Капитан

 1.
Большие белые пароходы на рейде... Они, как величественные сказочные при-зраки подернутые бледной туманной дымкой, для многих навсегда останутся недосягае-мой тайной - тайной могущественных покорителей морей и океанов. Вот один из них дал протяжный прощальный гудок, таинственный полупрозрачный туман слегка задро-жал и корабль лег на курс, постепенно исчезая в далеком мареве там, где должен быть горизонт: может он растворяется под водой, а может воспаряется в небесах. Тайны мо-рей, как и призраки кораблей, всегда исчезают, не позволяя коснуться их, оберегая себя от желающих скрыть их покров, стараясь во веки веков манить за собой тех кому надоел или кому тесен берег...
Геннадий Викторович Самойленко сидел на бетонной глыбе волнореза, опустив босые ноги в прохладную воду сентябрьского моря, смотрел, как, затягиваясь бледной дымкой, уходят в море корабли. Жутко захотелось попасть на один из них и исчезнуть с этого берега хоть на время. Может быть там - за морями, все по-другому, ведь не зря лю-ди всегда стремились попасть в заморские страны - страны, находящиеся за туманной линией горизонта, за кажущейся бесконечной далью моря. Но лишь кажущейся... Конеч-но, мы знаем, что моря когда-то заканчиваются и появляется суша с ее извечными про-блемами. Но почему-то верится, что за морями все не так - не могут такие красивые бе-лые корабли плыть не к сказочным берегам...
Перспектив попасть на корабль у капитана запаса Самойленко никаких. “Капи-тан, да не тот, - усмехнулся своим мыслям бывший командир мотострелковой роты”. Рядом с моря подплывал к берегу седой мужчина. “Может вплавь, - подумал Самойленко и поежился от своей мысли”. Седой пловец, фыркая от удовольствия, как морж, выходил на берег. Ему было за пятьдесят, но это был великолепного сложения, загорелый до цве-та темно-коричневой кофейной гущи, сквозь которую проступал здоровый румянец разо-гретого тела, мужчина. Он энергично взмахнул несколько раз руками, затем сделал не-сколько глубоких наклонов и, взяв, лежащее на берегу, полотенце начал растирать им все тело. От вида раздетого мужчины, красно-коричневого и пыхтящего от видимого удовольствия, Самойленко стало холодно. Он передернул плечами и вынул ноги из воды, стало еще холоднее. С видимым отвращением надел, лежавшие рядом на бетонном вы-ступе, мокрые носки, зашнуровал высокие армейские ботинки. Поднялся, заученным движением поправил грязноватую полевую камуфляжную форму, брюки немного и не привычно свободно висели на бедрах. “Ментяры, сволочи, портупею и ту забрали, что за народ, - Самойленко вспомнил нагловатого милицейского старшину, выдававшего его вещи в КПЗ”.
- А где портупея, сигареты, деньги, часы, - пробовал возмущаться Самойленко.
- Ты что, на что-то намекаешь, а, капит-тан? - сделав ударение на его воинском звании, милицейский старшина, ехидно улыбался, - Все по описи, успокойся, а то опять загремишь на нары.
“Гнилой солдат. Из таких получались казарменные воры или стукачи, но очень хреновые, - мысленно оценил старшину милиции бывший командир роты”. Десять лет работы с личным составом выработало определенную методику оценки людей, в особен-ности мужского пола - всех капитан запаса рассматривал с точки зрения их возможного нахождения в армии: парни до двадцати лет для него были солдаты или сержанты сроч-ной службы; от двадцати одного и до тридцати - младший офицерский состав; постарше возрастом - старший офицерский состав, а те, кто по его мнению не могли быть офице-рами, приобретали облик сверхсрочников или гражданских служащих. Согласно этого мысленного образа Самойленко определял формы своего поведения с людьми. В данный момент времени ему очень захотелось поставить на место этого самодовольного и упи-танного старшину милиции, наслаждающегося своей властью над офицером запаса, ко-торый в его мыслях еще был на действительной службе. “Были бы мы в другом месте, засранец, - подумал бывший командир роты, вспоминая своих исполнительных старшин, которых сам воспитывал так, как считал нужным, - ты бы у меня ползал на коленях и просил полизать сапоги”. Но здесь была не армия и время было уже совсем другое, и даже государство, которому присягал и служил капитан Самойленко исчезло. А в затх-лые, пропахшие прокисшим, рвотным запахом человеческих тел, самым противным за-пахом после запаха разлагающегося человеческого трупа, камеры не хотелось. “В сле-дующий раз, говнюк, - мысленно пообещал бывший капитан старшине, забирая свои вещи, набросанные в рюкзак”. Забрали не только портупею, сигареты, часы и деньги - исчезла китайская чернильная ручка, записная книжка с адресами и телефонами, не-большой пружинный, с отличной стали западногерманский нож. Все остальное, что он не брал с собой на работу: кое- что из одежды, меленький плоский телевизор - осталось в его комнатушке на первом этаже большой двухэтажной квартиры Бочарина. Спички, полотенце, кусок мыла, бушлат от полевой формы и несколько ключей на брелке в виде миниатюрного, но очень острого, сделанного с особо прочной стали, ножика в малень-ком кожаном чехле (“Как это его не забрали, - подумал Самойленко”.) - это все, что ос-талось из личных вещей у бывшего капитана Советской армии, у бывшего охранника фирмы “Алькабан”. А еще паспорт, красный паспорт с золотистым гербом и надписью СССР - паспорт не существующего государства. Паспорт без штампа прописки, малень-кого штампика чуть не стоившего ему свободы, но за который он заплатил тридцатью днями своей жизни - тридцатью днями унижений и издевательств в КПЗ. За что? За то, что его бывший подчиненный, его бывший замполит роты, уволенный из армии по суду чести за симуляцию разгильдяйства, лейтенант Бочарин, оказался крупным мошенником или, как они себя сейчас называют, бизнесменом. Бочарин скрылся, его предупредили заранее, а он никого не предупредил.
Почему-то больше всех досталось охраннику. Ребята из ОМОНа, как обученные волкодавы, заломили руки только ему, кричали и чувствительно толкали в спину только его. Может оттого, что он единственный представлял маленькую угрозу так как был воо-ружен небольшой милицейской дубинкой и газовым пистолетом, на который в фирмы имелось разрешение. Но он ведь никому не угрожал и не оказывал никакого сопротивле-ния! Видимо, крепким ребятам из ОМОНа не было больше на ком демонстрировать свои навыки - все остальные, кто был в то время в офисе, были или женщинами или слишком молодыми или слишком пожилыми мужчинами. А потом вот отсутствие штампика о прописке и все. Маленького штампика, лишающего человека почти всяческих прав, га-рантированных ему законами. Даже паспорт без штампика о прописке уже и не паспорт - а так себе, бумажка с фотографией...
Удостоверение личности офицера он сдал в военкомат родного районного го-родка. Сдал, как будто оторвал от себя часть жизни, часть чего-то дорогого уже невоз-вратимого. Служить дальше не было смысла. Таджикистан объявил себя независимым, а все воинские формирования на его территории, кроме пограничников - национальными. Ему предложили: или принимать гражданство Таджикистана и начинать воевать за один из кланов за власть, или увольняться. Перевода в Россию или на родину, также ставшей независимой - Украину, не предлагали. Роте Самойленко довелось немного пострелять не понятно в кого и зачем, скорее всего, защищая свою жизнь. А самое противное, что Самойленко пришлось писать похоронки, не понимая за что погибли его молодые солда-ты, зачем на них нападали какие-то вооруженные бородачи.
И вот выдали паспорт. Прописываться дома у родителей не стал. Маленькая двухкомнатная квартирка, а в ней проживает две семьи - родители и младший брат, же-нившийся недавно. Прописку давали только из их согласия. Все в семье напряженно ждали, что уволенный в запас старший сын, брат, попросит этого разрешения - это озна-чало дальнейшее ухудшение и без того не хорошего быта, ухудшающегося из-за посто-янных разногласий молодой семнадцатилетней невестки, пришедшей в дом уже в явном положении, и матери. А перспектив на свое жилье, которое вроде бы “положено” по за-кону, уволенным в запас, не было ни каких. В исполкоме женщина, занимающаяся во-просами распределения очередей так и казала: “Очередь есть, а жилья нет и врядли бу-дет. Если хотите, то я поставлю Вас на очередь. Будете сорок первым, но учтите, что по-следний раз мы выделили квартиру двенадцать лет назад, еще в советское время, да и то инвалиду”. Советское время, Советский Союз и Советские вооруженные силы - порою казалось, что этого не было совсем, что это приснилось...
Получив паспорт и приобретя статус не военнослужащего, а гражданина, Са-мойленко не стал просить прописки у своих родных - он уехал к морю, в Одессу, где жил его бывший замполит роты лейтенант Бочарин, ставший “крутым” бизнесменом и в те-лефонном разговоре обещавшим “если что, то пристроить своего командира”. Самой-ленко до этого только один раз в жизни был у моря, когда-то в далеком пионерском дет-стве и уже тогда он решил, что у него будет свой маленький домик и обязательно у моря. Домик должен стоять на утесе или на скале так, чтобы из окон были видны корабли, уходящие в плавание.
Конечно, Сережа Бочарин парень не плохой и здоровый как бык - “Мастер спор-та” по классической борьбе. Ну, не захотел служить в разваливавшейся армии - молодые они лучше чувствовали обстановку в стране. Но просто так уволить офицера в то время не могли - не было такого закона. И решил Серега “закосить под алкаша”. Выпили они с командиром роты тогда в канцелярии, поговорили по душам и убедился капитан Самой-ленко в том, что нужно помочь молодому лейтенанту, ускорить этот процесс, хотя в ду-ше он этого не одобрял.
- А кто будет Родину защищать, если никто не хочет в армии служить? - спра-шивал он лейтенанта Бочарина, постукивая пальцем по пустой бутылке. Тогда еще капи-тан Самойленко верил, что есть высокие идеалы ради которых можно поступиться и чем-то личным.
- Если нужно то и я, - отвечал, сильно захмелевший от непривычки пить без за-куски, могучий лейтенант, - а пока наша Родина в нас не нуждается. Она нас не любит. А кто меня не любит, того и я не люблю...
...В тот день, когда на Бочарина пришел приказ, их роту подняли по тревоге - началась первая не тренировочная стрельба. Бочарин не юлил, не уворачивался, хотя имел полное право - в свой первый и последний бой он шел вместе со всеми, потом его с трудом отправили домой. Такое не забывается. А вот теперь, когда вроде бы войны нет, он почти предал или не “почти”... Жизнь на “гражданке” идет по более суровым законам чем в боевых условиях - в этом капитану Самойленко пришлось убедиться и не раз. В бою оно проще - тот кто стреляет в тебя враг и враг он всегда на некотором удалении и на него чаще тебе указывают или приказывают кого-то считать врагом. А вот когда враг рядом, когда он и не враг, а кто-то обычный гражданин, которому ты в чем-то можешь помешать или уже мешаешь, тогда намного сложнее.
- Геннадий Викторович, на тебя уже настучали, - однажды, в начале его работы, с улыбкой сказал Бочарин, - у нас оно знаешь так принято - стучать шефу на всех, почти как у тебя в роте. Но у тебя в роте был один или два таких, а здесь почти все. Учти на будущее.
- А что на меня стучать, я здесь недавно и еще ничего не сделал? - удивился то-гда Самойленко.
- Вот поэтому и стучат, что новенький и не успел ничего сделать - конкурента убирают.
- Я же обычный охранник.
- Необычный - ты хороший знакомый шефа. А люди, как собаки, хотят быть приближенными к хозяину в единственном числе. Только самим близким перепадают самые жирные куски...
- ...Самые жирные отбросы, - с сарказмом уточнил бывший командир нынешне-го своего шефа.
- Не обижайся, командир, пусть стучат. У нас с тобой особые отношения. Ты присматривайся, что к чему, а потом мы с тобой начнем крутить великие дела. Главное это кадры, те которые стучат, не кадры, а расходный материал. Жаль, кругом только рас-ходный материал, кадров я да ты, да мы с тобой. Эх, вырождается племя порядочных людей, вырождается, скоро само понятие “порядочный человек” будет или диагнозом или анахронизмом...
Исчез Бочарин, как в воду канул, прихватив с собой чуть больше миллиона дол-ларов доверчивых вкладчиков его инвестиционного фонда. Может оно и к лучшему - не представлял капитан Самойленко себя в роли бизнесмена. Привыкший к открытости, он не мог обманывать ради своей выгоды - в условиях действующей армии иначе нельзя - иначе пулю в спину. А вот на этой самой “гражданке” пулю схлопотать - раз плюнуть, а то, что в бою можно назвать предательством, здесь норма поведения - здесь все так жи-вут или почти все... Подставил бывший лейтенант всех своих служащих, в том числе и бывшего командира. А ведь тогда в первом бою, в первом аду неразберихи, страха, когда из-за каждого бугорка летела горячая свинцовая смерть, не прятался, хотя, согласно при-каза министра обороны уже не служил: честь офицера приказом присвоишь и не отме-нишь - она есть или ее нет. Но и Серегу Бочарина подставили его же ревнивые подчи-ненные, знать плохо подбирал бывший замполит свои кадры - мало в армии прослужил, не изучил как следует людей. А капитан запаса Самойленко легко вычислил, от кого ис-ходила наводка в органы - от простого менеджера Васи или Василия Павловича. Завист-лив уж больно был худосочный выпускник нархоза, все ему казалось не справедливым, что бывший “тупой военный” директор фонда, а он, дипломированный финансист, лишь помогает ему дурачить родное государство и клиентов. Клиенты, конечно, не в счет, а вот государство может отплатить за лояльность к нему... Еще в тюрьме Геннадий Викто-рович узнал - не отплатило государство. А вот кто-то очень здорово побил менеджера Васю и теперь он инвалид, без квартиры и машины. Потому, что эти кто-то забрали ма-шину и Вася им сам квартиру подарил. Кому, он упорно не рассказывает - жить, навер-ное, сильно хочет. И живет бывший менеджер Вася на крыше родного дома, прячась от знакомых людей, попрошайничая на вокзалах, ведь не плохо ему платил Бочарин.
