Башня

 

 БАШНЯ.

 1.
- Все, с меня достаточно - я ухожу! - в который раз, охрипшим от попытки поиметь уг-рожающий тон, голосом прокричала Марина, громко хлопнув дверью, на этот раз, наверное, не ведущей в комнату.
Да, это была входная дверь в квартиру. Щелкнул временный фиксатор двери, обиженно зазвенела цепочка, но автоматический замок не сработал – значит, он стоит на предохрани-теле. А раз так, то она вернется - она всегда следит за предохранителем двери - дверь слу-чайно за ней никогда не закрывается. Можно предположить, что и в этот раз по ее сценарию я, как “настоящий мужчина”, должен броситься вдогонку, каяться и молить о прощении за не совершенные еще грехи и при этом страстно вздыхать, обещая очень многое. Впрочем, ее сценарии не блещут совершенством и новизной. Раньше это были размышления о отравле-нии, повешении или выбрасывании из окна, но после того, как я, “бессердечный и бездуш-ный”, высказал предложение, что пострадает лишь она, а я то останусь жить, “издеваясь” над другими, эти “самоубийственные” фантазии прекратились. На смену ее желаниям покончить с собой пришли чьи-то желания ее соблазнить, изнасиловать, убить или в лучшем случае ог-рабить. Все-таки, я не настоящий мужчина - после очередного заявления о предполагаемом маньяке или “ужасном типе”, которому она не досталась в виде жертвы, у меня ни разу не возникало желание броситься на улицу и искать предполагаемого насильника с “бесцвет-ными, пламенными глазами хладнокровного убийцы” - у нее они все были с такими глазами. Но мне по сей день не понятно, как выглядят такие глаза, может только поэтому, боясь оши-биться, я и не искал обидчиков Марины.
Какие не были бы сценарии, финал всегда должен был быть один: страстные объятия, немного игры в постели и мое исполнение каких-то не очень замысловатых ее желаний, ча-ще всего связанных с денежными тратами. Почему-то эти все сцены приходилось терпеть именно тогда, когда у меня появлялись кой какие деньги или когда их не было совсем - тогда смысл истерики сводился к тому, что я их должен заработать... И почему-то я считал, что эти сцены, эти игры мне нужны, что женщина выполняет роль катализатора жизненной активно-сти мужчины. Женщина мать, женщина богиня, женщина идол, женщина муза осеняет тебя новым озарением, одаривает тебя энергией деятельности, позволяет стать самим собой и да-же лучше чем ты есть на самом деле - так я раньше думал. Но с женщиной мужнина обретает покой. Добиваясь ее, он действительно может стать лучше или другим, добившись своего, а вернее того чего она хочет, он успокаивается и тогда наступает время взаимного неудовле-творения и претензий: с одной стороны все время желают чтобы ты был другим, с другой стороны есть только одно желание - быть собой. На этот раз все должно быть по другому и повторения быть не должно. Денег не было и желания искать возможности заработать их, во имя ее удовлетворения и своего покоя, у меня тоже не было - это слишком дорого платить за минуты покоя месяцами беспокойств. И она наверняка почувствовала, а чувства женщин имеют статус знаний, что, как раньше, сегодня не будет, и поэтому не сняла замок с предо-хранителя, надеясь, что-то придумать новое. Но в любом случае она надеялась вернуться и вернуть все на круги своя. Ведь ей действительно не было куда идти: к матери, требующей выслушивать ее бесконечные жалобы на самые тяжелые и невероятные болезни; к бывшему супругу, живущему в их квартире, но не с ней, а с ее наглой подругой, которая не допустит ее возврата; снимать квартиру, искать работу на которой не ждут зарплату, а зарабатывают - она была ленива и слишком уверена в своей исключительности... По ее уверенной игре можно точно предсказать - она верит, что все будет как прежде - я вынуждено и нехотя буду согла-шаться с ее присутствием, делая вид, что это мне просто необходимо или, в крайнем случае, приятно. Но этого нельзя допустить - нужно быть эгоистом - только осознающие свой эгоизм сохраняют право на то, чтобы быть хозяином своей жизни...
Конечно же, она вернется. Она не бросит блестящей мишуры-бижутерии и ворох своих дешевых туалетов, на которых хитрые турки понашивали этикетки с именами известных кутюрье и домов моделей; она не оставит все эти чашечки, мисочки и глиняные горшочки с мусором, претенциозно называемые ею икибаной, и нагромождение веревочных узлов, по всей видимости являющих собой макраме; но самое важное, чего уж точно она не бросит, так это кипу книг в ярких глянцевых обложках с изображением полуобнаженных мускулистых “настоящих мужчин” и томно закативших глаза красавиц в пышных туалетах конца девятна-дцатого и начала двадцатого века. “В объятиях страсти”, “Любовь под парусами”, “Мэри и ее любовники”, “На острове любви”... - ужас, ведь это все читают, а потом вот так, в лучшем случае хлопают дверью, а в худшем... А в худшем - три с половиной года навязчивых попы-ток заставить меня играть роль очередного героя-любовника, как минимум графа или бога-того спекулянта. И все это, в конечном счете, сводилось к старой как мир и весьма не роман-тичной проблеме денег...
Деньги, деньги, деньги... Ей постоянно нужны были деньги в тех количествах, которые нормальный человек заработать не может - нужно было или грабить банки или играть по крупному в казино. Ни одного, ни другого я делать не умел, а все мои богатые родственники еще не родились и, как жаль, но неожиданное наследство меня не ожидало. Я простой себе официально безработный инженер, увы, “настоящие мужчины” безработными инженерами не бывают, к тому же я не блондин и глаза у меня не голубые. Как на меня, то я вполне нор-мальный, средний гражданин: рост приличный и на подбородке есть волевая ямочка, и даже почти каждое утро отжимаюсь от пола раз так пятьдесят, хотя раньше мог значительно больше. Я посмотрел на свое отражение на стекле кухонного окна - ямочка на подбородке увеличилась, а может это мне так показалось - не красавец, но и ... А почему бы и нет?
