…В пол-одиннадцатого вечера предыдущего дня едва голову донесла до подушки, два раза мигнув над страницей нежно любимой Донцовой, но не успев прочитать ни строчки.
Отрубилась.
В пол-третьего тактичное покашливание Антонины: «не пора ли нам подкрепиться?»
Сейчас-сейчас,— пробормотала я,— секундочку…
И не проснулась. В пять ситуация повторилась, только в этот раз Антонина все-таки получила заслуженное.
В семь истошно заорал будильник на кухне. Мужу кажется, что если будильник орет на кухне, то он мешает спать остальным меньше. Слышно его также, зато идти к нему дольше. Проснувшись тоже, поудивлялась, где же дочка, ведь я ее, кажется, в пять брала к себе в постель кормить. Приснилось? А если приснилось, то что? Муж с будильником, кормежка в пять утра, или вообще дочка? Не успев додумать эту интересную мысль до конца, опять заснула.
В восемь заглянул сын Антон: «Бабки давай».
В восемь десять пришел с прогулки Муж с Собакой. Кот начал орать минут за пять до его прихода. Я каждый раз удивляюсь, как это он слышит шаги членов семьи еще на улице. Единственный у нас в доме охранник — это Кот. И орет так, дай Бог Собаке так гавкать. Наша, кстати, молчит обычно, как партизан на допросе. Даже когда в дверь кто-нибудь ломится. Проверяли уже. Приятельница однажды минут сорок к нам попасть пыталась, она должна была мне кое-что завезти, я сказала, что Сын будет дома. Сын и был дома. Только спал. Она в дверь и звонила, и стучала. Сын спал, а Собака молчала… Кот, правда, орал, но никому не помог…
В девять титаническим усилием воли подняла себя, поудивлялась, что под бочком тихо сопит двухмесячная Антонина (как она здесь оказалась? сама пришла?) и отправилась звонить Ивану.
- Иван, прости, пожалуйста, что так рано, я опять потеряла бумажку, я знаю, что ты уже три раза мне это говорил, ну кто у нас художники на обложку Зощенко?..
Полдесятого позвонила Татьяна. Не здороваясь, заорала:
- Нет, мне надоел этот придурок!
- Какой из них? — поинтересовалась я, перебрав всех быстро в уме.
- Да брат мужа! Представляешь, я заехала в квартиру к нему, а там в аквариуме рыбки передохли, так я их выловила и на стол к нему сложила, с запиской, чтоб и ты так сдох. Через неделю опять заехала, цветы засохли, так я ему на стол эти горшки вывалила, с запиской, чтоб и ты так сдох. Так он домой к нам звонит, мужу жалуется, муж кричит на меня, а я ему, что я беременная, что мне расстраиваться нельзя, а он, что ему плевать на меня и ребенка. Как мне его в психушку сдать?..
- Кого, мужа? — с трудом соображала я.
- Да нет, как ты не понимаешь, его брата, вместе с его бабой, тоже такой же!..
- Тоже рыбок уморила?
- Нет, с тобой невозможно разговаривать. Придумай, как их положить в больницу!.. Все.
В девять сорок пять я позвонила Лене. Рассказала про брата чужого мужа беременной жены. Лена посоветовала дозвониться до дневного стационара, где он лечится, связаться с лечащим врачом и поведать тому о психофизической атрибутике его состояния. Или о чем-то таком. Следующие пятнадцать минут мы искали телефоны диспансеров, врачей и больниц.
Часов в десять я вспомнила, что уже неделю как пытаюсь поздравить Наташу с Днем рождения, но не могу дойти до записной книжки, чтобы найти ее рабочий телефон (моего склероза хватает только на домашний), но и тут не дошла, потому что позвонил телефон и сказал незнакомым голосом:
- Это Лена.
Такие звонки обычно ничем хорошим не кончаются.
- Какая Лена? — осторожно спросила я.
- Ну как же, с юго-запада. У нас родилось 6 щенков.
- Класс! — отозвалась я.
- Не очень-то класс. У двоих задние ноги в другую сторону сгибались, мы их утопили, у двух других хвостики заломанные и они мелкие, а два очень хороших.