 Нет, не в обиде Геннадий Викторович на своего бывшего подчиненного, все-таки тот хорошо к нему относился и помог хоть как ни как влиться в новую для офицера, привыкшего не жить, а служить, жизнь: жильем бесплатным на время обеспечил, подъ-емные выдал, телевизор карманный подарил. Что поделаешь - спасаться нужно было самому, остальные как-нибудь выкрутятся - время настало такое, что все кругом должны выкручиваться.
- Выкручусь как-нибудь, - тихо сказал Геннадий Викторович, набросив рюкзак на плечо, решительным шагом направившись в сторону города.
Через час он стоял перед массивной дверью квартиры Бочарина, надеясь полу-чить некоторые сведения или, по крайней мере, узнать судьбу своих вещей. Квартира не была опечатана и возле нее на, обычно идеально чистой площадке, лежали большие кучи строительного мусора. Геннадий Викторович нажал на кнопку звонка, раздался знако-мый, сильно приглушенный толстыми дверьми, мелодичный звон. “Звонок оставили, - отметил он, - значит не все потеряно”. Дверь никто не открывал. Геннадий Викторович еще несколько раз нажал на кнопку звонка - эффект тот же. Он достал свои ключи, ключ от входной двери в квартиру был на месте. Он вставил его в замочную скважину и два раза провернул, дверь легко открылась. Вторая дверь с кодовым электронным замком заперта не была. значит сигнализация отключена. Самойленко осторожно вошел в квар-тиру. Уже темнело, рука автоматически потянулась к выключателю освещения в прихо-жей, но остановилась. Квартиру было не узнать - кругом царил хаос разрухи или ремон-та, кто-то затеял перепланировку и капитальное переоборудование. “Это не Бочарин, - сделал вывод Геннадий Викторович, - значит он уже не вернется”.
Дверь в его комнатушку, возле кухни, была не заперта. Его небольшая кровать находилась на том же месте, но без постельных принадлежностей. На столе, придвину-том к кровати, стояла большая пластиковая бутылка из под Sprite, на половину напол-ненная какой-то жидкостью, разбросаны засаленные бумажки, газеты, в прозрачном цел-лофановом пакете полбуханки хлеба и пара варенных яиц, в другом пакете - несколько желтовато-зеленых засоленных огурцов. Геннадий Викторович почувствовал сильный голод - ведь последний раз он ел жидкую перловую кашу в КПЗ еще сутки назад. Но чего больше всего ему хотелось - так это помыться, помыться стоя под горячим душем. С этой то целью он и приходил к морю, но когда его садили был август и сам он был здо-ровее и упитаннее, а вот купаться в сентябрьской морской воде, да еще в истощенном виде... Нет уж, увольте.
Поистине это был день чудес - в ванной комнате на первом этаже полностью со-хранилась сантехника, была горячая и холодная вода, стояли полупустые флаконы с шампунями, валялись его использованные одноразовые бритвенные станочки, а самое удивительное - висело его большое банное полотенце, почти чистое, если не считать, что один край был измазан чем-то черным. Геннадий Викторович посмотрел в зеркало.
- Это ужас, - тихо сказал он.
С зеркала на него смотрело изнеможенное лицо, заросшее неаккуратной бород-кой. Взлохмаченные грязные почти совсем седые волосы, уставшие глубоко посаженные глаза с большими темными кругами под ними.
- Бомжара, как пить дать, бомжара, - Геннадию Викторовичу стало немного жаль того крепкого, стройного молодого мужчину, еще верившего во что-то кроме себя. Но это была минута - минута слабости, а после нее вспышка злости и сильный удар кулаком по стене...
 А затем душ, горячий душ, душистый шампунь. Только человек прошедший окопы, сидевший хоть день в камере сможет по достоинству оценить горячую воду, ду-шистую мыльную пену. Геннадий Викторович скреб себя обкусанными ногтями, остат-ком какой-то мочалки, немного туповатыми лезвиями сбривал, надоевшую бороду - ему казалось, что он пытается смыть, содрать с себя всю грязь, которую когда-нибудь видел в своей жизни, в которую ему пришлось окунуться... А затем стирка всей одежды впи-тавшей в себя все запахи, всю грязь человеческого дна. Он не думал о том, что ему не будет во что одеться - он хотел очиститься от одного из самых не приятных моментов своей жизни. И вот вся одежда постирана и развешана. Обернув вокруг бедер полотенце, он босиком пошел на кухню и за один присест съел полбуханки хлеба, яйца, огурцы, за-пил водой из крана. Наступило временное насыщение и удовлетворение, наступил мо-мент обдумывания своего положения и принятия решения на дальнейшее действие.
Было ясно, что квартира захвачена кем-то другим, одним из тех, кто подстроил неприятности Бочарину и кто не боится его возврата. А раз не боятся возврата хозяина, то его экс-охранника убрать ни чего не стоит - мысль, конечно, не из приятных. Если остались вещи значит рабочие боятся их брать. Вывод: квартиру присвоил кто-то из бан-дитов, скорее всего из коронованных (сейчас только их боятся), а раз так то должны ос-таться и некоторые его вещи. Геннадий Викторович решил, не включая электрического освещения, осмотреть квартиру. И начал он осмотр из тайника в прихожей. Да, именно в прихожей - в самом маловероятном месте для поиска разместил свой тайник Серега Бо-чарин. Нет, там он не прятал деньги или драгоценности - там у него лежал новенький ТТ несколько коробок патронов к нему и две гранаты Ф-1 - эти вещи в наше время были порой важнее денег. Хитро оборудованный тайник: прямо у декоративного обрамления входной двери, четвертый снизу завиток, а в нем маленький сучок, нажимаешь на него чем-нибудь острым и открывается резная накладка, и прямо в правую руку удобно ло-житься один из самых убойных отечественных пистолетов - любимы инструмент про-фессиональных киллеров, разумеется, после АКМС, но у Бочарина и АКМС есть и СКС с оптическим прицелом, но это в другом месте и для других случаев. Отечественный бизнес вооружается не только знаниями, деньгами и связями - без настоящего, огне-стрельного оружия настоящий бизнес в условиях прогрессирующей демократии не мыс-лим. Пистолет, гранаты оказались на месте. Сильно спешил Бочарин, что даже не взял средства защиты, а может оставил для лучших времен.
Геннадий Викторович снарядил два магазина патронами, зарядил пистолет, гра-наты и еще около двух сотен патронов оставил пока в тайнике. С пистолетом он сразу почувствовал себя намного сильнее, увереннее и, уже не сильно осторожничая, поднялся на второй этаж.
На втором этаже размещались две спальни, рабочий кабинет Бочарина, две ком-наты для гостей, два туалета, две ванных комнаты - в общем-то, две перепланированные обычные двухкомнатные квартиры. Все комнаты были заперты, но Самойленко знал, что они отпираются одним ключом и этот ключ находился в его общей связке - в обязанно-сти охранника входило в отсутствие хозяев делать периодический осмотр всех комнат. Только ключи от своего кабинета Бочарин никому не доверял. Геннадий Викторович начал осмотр с бывшей спальни своего шефа, в надежде подобрать кое-что из одежды, хотя размеры раздобревшего борца тяжеловеса по кличке “Бочка” намного превышали размеры изрядно похудевшего и к тому же никогда не выделявшегося размерами тело-сложения, но отнюдь не слабого физически, строевого офицера. К своему огромному удовольствию Геннадий Викторович обнаружил все свои вещи сваленные на широкую кровать любителя побороться со слабым полом, Сереги Бочарина. Два отличных костю-ма, рубашки, чистое нательное белье, мягкие западногерманские туфли любимой фирмы Salamander, английский темно-бежевый плащ, в отдельной сумке спортивная форма в которой, когда позволяло время, следуя армейской привычке, бывший офицер поддер-живал физическую форму в одном из спортзалов города ...
Чисто вымытый, переодетый, на всякий случай, не выпуская из рук пистолета, при тусклом освещении, проникающего сквозь окна света ночного города Самойленко продолжил осмотр квартиры. Практически все вещи, даже самые ценные, были не тро-нуты, исчезла только видео и аудио аппаратура, включая и его карманный телевизор, пропали некоторые дорогие изделия из меха. Но ценная мебель, косметика, превосход-ные костюмы, рубашки и даже набор любимых кожаных курток Бочарина, практически весь гардероб его сожительницы некой артистки драмтеатра с артистическим именем Сильва - были на месте. И то, что квартира с таким дорогостоящим наполнением, не ох-ранялась, лишний раз убеждало Геннадия Викторовича - без участия Графа, местного криминального авторитета, разорение его шефа не обошлось. На территории Графа только он один мог считать себя в относительной степени защищенным от посягательств на собственность, но только на собственность - гарантировать сохранность жизни в этом обществе не мог гарантировать никто... Хорошо это или плохо Самойленко не знал. Но он знал, что никакой особой ценности для местных воротил и бандитов ни он, ни его жизнь не представляли - захотели бы убрать, давно убрали бы, на этот счет у него со-мнений не было. Но кому нужен обычный охранник, обычного мошенника. Разве что милиции - им то нужно что-то делать по открытому уголовному. Но истинные виновни-ки врядли будут когда-нибудь наказаны - Бочарин многих кормил и подкармливал, так что его и арестовывать нельзя было, а вот потрясти простых служащих, а в особенности тех, кто не понятно чем занимается - это и практически безопасно, и особого ума не тре-бует. Долго, очень долго пытались следователи заставить признаться Самойленко в раз-ных преступлениях, но кроме нарушений правил прописки ничего инкриминировать не могли. Продержали положенных тридцать суток и отпустили.
И вот, лишенный жилья, средств к существованию, прописки (будь она не лад-на) и не имея никаких реальных планов по устройству своей дальнейшей жизни, Самой-ленко ходил по в чужой квартире, в которой ему находиться было опасно: бандиты - это полбеды, с ними всегда можно успеть договориться, а вот если случайно нагрянет мили-ция, то статьи ему уже будет трудно избежать. Но никуда Геннадий Викторович не спе-шил - ему некуда было спешить. Перебирая различные варианты действий, он продолжал толи осмотр квартиры, толи просто ходил - так легче думалось. А все размышления сво-дились к поиску вопросов, а затем нахождения ответов на них. Вопрос: “Что делать?” - слишком общий. И такой же ответ на него всегда есть: “Жить...” Но как...
Геннадий Викторович дернул ручку двери кабинета Бочарина. Обычно, плотно закрытая дверь зашаталась. Он посмотрел внимательно на нее. Были видны следы взло-ма. Дернул сильнее - дверь открылась. Возникли новые вопросы: кто и зачем здесь уст-роил целый погром? Милиция? Но она могла это сделать вполне официально и нечего им ломать шкафы, резать кожу кресел, диван. Бандиты, конкуренты? Эти сейчас так не поступают с вещами - с людьми да, но не с вещами - они вышли из нищеты в которой вещи ценятся... Геннадий Викторович поднял несколько книг, полистал. Бочарин любил читать - этого от него не отнять. Было очень темно. Геннадий Викторович решил вклю-чить свет. Для того, чтобы его присутствие было не заметным, он опустил ставни боль-шого окна кабинета и задернул шторы. Щелкнул выключателем. При ярком электриче-ском освещении картина погрома произведенного кем-то в кабинете была еще более впечатляющая - было видно, что кто-то и что-то искал. Геннадий Викторович носком туфля переворачивал груды книг, различных предметов. Он поднял с полу зажигалку, набор ручек в футляре, небольшие настольные сувенирные электронные часы-будильник сделанные в виде старинного корабельного компаса. Часы показывали два часа ночи. “Поздно, - подумал Самойленко и почувствовал усталость, желание уснуть”. Он поста-вил будильник на полшестого утра, полагая, что раньше этого времени врядли кто его будет тревожить и, не раздеваясь, лег на удобный диван, предназначенный для такого вот кратковременного отдыха, положив пистолет рядом с собой, лишь накрыв его рас-крытой книгой. Со стороны могло показаться, что человек лег отдохнуть и перед сном читал книгу, выпавшую у него с рук.
Усталость, нервное напряжение, надолго отключили все органы чувств изнемо-женного человека, но это лишь казалось. Где-то в глубинах мозга, как стойкий часовой, находился пункт самосохранения, который напряженно вслушивался в ночные звуки, селектируя их, не мешая хозяину мозга отдыхать. Шум ветра, проезжающий автомобиль, какие-то крики на улице - не могли помешать этому отдыху, только звук будильника и звуки опасности включали сигнал тревоги. Вдруг из соседней комнаты послышалось что-то странное, как будто кто-то грыз металл - пункт сохранения сразу выдал сигнал: “Опасно!...” В крепко спящем человеке в первую очередь проснулся капитан Самойлен-ко. Рука автоматически взяла пистолет, слух максимально обострился, бывшему капита-ну казалось, что он опять в Таджикистане, где каждый неизвестный звук мог быть пред-вестником непоправимой беды. Было слышно, как громко бьется неожиданно разбужен-ное собственное сердце и, как скрежет пилы по этому самому сердцу, доносился разбу-дивший странный звук из соседней комнаты. В такие минуты все органы чувств работа-ют на грани своей чувствительности. Самойленко почувствовал запах дешевого дезодо-ранта и услышал сдавленную речь - кто-то тихо заматерился.