Я сконцентрировал свой взгляд дальше, за свое изображение - там была темнота. Мой дом стоял в самом конце нового, еще строящегося микрорайона и окна его выходили в сто-рону пустыря и леса. Днем порою я мог наблюдать милый сердцу горожанина пейзаж с изо-бражением полей, лесов и бликов озер. Но ночью... безлунной, беззвездной ночью, когда мелкие капли августовского дождя - предвестника осенней слякоти, украшают бисером лишь одно изображение на стекле окна - отражение моего лица, там за окнами была темнота. Я знаю, что с другой стороны дома виден город, его спокойные огни и ярко отражаемые в ноч-ном небе вспышки искрения плохих контактов токосъемников троллейбусов и трамваев или работы какого-нибудь одинокого электросварщика, сваривающего решетки на балконе. Окна моей кухни на последнем, восемнадцатом этаже казались мне границей между тьмой и све-том, между цивилизацией и полным отсутствием жизни. Если закрыть глаза, затаить дыха-ние, прислушиваясь к шуму ветра в вентиляции и за окном, то можно уловить еле заметное колебание дома. И тогда может показаться, что никого и ничего вокруг не существует: и ты летишь в каком-то космическом корабле куда-то далеко, где нет этого раздела на ночь и день, где все проблемы исчезают; и ты наконец-то можешь ощутить в своем одиночестве всю первозданность мира. Но в панельном доме это состояние практически не возможно: обяза-тельно в шуме ветра ты услышишь спор соседей за стеной, хотя будет казаться, что ругаются за окном; голос диктора телевидения, который по идее должен заглушить ритмический скрип дивана или плачь ребенка...
Но еще есть крыша. И если бы на крыше была стеклянная башня...
Я услышал, как открывается входная дверь. Главное сейчас выдержать все ее сценарии и ни в коем случае не реагировать ни на что. Ничего так не выводит женщину из себя, как игнорирование ее попыток привлечь к себе внимание. Сейчас, как никогда, мне нужно оди-ночество - единственная форма свободы для мужчины. Иначе я никогда не построю Башню...
Но она вернулась для того чтобы делать то, что делала раньше, может лишь немного добавив патетики и фальши в свои слова и поступки, но в этом она не виновата - дамские романы стали немного хуже качеством, но не обложек, с обложками как раз все нормально, но лично я немного разнообразил бы стиль обложек изображениями невзрачных шатенов и покрашенных в медно-рыжий цвет бывших ... не понятно кого. Впрочем, мне всеравно какие будут обложки того, что я вряд ли когда прочитаю. Но мне предстоит еще раз все это выдер-жать. Особенно, когда она начнет взывать к тому, чего я никак не могу обнаружить ни у себя, ни у кого-либо из своих знакомых - к совести, может потому, что я не знаю что это такое. Ее то у меня точно нет, но почему всегда, когда она начинает плакать и жаловаться, что ей не-куда пойти, что я единственный кому она верила, что-то и где-то внутри у меня ломается, я начинаю чувствовать себя последней скотиной и с чувством прогрессирующей вины усту-паю, чтобы на следующий день проклинать свою слабость.
Так могло продолжаться очень долго, может даже всю жизнь, то есть еще год или два, потому что потом может быть поздно и жизнь потеряет свой смысл: жизнь без смысла это не жизнь - это существование. Люди всю жизнь ищут смысл своей жизни, они создают иллю-зию смысла, но все-таки они всего лишь существуют. В существовании между рождением и смертью, между светом и тьмой, между землей и небом и есть смысл жизни маленького че-ловека - каждого из нас...
Сегодня должно решиться - я чувствую, что сегодня должно все решиться. Михалыч должен позвонить, должен - он не упустит свой шанс поживиться за счет своего старого дру-га и тогда я заберу у него тот прозрачный, голубоватый сферический купол - фонарь от како-го-то бомбардировщика или вертолета...
...Дверь тихонько закрылась, щелкнула задвижка замка - она была уверена, что она вер-нулась и поэтому надежно закрыла входную дверь. Я услышал ее шаги. Что-то новенькое - она шла тихонько, не стуча агрессивно подковками тонких каблуков, складывалось впечат-ление, что она стесняется заходить - робость и стеснение это то, чего у нее не было от рож-дения, робости и стеснения нет ни у кого - есть страх, что тебя не воспримут так как ты этого хочешь, а может и заслуживаешь - впрочем, наверное мы зря считаем, что чего-то заслужи-ваем - никаких заслуг перед жизнью мы не имеем - это мы ей все должны...
Шаги замерли у кухонной двери. Дыхание ее стало громче, она даже вроде бы тихонько шморгнула носом, стараясь разжалобить, привлечь внимание...
- Я была не права, прости меня, - тихо сказала она, что-то уж очень фальшивое, заучен-ное прозвучало в тональности сказанного. “Женщина не может просить прощения: потому, что она всегда права, потому, что она женщина, - она так часто повторяла эти слова, что я чуть было не поверил в них...” Но кто из нас прав относительно другого человека - наша пра-вота всегда наша, ибо она касается только нас.
- Ты во всем права, все действительно так как ты говорила, - ответил я ее отражению на затемненном кухонном окне, - я действительно эгоист, лентяй и безответственный тип, и мне действительно не нужна женщина, а нужна любовница, да и то только тогда когда есть на-строение... Ты права - я действительно испортил тебе жизнь. Мало этого - я тебе буду ее пор-тить и дальше, и чем дольше мы будем вместе тем больше потерь в жизни ожидает тебя...
Я повернул свое лицо к ней и смотря прямо в ее настороженные глаза продолжал:
- Тебе действительно нужно устраивать свою судьбу. Пока ты молода и привлекатель-ная, пока ты нравишься мужчинам (она постоянно твердила, что к ней цепляются - я знал, что это не всегда было правдой), пока ты еще чего-то желаешь от жизни - тебе нужно немед-ленно порвать со мной. Да, я неудачник и мне ничего не нужно... Ничего. И самое противное, что мне ничего и менять не хочется - мне нравится моя беззаботная жизнь, моя неустроен-ность. Все чего я добился в жизни - эти четыре бетонных стены и мне больше ничего не хо-чется, даже обоев на них. Мне нравится так жить потому, что это моя жизнь и мне действи-тельно наплевать на все остальные шесть миллиардов с хвостиком жизней...
