Мятежна и непостижима человеческая душа, причудливы и неясны желания. Зимой нам хочется клубники, жаркого июльского солнца, обжигающего ступни золотистого песка. Летом — снегопада, новогодней елки, катания на салазках...
В погоне за мистической синекрылой птицей, мы обращаем взоры к высокому манящему небу и, томимые неясной тоской, ждем... Не замечая того, что неуловимая Синяя птица свила гнездо у наших ног...
Над ней потешался весь класс: “правильная” Любка — отличница, комсомолка, спортсменка – с тринадцати лет “фанатела” по известному певцу. “Тащилась” под глупые попсовые песенки в исполнении своего кумира, коллекционировала плакаты и календари с его изображением, собирала вырезки из газет и журналов.
По уши влюбленную в придуманного персонажа Любку одноклассники дружно объявили “чокнутой” и постоянно подтрунивали над “пунктиком” девочки. Даже друзья не понимали ее увлечения.
— Ничего, ничего, — ехидно говорил, хлопая ее по плечу, закадычный дружок детства Лешка. — Вот вырастешь, окончишь школу и поедешь к своему любимому солисту. Глядишь, пробьешься в его свиту. Если повезет, он тебе позволит микрофон за собой поносить.
— Дура ты, Любка! — искренне возмущалась лучшая подруга Аленка. — Неужели ты не понимаешь, что твой кумир — миф?! По телеку все эти расфуфыренные артисты как один –золотые, талантливые. А в жизни? Ну, почем тебе знать — может, он идиот круглый? Или хам, который харкает на пол и вилкой в зубах ковыряет? Ты же ни-че-го о нем не знаешь!
Любка в ответ на эти внушения молчала, крепко стиснув зубы и опустив глаза в пол. И только лихорадочный румянец на щеках выдавал ее волнение.
О чем в эти моменты думала девочка, не знал никто, кроме нее самой...
“...Пусть это глупо, тупо, смешно! Пусть! Пусть! Пусть! Никто из них не знает, не понимает правды. Это даже хорошо. Я стерплю, я выдержу все. Ради тебя, ради моей любви. Ты тоже ничего не знаешь и никогда не узнаешь. Я не хочу, чтобы ты, как все окружающие, стал считать меня ненормальной. Я готова всю жизнь любить тебя молча, на расстоянии...”.
Пять лет кажутся бесконечно долгими, словно путь до Солнца, если они маячат впереди у четырнадцатилетнего ребенка. Но видятся единым взмахом птичьего крыла, если все события, которыми был наполнен этот временной промежуток, остались в прошлом у девятнадцатилетней девушки.
Любка изменилась ровно настолько, насколько этого требовал безжалостный цензор — время. Нескладная девчачья фигурка приобрела плавные, женственные формы, осанка стала горделива, движения – уверены и неторопливы. Теперь воспоминания о сумасшедшей неразделенной любви к эстрадному идолу вызывали у Любы лишь смех.
– Недавно твоего урода показывали, – как бы между прочим говорил Лешка, листая журнал. – Отстой полный!
– Вот-вот, – вторила ему Аленка. – Мужику под сраку лет, а он все под мальчика «косит».
– Ну что вы злые такие? – притворно расстраивалась Любка и в тон «критикам» начинала ехидничать:
– Может, человек в душе чувствует себя молодым!.. Как-никак творческая личность…
Оптимистичный настрой подруги и вернувшийся к ней здравый смысл искренне радовали близких людей. И даже известие о том, что на втором курсе института Любка снова испытала неразделенное чувство, не насторожило ее друзей. На сей раз, избранником девушки стал блондин по имени Олег. Флегматичный, неповоротливый, необщительный. Что привлекательного могла найти умница Любка в этом вахлаке, для окружающих оставалось загадкой.
– Ладно, по крайней мере, этот Олег настоящий, – пожав плечами, констатировала Алена. – Живой. Вернее, я бы сказала, полуживой… Но, во всяком случае, Любка его хотя бы видит каждый день.
– А по-моему, этот Любкин новый хахаль – просто урод! – вынес свой вердикт категоричный Лешка. – И Любка наша – самая настоящая мазохистка.
Сама же виновница дискуссий при этом лишь ярко пунцовела и напряженно молчала, опустив глаза.
«…Если бы знал ты, такой далекий и близкий, как мне тяжело! Хуже одиночества только сознание собственного бессилия изменить что-то. Мне никогда не хватит смелости признаться тебе в своих чувствах. Я предпочту страдать и мучиться, чем стать глупой, смешной в твоих глазах. Услышать насмешку в голосе. Нет, только не это! Пусть все идет своим чередом…».
Очарование инфантильным Олегом рассеялось только к началу четвертого курса. Но неисправимо романтичная Любка так и не повзрослела. В то время как ее сверстники обзаводились семьями, рожали детей, девушка продолжала мечтать — жить иллюзорной любовью, придумывать себе новых идолов.