Геннадий Викторович посмотрел на часы - они показывали 4 часа с четвертью утра, тихонько поднялся и, бесшумно ступая, приблизился к двери, слегка приоткрыл ее, держа пистолет на изготовке - во избежание лишнего шума он его не заряжал. По всей видимости и соседняя дверь была приоткрыта - он явно слышал что за ней кто-то есть и скорее всего там два человека. Они что-то делали с вещами, Геннадий Викторович пока-залось, что эти неизвестные складывают вещи в какие-то сумки.
- ...Не бери, это дерьмо, не загружай, - донесся до него чей-то злобный шепот.
- Тихо ты, - прошипел кто-то другой, - весь город разбудишь.
- Не сцы, здесь нас никто не услышит, - первый уже говорил громче, - здесь ни-кого нет, я четыре часа проторчал в наблюдении, пока ты там возился с сигнализацией. А шмотки-то ничего у его бабы...
- Артистка... А сигнализация всеравно была отключена.
- А кой ты так долго возился?... Зачем ты берешь начатый крем?
- Лидке подарю... А сигнализацию перепроверял сто раз, искал ловушку. Люди беспечные - такую фатеру оставляют без присмотра...
- Слышь, а здесь кто-то был.
- Почему ты так решил?
- Я себе костюмчик отложил, а он пропал... И туфельки классные... М-гу...
- Может кто-то кроме нас пронюхал...
- Лишь бы не местные... Но я уже загрузился...
“Воры, домушники, - сделал вывод Самойленко, - залетные... А что если...”
Вы заметили, что в те моменты жизни, когда наступает неопределенность, мы чаще всего делаем поступки, которые раньше посчитали бы не разумными или необду-манными. Мы подчиняемся кратковременному, неожиданно возникшему желанию и действуем... И лишь потом, со временем, если у нас возникнет необходимость проанали-зировать сделанное, то мы понимаем, что по другому действовать было бы нельзя. Труд-но объяснить почему так происходит: верящие в высшие силы, говорят о судьбе, а веря-щие только в себя восхищаются своей интуицией. Работа армейского командира приуча-ет постоянно придавать логическое, разумное объяснение своих действий. Думающие, что в армии нужно только исполнять чужие приказы, глубоко заблуждаются: если бы а армии все исполняли только чужие приказы, то армии уже давно не было бы - она еще существует только потому, что в ней служат люди не разучившиеся быстро принимать самые разумные решения.
Самойленко знал, что в любом случае нужно действовать. Наука побеждать - это наука действия. Он с шумом открыл входную дверь в соседнюю комнату, одновременно, с громким щелчком, передергивая затворную раму пистолета, автоматически ставя его на предохранитель (снять с предохранителя пистолет очень просто - последствие случайно-го выстрела устранить очень сложно, можно и совсем не устранить...) и направляя в сто-рону двух темных силуэтов.
- На пол, быстро! Руки за голову! - громко скомандовал Самойленко, - И только мне без шума и глупостей.
Два тела, не дожидаясь повторного приглашения, с грохотом свалились на пол. Самойленко, не боясь быть обнаруженным из улицы, включил освещение. Теперь он мог хорошо рассмотреть поздних ночных или слишком утренних визитеров. Это было два молодых парня, одетых в темные спортивные костюмы, в кроссовках. Лица свои они отвернули в стороны. Окно было приоткрыто, металлическая решетка, прикрывавшая это окно - отодвинута в сторону. Второй этаж квартиры Бачурина находился на пятом этаже старого пятиэтажного дома. Веревка, свисавшая с подоконника, указывала на путь проникновения грабителей - с крыши на веревках. Это был давно забытый старый спо-соб ограбления квартир, ставший очень популярным в наше время, особенно при ограб-лении квартир в высотных зданиях. Таких домушников называли, естественно, “альпи-нистами” или еще “верхолазами”.
- Встать, - опять скомандовал Самойленко.
Двое грабителей начали медленно подниматься, стараясь одновременно и руки держать за головой и отряхиваться, что, как вы понимаете не возможно. Они исподлобья с опаской смотрели на завораживающее отверстие дульного среза пистолета.
- Садитесь, - указал им Геннадий Викторович стволом пистолета на кровать, - руки можно опустить на колени так чтоб я их видел. При малейшем, неверно истолко-ванным мною движении, буду стрелять - так что лучше не шевелиться.
На вид им было что-то около двадцати лет, может даже меньше. Коротко стри-женные худощавые. Почти одинакового роста, темно-русые. Один кареглазый, скула-стый и немного похож на выходца с востока, он казался покрепче физически. Сидел он в напряженной позе, из-за тонкой щелочки век внимательно следя за движениями неожи-данно возникшего противника. Другой, имел темно-серые глаза, более тонкие, европей-ские черты лица. Он был расслаблен, выражение его лица как бы говорило, что все про-исходящее его мало всего интересует. А так то - это были обычные молодые парни, ко-торые могли быть кем угодно: студентами, рабочими или, как сейчас повелось, праздно шатающимися молодыми безработными. “Бойцы первого года службы, - мысленно оп-ределил им ранг своей классификации бывший командир роты, - с такими можно спра-виться и без оружия”.
- Начинаю задавать вопросы, отвечать четко и правдиво, - так когда-то начинал выяснение обстоятельств различных происшествий в роте капитан Самойленко. Сколько их было этих самых происшествий, сколько вот таких юношей сидело перед офицером, потупив головы. - Откуда узнали о квартире? Ты, - ствол пистолета повернулся в сторону кареглазого.
Тот вздрогнул, веки его немного расширились и из-под них смотрели немного испуганные, но еще не ставшие злыми глаза.
- В газете, в “Вечерке” писалось, - отвечал он немного хриплым голосом прови-нившегося мальчика.
- Что писалось? Ты, - и ствол пистолета указывал на второго, смотревшего как бы в сторону.
- Что писалось? - переспросил, как бы не понимая о чем говорит человек с пис-толетом, по всей видимости, он считал себя наглым и умным.
“Похоже - этот взял на себя роль лидера микрогруппы, - подумал Самойленко.” Он неожиданно резко вскочил и свободной левой рукой наотмашь ударил по лицу. Тя-желая рука у бывшего командира роты, не одного молодого и борзого усмиряла, даже тех, кого никто не мог усмирить - кавказцев и дисбатовцев. Темно-серые глаза заволокло слезами, правая щека непонятливого грабителя приобрела багровый цвет. Выражение лица из безразличного становилось плаксивым. Глаза второго еще больше расширились, теперь он мало напоминал выходца с востока и он начал отвечать:
- В “Вечерке” прочитали...
- Отвечает он, не ты, - перебил его Самойленко.
- Мы в газете прочитали, - чуть не хныча начал говорить сероглазый, - что Бочку повязали.
- Какого Бочку? - знал Геннадий Викторович, кто это такой Бочка, но цель до-проса - не только получение информации, но и подавление психики допрашиваемого.
- Который здесь жил, бандит...
- Ну и что?
- Квартира освободилась... временно...
- Откуда вы об этом знаете?
- Так всегда бывает. Арестовывают, квартиру опечатывают и она ничейная... временно...
- Откуда узнали чья это квартира? Ты, - ствол уже указывал на кареглазого. Тот опять вздрогнул.
- Все... Об этом все знают...
- Кто все?
- Ну все, - отвечавший слегка передернул плечами толи не зная как ответить, то-ли удивляясь непонятливости спрашивающего, - все знают где крутые разные живут.
- Что, таблички мемориальные прибиваются?
На широком скуластом лице появилась улыбка:
- Не-е, все и так знают.
- Идея ограбить твоя была? - и пистолет снова указывал на другого, уже пере-ставшего всхлипывать, любителя альпинизма в городских условиях. Тот уже, если не понимал, то чувствовал. что нужно отвечать и желательно правду.
- Нет, - первая часть ответа была продиктована инертностью мышления, но се-роглазый быстро исправился, - в общем-то, да, - он опустил голову и, как бы оправдыва-ясь, продолжал, - его то замели, а вещи все равно раскрадут.
- Кто и кого замел?
- Менты Бочку.
- Это что в газете писалось?
- Угу, - закивал опущенной головой парень.
- Не-е, - осмелев, решил поправить своего товарища скуластый, - в газете писа-лось, что он удрал с деньгами. Это же президент “Алькабана”, мой старик туда кусок зелени занес, каз-зел, лучше бы мне дал...
- Если удрал, то значит вернется. Значит все здесь не брошенное. Таким образом вы воры.
- Не-е, - на скулах кареглазого появились ямочки, - он не вернется - он удрал на запад. С такими деньгами здесь нечего ловить - здесь его посадят или убьют. Да мой ста-рик первый его замочит. Он старую свою тачку продал и за эти же деньги хотел новую получить - все проценты подсчитывал...
- Вы нас убьете? - неожиданно спросил второй, затравленно взглянув из-под опущенных век.
Его негромкий, но отчетливо заданный вопрос произвел эффект небольшого взрыва. Скуластый мгновенно замолчал, вобрав голову в плечи, а Геннадий Викторович вдруг осознал, что он не представлял, как поступить ему с этими парнями. Но убивать их он не собирался - это точно.
- Я не мокрушник, - ответил он, немного растягивая слова, - убиваю только в це-лях самообороны и для наведения порядка. Пока вы не делаете глупостей, у вас всегда остается шанс остаться в живых, впрочем, как и для многих других. Чтобы жить долго и хорошо, главное не делать глупостей... - Самойленко на несколько секунд задумался, а затем резко и громко спросил, - Правильно я говорю?
- Да, - одновременно и испуганно ответили юные грабители.
- А вы наделали слишком много глупостей. Вот ты, - Самойленко указал стволом пистолета на сероглазого, - наверное, считаешь себя очень умным, но могу поклясться, что главного вопроса ты так и не решил. А главное - это сбыт. Вы уже загнали аппарату-ру?
- Не все, - тихо ответил парень настороженно смотря на странного грозного ох-ранника.
- В сигнализациях разбираешься, а вот почему нет здесь сигнализации, не понял, да?
Парень молчал.
- Сигнализацию отключают в том случае, - продолжал Самойленко голосом ко-мандира на занятиях подразделения, - когда никого не боятся. А кто никого в этом рай-оне не боится? Ты, отвечай, - пистолет повернулся в сторону скуластого.
- Я-я, я не-не знаю, - заикаясь ответил скуластый, слегка подавшись назад от ду-ла пистолета.
- Думай, - приказным тоном сказал Самойленко, - И ты тоже думай, - он посмот-рел на другого.
Парни молчали. Они не думали над вопросом - они думали о своей дальнейшей судьбе. Грозные, резкие окрики этого сухощавого седого человека заставляли сердце трепетать в груди от страха. Его карие глаза впивались пронизывающим взглядом, кото-рый, казалось, мог видеть все, что хотели бы скрыть эти молодые люди от посторонних.
- Ну вы же сто раз обсуждали, как вы будете срывать решетки, как будете сле-дить за домом, как заберетесь на чердак, да?
- Ага, - испуганно ответил скуластый, подумав, - Откуда он все знает?
- Вот ты сейчас подумал, - указал на него пистолетом Самойленко, - мол, откуда этот он все знает. Да? Отвечай!
- Да, - уже с суеверным страхом отвечал скуластый.
- А ты, - Самойленко резко развернул лицо к приникшему другому, - думаешь, что я псих и думаешь, как выкрутиться, как избавиться от меня и ничего не можешь пока придумать, кроме того, как толкнуть на пистолет своего друга и самому постараться си-гануть в окно к веревке. Да? Отвечай!
Теперь такой же суеверный страх овладел другим - он действительно думал так. Расширенными от ужаса глазами он посмотрел в черный глазок ствола пистолета а затем в черные зрачки держащего оружие. Все выражение лица испуганного юноши говорило о том, что Самойленко угадал ход его мыслей.
- А все потому, что вы самоуверенные и глупые козлы и у вас все на рожах напи-сано, - Самойленко понимал в каком состоянии находятся эти двое. “Салабоны, - поду-мал он”. И продолжил, - Дом не охраняется потому, что это зона личных интересов Гра-фа. Если он узнает, что его ограбили, то вычислить кто это сделал - раз плюнуть. Могу поклясться - у него стукачи в каждом квартале есть, в каждом доме. Да и стукачей не нужно - вряд ли найдется кто-нибудь, кто захочет солгать Графу. Узнает он кому вы за-гнали это дерьмо, которое он и сам мог выбросить на помойку и вы даже представить не сможете, что с вами будет? Ему эти шмотки не нужны, но никто не может его здесь гра-бить, не имеет права.
Наступила небольшая по времени пауза. Нельзя сказать, что эти трое, случайно встретившихся при столь необычных обстоятельствах людей, размышляли об обстоя-тельствах своей встречи. Можно сказать, что их интересовал конечный благополучный исход ее, но вот какой - каждый не мог себе представить. Для принятия решения в слож-ных ситуациях всегда нужно иметь максимум информации о условиях ее возникновения. Инициативой в получении таковой владел Самойленко...
- Учитесь? - уже более спокойно спросил он, глядя на того, кто занимался сигна-лизацией.