Говорил я почти не думая над тем, что говорю - так бывает тогда, когда слова не имеют никакого значения, когда говориться то, что следует говорить, чтобы твои поступки имели некий озвученный смысл. Когда не думаешь над своими словами то чаще всего говоришь правду. В подобных случаях раньше я неосознанно лгал: я лгал, что не могу без нее; лгал, что она лучше всех; лгал, что люблю... Я лгал не ей - я лгал себе. Мне было удобней лгать. Каж-дый стремиться к удобствам доступными и легкими путями - путь отказа и лжи себе самый легкий путь. Но как сладкая пища приводит к ожирению и болезням, как мягкая, удобная постель - к искривлению позвоночника, так и удобства жизни уничтожают легкость души, гибкость мысли. Хорошо когда наступает момент прозрения и ты можешь сказать себе: “Все - я себя больше не буду обманывать...” Мне очень захотелось сказать себе это...
- Ты... Ты гонишь меня... - В ее голосе зазвучало удивление, сменившееся наигранным гневом презрения, - У-блюдок, ты гонишь меня. Да, да ты знаешь что я... Да ты...
Голос ее сорвался, началась истерика. Наступило время сказать себе: “Все - я себя больше не могу обманывать...” Сейчас или никогда - потом может быть поздно...
- Я не гоню тебя. Ты сама решила уйти и решила правильно. Нечего ломать комедию, успокойся и давай разойдемся мирным путем без битья посуды и громких звуков, мешаю-щим соседям.
- О соседях позаботился, о сос-седях... Не обо мне... Какая сволочь...
Я опять повернулся к окну, наблюдая за тем, как мелкие капли дождя, ударяясь в тем-ное стекло, тонкими струйками стекают вниз. И я представил, как эти отяжелевшие капли срываются с карниза окна и летят в бездонную глубину под окнами. Мне стало жутко - пока-залось, что это я лечу вниз вместе с этими каплями дождя, успевая лишь заметить свет в чу-жих окнах и вспоминая большую влажную тучу, в которой я родился. Почему-то подумалось, что вся моя, а может и не только моя, жизнь это маленькая капля дождя: мы рождаемся где-то в выси, а затем начинаем падать. По пути этого падения некоторым из нас удается задер-жаться на чьем либо окне. И, если мы не успеем испариться от тепла, исходящего от этого окна, и опять подняться в небо, то летим в бездонную глубину грязных ручейков, сливаясь с другими такими неудачниками, стараемся вместе, толпой, массой пробиться к океану, про-чувствовав свое величие и всесилие или, в худшем случае, опять воспариться к праматери-туче. Я приблизил свои губы к окну и начал дуть на стекло, пытаясь согреть его и дать шанс некоторым каплям испариться. Тщетно - тепла моего дыхания было явно не достаточно, что-бы пробиться сквозь двойные окна и победить дождливую ночь. Жаль, а так хотелось спасти хотя бы одну каплю. А может я зря пытался это сделать, может этим каплям хочется упасть и разбиться, может им хочется попасть в свой океан...
...Она начала бить мою посуду (сам виноват - не чего было намекать), обзывая меня разными словами, включая самым страшным по ее мнению словом “импотент”. Судя по зву-кам, посуду она разбила не всю – что же, и это не плохо. Я даже подумал, что у меня на ан-тресоли лежит рюкзак с полным комплектом туристического снаряжения и там есть набор небьющейся посуды. Потом она начала шумно складывать свои вещи, рассказывая не очень складную историю о частых изменах мне (а можно ли изменять любовнику?), о том, что ее всегда ждут и о том, что я пропаду, потому, что кроме нее никому больше не нужен... Почему так всегда бывает: все знают, что мне нужно и что нужно от меня и никто не спрашивает моего мнения по этому поводу. Себе я нужен больше всего. Но кто или что нужно мне?...
Башня... Обязательно с лифтом или подъемником, с мягким, вращающимся креслом, можно даже поставить телескоп, чтобы быть поближе к звездам и подальше от ... океана. Я начал в уме прикидывать предварительные расчеты и моделировать различные варианты конструкции. Подъемник лифтовой площадки решил делать электрический - с гидравликой много возни, грязи, да она и не очень эффективна. Ствол подъемника нужно сделать про-зрачным, на подобии центра Помпиду, чтобы видеть движение вверх. Но это все элементы дизайна - самое важное - расчет мощностных характеристик здания и создание конструкции не привлекающей внимание шумом, вибрациями. На этот раз мне предстояло стать инжене-ром строителем. Как в былые годы работы в КБ нашего завода, я начал вспоминать в каком справочнике находиться необходимая мне информация, кто из специалистов мог бы оказать мне помощь подсказкой, советом или на худой конец критикой...
Где они все - мои бывшие сотрудники... Кузнецов Серега - длинный и худой, с внима-тельными близорукими глазами, не мигая смотрящими через линзы больших очков на собе-седника. Он знал почти все о передатчиках, которые когда-либо были созданы на земле, он мог мгновенно рассчитать любой генератор. Уехал куда-то на Запад, завистники говорили, что в Израиль, но он же сто процентный славянин. Пусть едет - он все равно не смог бы мне помочь - передатчики и сопромат плохо согласуются между собой. А вот Лев Яковлевич Ле-винсон смог бы помочь и никуда он не уехал, но организовал здесь на Родине предприятие, производящее различные мясные продукты, будучи при этом стопроцентным вегетарианцем. А ведь легко прошел со своей докторской предзащиту - все бросил и ринулся в бизнес, так и не дав миру узнать, как можно создать электронную модель глаза, различающего не только цвет, но и форму, перспективу предметов, связывая их в единое визуальное информационное пространство. Эх, а чего стоила его идея воссоздания электронных органов нюха. Вместо электронного глаза народ потребляет колбасу - для пищеварения достаточно и своего зрения и своего природного нюха. Нет Лев Яковлевич сейчас не поможет... Витек... Витек помог бы, он увлекающийся, но когда нас разогнали сильно увлекся водкой...