…Первой из неразлучной троицы устроила свою личную жизнь Аленка. Встретила хорошего парня, повстречалась с ним годик и… В один прекрасный день, сияя глазами, пригласила друзей на свадьбу.
– Какая Аленка у нас красивая! – в разгар всеобщего веселья восторженно говорила Любка Алешке, сидящему рядом с ней за праздничным столом. – Как же мне хочется, чтобы у нее все-все было хорошо!
– Будет, – лаконично ответствовал друг, – и у Аленки, и у меня, и у тебя.
Выдержав паузу, Лешка бросил лукавый взгляд на отчего-то зардевшуюся Любку, и добавил:
– Если, конечно, бросишь маяться дурью и придумывать себе всякую чепуху.
Она хотела возразить, но Лешка опередил ее – с улыбкой обнял за плечи и предложил:
– Пошли лучше танцевать! Не каждый же день удается потанцевать на свадьбе подруги!..
И были танцы, веселье, а после – будни, которые в лучшие годы жизни воспринимаются как те же праздники. Неразлучные друзья закончили вузы, определились с работой. И тут, накануне Лешкиной свадьбы, Любка вдруг объявила, что уезжает в другой город.
– Любка, ты что же, даже не поздравишь Лешку?! – недоумевала Аленка.
– Мне предложили очень хорошую работу, принимать решение нужно было срочно, – опустив глаза, отвечала девушка. – Переезд тоже не терпит, таковы условия.
– Но ведь Лешка же обидится!
Любка пожала плечами:
- Он должен понять. Поздравь его от меня, ладно?
А через день она уехала в далекий сибирский город…
“...А у нас снова снег. Крупные белые хлопья, кружась в плавном танце, ложатся на мохнатые сосновые ветки, укутывают искрящимся одеялом дома и улицы. И такая густая тишина стоит в морозном воздухе, что чудится, будто время остановилось, замерзнув. Я шла по длинной аллее, любовалась бриллиантовым сиянием нетронутого снега и, по обыкновению, вела с тобой бесконечный диалог. О жизни, о любви, о весне...”.
Домой Любка приехала лишь спустя три года, 29 декабря. Предновогодним вечером за столиком маленького уютного кафе снова, как в старые добрые времена, собралась неразлучная троица. Им было что рассказать друг другу. За разговорами вечер пролетел на одном дыхании…
– Проводи меня до дома, – попросила Любка Лешку, когда Аленка, попрощавшись, села в такси. – Как в школе, помнишь?
Снег искрился под ногами и трещал от мороза, а старые друзья отчего-то не находили слов для разговора. А может, они боялись нарушить тишину…
Первым заговорил Лешка.
– Знаешь, – сказал он, – я ведь действительно рассердился, когда ты вот так внезапно, не предупредив, уехала и даже на свадьбу ко мне не пришла. Мне было обидно: столько лет дружили… Потом, правда, столько всего навалилось, что думать было уже некогда. Первые успехи в карьере, первые конфликты в семье… Полгода назад мы с женой разошлись.
¬– Да, Аленка писала мне.
– Так вот, – после паузы продолжил друг детства, – это опять к вопросу о понимании. Можно жить рядом, видеть друг друга каждый день и не находить точек соприкосновения. Так, словно говоришь на разных языках… Понимаешь?
Она улыбнулась, поймав на лету мохнатую снежинку:
– Понимаю.
– Ничего ты не понимаешь, – неожиданно севшим голосом произнес Лешка, отводя взгляд.
– Ты всегда была странной – жила в придуманном мире, любила придуманных людей и не замечала, что…
Он оборвал себя на полуслове, словно боялся выдать какую-то тайну.
– Что?.. – переспросила Любка, пытливо заглядывая в его лицо.
– Что нужна мне… не только как друг, – отчаянно выпалил Лешка, боясь, что Любка не даст ему договорить. – Я ведь был влюблен в тебя все эти годы, и не представляешь, как мне было больно оттого, что твои мысли заняты кем угодно, только не мной. Сколько раз хотел признаться тебе, но не решался. Боялся потревожить твой иллюзорный мир, а еще больше – что ты не воспримешь моих слов всерьез.
Снова повисла тягостная пауза, а потом в морозном воздухе звонко прозвучали слова:
– Лешка-Лешка, что же ты наделал! Ведь во всех своих идолах я искала и видела только тебя. Пряталась в придуманном мире, потому что в реальном не могла признаться в своих чувствах. Боялась и… писала тебе в своем дневнике длинные отчаянные письма. Ты спрашиваешь, почему уехала, не попрощавшись, накануне твоей свадьбы? Да потому что впервые почувствовала, что не могу смириться с действительностью, принять все как есть! Я, как обычно, предпочла бегство.
Он осторожно взял ее за плечи, глянул в глаза:
– Что же теперь будет, Любка?
Она улыбнулась, смахивая снег с плеч любимого:
– Будет весна. Вот теперь будет весна. Осталось каких-то два шага…