- Да, - ответил тот и предугадывая следующий вопрос добавил, - я в технологи-ческом, Марат в сельхозе.
- Значит ты Марат, - Самойленко посмотрел на скуластого и, переведя взгляд на другого парня, спросил, - А ты?
- Игнат.
- Значит - Марат местный, живет с родителями. А ты, Игнат, видать по всему па-рень не простой и, здается мне, ты не одессит.
- Да. Я лишь здесь учусь.
- А живешь ты где, наверное, не в общаге?
- Я снимаю квартиру.
- Сам снимаешь или родители?
- Родители.
- Родители кто?
- Отец директор завода, мать бухгалтер.
- А ты значит вор. Неплохая история для мелодрамы. Но в наше время директора и бухгалтера это теже самые воры. Я правильно говорю? - Самойленко в упор посмотрел на подавленного Игната.
- Д-да, - как бы нехотя тихо ответил тот.
- А ты, Марат, как я понимаю, сын работяг?
- Не-е, отец безработный, а мать на базаре торгует.
- Значит так получается: вещички на квартиру, а потом среди студентов или мать на базар. Все как во времена Бени Крика. Ну, и где находится эта хаза - квартира ваша?
- На площади Конституции, - ответил Игнат, затравленным выжидающим взгля-дом смотря на своего мучителя, ведущего допрос.
- А как думаете вещи доставлять?
- У меня машина, - опять ответил, назвавшийся Игнатом.
- Крутой студент, - покачал головой Самойленко и в этот момент в его сознании созрело решение, смутные контуры которого были еще не обозначены, но оно уже было это решение. Геннадий Викторович посмотрел на часы, а затем на окно - уже светало... - Значит так. Сейчас ты, Игнат, выйдешь и подгонишь тачку прямо к парадному входу. Ты, Марат, со мной. Я здесь раньше работал охранником, а значит мне полагается вы-ходное пособие. Мы выберем самое ценное и вынесем через двери. Только воры лазят через окна по ночам, а хозяева пользуются ключами и дверьми...
Наступало утро нового дня. Одинокие утренние прохожие, бегающие любители физкультуры без особого интереса замечали двух молодых парней в темных спортивных костюмах, поспешно загружающих различные вещи в багажник и салон темно-вишневой четвертой модели “Жигулей”. Рядом с ними они могли увидеть худощавого, седого, строгого мужчину одетого в темно-серый, элегантный костюм, подчеркивающий вы-правку бывшего строевого офицера, время от времени дававшего короткие команды. Не нужно быть профессиональным психологом или человековедом, чтобы определить - этот мужчина повелевает парнями в спортивной форме. Но мало кому в миллионном городе нужно грузить свои или ... чужие вещи и мало кто и кем командует...

 2.
Капитан Самойленко любил командовать. Нет, не просто командовать, упиваясь и наслаждаясь своей властью (были и такие в армии, да разве только в армии...) - он лю-бил свою профессию - профессию командира. Что такое армейский командир? Горлох-ват, тупой строевик, умеющий беспрекословно выполнять и выдавать не понятные или нелепые приказы - таким хотят представить командира те, кто никогда не поймет, что такое отдавать один приказ, выполняя другой, что такое быть лидером, отцом, воспита-телем коллектива, состоящего из различных людей, но способного выполнять те задачи, которые, сочинители баек о офицерах и армии, с сарказмом называют подвигом, не по-нимая, как они близким к истине. Подвиг - это посвящение жизни идеалу, который по сути и отрицает жизнь, который абсурден, но который красив, как сама жизнь. Родина, защита Родины, долг, присяга ... - это избито и звучало так часто, особенно в устах тех у кого никогда не было Родины, кто не знал что такое долг и кто мог присягать кому угод-но лишь бы было выгодно, что смысл этих понятий уже не воспринимался без пренеб-режительного недоверия. Развал Союза, под руководством этих самых вещателей, оли-цетворяющих идеалы, лишнее тому подтверждение. Порядочные люди считали призна-ком плохого тона говорить фразами официального пиетета. Но есть личные идеалы, те к которым стремится человек, тщательно скрывая их - ведь нет ничего более хрупкого, чем наши личные идеалы, чем наше виденье собственного отражения души. Жизнь без идеа-лов нелепа и скучна; люди без идеалов - подлы или умственно отсталы.
Капитан Самойленко имел свои идеалы... Назвать их одним словом, фразой трудно и почти не возможно, для этого нужно на время стать капитаном Самойленко, прожить его жизнь и видеть эту жизнь его глазами...
Представьте себе жару. Нет, европейскую жару в 25-30 градусов по Цельсию, а так хотя бы градусов 40-50 в тени, не забывая что на солнце - это будет все 60 или побо-лее. И еще горячий лишенный влаги и кислорода воздух. Никто не поймет, что такое влажность воздуха 25% и содержание кислорода этих самых процентов с 12-ть. Никто не поймет, пока не прочувствует. Кто знает, как это пытаться заснуть, завернувшись в мок-рую простыню, да и еще направив на себя вентилятор, тот поймет начало, из которого начинается ежедневный подвиг. Но это еще не идея, не личный идеал - идеал своей жиз-ни.
И вот жара, суховей, приторная вода, которой не возможно напиться, жаркое па-лящее солнце и два десятка молодых парней, стоящих в не стройной шеренге - это при-зывники. Они ошарашены жарой, казарменным бытом, они, как выброшенные со своей родной стихии рыбы, раскрытыми ртами стараются захватить побольше воздуха, рот быстро пересыхает, губы трескаются, а им предстоит первый в их жизни марш-бросок. Добегает, а вернее еле добредает до финиша лишь одна треть, остальные падают, не же-лая в этой жизни ничего, кроме вечного забытья, кажущегося им избавлением от мук. Но это начало. И капитан Самойленко начинает лепить из этих ослабевших тел, из мягких домашних душ, солдат. Увидите этих парней через год и вы не поверите, что это те са-мые нелепые в своей новой обвисшей полевой форме дети, которых какой-то злой дья-вол неожиданно вырвал из семейных обжитых гнезд и забросил в пекло. Лихо заломлен-ные панамы, веселые озорные глаза, крепкие загоревшие тела. Эх, как лихо они десанти-руются из раскаленного БМП на такую же раскаленную землю, как легко преодолевают препятствия, успевая вести прицельный огонь, а через несколько километров марша аг-рессивно вступают в рукопашный бой с такими же, но “условными врагами”. Через год они уже не дети - они солдаты, мужчины. А какие у них характеры, как они дорожат своим воинским коллективом, его честью и как они уважают, некоторые боготворят, есть такие что и боятся, своего командира, научившего их быть такими, научившего их пове-рить в то, что они могут больше чем мечтали. И вот в этом заключается идея жизни ка-питана Самойленко, и это он вкладывал в понятие командовать.
Но вот в какой-то миг у него забрали его ребят, его роту, его идею. Бестолковый и заносчивый командир взвода, которого он выгнал из своей роты, в мгновение получил капитана и стал командиром батальона, потом получил сразу ... полковника и стал ко-мандиром полка. А все потому, что он был из знатного рода и принадлежал какому-то клану. Капитан Самойленко не очень удивился этому - слишком долго он прослужил в Таджикистане. Еще при советской власти у них было рабство, были свои баи и их вер-ные нукеры, но это все не касалось русских, это все было сродни сказки или дополнению к местному колориту. Но это было тогда, когда был “...Союз нерушимый республик сво-бодных...”, когда говорили о долге, говорили о другой идее. Та идея была фальшива, по-этому она и умерла, но ее забвение повлекло уничтожение идеи капитана Самойленко, уничтожило смысл его жизни - жизни командира, офицера. Грузчик, телохранитель, ли-цо без определенного рода занятий, без прописки. Какой-то паршивый старшина мили-ции, сопляк по сути, безнаказанно ему грубит, молодая девушка презрительно отворачи-вается. Он никто...
И вот тут появились эти два парня, одна сороковая часть его роты. Они как пер-вые глотки воздуха в безвоздушном пространстве породили надежду на возрождение жизни. Старая идея и произнесенная в ее честь присяга умерла, канула в бездну столе-тий, но осталась идея капитана Самойленко, одного из лучших командиров роты - идея целесообразности его жизни...
Через два дня после того, как кто-то ограбил новую квартиру Графа, он сам ре-шил посетить ее и убедится, что кто-то дерзко посмел нарушить неприкосновенность его уголовного авторитета. Сворованные вещи принадлежали бывшему хозяину - финансо-вому мошеннику Бочарину и они мало интересовали Графа - его интересовало лишь од-но, кто посмел не испугаться его самого. В милицию вор в законе не обращался, но в уголовном розыске эта история уже была зафиксирована и оперативники ожидали оче-редного одного или несколько неопознанных трупов или кого-нибудь пропавших без-вести. И поэтому они очень желали узнать, кто это сделал и даже провели ряд меро-приятий по поиску воров. Не подумайте, что наша доблестная милиция хотела спасти людей - им нужно было поймать на горячем если и не Графа то его людей, чтобы иметь побольше на него самого компромата. Зачем? Да так на всякий случай. Люди... А что такое люди - они же воры. И если их уберет Граф, то на несколько воров станет меньше, а значит и работы в милиции будет меньше...
Конечно же, подозрение сразу упало на бывшего начальника охраны Бочарина, за день до грабежа, выпущенного на свободу. Но, в ходе инициативных оперативно-разыскных мероприятий, названный Самойленко, обнаружен не был, а косвенные сведе-ния говорили о том, что он покинул город. Этой версии упорно придерживались те, кто продержал бывшего офицера в СИЗО так и не сумев доказать его причастности ни к од-ному преступлению. Трудно было поверить в то, что только выпущенный на свободу человек смог организовать преступную группу способную напакостить Графу. Версия мести верного охранника обидчику хозяина выглядела уж слишком не правдоподобной даже для американских боевиков. Граф даже не брал в расчет какого-то там охранника, всего лишь бывшего военного, ни чем не проявившего себя в криминальной сфере. Ми-лиция считала это дело рук залетных гастролеров, а Графу было приятно думать, что это работа милиции, в такой способ решившей поссорить его с другими авторитетами или в крайнем случае просто попортить нервы - ведь так нагло утром (то что грабили утром он уже знал точно) на глазах многих людей, на его территории, через открытые ключами двери могли действовать только “менты”.
Но всеже Граф решил осмотреть свое новое завоевание в сфере передела собст-венности и лично убедиться в том, что ничего страшного не произошло. Он в сопровож-дении только одного телохранителя вошел в бывшую квартиру Бочарина, другой тело-хранитель остался возле входной двери, джип сопровождения еще с двумя боевиками был припаркован на улице, у подъезда. Граф, заходя в дом, знаком показал им, что бес-покоится нечего, мол здесь и так все ясно. Но ошибался воровской авторитет. То что произошло удивило, узнавших о происшествии, оперативников уголовного розыска. И повергло в хорошо скрываемое чувство страха Графа, хотя в последствии от выглядел разъяренным, готовым сокрушить всех и вся.
Кто-то оглушил охранника, молниеносно спеленав его крепкими веревками. Од-новременно с этим двое в зеленых масках, сделанных из обычных хлопчатобумажных платков и в черных спортивных костюмах набросили на голову Графа мешок, также ог-лушив его ударом чего-то тяжелого по затылку. Когда охранник, обеспокоенный долгим отсутствием шефа, вошел в квартиру то обнаружил связанными своего напарника и шефа с мешком на голове. Незначительное сотрясение мозга, несколько ушибов и выпотро-шенные карманы шефа и его телохранителя - это все последствия нападения. Пропавшая сумма была довольно таки значительной - Граф любил носить при себе большие пачки денег, чтобы при случае форсануть перед кем-нибудь, особенно ему нравилось вызывать восторг при виде больших денег в очередной потаскушки. Кроме денег пропали все его паспорта, а на заграничном была новая виза, исчез аташе-кейс с разной конфидециаль-ной информацией, включая много криминальной. Деньги были частью воровского об-щака, который держал Граф, информация содержала указания на источники пополнения этого общака - а вот это уже было не очень приятно. Было от чего негодовать дебелому бывшему уголовнику. А самое странное в этом пришествии было то, что нападавшие исчезли, как будто растворились в воздухе. Впрочем, ничего в этом исчезновении стран-ного не было. Граф еще не знал о наличии скрытой в платяном шкафу двери, ведущей на чердачную лестницу. Хитрый Бочарин и это предусмотрел - мало что может случиться в сфере родного криминального бизнеса.
Граф рассвирепел, его шестерки, больше половины которых одновременно ра-ботали тайными осведомителями уголовного розыска и службы безопасности (бывшее КГБ), метались по городу в поисках виновного в самом банальном ограблении. Но их потуги были тщетны - они искали в своей среде. Когда весь уголовный мир Одессы был перерыт, просеян и перепроверен, в результате чего было покалечено несколько десятков мелких воров, подозреваемых в случившемся и два человека было убито, но об этом ни-кто и никогда не узнает - они были бомжи; когда угрозыск доказал свою непричастность (сотрудничество милиции с криминальным миром имело свои моральные нормы - а вы как думали) - тогда все заинтересованные лица решили, что это дело замыслилось и ис-полнилось таинственными спецслужбами, на которые, по всей видимости, и работал Бо-чарин и которые забрали его деньги. Босы городского управления внутренних дел не-много заволновались - появление этих самых спецслужб, о которых даже не знали их местные коллеги, могло означать лишь одно - кто-то в столице и под кого-то здесь, на месте, начинает копать яму или другими словами собирать компромат. В ходе выяснения всех обстоятельств случившегося выявилось, что органы власти, правоохранительные органы, финансовые мошенники, криминал были тесно связаны между собой и за каж-дым звеном этой связи числились многочисленные формальные грешки, за которые мог-ли и лишить теплого местечка, а если уж совсем действовать по закону, то можно и мно-гим высокопоставленным чиновникам обеспечить и те места, которые раньше называ-лись “не столь удаленными”. Конечно, ни кто по этому самому закону действовать и не собирался - в стране уже давно жили по своим, не писанным законам. В то, что кто-то там на верху решил побороться с организованной преступностью никто не верил - кор-румпированные связи всех ветвей власти были настолько тесны, что даже теоретическая возможность такого желания исключалась. Таким образом, в скорейшем нахождении истины, а если это возможно, то и самих грабителей были заинтересованы очень многие лица в этом городе, и даже очень влиятельные лица - в том аташе-кейсе было много очень интересных записей, которые, уверенный в себе и своей неприкосновенности, Граф не думал шифровать.