Михалыч... Остается только старый друг и пройдоха Михалыч. “Генеральный коорди-натор строительной ассоциации “Государственный строительный кредит”” - так написано на его визитке. Свою должность и название “фирмы” он придумал сам, что вовсе не означает какого либо государственного кредита, какой-то ассоциации. В то время, когда Михалыч, в связи с его сокращением, вздумал заняться бизнесом никаких ограничений на название част-ных фирм не было - подавай необходимые документы, плати нужную сумму (тогда еще и взятки не брали - честное слово...) и все. Насколько мне известно, были некоторые препятст-вия с оформлением ассоциации, которой на самом деле не было, но от идеи побыть гене-ральным координатором Михалыч ни как не мог отказаться, и только личное обаяние вечно веселого Вовки Михайлова, а также его не однократное обещание на ком-то жениться, обошло эту не запланированную формальную преграду. Оформив ассоциацию Михалыч на-чал “крутиться”: он брал подряды на выполнение различных строительных работ, искал ис-полнителей оных, очень часто привлекая к этим работам своих знакомых, давая возможность им подработать и при этом платил всегда по условиям договоренностей, ни разу не восполь-зовался правом знакомого промахлевать с выплатой. Деньгами он вращал крупными, но об-раз жизни вел прежний - простого парня, любителя рыбалки, охоты, женского общества и немного романтического отдыха за городом у костра с разговорами до утра смысла которых никто и никогда не помнит, хотя всем участникам бывает интересно. И, как мне кажется, личных прибылей больших он не имел, а вся эта деятельность была во имя самой деятельно-сти - он уже просто не представлял себя не в роли “генерального координатора” и организа-тора какого либо процесса. Но как бы там ни было, многих он часто и бескорыстно выручал. Именно благодаря ему я когда-то купил эту квартиру и время от времени мог зарабатывать у себя на Родине иностранные деньги для удовлетворения потребностей Марины в суррогатах изысканной жизни какого-то дальнего зарубежья.
Я посмотрел на глянцевый плотный кусочек картона визитки, где шариковой ручкой было написано несколько телефонов, по которым его можно найти. На “официальном”, ука-занном на визитной карточке, рабочем месте его никогда не было, потому, что не было у Михалыча и ассоциации “Государственный строительный кредит” рабочего места или офиса как такового - рабочим местом считались строящиеся объекты, а представительский офис по потребности на время арендовался. Многие заказчики об этом знали, но люди становились все более практичными - их интересовал конечный результат, а не внешние атрибуты оформления дела. Михалыч как-то умудрялся выполнять все заказы вовремя с требуемым качеством и дешевле чем это делают другие, стараясь шутя обходить все препятствия отече-ственной деловой жизни: бюрократизм, криминал и чью-то глупость. А телефон и факс, с номерами обозначенными на визитке, находились в небольшой квартирке его бывшей под-руги Лены, работавшей как бы секретарем, диспетчером, а если нужно, то и автоответчиком - это была ее единственная возможность зарабатывать, так как на руках у нее находился годо-валый ребенок, по всей видимости никогда не узнающий кто его отец, но можно с уверенно-стью сказать - это не Михалыч, насчет женского пола он всегда соблюдал все подобающие нормы внешнего приличия и даже когда в очередной раз обещал жениться, то делал это ис-кренне, но потом всегда удавалось сделать так, чтобы его искренность и на этот раз не по-страдала, оставив его холостяком.
Днем ранее Михалыч предупредил, что есть одно предложение для меня и сейчас он уточняет детали очень крупного договора по строительству с привлечением моих навыков и возможностей. А, как только все окончательно выяснится, он мне обязательно позвонит. Свои обещания Михалыч выполнял всегда, может быть не всегда вовремя. В данный момент времени мне очень сильно была нужна определенность в будущем и пусть этим временным будущем будет работа, хотя бы потому, что мне именно сейчас и именно для меня были нужны деньги. Многие думают, что деньги нужны для того чтобы их тратить на то чего не хватает нашим ненасытным натурам - может быть. Но я думаю, что за деньги люди пытаются купить свое время, продлевая таким образом жизнь. Кто-то покупает власть и хочет про-длить свое существование памятью своей власти, нагромождая помпезные камни или разбра-сывая, ранее нагроможденные другими, глыбы; кто-то скупает “вечные ценности” - антиква-риат, недвижимость, драгоценности, думая таким образом приблизиться к вечности; женщи-ны покупают дорогие косметические услуги, привлекающие наряды, пытаясь вернуть свою молодость, свое время; деловые люди покупают автомобили и самолеты, сокращая расстоя-ния и экономя время, которое для них становиться деньгами; многие думают, что покупают людей в действительности отдавая задаром нажитое - купить временно чьи-то поступки это всего лишь приобрести, в лучшем случае, чьи-то временные уступки, а обычно, покупая лю-дей мы готовим себе врага - душу или то что ее определяет купить не возможно иначе ис-чезнет то, что определяет главное в нас - наши различия и наши индивидуальности. Но как часто мы покупаем то, что можем иметь за бесплатно...
Я хочу купить немного себя, немного своего где-то затерянного времени, может быть это не возможно, но так хочется... В действительности вся наша жизнь всегда очень гармо-нична и “правильная”, и всегда соответствует нам, но ... мы чаще или реже бываем чем-то недовольны и тогда кажется, что мы достойны лучшей жизни. Мы не замечаем того, что жизнь не может быть достойной - это мы не всегда достойны ее или не достойно растрачива-ем отпущенное ею богатство - время. Но, недовольные жизнью или собой, мы начинаем предпринимать действия, начинаем работать, начинаем зарабатывать деньги, чтобы купить себе то, чего мы, по нашему мнению, достойны и этим мы начинаем жить, и это становится смыслом жизни. Мы все верим, что это возможно и только ослабевшие и сдавшиеся в этом извечном движении утверждают, что не в деньгах счастье и что лучшая жизнь наступит только ... после смерти... Мы так часто верим в разную чушь, что становимся на удивление самоуверенные в своих суждениях...
...Только слишком самоуверенные или очень неуверенные в себе могут сказать, что расставаться с некогда близким человеком легко, даже в том случае если он стал тебе почти врагом. Увы, в некоторые моменты жизни самые близкие люди это те от которых происхо-дят все ваши несчастья - дальние навредить не могут хотя бы по причине удаленности. Са-мый большой вред от близких - это то, что они воруют наше время, нашу жизнь, тоже самое делаем и мы, не обращая на такие “мелочи” внимания. Очень трудно бывает вернуть эти обоюдные потери. Даже если мы бросаем близких своих или откупаемся от них - это всего лишь иллюзия возврата того, что, по всей видимости, никогда и не терялось, потому что ни-когда не приобреталось и существует независимо от нас: наша жизнь вне нас - это мы в ней и люди рядом с нами это часть ее, часть нас.
Поверьте мне, лгут те, кто твердит, что легко расстался с кем-то - все расставания это разрыв нервных волокон, связывающих нас в единое целое под именем человечество, а если расстаются мужчина и женщина - это всегда если не трагедия, то “обычная” душевная боль. Но я решил сделать это и не потому, что являюсь неким прообразом мазохиста - я умом по-нимал, что продолжать свои отношения с не менее сильной индивидуалисткой и эгоисткой можно только уничтожая самого себя. Всегда, когда чувства начинают расшатывать жизнь беспокойством, нужно привлекать стабилизирующие качества ума, если умом можно назвать другие ... непонятные нам чувства...