Ага, все понятно. Это очередная «собачья свекровка». Мой Пес пользуется большой популярностью в собачьей среде как производитель, а все хозяйки его жен, которых я называю «собачьими свекровками» на долгое время становятся моими телефонными подругами. Навсегда, как правило. И считают своим долгом посвящать меня в мельчайшие подробности своей, уже не только собачей, жизни. Следующие полчаса я искала ветеринара, руководителя клуба и руководителя породы и утешала собачью свекровку.
В одиннадцать я позвонила в издательство и мило побеседовала с финансовым шефом. Да, письмо он получил. Да, у него даже есть деньги за макет Зощенко, нет, из Москвы по поводу формата страницы Литпамятника для проекта по Гумилеву ничего не сообщали. Черт.
Тут позвонила Татьяна:
- Представляешь, этот псих уже в больнице!
- Какой из них? Ванька?
Ванька — это через меня «добытый» и отданный ей на воспитание 6-летний беспризорник из приюта.
- Да почему Ванька! Ты что, не помнишь, что Ванька с Настей в санатории? Брат мужа!
Настя — это через меня же попавшая к ней 4-х летняя беспризорница.
- Ну класс! Теперь к лечащему врачу подъезжай, чтоб не выпустил, пока ты не родишь!
В начале двенадцатого приехал Денис и попросил быстренько вывести кальку с выходными данными к «Божественной Комедии» Данте.
Примерно в полдвенадцатого пришел папа с сардельками и хлебом. У них в квартире заклинило замок.
- Может, у тебя и пообедать? — спросил он.
В прошлый раз, когда это случилось (с замком), мои родители обедали у меня несколько дней. А также ужинали, завтракали и ночевали. Пока мы обедали (я — с недовольной Антониной на руках), позвонил Слава и сказал, что в копирайтах «Сентиментальных повестей» ошибка в наследниках. И может запросто быть судебное дело.
Потом пришла мама, положила в холодильник много продуктов и стала звонить на работу моему Мужу, спрашивая, что же делать дальше. Муж обещал приехать.
В двенадцать позвонила Лена другая и попросила меня посмотреть 750-тую сноску в нашем издании Гумилева. Я посмотрела. Точно, «моторы и гатары». Вместо «монголы и татары». Судебное дело.
В начале первого пришел Алексей, спросить, не знаю ли я, где моя мама — он никак не может дозвониться. Алексей делает ремонт у моих родителей. Я радостно сообщила, что они все (Муж, папа, мама и Антонина) ломают железную дверь в квартире родителей. А дозвониться он не может, потому что они находятся по другую сторону двери (по отношению к телефону). И если он пойдет прямо туда, он всех там застанет.
Около часа позвонила еще другая Лена и стала рассказывать про Цейлон. Она — гениальный математик. Закончила Политех, была оставлена там на кафедре, преподавала, написала диссертацию, а в возрасте уже за тридцать круто изменила жизнь (расставшись не только с математикой) и подалась в свободные художники. В данный момент в какой-то чайной фирмочке она дизайнирует красивых слонов на чайных упаковках. Часть упаковок печатается там же, где колосится чай, и вот там они схалтурили что-то со слониками, и надо было там поруководить. И чайная фирмочка отправила туда Ленку в командировку. Туда — это на Цейлон (или Шри-Ланку?).
И следующие минут сорок я восторженно слушала восторженные описания Цейлона, следя глазами за отвратительной смесью дождя, снега, тумана и серости в окне, которая в это время года у нас в Питере называется погодой. Океан! Лазурь! Ракушки! Номер-люкс с тремя (??) туалетами! Потомки коллонизаторов-португальцев, интеллигенция в десятом поколении! Целый клан цейлонской верхушки, «семья», в которую входит, естественно, президент страны, владелец чайной плантации, владелец отеля, владелец аэропорта и т.д. Ленку тоже приняли в эту семью как родную. Президент устроил прием в ее честь. Чаевыращиватель тоже. Отельных дел мастер не поскупился на номер с тремя ванными (бесплатно, как для родственницы), аэропортщик не заметил перевеса багажа в 90 кг и т.д. Горели на небесах звезды, пуляли в ее честь фейерверки, плескался океан и чай, как я уже упоминала, колосился. А у нас здесь, блин, черно-белое кино…
Мечтами я была все еще в прекрасной чайной стране, когда раздался звонок в дверь и стройными рядами вошли почти все мои ближайшие родственники, которым свою дверь выломать не удалось. Их даже стало на одного больше: на племянника, приехавшего к бабушке погостить на каникулах. Не успела я их рассадить для принятия очередной порции моей пищи, как опять позвонил телефон. Тихий интеллигентный голос:
- Здравствуйте, это Любовь Михайловна.