Казалось, при таком интересе грабителям просто не куда деться и их обнаруже-ние это дело часов. Но дело зашло в тупик - три человека исчезли, не оставив никаких следов, хотя их видели многие - идентифицировать причастность к двум ограблениям одних и тех же лиц не составляло труда. В ходе оперативных розыскных мероприятий были проверены все “четвертые” модели “Жигулей”, имевшие хоть какое-то отношение к красному цвету, и, разумеется тщательно проверено алиби их хозяев. Но машина Игна-та была не с одесскими номерами, а проверку осуществлял младший оперативный со-став, который не очень желал нагружать себя лишней работой.
Конечно же, были сотрудники угро, догадывавшиеся кто совершил это не очень-то и преступное деяние, если принимать во внимание кого ограбили. К примеру, опер-уполномоченный лейтенант Колпачев был уверен, что это сделал Самойленко.
- Да, сто процентов это дело рук того бывшего охранника Бочки, ну того бывше-го офицера, которого мы мурыжили у себя. Кроме него некому, - доказывал он своему начальнику майору Головко после очередной рюмки водки, выпитой за здоровье самого этого начальника по поводу его сорокалетия.
- Миша, да кто он такой твой этот Самойленко, - покровительственным тоном старшего и более опытного товарища отвечал ему Головко, - он никто - обычный быв-ший командир роты. Не спецназ, не афганец, не чеченец. Если что он и умеет, так это портянки считать и самовольщиков гонять. И сам подумай, где он смог в течении дня найти подельщиков и машину. Ты же сам проверял его связи - связей никаких, нет у него здесь, кроме Бочки, связей, нет! А Бочка хватанул больше миллиона и на хрен ему эти тряпки и задроченый видик.
- Ефимыч, - не успокаивался Колпачев, - ты не прав, я работал с ним, крутил его - глухо. Он кремень и если надо кого хочь заломает. А подельщиков он мог найти чисто случайно. Каких-то пацанов взял в оборот, с его то опытом. Ну, он же был командиром мотострелковой роты в Таджикистане и подсадная утка утверждает, что он воевал...
- Миша, постой, не гони лошадей и не придумывай себе героя-опрычника. Мы же уголовка, мы же реалисты. Мало чего они в СИЗО говорят - понты гоняют друг перед другом со страху. Это или их криминальный разборняк или кто-то с кагэбешников дур-кует или заработать хочет на шантаже. Ты помнишь, как год или два назад один старлей накопал компромата на администрацию? И что - получил квартиру и успокоился. Давай лучше выпьем...
Они пили и спорили, и все о наболевшем: о работе, о преступности, о своем ге-роизме, почему-то вспоминали армию и своих командиров, при этом подчиненные не забывали произносить здравицы в честь начальника...
Но лейтенант Колпачев все-таки решил проверить свою версию, не спрашивая на то санкции начальника. Что-то внутри явно указывало ему - этот бывший офицер и бывший охранник может гораздо больше, чем о нем думают. Интуиция ли это или за-помнившийся допрос Самойленко, проводимый им. Долго еще лейтенант Колпачев пом-нил этот волевой не мигающий взгляд, этот внятный и жесткий голос, которым не отве-чают на вопросы - которым командуют. Один раз лейтенант Колпачев поймал себя на мысли, что стоит во время допроса допрашиваемому им Самойленко приказать что- ни-будь и он, оперуполномоченный уголовного розыска, не смог бы не выполнить приказ подозреваемого и допрашиваемого.
А в это время Самойленко Геннадий Викторович и не думал сильно уж так скрываться. За деньги, отобранные у Графа, он снял квартиру, купил старую “Волгу” ГАЗ-22 с форсированным двигателем и пятиступенчатой коробкой передач. И, догово-рившись с начальницей ЖЭКа микрорайона, в котором проживал, открыл в заброшен-ном подвале одного из домов молодежный военно-патриотический клуб. Необычным было это мероприятие тем, что, как казалось, ни патриотизмом и армией современная молодежь не бредила, скорее всего настойчиво отрицала такие понятия в своем мировоз-зрении. Но самым необычным оказалось то, что молодежь действительно жаждала быть патриотами и очень хотела по настоящему прочувствовать силу воинского подразделе-ния. Чего-чего, а дать понять юношам, что это такое капитан Самойленко мог.
Праздно-шатающиеся, не нужные ни своим родителям, ни государству, они жа-ждали ощутить свою нужность в непонятной для них жизни. Деньги, недоступные им, жестокость подавляющая их, обман, царивший в отражении действительности, состав-ляли основу взаимоотношений между людьми и вносили смятение в их неокрепшее еще и не цельное сознание. И тут вот появился он - бывший военный, председатель военно-патриотического клуба Геннадий Викторович Самойленко. Строгий, подтянутый в хо-рошей физической форме, что очень не маловажно для юношей, признающих авторитет силы, седовласый мужчина железным голосом убеждал: водка - зло, табак - вред, нарко-тики - яд, делающие людей отбросами общества. Он доказывал, что они само себе нуж-ны сильные, ловкие, храбрые, что коллектив единомышленников могучая сила - а спра-ведливость только на стороне сильного. И “трудные подростки”, необузданные буяны и анархисты, вызывающие чувство страха у обывателей и чувство бессильной злобы у ми-лиционеров, становились послушные, как марионетки. Они боготворили своего настав-ника, они любили выполнять его команды, они хотели быть его солдатами. Подавляю-щее число людей испытывают потребность в подчинении, нужно только чтобы кто-то объявил себя их командиром.
Клуб официально был зарегистрирован - все, как положено: наименование “Тан-тал”, устав, списки в нескольких экземплярах, подписи под различными обязательства-ми и ознакомлении с законодательными актами. Подвал силами самих ребят, под руко-водством и непосредственным участием Геннадий Викторовича, был преображен в чис-тый, хорошо освещенный спортивный зал с различными тренажерами, борцовским ков-ром, боксерскими грушами и даже душевыми кабинами, в которых не было воды - никак этот вопрос не решался с инженером ЖЭКа. Самойленко знал, что тот ожидает взятку, но благое дело на нечистых методах он строить не хотел, да и давать взятки он считал ниже своего достоинства.
Каждое утро, в любую погоду несколько десятков молодых парней, под руково-дством председателя клуба “Тантал”- Геннадия Викторовича, начинали свой новый день с пробежки в несколько километров, различных упражнений, на развитие гибкости и ловкости. Затем обязательное обливание холодной водой, а весной, летом и осенью ку-пание в море, но вскоре почти все члены клуба могли купаться в море в любое время года - закалка позволяла. Днем, кто был свободен, занимался благоустройством помеще-ния клуба, а вечерами начинались тренировки. Топот ног, пыхтение, звон железа, пот... И еще рассказы о сильных людях, о войне, о армии, о справедливости... Рассказы о том, что мир делится на плохих и хороших, что плохих меньше, но они сильнее, а вот хоро-шие, чтобы победить плохих должны быть почти такими как они, но сильнее, но жесточе - жесточе во имя победы добра. Они должны превосходить своего противника во всем и главное - это их сплоченность, их стремление помочь каждому члену клуба и ни в коем случае не предавать. Предать своих друзей, предать своего наставника, свой клуб - нет более гнусного преступления.
Клуб для многих ребят стал практически родным домом. Только здесь они мог-ли найти способ самовыразиться, только здесь они смогли приобрести веру в нужность своего существования - существования во имя справедливости...
Для клуба постоянно были нужны деньги, небольшие суммы, но нужны. Пона-чалу обходились карманными деньгами членов клуба, полученных в основном от роди-телей. Геннадий Викторович принципиально не тратил на текущие нужды клуба деньги Графа, считая, что только приобретенное собственным трудом ценится больше всего. По этой причине он старался найти приработок для ребят. Председателя клуба “Тантал” знали на рынках, вокзале, в порту - знали, что в любое время он может предоставить не-обходимое количество грузчиков, разнорабочих, которые в отличии от бомжей работу выполняли качественно и быстро. Часть ребят, закончивших школу, да и некоторые старшеклассники, по договоренности с той же начальницей ЖЭКа, за мизерную плату выполняли обязанности сантехников, дворников и даже столяров. Со временем, приоб-ретя на ремонте и обустройстве клуба необходимые навыки по выполнению ремонтных работ, некоторые из ребят начали заниматься ремонтом квартир. Геннадий Викторович одобрил начинание и предложил организовать что-то типа небольшого предприятия по оказанию населению различных бытовых услуг: ремонт квартир, установка сантехники, ремонт электрооборудования и бытовой техники, погрузка, разгрузка мебели а если нужно то и сборка мебели.
Деятельность клуба не осталась не замеченной людьми далекими от военно-патриотического воспитания молодежи. Сначала во время вечерних занятий появились четыре здоровенных молодца, как сейчас принято говорить, лиц кавказкой национально-сти. Они были одеты в модные костюмы, на их мощных шеях борцов висели толстые золотые цепи, а на пальцах драгоценными кастетами блестели большие золотые кольца-печатки. Они зашли без разрешения, хотя двери клуба не закрывались, стали на пороге, прямо на тряпке для вытирания ног и молча устремили свои тяжелые взгляды на зани-мающихся ребят. Юноши заметили гостей и с некоторой опаской посматривали на них и с надеждой на своего тренера-наставника. Геннадий Викторович сделал несколько рас-поряжений, сохраняя полное спокойствие, подошел к четырем угрюмым пришельцам.
- Слушаю вас, молодые люди, - первым обратился к ним Самойленко.
Смерив взглядом его не очень массивную фигуру один из вошедших спросил:
- Ты здесь главный? - говорил он с легким кавказским акцентом.
- Я председатель военно-патриотического клуба “Тантал” Самойленко Геннадий Викторович. С кем имею честь беседовать? - со спокойным, не выдающим и не вызы-вающим раздражения тоном, спросил Геннадий Викторович.
- Позаниматься здесь можно? - по-одесски вопросом на вопрос отвечал или ухо-дил от ответа, начавший разговор, могучий кавказец.
- Смотря чем и когда, - смотря прямо ему в глаза, отвечал Геннадий Викторович, чувствуя, что десятки пар глаз следят и десятки пар ушей его подопечных слушают за его спиной этот разговор. Он понимал, что эти четверо из какой-то бандитской группи-ровки, контролирующей или эту часть города или определенную сферу бизнеса, с такими его бывший шеф дела не имел. Особого интереса их клуб не мог представлять, что Ген-надий Викторович попытался доказать этим представителям правящего в настоящий момент класса. - Клуб молодежный и созданный для занятий с молодежью из малоиму-щих семей, частной коммерческой деятельностью не занимается, но если вы предложите бесплатные услуги тренеров или еще какие-нибудь (Геннадий Викторович сделал не-большое ударение на словосочетании “какие-нибудь”) полезные и бесплатные услуги, то мы можем пойти навстречу.
Кавказец поморщил лоб, видно было что он что-то думал, решал.
- Но мне говорили, что здесь не зарегистрированная фирма занимающаяся ре-монтом квартир, погрузочными работами, - в его устах эта фраза могла быть понята, как вопрос, выясняющий коммерческую сторону деятельности клуба, которая, как и все ви-ды коммерческой деятельности должны приносить дань или подати.
- Я же говорил, что ребята из малоимущих семей и все это, - Геннадий Викторо-вич сделал легкое круговое движение головой, - сделано их руками и за их счет. Деньги они не воруют, а зарабатывают от случая к случаю, - и Геннадий Викторович тоном по-казал, что разговор нужно заканчивать.
Кавказцы перекинулись несколькими фразами на своем родном языке.
- Хорошо ты все делаешь, - медленно сказал тот, кто говорил раньше, обращаясь к Самойленко, - правильно делаешь. Но нужно было подойти и сказать. Я Вазиров, это мой район, я должен знать, что в нем творится. Нужно было подойти, я бы помог. А сей-час помощь нужна?
- Нет, спасибо, пока справляемся сами, - ответил Геннадий Викторович, с облег-чением подумав, что еще одна немаловажная проблема решена.
- Хорошо все делаешь, - опять повторил Вазиров, бандит по кличке Визирь, - в этом районе тебя никто не тронет, можешь ремонтировать квартиры, все можешь делать, кроме бизнеса. Возникнут проблемы, обращайся - меня здесь все знают.
Кавказцы ушли. На второй день после их прихода пришел инженер ЖЭКа, ко-торый никак не хотел подключать воду к душевым кабинам в клубе, с ним пришло два работника.