Когда-то она казалась мне беззащитной слабой женщиной, которую обманывает муж и к тому же не дает денег, которую никто не понимает, которая может вызывать не только од-ни древние чувства обладания ею. Самонадеянно я посчитал, что являюсь другим или мне показалось, что она такая, как я желал. Одна из самых замечательных ошибок людей: приду-мывая себя мы всегда придумываем кого-то, удобно нам соответствующего, подходящего, комфортного...
Однажды мы остались вместе на работе - случайно или преднамеренно заказав одно и тоже машинное время. Раньше, кто помнит, еще не было персоналок и в НИИ работали большие ЭВМ с ограниченным ресурсом работы, называемым “машинным временем”, кото-рое выделялось почти как все остальное - по очереди или по льготам - наша работа и наш льготный статус позволяли уже получить это самое “машинное время” где-то в районе полу-ночи и даже не в выходной день. После работы я решил ее провести домой, хотя нам было и не по пути. Муж в это время, как бы это не звучало банально, был в командировке и я это знал, поэтому и легко согласился зайти “попить кофейку”. Была ночь с пятницы на субботу... Кофе я закончил пить в понедельник утром, даже не удивившись ее сексуальному голоду и полным отсутствием скромности. Мы сильно увлеклись “кофе”, что не могли не привлечь внимание. Муж ее тоже был любителем длительных ночных “чаепитий”, неожиданных “ра-бот” и “командировок”. Затем было мое сокращение и сотрудничество с “координатором” Михалычем. Я разработал и соорудил одному его богатому клиенту, любящему причуды, поющий сад - цвето- и светомузыкальное устройство вмонтированное в деревья и кустарни-ки. Вы можете представить ночное исполнение Хроматической Фантазии в Ре-миноре Баха подсвечивающимися кустами сирени и жасмина, или поющие слащавым голосом Хулио Иг-лесиоса, переливающиеся различными оттенками красного и розового, кусты роз, являю-щихся фоновым освещением абстрактным рисункам в воздухе лазерной установки... Клиент был в восторге, я тоже - ведь его гонорар позволил мне купить эту небольшую однокомнат-ную квартиру в новом доме, нового необжитого микрорайона - здесь были самые дешевые квартиры - было время когда все было дешево. И тогда она перешла ко мне жить...
“...Михалыч... Мне нужно позвонить Михалычу, - упорно твердил я себе, заглушая не понятную горечь и тревогу от начала событий в личной жизни, которых я так желал сам”. С этим решением, уставив взгляд только в номера телефонов, размышляя по какому из них вероятней всего его найти, я подошел к двери комнаты, где был телефон, с некоторым внут-ренним напряжением фиксируя затишье за этой дверью. Я дернул ручку двери, она оказалась заперта изнутри. Меня не пускали в собственную комнату, собственной квартиры - этого еще не было, но этого следовало ожидать. Дергать ручку, начинать выяснять отношения или по крайней мере слушать длинные тирады о своей никчемной жизни - это означало лишь одно - снова вернуться к старому, играть уготованную мне роль по ее сценарию. Но я уже сказал: “Все...”
В кладовой лежал мой старый телефонный аппарат, как только я подсоединил его к ли-нии он сразу зазвенел, я услышал бодрый голос Михалыча:
- Привет старик, как жаль, что ты еще или уже не спишь, но у меня есть две новости для тебе: одна плохая и одна хорошая. С какой начнем?
- Привет, Михалыч, я только думал звонить тебе и все решал по какому номеру тебя искать...
В наушнике щелкнуло - Марина подняла трубку. Я аккуратно, не прерывая разговора, кусачками перерезал телефонный кабель идущий в из кухни комнату...
- Зря искал, я звоню из квартиры в которой нет телефона...
Мне показалось, а может и нет, но в наушнике телефонной трубки я услышал чье-то, по всей видимости, женское, хихиканье.
- Тогда начинай с хорошей новости, может на плохую связь оборвется, - предложил я.
- Дружище, если ты можешь сделать музыкальный бассейн с музыкальной оранжереей, на подобии той какую ты делал в прошлый раз, но покруче, тогда у тебя есть шанс стать бо-гатеньким и купить себе батончик “Баунти” вместе с той красоткой, умело откусывающей свой кусочек.
- Это очень хорошо, это даже лучше чем бесплатные огурцы к водке на День Независи-мости. А какая плохая новость?
- Как всегда: никто даром деньги не даст - их нужно заработать.
- Это значит судьба, а от нее никуда не денешься - кому-то нужно быть Сизифом и кто если не я. Я согласен.
- Но там очень круто и очень ответственно, если узнаешь кому все это нужно, то воз-никнет желание отказаться, подумай.
- Думать будем потом, после смерти - времени навалом и делов никаких - знай себе друг-другу дровишки подкидывай.
- Хорошо, тогда завтра встретимся в моей бывшей конторе, мне еще нужно привлечь кой каких людей, а затем поедем на место и все сразу и решим. - После этой фразы Михалыч понизил голос спросил, - что-то случилось, голос у тебя как в читающего надгробную речь?
- Да так, все дела наши личные скорбные...
Я нарочито громко вздохнул, зная, что за дверью комнаты два напряженных уха внима-тельно реагируют на каждый звук. Я понимал, что мои слова она слышит, а слова Михалыча нет.
- Погрызся с бабой? - пониженным, но веселым тоном спросил он и сразу не дожидаясь ответа начал давать свои советы, - Не переживай - мы тебе найдем и получше, хоть с детьми, но честную и работящую, - и опять я услышал это подобострастное или обожающее хихика-нье.
- Да, понимаешь, - я специально повысил голос, - есть варианты и получше. Ты пом-нишь ту топ-модель с которой я тогда на открытии поместья Игнатьева танцевал, так вот она...
- Ага, понял, - таким же тихим голосом говорил Михалыч, - враг не дремлет, враг под-слушивает?
- Так вот, ты все понял. Ко мне хочет перебираться, но я наверное поеду к ней, сам по-суди: сауна, бассейн, тачка...
- Да ты старик даешь, - Михалыч явно был в хорошем настроении, значит контракт за-ключен очень удачно, - хоть потом здороваться будешь.
