Литературная редакция Николай Волга
Техническая редакция Евдокия Рейн
— Ну что? — с вызовом сказал Чарнота, глядя как апостол Петр перелистывает потертую папку с растекшимся инвентарным номером.
— Что «что»? — спросил Петр и в первый раз прямо посмотрел на Чарноту.
— Блудил? — спросил он и ткнул в папку перстом.
— Ну, блудил, — с тем же вызовом парировал Чарнота и постучал по столу, с
удовольствием отметив, что руки не трясутся, и даже сломанный в детстве, в дворовой
драке, средний палец выпрямился и приобрел холеный аристократический вид.
«Эх, жалко зеркала нет, — подумал Чарнота, — выгляжу я, наверное, как Николас
Кэйдж».
Впрочем это уже не имело значения: он давно уже понял, что умер и что сидеть
ему здесь и разбираться придется долго.
Св. Петр продолжал перелистывать папку и тяжело вздыхать.
— Ну что Вы все вздыхаете? — спросил Чарнота. — Ну не ангел я и не апостол...
При слове «апостол» Чарнота несколько смутился и еще раз постучал по столу.
— Значит блудил и пьянствовал, — повторил Петр, словно не услышав реплик новоприбывшего
— А это что?— и он протянул Чарноте пачку фотографий.
Чарнота подпер рукой голову, и на его лице появилось выражение утреннего похмелья.
— А я уже и забыл про это, — произнёс он, —...какая же уродина...
— У нас уродин нет, — строго сказал Петр, — тут все равны.
— Но ведь грех-то не смертельный... — Чарнота посмотрел на св. Петра — Я порядки знаю...гражданин начальник, — добавил он и ухмыльнулся.
— А девочка? Как же она? — Чарнота развёл руками — Девочка на пожаре? Это учитывается?
— учитывается, учитывается, — проворчал св. Петр. — ты все уши этой девочкой прожужжал. Гордыня в тебе взыграла — вот ты в огонь-то и полез.
— Какая разница? Гордыня - не гордыня… — начал раздражаться Чарнота, — результат есть? Что Вам еще?
— Это у вас там — результат, — сказал апостол, — а у нас... — Петр, похоже, не нашелся что сказать и снова уткнулся в папку.
— Вы что, папочку не могли найти получше? — заметил с издевкой Чарнота. — Вся затрепанная, прямо какая-то царская охранка или КГБ.
— Это не мы, а ты, — сказал вдруг Петр. — Я являюсь в понятных тебе образах. На самом же деле ничего этого нет.
— А что же есть? — спросил Чарнота и нахмурил лоб
— Ничего такого, что можно было бы тебе объяснить, — ответил Петр. — Можешь считать, что ничего вообще нет.
— Это как это? А ты... то есть вы? — с деланной тревогой спросил Чарнота.
— И да и нет, — сказал Петр. — Я же уже сказал, что в понятных тебе терминах это объяснить невозможно.
— Интересно, — произнёс Чарнота, — значит, вы при жизни морочили голову неисповедимостью, и всякой другой ерундой, и теперь опять все то же самое?
— Погоди-погоди, — продолжил Чарнота, ловя ускользающую мысль. — Ну а как же Он? Он-то же как? Есть...?
— А вот это — не твоего ума дело, — сказал Петр и закашлялся. — Слишком много
вопросов задаешь.
— Хорошо, — вдруг посерьезнел Чарнота, — сколько мне за эту папочку положено?
— Лет десять...в вашем масштабе времени, — уточнил апостол.
— Что же это такое, гражданин начальник? — пародийно-уголовно заголосил
Чарнота. —Я никого не убивал, не воровал, не обманывал, разве по мелочам...
— Хватит юродствовать, — прервал его Петр. — Это тебе что? Цирк? А ведь интеллигентом себя считаешь и не сидел ни разу.
— Это тебе чистилище, а не Кресты, — продолжил св. Петр. — И срок этот не я, а ты сам себе назначил, душа твоя, если так тебе понятнее.
— Ну а смягчающие? — спросил Чарнота.
—Только не пожар,— скривился Петр. — Я уже это тысячу раз слышал, и это уже учтено. Давай что-нибудь новенькое.
Чарнота вернулся в ранее утро 21 апреля 2018 года. Он карабкался по дереву, держа в руке серого противного птенца. Руки дрожали с похмелья, и ему казалось, что вот-вот и он упадет и сломает себе спину. Но он всё таки долез до гнезда и осторожно положил птенца на место. Прежде чем его пальцы разжались, Чарнота на секунду почувствовал, как маленькая оранжевая пре-душа птичьего уродца забилась в смутной радости и благодарности.
— Неплохо-неплохо...просто...скромно, — произнёс св. Петр.
— И главное, никакой гордыни тут не было. Никто этого не видел, и никому ты об этом не рассказывал, верно?
Далась ему эта гордыня...-Чарнота скромно промолчал.
— А что ты по этому поводу думаешь? — спросил Петр, и перед Чарнотой появился большой экран телевизора.
Это была школьная перемена в феврале 1972 года.
Кася и Фома подошли и несколько раз жестоко ударили новенького.
Того самого, с которым он вчера ходил на каток, а потом пил чай у него дома и разговаривал с его мамой. Чарнота был в неплохих отношениях с Фомой. Отец Фомина и отчим Чарноты, были военными и это их как-то объединяло. Кроме того, Фома уважал Чарноту за то, что тот хорошо плавал поскольку занимался в секции водного поло.
Попросить Фому отстать в этот момент было невозможно. Вообще влезать в этот момент было равносильно самоубийству, потере лица и хороших отношений с Фомой. Невидимый компьютер в голове у восьмиклассника Чарноты мгновенно просчитал все варианты, и Чарнота просто сделал вид, что ничего не заметил.
Экран погас.
— Ну и что? — спросил Чарнота. — Новенький... Это что-то типа дедовщины. Я тоже в секции через это прошел. Каждый через это проходит. Ничего не поделаешь.
— Я ни о чем не жалею. Ни о чем... — упрямо повторил он.
— Погоди-ка, — вдруг произнёс он. — А ты-то сам? Не ты ли, гражданин начальник, отрекся? Три раза! Причем до того, как петух свистнул! (Чарнота отметил про себя, что он почему-то употребил глагол «свистнул» по отношению к петуху).
Св. Петр вдруг отшвырнул папку и посмотрел безумно Чарноте в глаза. Его зрачки прожигали душу, но Чарнота не отвел взгляд.
Внезапно он почувствовал, как комната сжимается в точку, и открыл глаза.
— Вы слышите меня? — переспросил врач. — Ваша биопсия отрицательна, поздравляю.
Чарнота оглядел больничную палату, пошевелил рукой, к которой была намертво прикручена иголка капельницы, и упрямо прошептал:
— "Я ни о чем не жалею… "