- Ну, что же Вы, Геннадий Викторович, не обратились к нам за помощью, мы бы Вам помогли, - толстоватый, лысоватый коротышка разводил руками, выдавая распоря-жения своим рабочим на подключение душа, на дооборудование электроосвещения.
Геннадий Викторович понимающе улыбался - он понимал причину столь рьяно-го служебного отношения инженера ЖЭКа. Но в тоже время его удивила хорошая осве-домленность Вазирова о делах клуба, то что кое-кто из ребят “выдавал” некую информа-цию не было предательством или филерством, скорее всего это обычное юношеское бах-вальство, в данном случае с пользой.
Потом появился участковый. Он тоже сокрушался по поводу того, что к нему не обратились за помощью и все ходил, рассматривал, принюхивался, говорил о наркоти-ках, о незаконной коммерческой деятельности, о том что почти все члены клуба потен-циальные уголовники. Наследив своей грязной обувью (на улице недавно прошел летний дождь), он ушел, пообещав наведываться чаще. Не успел Геннадий Викторович проте-реть грязь, занесенную участковым, как в дверь клуба кто-то робко постучал.
- Заходите, открыто! - крикнул он, заканчивая протирать пол.
Он слышал, как отворилась дверь и кто-то остановился в дверном проеме. Ген-надий Викторович поднял глаза. У раскрытой двери стояла худенькая, стройная девуш-ка: светлая шатенка, с короткой, почти мальчишеской стрижкой, одетая в белую блузку и светло-голубые джинсы, на одном плече у нее висел большой фотоаппарат, такими поль-зуются профессионалы, на другом - какая-то кожаная сумка или футляр.
- Здравствуйте, - робко поздоровалась она, - это клуб “Тантал”?
- Да, девушка, - ответил Геннадий Викторович хрупкой фигурке, - слушаю Вас.
- Я Яна, Яна Стахова, корреспондент газеты, - говорила она рассматривая поме-щение клуба, - мне сказали, что здесь интересный молодежный клуб, - она набрала воз-духу и, как бы решаясь совершить какой-то очень важный в своей жизни поступок, од-ним духом выпалила, - можно я напишу очерк?
- Можно, если осторожно и если это будет правда, - ответил Геннадий Викторо-вич.
Это было первое журналистское задание свежеиспеченной выпускницы Одес-ского университета, подарившего миру не только КВН-овскую команду “Джентельме-нов”, но и много других интересных людей, среди которых были и не плохие журнали-сты. Яна Стахова еще не была журналистом, но ее большой очерк о благородной работе бывшего отставника, редактором “вечерки” был “немного” порезан то есть скорректиро-ван и преобразован в небольшую заметку на предпоследней странице. Заметка маленькая и мало кто на нее обратил бы внимание, но в некоторых людей она все же вызвала яркие, противоречивые чувства.
Яна Стахова заплакала, увидев во что превратился ее первый журналистский шедевр. Михаил Самойлович, один из самых опытных сотрудников газеты, отвечавший за выпуск криминального раздела, успокаивая ее говорил:
- Яночка, деточка, Вы должны радоваться, что Вас разместили с первого раза. Ваш очерк чудо, а Вы просто прелесть. Но поймите и Вы Зельдеровича (редактора), ему так много нужно сказать людям, а газета такая маленькая. Главное для журналиста - это признание в виде гонорара. А Вы гонорар получили, так что с Вас причитается...
На следующий день Яна Стахова принесла в редакцию испеченный ею торт. Журналистский дебют был отмечен скромным чаепитием.
 Наверное, самые радостные эмоции вызвала заметка у ребят, а то как же - те-перь о них знает вся Одесса. Раньше о них знали только в их районе и округе - никто не задевал “танталовцев” и многие искали у членов клуба протеже, чтобы попасть туда. Те-перь можно с гордостью показывать заметку родителям (тем, кто еще интересовался своими детьми), придирчивым учителям, колеблющимся в своих предпочтениях под-ружкам. Можно с уверенностью сказать, что у каждого члена клуба “Тантал” была ми-нимум одна газета с заметкой о клубе...
- А вот где ты окопался! - тихонько вскрикнул в переполненном трамвае опер-уполномоченный уголовного розыска лейтенант Колпачев. Пассажиры удивленно по-смотрели на сидящего щупленького молодого человека, увлеченно читающего газету и делающего вид, что не видит стоящих возле себя женщин - рыцарство в бесплатном транспорте было не в моде.
И в тот же вечер Лейтенант Колпачев посетил клуб. Так как популярность клуба возросла, количество мешающих посетителей увеличилось, двери клуба пришлось до-оборудовать дополнительным засовом, смотровым глазком и переговорным устройст-вом. Теперь в клуб во время занятий постороннему попасть было трудно. Пришлось оперуполномоченному уголовного розыска лейтенанту Михаилу Колпачеву ждать, пока закончатся занятия. Стучать в дверь, кричать, добиваясь разрешения войти, он не хотел, как он себе объяснял, чтобы не обнаружить преждевременно свою личность, по жаргону “не засветиться раньше времени”, но в глубине души он побаивался тех людей, которые не испугались самого Графа, в том, что они были здесь, он почему-то не сомневался. По-чему, для него и само это оставалось загадкой.
- Здравствуйте, Геннадий Викторович, - поспешил к Самойленко, последнему выходящему из клуба в сопровождении Марата и еще нескольких крепких юношей, Колпачев, - Вы меня помните?
Конечно, он его помнил - похожего на хорька оперативника или следователя, пытавшегося примитивными наводящими вопросами заставить признаться Самойленко в несовершенных уголовных преступлениях. Да, он помнит, что в своей классификации представил этого милиционера в виде старательного, но слабого солдата, легко поддаю-щегося влиянию сильных личностей. “Писарем такому быть или стукачом хорошим, - так тогда определил ему место бывший командир роты в своем мнимом подразделении”.
- Помню, а как же, - легко имитируя радость от увиденного, отвечал бывший подследственный и подозреваемый во всяких преступлениях и грехах Самойленко, - не прошло и года, Михаил Петрович, как мы снова с Вами увиделись, а ведь помнится Вы говорили, что не желаете со мной встречаться больше...
- Я имел ввиду, что не при таких обстоятельствах, - неожиданно покраснев, как бы оправдываясь, говорил Колпачев, он опять терял волю под не мигающим взглядом Самойленко, - я еще тогда не считал Вас виновным.
- Я это знаю, но что поделаешь - собаки кусаются не по злобе, а потому что служба собачья, - приветливо улыбался Геннадий Викторович, не сводя своего взгляда с оперативника, подумав, что тот пришел не зря... - Слушаю Вас товарищ лейтенант или Вы уже старшой?
- Еще лейтенант, - опять засмущался Колпачев, он никак не мог понять почему так теряется перед этим человеком - ведь не мальчик уже и опыт общения с такими от-морозками имеется.
- Вы наверное по делу? - видя смущение оперативника спросил его Геннадий Викторович.
- Да, в общем-то нет. Вот прочитал заметку в газете, - и Колпачев показал измя-тую газету, которую он держал в руке, - и решил подойти спросить...
Лейтенант милиции задумался на некоторое время - он не знал, что он хотел бы спросить у этого седого мужчины с властным взглядом. Вроде бы уже многократно мыс-ленно он проработал различные варианты диалога, при помощи которого надеялся вы-вести Самойленко на чистосердечное признание о своем участии в ограблении Графа, но вот при личной встрече все его хитроумные планы безнадежно разрушились и спроси кто-нибудь, что хотел сказать лейтенант Колпачев - он бы не ответил. Видя некоторое замешательство сотрудника милиции, Геннадий Викторович решил, что лучше всего им остаться на едине.
- Ребята, до свидания, завтра все, как условились, - попрощался он с сопровож-давшими его членами клуба.
Лейтенант Колпачев с некоторой завистью посмотрел вослед, уходящим легким спортивным шагом молодым парням - они выглядели беспечными, любящими жизнь и себя в этой жизни. В самого лейтенанта Колпачева в жизни радости было мало. На рабо-те почему-то никто с товарищей не признавал его равным себе. На словах то они все бы-ли равны, все друг за друга горой, но это на словах - на самом деле каждый из них жил своей жизнью и все успехи в этом непонятном труде, где они ловили не понятно кого и сотрудничали не понятно с кем, каждый приписывал себе и своим исключительным ка-чествам, хотя друг без друга они мало что значили. Это в боевиках герои всегда одиноч-ки и в одиночку громят всю преступность которая только есть. В жизни оно все по дру-гому. В жизни преступность - это часть самой жизни, а они, менты - это... часть преступ-ности. Время Мэгре и Шерлок Холмса давно ушло - сейчас время информации и это время без тесного сотрудничества с криминальным миром не возможно. Большая часть преступлений раскрывается благодаря обширнейшей осведомительной сети в которой сам черт ногу сломает так как не поймет - кто и на кого стучит. За два года службы в “уголовке” лейтенант Колпачев насмотрелся всякого. Порою он даже терялся от того что не понимал зачем некоторые из его товарищей рискуют жизнью, зачем они сажают без-невинных людей, в тоже время зная о больших криминальных делах. И вот когда огра-били Графа, лейтенанту Колпачеву показалось, а может и захотелось, чтобы появился какой-то всесильный герой-супермен, не боящийся и не считающийся с криминальным переделом власти. Возможно в лице, уволенного в запас, капитана Самойленко он уви-дел своего героя, а возможно он его придумал...
- Вы что-то хотели мне сказать, товарищ лейтенант, - тихим повелительным го-лосом спросил у Колпачева Самойленко, когда они остались одни.
- Нет. То есть да, да, товарищ капитан, - у Миши Колпачева вылетели с головы все ранее заготовленные слова, фразы и он начал говорить, то что вообще не стоило го-ворить оперуполномоченному уголовного розыска, - Вас подозревают в ограблении Гра-фа.
- Какого еще графа? - сделал вид, что не понимает о ком идет речь, Геннадий Викторович.
- Гражданина Колыванова, он же вор в законе по кличке Граф, - поспешно отве-тил Колпачев.
- Ишь ты, одни графья, бароны и визиры - никто не хочет быть Колывановым или Ивановым на худой конец. Не кажется ли Вам, Михаил Петрович, что все эти разу-хабистые и благородные клички от убогости души - очень хочется быть графом, коро-лем, а вот нет - быдло оно и есть быдло?
- Да, наверное, да, - ответил лейтенант Колпачев, удивленный тем, что его быв-ший подследственный называет его по имени и отчеству, и тем насколько совпадают их мысли по поводу всех этих авторитетов.
- А все это дерьмо лезет от слабости власти, - на лице Самойленко проступили мощные желваки, руки сжались в кулаки, - власть - это не только разделяй, но и власт-вуй, а наша власть только пытается делить. Делят без власти только бандиты.
- Не скажите, Геннадий Викторович, - поддавшись настрою ругать власть, начал излагать свои мысли Колпачев, - бандиты уже к власти рвутся и это общеизвестный факт. Могу с уверенностью сказать, что уже половина нашей местной власти контроли-руется бандитами.
- И насколько я понял, эта самая власть пытается навешать на меня какое-то ог-рабление, какого-то бандита, как в свое время хотела пришить, и опять же мне, какие-то убийства, и опять, этих же бандитов. Это что получается - государство служит банди-там... - Самойленко говорил так искренне, что лейтенанту Колпачеву стало неловко от того, что он мог подозревать этого человека в каких-то неблаговидных делах. Но ему очень хотелось чтобы такой человек был, и очень неплохо было бы если этим человеком оказался Самойленко.
Нет, что Вы, лейтенант Колпачев и не подумал бы его арестовывать или докла-дывать о нем начальству - ему было очень важно знать, что такой человек существует. Не мог лейтенант Колпачев простить своего бессилия перед криминалитетом. Еще в детстве он, слабенький здоровьем, страдал от вечных издевательств своих более сильных свер-стников. Пробовал заниматься спортом, но там первенствовали теже самые хулиганы, бандиты, не правильные - сволочи, в общем-то. И он решил учиться - он очень хорошо учился, был законопослушным и имел примерное поведение, так что поступить в юри-дический не составляло особого труда. Но и в юридическом всем заправляли “не пра-вильные”, “плохие”: они прогуливали, вели аморальный, согласно тем нормам, образ жизни, они списывали и старались все спихнуть на “халяву”. А он опять усердно учился, выгрызая из гранита науки свой красный диплом. По окончанию института, находясь под детским впечатлением прочитанных книг о следователях и с добавлением юноше-ского внушенного максимализма, он попросился в уголовный розыск - туда, куда посы-лали не особенно усердных в учебе и не имеющих мощных протекционистских сил. Следователем по особо важным делам его не поставили, даже не определили обычным следователем. И в отделе кадров городского управления он получил направление в опе-ративно-следственный отдел на должность оперуполномоченного. “Оперативная работа - это фундамент всего уголовного розыска, все остальное - туфта на прогорклом машин-ном масле, которое продают как постное, - сказал ему при первом собеседовании его первый начальник отдела майор Головко”.