- Конечно, Михалыч, как все простые и скромные люди я буду с тобой здороваться с экрана телевизора. Знаешь так по простому: “Здравствуй моя страна, здравствуй мой на-род...” И ручкой так, и ручкой...
- Очень хорошо, даже отлично. Я буду всем говорить, что когда-то имел счастье сидеть с тобой за одним столом и даже лично пожимал эту твою руку, а свою по это время не мою.
- Можешь помыть, - снисходительно, поддерживая балагурный тон, позволил я, - на-деюсь, вскоре у тебя будет возможность освежить мое рукопожатие?
- Да, завтра в десять у нас встреча километров так за пятьдесят от твоего дома, значит в девять за тобой заедет серый “Москвич”, ну ты его знаешь - Никифорович, он раньше нас возил. Он тебя отвезет на место, я уже там должен буду быть.
- Хорошо, буду ждать. Спокойной ночи.
- Уж куда там спокойная ночь, - как-то громко сказал Михалыч и я опять услышал то хихиканье, - успеем выспаться в сырой могиле лежа...
И опять тишина...
В комнате заскрипели пружины дивана. Я представил тело Марины. Тень соблазнения иль возжелания мелькнула где-то в подсознании может виновато в этом то не однозначное хихиканье в трубке телефона. Но я уже успел сказать себе “все”...
...Бассейн-цветомузыкальная установка: специальные и очень простые установки на-полняют воду мелкими пузырьками воды, хорошо рассеивающими свет, это газообразное наполнение локально меняет свою форму и интенсивность в зависимости от динамики музы-кального произведения, и все это в ансамбле с “музыкальными” фонтанами, небольшим под-свечивающимся водопадом, “поющей” оранжереей и “рисующим” лазером - потрясающая вещь. Динамический спектоанализатор сделаем программным путем, исполнительный уст-ройства на сенсорных двигателях. Но всеже главное - это идея - идея преобразования звука в цвет, свет и форму. Каждый человек воспринимает музыку индивидуально и это восприятие зависит не только от морфологических отличий каждого из нас - оно многофакторное: род деятельности, настроение, погода, зубная боль - да мало что может влиять на восприятие человеком музыки, ритма, звука. Но люди во многом одинаковы - не станем же мы в возрасте пятидесяти лет отдыхать под реггей или хэви-металл - композитор уже закладывает в свое произведение наше состояние. Моя задача наиболее адекватным путем передать это состоя-ние, но уже в другой форме - в форме объемного света и цвета. Эта задача интересовала меня еще в бытность мою сотрудником лаборатории Левинсона.
Лев Яковлевич Левинсон не разрабатывал “электронный глаз” - его лаборатория долж-на была испытывать различные автоматические методы анализа фотометрической спутнико-вой разведывательной информации. Но какой настоящий ученный не внесет в скучное тех-ническое задание элементы фантастичности, художественности, делающей науку создания чего-нибудь секретного, а значит и не востребованного, творчеством, вовлекающим даже таких молодых, ленивых и самоуверенных, к сонму которых я мог причислить и себя. Мне было поручено работать над разработкой свето- и цветомузыкальных установок. Естествен-но, в условиях нашего полузакрытого заведения эта тема была замаскирована под какой-то мудреный звукоанализатор, который в перспективе можно было нацепить на эхолокатор и таким образом обнаруживать врага, косяки рыб или отличать нашего почти трезвого битника с балалайкой от ихнего шпиона с гитарой. И в рабочее время, используя государственное оборудование и государственные средства я разрабатывал то без чего не может обойтись ни одно современное шоу - цвет, свет, несущий до 80% информации, так что звук можно счи-тать лишь добавлением к нему...
Мысленно прорабатывая различные варианты создания такого свето-музыкального комплекса, который может быть когда-то создан, я снимал с антресоли спальный мешок, на-дувную подушечку - постель немного жестковатая, но это ничего - я открою форточку и во-ображу, что нахожусь на ночлеге в предгорье Тянь-Шаня. Ах, какие там прекрасные места! И самое удивительное, что там живут люди, не замечая, что живут в раю - их молодежь стре-миться в бетонные коробки городов, считая раем их. Человек совсем не понятное существо, меня постоянно посещает мысль, что наш разум - это всего лишь глупость Природы или ка-кого-то, может и вправду существующего Создателя. Хотя, насколько я замечал природа глупостей не делает - глупости делают люди. Наверное она и создала людей с их разумом, чтобы поместить туда глупость - ведь надо же глупости где-то быть...
Я выключил свет, лег на сложенный спальный мешок, выполняющий роль матраца, и, заложив руки за голову, глубоко вздохнул, постарался заснуть, думая о предстоящем дне... И наверное мне приснился бушующий и играющий, как огромный оркестр, океан, переливаю-щийся всеми цветами радуги, как бы отражающими в себе звуки музыки, и эти светящиеся музыкальные волны разбивались в одинокий каменный утес на котором стояла большая ка-менная башня с небольшим стеклянным фонарем венчающим ее шпиль. Я явственно увидел вид из этого фонаря... Увидел и забыл... Какая-то огромная сила начала раскачивать мою Башню и она начала падать в бушующие волны, потерявшие в этот миг свою сказочную све-то-музыкальную фееричость - они стали черны и глубоки, наверное, так выглядит забвение и смерть...
- ...Мне страшно быть одной. Прости меня, - Башня исчезла, осталась темная кухня, за-пах протекающего холодильника, запах духов и кожи Марины, и ее голос...
Небольшой ветер расшатывал, слегка поскрипывающую форточку, время от времени бросая в нее мелкие капли дождя, некоторые из которых, еле ощутимыми слезинками, попа-дали мне на лицо, капли испарялись и оседали в виде пара на не беленном потолке - жаль, им будет очень трудно попасть из кухни в небо или свой океан. Говорить не хотелось. Я знал, что видения сна появлялись как раз в момент пробуждения, так что благодаря ей я увидел свою Башню, но из-за нее она и рухнула. Сон, иллюзия всегда создаются для того чтобы раз-рушаться в ожидаемый, но не желаемый момент времени. Мы ненавидим разрушающих на-ши иллюзии, не понимая что ненавидим создающих их... Я ощутил неприятный привкус во рту, капля дождя попала мне в раскрытый глаз... - я почувствовал дикий прилив ненависти к ней, в какой-то момент времени мне даже захотелось убить ее. Но полудремотная лень соз-дает еще одну иллюзию - иллюзию нашей доброты...
