье коров, чующих приближение хозяйских рук, освободительниц коровьих титек от молочной тугой тяжести.
Колька быстро поднялся и, натянув волглые штаны с вечно засученными штанинами, вышел во двор и через огороды быстрым шагом пошел к реке, торопясь добраться до высокого берега и поскорее спуститься, скрывшись под ивняком, до того, как его кто-нибудь увидит.
Он знал, где искать Пашку.
Крутая тропинка по обрыву к реке была сырой после ночного ливня. Кем-то сто лет назад вырубленные лопатой ступеньки расползались под колькиными босыми ногами, и Колька, почти не перебирая ногами, заскользил в жирной грязи вниз, прямо к мосткам.
Старый, проржавевший замок давно не запирался на ключ. Колька легко отстегнул лодочную цепь, бросил шершаво забряцавшую железную змею на нос лодки и столкнул ее в воду. Запрыгнул сам, взбаламутив теплую воду в донье. Достал со дна лодки разбухшее от воды весло и, не вставляя его в раздолбанную уключину, стал, стоя, грести им с обеих сторон, направляя лодку поперек несильного течения, наискосок и вверх, к гряде камышей, мрачная армада которых охраняла сонмом поседевших коричневых наконечников дальний остров.
Лодка с шорохом вползла в камыши и, глухо скрежеща бортами и днищем, задрожала, продолжая двигаться, нехотя поддаваясь усилиям Колькиного весла. Впереди послышались смех и плеск. Камыши раздвинулись, и перед Колькой открылась чистая, без ряски, полоса воды, за которой синел буйными зарослями незнакомых цветов остров.
Справа снова раздался смех. Колька помнил, что в той стороне находится омут. Он повернул голову и увидел на водной поверхности бледное женское лицо с почти белыми, с едва заметной голубизной, глазами. Женщина смотрела на него и улыбалась. Ее мокрые волосы с запутавшейся в них тиной темно обрамляли лоб и щеки и тяжело пропадали в воде.
- Фу, ты, нечисть! Пошла прочь! – Колька перекрестился. – Спаси, Бог…
Русалка перестала улыбаться, закрыла плачущее лицо тонкими прозрачными руками и опрокинулась в омут, тяжело шлепнув хвостом по воде.
Колька выправил ход лодки в едва заметную среди синих цветов острова заводь и тут же увидел Пашку. Тот стоял, видимо, на каком-то холмике, потому что головки цветов на высоких стеблях не дотягивались ему даже до колен.
- Ты зачем так рано? – Спросил он спокойно и даже будто сурово.
- Так за тобой! Ты что… - Колька почувствовал, что готовый сорваться с уст привычный матерок неожиданно застрял где-то у основания языка. – Сколько можно пугать всех? Третий день тебя по всей речке ищут. Помоги мне…
Парни втянули лодку на берег.
- Пошли, – тихо сказал Пашка.
Он пошел вперед, Колька за ним.
Колька шел за смуглой в белых пятнышках спиной товарища и ворчливо, но не зло, выговаривал ему:
- Чего ты без меня отправился? Мы же договорились, что после именин на сома пойдем. И ладно бы ловил!... Ну, ловил – не поймал, так вернулся бы. Нет ведь, застрял тут... Там уже мать к нам прибегала, спрашивала. Да и гулянка сегодня… Еще на станцию за кумом надо ехать. А он тут с русалками.. И не боится, что затащут…
- Тебе уже исполнилось шестнадцать? – Не оборачиваясь, спросил Пашка.
- Ага. Мамка говорила, что в аккурат перед рассветом меня родила… Давай, Паш, быстрей соберем твои манатки да назад… Еще полдня томошиться надо, а я тут с тобой время теряю.
Пашка продолжал идти вперед и, так же не оборачиваясь, качал головой:
- А ты знаешь, что война началась?
- Как война? – остановился Колька. – Тебе-что, совсем тут макушку напекло? Или ты с кислушкой на сома давеча пошел?
Пашка обернулся. Он стоял и печально смотрел на друга.
- Не в срок ты, Коля, поспел ко мне. Кабы еще вчера… А сегодня это место тебя уже не отпустит. И про войну ты уже знаешь так же хорошо, как я, да ведь?
Колька почувствовал, как потоки особого, вселенского знания обо всем и обо всех вливаются ему в глаза, уши и заполняют собой все его клетки. Он покачнулся и зажмурился. А когда открыл глаза, то ощутил себя по-над островом, рекой, не видной отсюда деревней и дальше – до станции, вдоль гудящей полосы рельсов…
Он кинулся обратно к лодке. Забрался в нее и что есть мочи стал грести в обратную сторону к камышам.
Лодка послушно заскользила по воде и вдруг резко встала, ударившись носом о невидимую преграду. Колька бил веслом по воде и сначала с ужасом, а потом с тупым отчаянием наблюдал, как брызги из-под весла зависают в воздухе и падают только на одну сторону, как если бы реку в этом месте пересекало огромное стекло от небес до самого дна.
Он колотил и колотил веслом по воде, плакал, давясь булькающим в горле стоном. Русалка снова показалась над омутом и ласково манила его обеими руками, улыбалась и качала головой. А на берегу, позади, стоял и терпеливо ждал его товарищ.