Казалось, вот он и достиг желанного - он почти супермен. Бравый опер с крас-ной книжечкой, при виде которой должны трепетать самые отъявленные типы, а для тех, кто не понимает, заплечная кобура и в ней неудобный и тяжелый ПМ, а лучше чтобы еще тяжелее и неудобнее “стечкин” или ТТ. Но важнее всего его ум, опыт и знания... Увы, знания, полученные им в институте, в реальной оперативной деятельности нужны были очень редко. Весь процесс оперативно-следственной работы происходил не по учебнику и даже не по конспекту, начитанному матерыми практиками - он происходил сам по себе, как получалось в условиях меняющихся отношений между людьми. Чтобы ловить уголовную мелкоту или разбираться в бытовых, порою очень кровавых, разбор-ках большого ума не нужно - а нужно крепкое здоровье, стальные нервы и чувство чер-ного юмора. Часто сильный удар оперативника с правой мгновенно решал запутанные кроссворды мелких вокзальных краж, уличной поножовщины, пьяного мордобоя. А крупная уголовная дичь была не доступна. Старые оперативные волки с чувством озлоб-ленной ностальгии вспоминали те времена, когда воровское и бандитское отродье поль-зовалось своими авторитетными правами только по зонам, да и то с разрешения Хозяина - начальника зоны. И вот их выпустили на свободу - началась демократия. А демократия - это власть денег. Денег у воров и бандитов всегда было больше чем в законопослушных граждан. Все законы, вся работа оперативников, следователей сводилась на нет в усло-виях разгула преступности. Теперь не прокурор, не партийный босс решали кого садить и на сколько - теперь, посредством своих денег и насаждаемого страха, это решали бан-диты. Зона, тюрьма для них стала чем-то необходимым, как детский садик без которого не получиться нормальный гражданин нового общества. И вновь, как когда-то в детстве, Миша Колпачев ощущал свое бессилие перед их грубой силой, и вновь он искал выход из сложившейся ситуации. Выхода не было. Но кто-то же не побоялся ограбить самого Графа и это не уголовник - уголовника уже нашли бы, если и не милиция так свои...
- ...Порядочным людям нужно объединятся иначе нам всем не устоять перед надвигающимся беспределом, - как бы продолжал мысли Колпачева Геннадий Викторо-вич, - нужно давить эту сволочь, давить...
- Но как, органы бессильны, - лейтенант Колпачев любил порассуждать на тему “Не преступники виной всему - общество преступно”, - социально-экономическая ситуа-ция не позволяет добиться главенствующей силы закона...
- Ерунда все это. Даже среди такого наброда, как уголовщина, существует свой закон. Просто никто не устанавливал нормальных законов и механизмов их выполнения. Закон - это страх. Если народ не боится, то он уже не народ, а толпа - толпой управляют звери. Если установить порядок исполнения закона, то в первую очередь пострадают те, кто должен этот закон олицетворять - наши правители. Они в этом случае воровать меньше смогут. Им выгодно иметь толпу и им нужны звери, но они глупые не понимают, что нельзя зверя держать возле людей – все равно сожрет. Эти звери скоро начнут жрать тех, кто их создал и кормит. Зверь на то он и зверь чтобы не подчинятся дрессировке, но он подчиняется страху. Нужно железной рукой раз и навсегда уничтожить страхом вся-ческие зародыши желаний жить не считаясь ни с чем, - слова Самойленко острыми лез-виями разрезали воздух, впиваясь в сознание, завораживая своей силой, напором...
- А возможно ли это? Как нас учили, человек по сути своей существо крими-нальное, не поддающееся нормированию в поведении...
- Если зима по сути своей морозная - это не означает, что все должны вымирать от переохлаждения. Чем холоднее зима, тем нужно больше бороться с холодом, бороться за свое выживание. Нужно бороться за свое выживание...
Они шли по вечернему городу и разговаривали. Миша Колпачев уже не просто восхищался Самойленко - где-то в глубине души он начинал боготворить этого строгого, еще молодого, но уже седого мужчину, действовавшего на молодого оперативника гип-нотически - такое свойство часто развивается у людей непосредственно работающих с личным составом, вынужденным подчинять этот личный состав своей воле. Теперь лю-бая просьба, любой намек, слетевший с уст Самойленко, воспринимался им как приказ, как неукоснительное руководство к действию. Самойленко не задумывался над своей способностью влиять на людей таким образом - он считал, что люди подчиняются ему потому, что он действует так как нужно действовать, потому, что он прав и не более то-го...
 
 3.
Вскоре в городе произошло ряд акций, которые носили явный преступный ха-рактер и которые можно было отнести к разряду громких преступлений, но которые пре-ступлениями называть не хотелось. Было ограблено несколько очень богатых граждан: преступных авторитетов, крупных мошенников и наглых, вороватых государственных чиновников.
Ограбления проводились молниеносно, группой хорошо подготовленных граби-телей, прекрасно ориентировавшихся во всех вопросах связанных распорядком дня по-терпевших, с системой охраны, сигнализации и связи. Складывалось впечатление, что грабили люди из близкого окружения или очень тщательно готовившиеся к подобным акциям. В уголовном розыске нашлись умные головы, которые сразу обнаружили опре-деленную схожесть во всех этих преступлениях, что дало право говорить им о одинако-вом почерке, стиле исполнения, напоминавшими отлично спланированную и подготов-ленную войсковую операцию. Вот именно войсковую. Специалисты тайных операций войск специального назначения и “специалисты” криминального мира действовали бы не так и с применением других средств.
- ...Им не хватает тонкости, все очень прямолинейно и грубо, как в армии, - рас-суждал меленький, толстый человек в смешных очках, делавших его очень похожим на не безызвестного Лаврентия Берию - следователь по особо важным делам Весогурин на совместном совещании с опергруппой, занимающейся этими ограблениями, в составе которой был лейтенант Колпачев, - я думаю, что исполнителей нужно искать среди бывших военных. Стиль ограблений говорит о том, что им предшествовала тщательная подготовка и может быть даже тренировка в схожих условиях. В таком случае эта пре-ступная группировка должна иметь какое-то прикрытие в виде спортивного клуба, в рамках которого можно проводить все подготовительные мероприятия, не боясь привле-кать к себе слишком много внимания. Слишком много в этих ограблениях физической подготовки и мало технической. Эти размалеванные рожи, артистический допрос с но-жами и раскаленными железными прутьями, как в кино - бандиты и спецназовцы так не действуют - те режут и пытают без долгих прелюдий. Грабившие слишком гуманны, по-рой даже очень слишком...
“Важняк” Весогурин задумался, он не договаривал. Долгие годы работы в след-ственных органах научили его не доверять никому из окружения, даже своим соратникам и сотрудникам. Он знал, что главное в следственной работе и противодействии ей - это информация. Информация по особо важным делам имела необычайное свойство проса-чиваться и появляться в самом неожиданном месте. В данных преступлениях было очень много непонятных моментов из которых следовало, что тот, кто совершал их, владел частью оперативной информации находящейся в ведении уголовного розыска, предста-вители которого находились на совместном совещании, посвященном цепи этих ограб-лений, в кабинете начальника уголовного розыска. Дело принимало не шуточный оборот - пропали воровские общаки, черные кассы и заначки финансовых магнатов - а это были уже миллионы и ни чего-нибудь, а американских долларов. Это были те деньги, которые в нужный момент могли изменить настроение властей не только города - они могли по-влиять на политику государства - это были тайные деньги тайной власти, именно о них знали только некоторые посвященные из уголовного розыска. Вот поэтому в поиске этих денег было заинтересованно столько людей, структур. И потерпевшими были назначены премии, очень большие премии, тому, кто найдет эти деньги. Следователь по особо важ-ным делам понимал, что это действительно особо важное дело даже с личной точки зре-ния - премия позволяла решить жилищный вопрос - как надоело жить вместе с дочкой, ее мужем и этой старой маразматичкой - тещей... Но на такой пирог слишком много ртов и, как водится в этой жизни, урвут наибольший кусок те, кто меньше всего приложит усилий по его добыче. Очень, очень осторожным был “важняк” Весогурин и никогда не договаривал, и никогда не говорил всего, что знает, что думает...
В тот же день, но уже вечером лейтенант Колпачев из автомата позвонил в клуб, назвав условную фразу, ничего не говорящую прослушивающим все спортивные клубы работникам органов, но сообщавшей Самойленко об опасности. А еще через час под те-нью одного платанов Приморского бульвара Геннадий Викторович разговаривал с лей-тенантом Колпачевым.
- А может, Миша не так все страшно, - рассуждал Самойленко, услышав обстоя-тельный план оперативных мероприятий согласованных со всеми силовыми подразделе-ниями города, - все улики мы, вроде бы. уничтожили, ребят предупредили, алиби обес-печили.
- Все предусмотреть не возможно. А этот Весогурин стрелянный волк, говорят он такие дела раскручивал, которые лучшие спецы считали мертвыми. Мне кажется, что он очень быстро выйдет на нас - наш клуб очень подходит под его рассуждения. Вам нужно скрываться пока не поздно. Я Вам документы подготовил на имя Гусейнова Ту-мали Рахмановича -это настоящие документы одного наркодельца. У него было несколь-ко фамилий и несколько настоящих паспортов, настоящая фамилия и имя у него другое. А этот паспорт, военный билет и свидетельство о рождении я оставил себе, на всякий случай. Вам только нужно волосы выкрасить в черный цвет и завести небольшие усы и Вы почти копия этого Гусейнова.
Самойленко взял предложенные документы, посмотрел на фотографию.
- Таджик, - сказал он, прочитав соответствующую графу, - опять Таджикистан, опять смываться, опять бросать свою роту... А ребята как? Ребят Миша нельзя бросать - это я их повел в бой с нечистью. Я смоюсь, а нечисть их съест?
- Тех, кто участвовал в операции, я прикрою, - сказав это, Миша сам засомневал-ся в искренности своих слов.
Да нет, Миша, нет. Ты их не прикроешь. А расколоть их ничего не стоит они еще пацаны, - лицо Самойленко покрылось сетью глубоких морщин, и с некоторым раз-очарованием он сказал, - Жаль, народ еще не созрел до борьбы. Людям нравится, когда их грабят, когда их бьют и когда унижают. Я наивно полагал, что меня поддержат, а они на меня организовали охоту. Как это Миша получается - я же с ними за одно, я же с ними в одном окопе? Или я ошибаюсь?
- Нам всегда говорили, что нужно по закону, тот кто без закона - тот преступ-ник...
- Миша, Миша... По какому еще закону - по воровскому? Ведь мы все живем по воровским законам. Ты же сам говорил, что весь шум поднялся из-за того, что на эти наворованные деньги, косвенным а то и прямым образом содержится наше правосудие. Бандиты грабят, убивают голодом, наркотиками, водкой, но их не трожь - они налоги на которые живут правители... Миша, Миша, в какой стране мы живем - не в стране, а в сплошной зоне.
- А что делать, что?
- Пойду я к этому Весогурину, может, договоримся как-то.
- Он не берет, - Миша сказал со злобной уверенностью, в данный момент време-ни ему очень хотелось, чтобы следователь не брал, чтобы хоть этим противоречить сво-ему “гуру”, чтоб хоть в этом защитить себя - себя, как часть системы правопорядка.
- Не берет потому, что не давали или давали не так. Главное это как дать взятку - нужно давать так, чтобы человек чувствовал, что он заработал и что это он делает одол-жение, что ему дают. В этом мой бывший шеф Серега Бочарин поднаторел здорово. Но я и не думаю ничего и никому давать, я не бог - это только боги дают и забирают. Я лишь хочу договориться.
- А может не нужно пока засвечиваться, может все обойдется?
- Не обойдется, Миша, не обойдется, дорогой: телефон уже на прослушивании - слышен щелчок при снятии трубки; участковый опять приходил и уже не просить подач-ку, он уже выпендривался. Миша, нас уже взяли в оборот. Вычислить нас не так уж сложно - слишком громко мы нашумели. Даже если нет следов и улик, то есть страх - они могут запугать ребят и те сами пойдут на эшафот с повинной. Чтобы этого не случи-лось нужно или попытаться договориться или сыграть на опережение...
А в это время следователь по особо важным делам Весогурин изучал первые оперативные сводки по бандитским группировкам их взаимоотношениях, так называе-мый “расклад”. Эти сведения он отложил в сторону - они ему больше не понадобятся. Затем он перешел к рапортам и донесениям о различных спортивных залах, клубах, где группируется молодежь. И опять в сторону ненужных сведений ложились данные о яв-ных криминальных структурах. В сторону нужных сведений ложились листки с инфор-мацией о военизированных клубах с различными вывесками и политическими окраска-ми: здесь были те кто называл себя фашистами, националистами, анархистами, афганца-ми. Весогурин заварил в обычном граненом стакане, при помощи небольшого кипя-тильника крепкий чай, почти чефир, отпил несколько глотков и посмотрел на стопку отложенных листиков. Знакомое чувство того, что он на верном пути овладело им. Странное это чувство, а главное, что оно никогда его не подводило. Только начиналось щекотливое посасывание в районе солнечного сплетения он знал - это правильный путь. Сколько раз он ощущал подобное, сколько раз... В памяти промелькнули громкие дела, жестокие преступления, коварные замыслы - и все это поддавалось его расследованиям. Теперешнее дело, как ему представлялось, не было из разряда трудных - слишком много признаков того, что работали не профессиональные преступники, хотя не восхищаться их подготовленностью было нельзя и вот именно эта сверхподготовка говорила о том, что это не уголовщина, но и не свои.
Наслаждаясь крепким чаем, единственной своей слабостью, “важняк” Весогурин пролистывал отложенный материал. Вдруг его пронзило будто током - верный признак удачи, в руках он держал рапорт какого-то участкового о спортивном клубе “Тантал”, к рапорту скрепкой была прикреплена вырезка из газеты об этом же клубе и о его руково-дителе. Весогурин снял трубку внутренней связи, набрал номер вычислительного центра городского УВД и дал запрос о Самойленко Геннадии Викторовиче. И опять удача - он был под следствием и о нем имелась достаточно полный объем информации. Весогурин хотел было попросить принести ему материалы дела, но посмотрел на часы - часы пока-зывали четверть одиннадцатого вечера.