- Марина, иди спать. У меня завтра трудный день и мне нужно быть в форме.
- Милый мой, иди ко мне, тебе здесь плохо, твердо... Мне плохо без тебя... Ну, прости меня...
Ее теплые и влажные губы раздражали, ее холенные мягкие руки казалось покрыты толстым слоем корунда - они не гладили, они царапали, сдирали кожу. Я сбросил ее руки, отвернул свое лицо.
- Я хочу улететь куда-то в другую галактику, - она стояла надо мной и я почувствовал, как большая горячая капля упала на мою щеку – наверное, она плакала. Люди всегда плачут, жалея себя. - Я хочу чтобы меня забрали эти НЛО на свои опыты, мне нечего делать на этой Земле - здесь все мне чужие, я здесь никому не нужна...
“Меня пытаются вовлечь в разговор, - подумал я, - так делают всегда, когда нечего ска-зать, когда слова не могут заменить поступки”.
- ... Я никому здесь не нужна, меня никто здесь не любит и ты меня никогда не любил...
“ Мы все никому здесь не нужны, нас здесь никто и никогда не любил, - меня вовлекли в разговор, но я отвечал мысленно и не ей - я отвечал сам себе, своим мыслям... - Вот и ты говоришь лишь только о любви к себе, а почему бы не сказать о любви ко мне. О любви к другим мы говорим редко и почти всегда это звучит фальшиво и никто никогда полностью не верит в эти слова. Но нам любовь нужна, хотя мы толком не можем сказать, что это такое и что нам на самом деле нужно. Нищий просит милостыню и ему кажется, что его тот боль-ше любит, кто больше подает и он ненавидит дающего зато, что ему есть что давать; больной жаждет утешения и в этом видит смысл любви, ненавидя унижающих жалостью, потому, что они здоровы; молодой, сгорающий в огне желания юноша, жаждет разрешения и тогда ему кажется, что он любит всех, но добившись своего он начинает презирать, а потом ненави-деть пошедших ему навстречу... Любовь - это терпение, терпимость, привычка и обман... самообман... Мы жаждем обмана и ненавидим его. Привыкнув к обману, мы перестаем нена-видеть, мы перестаем любить и тогда мы придумываем новый обман, новую любовь - мы хотим любить, нам необходимо ненавидеть... Наркоман, когда начинается ломка, ненавидит свою привязанность к наркотикам, но в тоже время он без них уже не может жить- может это тоже любовь?
Я любил тебя, Марина, а может и по это время люблю, хотя бы потому, что больше чем себя я могу ненавидеть только тебя. Но зачем ты создаешь такие хрупкие иллюзии...”
Я протянул руку назад, ощутил ее щиколотки, медленно начал поднимать руку выше, охватывая пальцами гладкость кожи голени. Она опустилась на колени. Я начал гладить ее бедра... Наркоман, решивший покончить с привязанностью, если не хватает силы воли раз и навсегда покончить со своим влечением, постепенно уменьшает дозу - так спокойнее, а мо-жет и не так больно...

 2.
Заказчик был очень “крутой”, все внешние атрибуты крутости и богатства были в пол-ном наборе: шикарный бронированный лимузин, оборудованный средствами космической связи и высоченной красавицей, холодно взиравшей на мир, но показывающей этому миру свои длинные и ровные ноги (я бы не сказал, что весь мир был от них в восторге); два здоро-венный джипа с охраной, вооруженной лучше чем любой супермен из голливудских боеви-ков. Да и сам шеф был воплощением коммерческого успеха, недосягаемости власти и само-любования. Его дворец, скромно или игриво называемый им “дачей” занимал площадь в де-сять гектаров, был великолепно спланирован - видно, что архитектор не зря получил свой гонорар. Сам же архитектор скромно стоял возле одного из охранников, бросая на меня изу-чающие взгляды, я понимал, что ему не верилось, что это именно я создавал светооформле-ние на похожей “даче” в некого не менее “крутого” Игнатьева - у меня не было ни отличного костюма, ни галстука, а мои вытертые джинсы и грязноватые кроссовки могли вызвать по-дозрения в любого милиционера рьяно борющегося с бродяжничеством.
Заказчик, которого Михалыч называл Николай Ивановичем, лишь снисходительно по-смотрел на меня и изрек:
- Я видел Вашу работу, меня устраивает такой подход к решению проблемы, но в дан-ном случае все должно быть на другом качественном уровне. Лев Яковлевич Левинсон посо-ветовал Вас (“Вот откуда уши растут, - мелькнула мысль, а я то грешным делом подумал, что Михалыч старается для старого друга.”). Все вопросы согласуете с архитектором Ароном Ефимычем Лизенштейном.
И после этих слов хозяин будущего моего шедевра укатил вместе со своей красавицей и охраной, подняв целую гору пыли. Остались только я, Михалыч и этот архитектор, который совсем не был похож на Арона Ефимыча Лизенштейна - высокий, широкоплечий молодой светлолосый мужчина лет тридцати с голубыми глазами под длинными темными ресницами, ровным, почти греческого профиля носом, тонкими губами, застывшими в ленивом безраз-личии к происходящим историческим событиям. Михалыч похлопал меня по плечу и тихо на ухо шепнул:
- Ты узнал его, а? - Михалыч смотрел на меня с восторгом мальчика впервые попавше-го в Диснейленд.
- А кто это?
- Ты что, - он удивленно посмотрел на меня, - это же бывший наш премьер-министр.
- Ничего страшного, ты же знаешь - я от политики намного дальше, чем она для меня.
- Ну, ты, старик, даешь, - он посмотрел на меня, как будто первый раз увидел. - Но де-сять кусков, старик, десять кусков, так что стоит постараться.
- А если бы не Лев Яковлевич, поимел бы я хоть запах от этих кусков? - тихо, лишь краешком губ задал я ему вопрос.
- Если бы я не подсказал Льву Яковлевичу, то врядли.
- Прости засранца.
- Бог простит, а ты отработаешь.
На этом наше выяснение отношений закончилось и мы одновременно посмотрели на архитектора по фамилии и на позирующего для женских журналов по внешнему виду кра-савца. Наш взгляд он истолковал правильно - сделав несколько ленивых шагов в нашу сто-рону, архитектор протянул мне руку:
- Арон, можно Андрон, Андрей, как Вам угодно. Мать русская, отец предположительно немец, а может быть и еврей - я его не помню, - представился он и, хотя его об этом не спра-шивали, рассказал часть своей биографии, может он что-то заметил в моем взгляде в тот момент, когда его представлял заказчик.
