Все дело было в том, что я была уверена, что она — Зоя. В честь бабуси. Все остальные в этом уверены не только не были, но и активно сопротивлялись. Выражение лица будущего папы, когда я ему об этом в первый раз сообщила, (она еще тихохонько сидела во мне), зародило в моей душе некоторые сомнения в том, что так оно и будет. Это выражение не проходило и по мере увеличения активности внутреннего жильца, стоило только опять повторить будущее имя (а вдруг привыкнет?).
Но еще больше я изумилась, уже увидев свое чудо и рассекретив посторонним ее имя, когда против этого имени стали возражать другие члены семьи, в качестве самого весомого аргумента приводя тяжелую жизнь носительниц имени Зоя. А также будущий крестный папа, которому я заявила, поздравив с рождением крестницы, что, если я уговорю Игоря, то она будет Зоей, почему-то странно помолчав, ответил: «Не уговоришь».
Тихонько вздохнув над мечтой, я стала выдумывать дальше. Все кинулись мне в этом активно помогать, в конце концов доведя меня почти до полного помрачения рассудка.
Начало этому было положено моей родной сестрой, твердо знающей, что младенца надо называть по святцам. Наличие на 16 января именин единственной святой женщины, пророчицы Малахии, ее если и смутило, то ненадолго. Немного поуговаривав меня так назвать новорожденную, она не отчаялась и перешла к Синклитикии и Апполинарии (18 января), не преуспев же, предложила Домнику, Василису и Мариониллу (21 января).
Новоиспеченные бабушки тоже времени даром не теряли. Моя мама сказала, что называть надо хорошим проверенным именем, а точнее рассмотреть всю жизнь носительниц какого-нибудь имени, и только если все всегда у всех у них было в порядке, так и называть. Например, Анной. Они все долго и счастливо живут, вот только с супружеством не везет. Или везет, смотря как посмотреть. Много раз бывает. От Анны я отказалась наотрез, помня что 100% рожденных физиками дочек прозываются Аннами.
Сама залезши в святцы, нашла 15 января Иулианию, обрадовалась, потому что имя Ульяна всегда мне нравилось. Будущая крестная мама Маринка спросила, зачем же в честь Ленина. («Это Лены в честь Ленина названы!» — возмутилась я, но имя было уже испорчено.) «Вот смотри,— сказала Маринка,— какие есть милые имена». И стала читать мне словарик имен. «Например Майя — какое милое весеннее имя».
Тут подоспела старшая дочка моей одноклассницы Тани, в последнее время удачно назвавшей еще двух сыновей (после двоих дочерей, тоже, похоже, удачно названных), и притащила пачку книг, самые удобочитаемые среди которых были «Твое звездное имя» и «Имя и судьба». Оказывается, неправильно назвав ребенка (учтя не все звезды) вы рисковали навсегда испортить ему жизнь.
Ситуация все осложнялась. Особенно когда я с кем-нибудь советовалась. «Все Майи, которых я знала, были такие дуры!..» — с чувством произнесла Алла.
Я тем временем, потерпев неудачу с Ульяной, вспомнила детство, в котором дедушка Коля называл меня Аринкой, а также поэтическую няню, и, заностальгировав, решила, что она будет Ариной, вызвав не слишком сильную отрицательную реакцию свершившегося папули. Который, кстати, сомнабулически сидя вечером перед новостищебечущим телевизором, на мое истерическое требование назвать хоть какое-то имя философски замечал: «Но оно должно же созреть…»
Мой папа, то есть дедушка, передал через мою маму, то есть бабушку, что имени Арина вообще не бывает, и так называют своих детей только неграмотные люди. Он к тому же сказал, что как бы мы ее не назвали, он свою внучку будет звать все равно Машей, потому что так звали его маму и в этом году исполняется 100 лет со дня ее рождения.
«Только не называйте Настей или Машей,— сказала детская медсестра при посещении,— а то других имен и нет на участке».
«Назовите Феклой,— проорала золовка в трубку,— точно одна везде будет».
«Я тут в поликлинике такое классное имя услышала — Эвелина»,— раздался в трубке голос знакомой из роддома, уже отмучавшейся с называнием своего мальчоночки.
«Как там моя Симочка?» — спросила, позвонив, свекровь. «Какая Симочка?» — остолбенела я, потеряв к этому времени и раньше-то небольшую способность соображать вообще, и в частности понимать, какое имя хорошее, а какое — нет. «А Игорь с Антоном что думают по поводу этого имени?» — слабым голосом спросила я у свекрови. И тут моя свекровь, очень хорошая женщина, пошла на подлог. Видимо, из лучших побуждений. «Игорь с Антоном согласны!» — заявила она. (Муж и старший сын как раз в этот момент находились у нее, пилили какие-то полки.) «Симочка, Фимочка, Симочка, Фимочка…» — бормотала я и ничегошеньки не понимала. А в голове вертелось: «И шестикрылый Серафим на перепутье мне явился…» И тут до меня дошло, что если я что-то немедленно не предприму, у меня будет Фимка шестикрылая. И когда появились мои мужчины, я их на пороге встретила злобным сообщением, что никакой Серафимы здесь не будет. И тут выяснилось, что им это имя никогда не нравилось. Решив ясность в отношения со свекровью внести потом, когда немножко позанимаюсь аутотренингом, параллельно стала выписывать всяческие имена, пробуя найти хоть какое-то, к которому отвращение будет у всех членов семьи наименьшее. При этом строго-настрого запретив себе с кем-нибудь со стороны советоваться по поводу имени до регистрации его в загсе.
«Только не называйте Антониной»,— сказал сын Антон за день до регистрации.
«Зачем же вы ее так назвали, она совсем на Антонину не похожа»,— сказала невропатолог, примерно полчаса всяко тряся предмет стольких волнений, но так и не сумев вывести его (ее — предмет) из благодушного состояния.
«У нас в классе тоже девочка была, по фамилии Антоневич,— передал дедушка через бабушку,— так ее все дразнили: „Антошка, Антошка, отчебучь нам на гармошке“».
Но дело было сделано. Документ — вот он.
Так в нашей семье появилась Антонина.
Редкое имя.
Особенно для нашей семьи.
9 марта 2003 г. ИрЛи