- Поздно, но это он, - довольно пробормотал Весогурин. Он потянулся, надел старенький плащ и вышел на улицу.
Следователи по особо важным делам во вне служебное время не пользовались служебным транспортом и поэтому юрист второго класса Весогуров шел пешком. Ждать трамвая он не хотел, уж очень редко они ходят, а особенно в вечернее время, да и пеш-ком идти каких-то полчаса. Он шел, вдыхая свежий, пропахший дождем и запахом моря, октябрьский воздух. По улице Свердлова шли молодые парни и девушки, они были шумны и веселы. Группа молодых людей свернула в какой-то подъезд и на некоторое время на данном участке улице стало совершенно пусто и как-то неуютно. Весогуров подумал о небольшом пистолете системы “Браунинг” в специальной кобуре под плащом. Этот маленький пистолет был незаконным. Сколько не добивались следователи разре-шения на ношение оружия во вне служебное время, все это было бесполезно - чиновни-кам из УВД не хотелось создавать себе лишний маловероятный прецедент с похищением оружия или применением его не для самозащиты. Некоторые следователи гибли, кто из-за своей порядочности, кто из-за того, что вовлекался в криминальные разборки. Поэто-му каждый старался защитить себя своими средствами. Весогуров не всегда был “важня-ком”, поначалу своей карьеры пришлось пройти хорошую школу оперативной работы, а какой оперативник не имеет нелегального оружия. Этот маленький, блестящий “Брау-нинг” с красивой перламутровой рукоятью, доставшийся Весогурову при ликвидации одной из банд, был достаточно эффективным оружием ближнего боя. Раньше он часто брал его с собой, особенно при работе по делам связанным с криминальными группи-ровками. Но в наше время, он знал точно: захотят убрать - уберут, техника убийства до-ведена до не раскрываемого совершенства, а профессия киллера стала столь привычной как профессия дворника, правда с различным уровнем оплаты.
Только он подумал о “Браунинге”, как услышал не громкое, но очень четкое об-ращение:
- Здравствуйте, Семен Петрович, - небольшая пауза и голос возник опять, - из-вините, можно с Вами поговорить.
От неожиданности появления голоса на совершенно пустой улице Весогуров будто замер, рука автоматически скользнула под плащ.
- Не нужно, Семен Петрович, я не грабитель и не разбойник, - перед Весогуро-вым появился владелец голоса - сухощавый, спортивного телосложения, седой мужчина в короткой спортивной куртке. Он держал руки в карманах и смотрел прямо, не мигая, в глаза Весогурову, - разрешите представиться, я Самойленко Геннадий Викторович, пред-седатель военно-спортивного клуба “Тантал”.
В какое-то мгновение множество вопросов, мыслей пронеслись в голове Весогу-рова. И те же ощущения, которые можно называть интуицией, подсказывали ему, что пока никакая опасность ему не грозит, и он начал рассматривать того, кого подозревал в организации целой серии ограблений. “Этот может, - подумал он, придерживаясь взгля-дов Лаброзо, - сильная личность, умеющая подчинять, интеллектуал своего рода...” Но в тоже время он зафиксировал что-то новое в своих ощущениях - он чувствовал, что уже начинает поддаваться какому-то скрытому влиянию этого человека.
- Чем могу быть полезен? Слушаю Вас, - быстро овладев собой, внешне очень спокойно спросил Весогуров, стараясь боковым зрением осмотреть местность, ища дру-гие источники опасности, а возможно помощи или пути отступления.
- Я пришел сам и не собираюсь причинять Вам вреда, - как бы прочитав его мысли, сказал Самойленко, Весогуров слегка опешил, что-то похожее на небольшие электрические разряды пробежало у него по позвоночнику, не больно, скорее всего при-ятно, впившись тонкими иголочками в затылок. И после некоторой паузы Самойленко продолжил, - Вы должно уже догадались, а если нет, то скоро вычислите, кто совершал те акции о которых так много говорят...
“Кто-то у него есть в моей рабочей группе, - сразу отметил про себя Весогуров, - а может даже и не один...”
- ... Вам не составит труда обнаружить, что к этому причастен я и еще некоторые молодые люди. Уничтожать Вас не имеет никакого смысла - вместо Вас назначат друго-го, а я сразу стану убийцей и по ту сторону закона. То, что я делал антизаконно только формально - я занимался возвратом награбленного. Со временем все деньги будут на-правлены на благотворительные цели или для подъема отечественной промышленности. В это Вы можете верить, можете не верить. В данный момент времени я пытаюсь спасти ни в чем не повинных ребят, поверивших в меня, спасти их, если это понадобится, ценой своей свободы...
- Но я здесь при чем, - пытался сыграть ничего не знающего человека Весогуров, в надежде, что Самойленко раскроет свой источник информации.
И опять Самойленко, как будто читал его мысли.
- Мой источник информации абсолютно надежен. Я знаю, что Вы руководитель рабочей группы по раскрытию актов экспроприации. Я знаю, что Вам обязательно нуж-но найти исполнителей - лишенные своих незаконных средств жестоки и беспощадны, они Вам не простят, если Вы этого не сделаете. Моя ошибка в том, что я не просчитал возможных последствий своих операций. Я не хочу, чтобы за мои ошибки платили дру-гие. Я хочу согласовать с Вами наши совместные действия так, чтобы не пострадали невинные...
- Я не понимаю, что Вы предлагаете, - Весогуров растерялся, было с чего - впер-вые ему предлагают такое. Взятки предлагали, убить обещали, машину дарили, взрывное устройство присылали, но чтоб такое...
- Семен Петрович, Вы умный человек и уже очень давно работаете в следствен-ных органах. Я всего лишь бывший военный, командир роты и не могу знать всех тонко-стей вашей работы. И мне кажется, что это Вы должны предложить что-то. В противном случае я вынужден буду сделать то, что делают обычные грабители - пуститься в бега, прихватив с собой еще нескольких человек, таким образом увеличив состав криминаль-ного мира.
Весогуров терялся очень редко, не смотря на некую внешнюю невзрачность это был сильный, волевой человек, обладавший большим жизненным опытом, имевшие с ним дело уголовные элементы знали, что взять Великого Гуру на испуг, “на понт” не возможно. Единственного человека, которого желал избегать Весогуров - это была его теще, на квартире которой вот уже целых девять лет он проживал со своей второй же-ной. Маленькая однокомнатная квартира осталась за первой женой, а вторую при совет-ской власти ему “было не положено, как разведенному” (в этот маразм трудно поверить, но так было), а при нынешнем положении дел таких квартир уже никто не давал - слово “положено” исчезло из лексикона многих служащих, осталось слово “заработать” или “хапануть”. Он надеялся “заработать”, но вот кажется в очередной раз ему это не удаст-ся.
- Предполагаемые Ваши потери в виде премии от этих воров я Вам возмещу.
Эта фраза на миг будто оглушила Весогурова. “Мысли читает, бред какой-то. - подумал он, но потом к нему вернулось мышление следователя, не верящего в мистику, - следит давно, знает материальное положение, знает о премии. А совпадения моих мыс-лей и его слов это всего лишь совпадение. Но почему так часто совпадает?...”
Самойленко смотрел все также прямо в глаза. Весогурову показалось, что он снисходительно улыбается. Хотелось поскорее отвернуться от этого взгляда и Весогуров сделал шаг вперед, как бы приглашая своего собеседника к прогулке. Сделав этот шаг, Весогуров как бы наткнулся на невидимое мягкое препятствие. Самойленко опустил гла-за - препятствие исчезло. И они пошли вместе нога в ногу. Со стороны могло показаться, что два приятеля живо обсуждают очень интересную тему. Так беседуя, они подошли к подъезду дома, где в небольшой комнатушке ютился следователь по особо важным де-лам Весогурин с женой и восьмилетним сыном, а в другой такой же комнатушке, но на полтора метра квадратных больше по площади жила его теща, утверждающая, что Весо-гурин бестолочь и что все следователи живут шикарно, потому, что умеют работать...
Весогурин своим ключом открыл двери квартиры. С кухни донеся скрипучий голос Агнессы Захаровны:
- Пришел твой. Шляется где-то, а денег нет. Вот мужика себе нашла...
 
 4.
 ( Очень короткая глава, скорее всего эпилог...)
Следователь по особо важным делам Весогурин Семен Петрович разработал и реализовал на практике свою самую блестящую операцию. Ему удалось сделать то, что на современном слэнге называется “перевести стрелки” - он так повернул дело, что все улики указывали на “виновников” громких ограблений - группировку Вазирова по клич-ке Визирь (его Самойленко не трогал пока), чтобы все выглядело более или менее прав-доподобно в сложную оперативную схему был включен и Самойленко, который якобы для прикрытия своей преступной деятельности на благотворительных началах работал с молодежью. Самойленко был арестован. Были взяты и некоторые члены группировки Вазирова, сам Вазиров исчез. Деньги найдены не были. Начались “крутые бандитские разборки” со стрельбой и взрывами. Весогуров, используя различные оперативные мето-ды и связи, ловко натравливал одну банду на другую. Милиция лишь имитировала бур-ную правоохранительную деятельность, не вмешиваясь “во внутренние дела” банд.
- Пусть они немного нам работы поубавят, - самодовольно потирал руки майор Головко, - пусть немного сами себя почистят.
- Так будет же новый расклад, - заметил лейтенант Колпачев, - это опять начи-най все по новой.
- Миша, это все отлично - мы туда, под шумок, своих понавсовываем. Давай лейтенант ищи кандидатуры.
- У меня есть отличная кандидатура, - от неожиданности появившегося плана, Миша сам немного опешил.
- Кто это? Не ты ль, случайно? - майор Головко, улыбаясь лишь краешком губ, быстрым взглядом смерил не очень богатырскую фигуру своего подчиненного.
- Капитан Самойленко, - твердым и решительным тоном сказал лейтенант Кол-пачев.
- Какой такой капитан Самойленко, - спросил майор Головко, перебирая в своей памяти всех известных ему капитанов милиции, ему и в голову не могла прийти мысль о подследственном.
- Бывший армейский капитан Самойленко Геннадий Викторович, он у нас в СИ-ЗО.
- Ты че это, Миша, крыша съехала? - сделал удивленные глаза майор Головко, затем взгляд его изменился, как бы просветлел, - А это может быть и идея, а ну давай-ка к этому “важняку”, Весогурову, что там у него есть на этого капитана...

 * * * * *
...Белые корабли на рейде... Они, как три года назад, немного постояв в заливе, давали свои прощальные гудки, уплывая все в те же сказочные страны. А он, также, как тогда, с грустью смотрел им во след. Казалось, что теперь у него есть возможность уп-лыть вместе с ними: деньги, заграничный паспорт со всеми визами. Но он уплыть не мог. Тогда он был свободен - сейчас он не мог бросить, свой личный состав, свою роту. Те-перь это уже и не рота, не восемьдесят пацанов из спортивного клуба - теперь это кри-минальный мир большей части миллионного города. Вот у него есть дом на краю земли, у самого берега, возле дома причал с быстроходным катером, дом постоянно охраняется, в его гардеробе отличные костюмы, он может позволить себе любые продукты, которые есть в мире, по его желанию к нему доставляют самых красивых девушек этого города - у него есть почти все... Но у него нет главного - свободы. Он не может все бросить и уп-лыть вместе с этими белыми пароходами... не может...
Бывший капитан Советской Армии, а ныне главарь самой крупной преступной группировки, контролировавшей или участвующей почти во всем частном, как легаль-ном так и нелегальном, бизнесе Одессы по кличке Капитан стоял у своего частного при-чала и смотрел в бинокль на уходящие корабли. Затем он повернул бинокль в сторону пляжа. Из воды выходил пловец - тот самый седой пловец, загоревший до фиолетово-коричневого цвета. Он вышел на берег и начал делать свои упражнения...
- Все как тогда, - тихо сказал Геннадий Викторович Самойленко, - все...
Фразу он не договорил. Маленький кусочек свинца диаметром 5.45 миллиметра, раскаленный трением о воздух до температуры кипения воды, вращаясь ворвался в заты-лок Капитану. У маленького кусочка свинца был смещен центр тяжести, это означало лишь то, что мозг под черепом Капитана в считанные мгновения был превращен в кро-вавую кашицу. Начинался новый виток передела сфер влияния...
- ...Черт! - в сердцах крикнул подполковник Головко, узнав о случившемся, - Один порядочный бандит был и того убили. Теперь опять все по новой. Нет, уволюсь к черту, уволюсь...
...Директор частной адвокатской конторы “Весогуров & К” лично сам Весогурин Семен Петрович подумал о том, что ему нужно заняться охраной конторы, своего заго-родного дома и нового джипа “Grand Cherroky”, со вздохом вспомнил он о своем верном “Браунинге” и о том, что его опять нужно будет носить и не с целью обороны, а лишь для того. чтобы хоть немного компенсировать надвигающийся страх...
“Великий человек был. Жаль. Теперь нужно начинать все по новой... - подумал Семен Петрович, но то о чем он думал кроме него и покойного Самойленко никто и ни-когда не догадывался”.
... Старший оперуполномоченный старший лейтенант Колпачев в тот вечер на-пился и застрелился. Никакой посмертной записки он не оставил, но его сожительница - танцовщица ночного клуба, слышала как он несколько раз повторял:
- Я не оставлю тебя Капитан, я пойду за тобой...