Я не знаю, кто такая Любовь Михайловна. Она звонит уже несколько дней с завидной регулярностью, пытаясь связаться с Антоном, попадая каждый раз тогда, когда Антона нет дома. Прошлый раз она была более откровенна, чем предыдущие, рассказала, что она Юлина мама, «такой беленькой худенькой девочки, да вы ее знаете, она к вам приходила». И у Антона «ха-ха, что вы, конечно же есть наш телефон». И пусть «нам звонит как угодно поздно, он обычно нам очень поздно звонит, ничего, я не буду спать, я буду ждать». Я же в ответ бормотала по большей части что-то неопределенное. Никакой Юли, мне казалось, я не знаю, да разве всех в этом сумасшедшем доме упомнишь.
- Здравствуйте, Любовь Михайловна. А я Антону говорила, что вы звонили, но у него нет вашего телефона. И он не знает, кто такая Любовь Михайловна. И Юли он тоже не знает.
- Этого не может быть.— Твердо сказала интеллигентная Любовь Михайловна.— Я прекрасно знаю вашего Антона. А номер нашего телефона такой,— она диктует.
- Ну хорошо, он будет часов в пять, его позвали гроб с троюродным дядюшкой нести, как только он придет, он вам позвонит. Но это будет очень смешной разговор. Может быть, вы все-таки ошиблись и это не тот Антон?
- Ну как же не тот,— устало улыбается дама,— мы хорошо и близко знаем вашего Антона. Он ездит на белом BMW.
- Погодите, давайте разберемся. У моего Антона нет белого BMW. У него и прав нет. Он студент, ему 18 лет. А вашему Антону сколько?
- Двадцать девять,— с едва заметной интонацией недоверчивости протянула дама.
- Ну вот видите, это не тот, да я бы просто не успела его родить, чтобы ему уже 29 было, мне самой 39.
- А вы ему кто?
- Мама.
- А я думала, я с сестрой разговариваю.
- Нет, сестра Антона еще не может с вами по телефону поговорить, ей всего два месяца!
- У Антона взрослая сестра. И он живет на Васильевском острове, вы ведь тоже?
- Ну и что, все, у кого телефоны с «328» начинаются, на Васильевском живут. Да, у нас же внизу сосед Антон есть. Ваш Антон музыкант?
- Нет,— оскорбленно сказала Любовь Михайловна,— Антон занимается недвижимостью.
- А как фамилия вашего Антона?
- О, у него оч-чень сложная фамилия…
- Ну это точно не мой, у нас она очень простая.
Пообщавшись таким образом еще минут двадцать, я положила трубку, и тут до меня дошло. Это был звонок из будущего. Через десять лет моему Антону будет двадцать девять лет, и он будет на белом BMW заниматься недвижимостью. А меня будет домогаться Юлина мама Любовь Михайловна.
На часы смотреть я уже забывала, двери открывались и закрывались, (в том числе и за соседом, тихим алкоголиком, принесшим только что вышедший томик прелестницы Сафо в его переводах,— каковой (томик) он хотел немедленно обсудить, и за Галей, принесшей давно вожделенные детские весы – разорилась детская поликлиника и Гале достались они), телефон звонил, на кухне кто-то пил чай, во всех комнатах кто-то что-то делал, я с Антониной на руках сидела у компьютера и принимала проект от корректора Кати, предыдущей подружки Антона, при этом лихорадочно пытаясь торопиться, чтобы успеть до прихода Антона, ибо он уже где-то двигался в сторону дома с подружкой нынешней…
Я, кажется, забыла упомянуть, что я, как ответственная кормящая мама, ухитрялась на протяжении всего этого дня кормить Антонину каждые три часа, общаться с ней и воспитывать ее в промежутках и два раза выйти с коляской погулять!
…В пол-одиннадцатого вечера едва голову донесла до подушки, два раза мигнув над страницей нежно любимой Донцовой, но не успев прочитать ни строчки.
Я опять забыла покормить рыбок.
И полить цветы.
И написать письма.
Но ничего, завтра будет новый день.
Отрубилась…
25—31 марта 2003 г.