Была в нашей школе одна замечательная и удивительная вещь – музыкальная подготовка. В школе работал настоящий подвижник музыки и замечательный музыкальный педагог, не простой учитель музыки, каких потом видела много в других школах. Подготовка, которую он нам давал, была на уровне, как минимум, музыкальной школы или музыкального училища. Его фамилию я запомнила на всю жизнь – Воривода. Он любил музыку до самозабвения, до фанатизма, и нас также фанатично учил понимать музыку и петь. Его самоотдача была удивительной, беспримерной.
Но для нас уроки музыки тогда были пыткой. Воривода был строгим и требовательным. Всегда с тяжелым баяном и временами отстраненным взглядом, смотрящим в какую-то невидимую для нас точку. Мы его боялись и ненавидели, а его уроки были самыми главными. Главнее русского, литературы, математики и физики вместе взятых. Когда на следующий день по расписанию стояла «музыка», то вечером на самоподготовке больше половины времени тратили на выполнение домашнего задания к этому уроку.
Учил нас Воривода музыкальной грамоте всерьез. Мы знали все сольфеджио со всеми тонкостями музыкальной грамоты: нотами, музыкальными знаками (си-бемолями и диезами), мажорным и минорным ладом, гаммами и счетом (на два, три, четыре счета). На каждом уроке спрашивали каждого, поэтому на самоподготовке мы пели всем классом вместе с воспитателем. Не дай Бог, на уроке сфальшивить! Все было как в настоящей музыкальной школе. Но это было еще не все.
Самое страшное было - общешкольное пение. Проходило оно три раза в неделю. Вся школа выстраивалась в большом-большом коридоре второго этажа для хорового пения. И в течение двух-трех часов мы разучивали песни и учились петь хором. Как мы ненавидели этот хор! Кто бы только знал. Народные песни были - ножом в горле. А кроме общешкольного пения, был еще малый хор, в который отбирали по голосовым и слуховым данным. Хор готовили для выступлений. Я попала и туда. И так под тройным музыкальным гнетом проходило мое детство.
Труды Вориводы не могли не дать хороших плодов. Наш хор славился и гремел на весь город Пермь. Не проходило ни одного месяца, чтобы мы где-нибудь не выступали. Выступали мы только на очень крупных и ответственных мероприятиях. В каких только дворцах мы не побывали! Помню закулисные распевки, репетиции, переодевания, костюмерные, волнения, всегда сопровождавшие такие выступления. Помню и большие длинные скамейки, которые мы расставляли на сцене для хора. Однажды я упала в обморок: то ли от перенапряжения, то ли от жары, то ли от малокровия.
Нас неоднократно награждали, постоянно приглашали на телевидение, городские смотры и конкурсы. Воривода гордился своим детищем. И школа им тоже гордилась. Он был у нас до конца, пока школу не расформировали и нас не перевели в другой интернат. На этом тогда все и кончилось.
В новой школе учитель пения утверждал, что нас специально отбирали в наш интернат по музыкальным способностям. Он не верил, что так можно научить петь самых обыкновенных детей. А мы действительно были обыкновенными детьми, с обычными способностями или даже вовсе без них, без слуха и голоса. Я до сих пор считаю себя безголосой и тугоухой. Но наш Воривода сделал каждого из нас и навсегда поклонниками не только русской народной песни, но и привил любовь к классической музыке, и сделал так, что хоровое пение стало для нас любимым. Чего ему это стоило, знает только он один.
Сейчас для меня церковное хоровое пение – отдушина и любимейшее. У меня большая коллекция духовных песнопений и классической музыки. И стоя на службе, я не могу удержаться от пения и от слез, и всегда вспоминаю нашего "ненавистного" Вориводу с благодарностью и любовью.