С архитектором мы уж очень быстро начали работать и, как оказалось, он не имел ни малейшего представления о соотношениях цвета, света, формы и музыки, впрочем, так же как и я не имел ни малейшего понятия в его архитектурных замыслах. Но главное мы пони-мали, что нам нужно добиться взаимопонимания, хотя бы для того, чтобы остаться при неко-торых своих сомнительных интересах. Самое интересное, что у нас оказалась немного общая биография - мы оба работали под началом Льва Яковлевича, но я как специалист математик и электронщик, он как специалист по строительству и реконструкции небольших предпри-ятий по переработке мяса. Получалось так, что Лев Яковлевич “давал нам путевку в жизнь” и эта “путевка” привела нас на строительство небольшого дворца в котором может быть никто не будет жить, но в котором мы должны что-то создать исключительное, возможно однора-зового действия.
- Поехали, отметим начало, - предложил Михалыч, указывая рукой на шикарный MERSEDES, на который я раньше не обращал никакого внимания, принимая его за некий архитектурный элемент строений - у Михалыча никогда не было такой машины.
- Ты что это, Вовка, откуда у тебя, такая? - спросил я, указывая на машину.
- Да так, приобрел по случаю сезонной распродажи, - Михалыч небрежно махнул ру-кой, еле заметно подмигнув мне, мол, как всегда - одолжил на время.
Мы сели на мягкие кожаные сидения и Михалыч направил автомобиль к городу. Ко-роткая бурная дискуссия и первое короткое рабочее совещание на строительной площадке, превратились молчание в бесшумном салоне. Михалыч начал травить анекдоты, он знал их неисчислимое множество и применял всегда по теме, на этот раз серия его анекдотов была о так называемых “новых русских” и разных причудах их богатой жизни. Я знаю, что это должно быть смешные анекдоты, поэтому старался вовремя засмеяться, думая о работе, Ма-рине и Башне...
- Михалыч, а где тот фонарь? - спросил я, прервав изложение им очередного опуса о незадачливом богаче и его секретарше.
- Какой фонарь? - удивился Михалыч.
- Ну, тот от бомбардировщика или черт его знает от чего, из бронестекла, голубоватый такой.
- А-а-а, а на кой он тебе?
- Да так вспомнил, что ты когда-то мне обещал его подарить.
- Подарить... - Михалыч задумался. - Тебе для себя лично или для дела?
- Какая разница?
- Одна дает - другая дразнится, - скороговоркой ответил Михалыч, - если этому клиен-ту, то мы с него слупим по цене самолета, с которого эта штука была снята...
- А если мне лично?
- Тебе то для чего?
- Для нужника на крыше дома моего.
- Тогда забирай к чертям собачьим, а то я ни как не соберусь его выбросить. И так не-сколько раз какие-то типы приезжали, выпытывали где взял. Где взял, где взял, - передраз-нив, по всей видимости, тех типов, как бы отвечал кому-то Михалыч, - не украл же, а выме-нял, и уже не помню за что. На авиационном заводе, директор уверял, что снято с экспери-ментального образца, а чего я так и не понял... Где взял, где взял?... Бери мне он нахрен не нужен. Только учти самовывоз и полная конспирация, пусть теперь уже тебя спрашивают, где ты его взял. Но, чур - не у меня, договорились? А то, как я понял, эта штука секретная.
- Какие дела, - уверенно ответил я. - А ты выпиши на всякий случай мне материальный пропуск и разрешение со своей свалки.
- Сам ты свалка. На моем складе столько материальных ценностей, что если я когда-нибудь их реализую, то куплю эту дачу, как пристройку к своей.
Арон заинтересованно слушал наш деловой треп.
- А что это за фонарь? - поинтересовался он, наверное, его к слову фонарь привлекли свои, сугубо профессиональные интересы.
- Да так себе, - небрежно ответил я и, стараясь перевести разговор в другое русло, задал с недавних пор мучивший меня вопрос, - эта длинная, любовница шефа или его жена?
- Телохранитель, - с каменным выражением ответил архитектор.
- А те на джипах кто? - поинтересовался я.
- То охранники.
- А какая в черта разница?
- Охранники охраняют, а телохранитель отвечает за тело.
- Как это отвечает за тело? - я все не мог понять шутит он или говорит серьезно.
- По всякому, как придется, - лицо Арона было не проницаемо, так что получалось - понимай его ответы, как тебе хочется. Тяжелый человек.
Я откинулся на спинку сидения, закрыл глаза, мне опять захотелось уснуть и увидеть Башню, но сон не приходил. Анекдоты Михалыча, мысли о предстоящей работе отвлекали от мира фантазий, иллюзий и мечты.
Мы заехали в небольшой частный ресторанчик, обслуга которого очень хорошо знала Михалыча, встретив его с неподдельной радостью тех, кто ожидает получить большие чае-вые. Михалыч расположился за столиком в импровизированном небольшом кабинете, отго-роженном от остальных посетителей бывшего полуподвала тонкими перегородками с лами-нированных плит - значит предстояло уточнение деталей, сметы и других “мелочей жизни”, что и составляло значительную часть нашей совместной деятельности в этой самой жизни. И я вдруг подумал, что всех людей объединяют мелочи, ничего не значащие мелочи, которым мы искусственно придает значение величественных событий, наверное для того, чтобы наша жизнь не показалась мелочной.
Кокетливая официантка с красивой, куда лучше чем в той длинной дылды в машине Николая Ивановича, попкой и еще более красивыми ногами, накрывала стол, я подумал о Марине и о тех “мелочах”, определявших наше совместное проживание - ничего вспомнить не мог. Получалось, что даже “мелочей” у нас не было. Тогда что, что служило базисом дли-тельной близости? Неужели то, что принято называть сексом? А может там было что-то крупное - вблизи большое незаметно, только мелочи...
Мы пили водку. Превосходную, мягкую, холодную водку из маленьких серебряных рюмок, мы закусывали ее мягкой чуть солоноватой, жирной тонко порезанной сельдью, ле-жащей в окружении тонких колец лука и темно-зеленых маслин. Потом мы ели утку запе-ченную с яблоками, добавляя к ней горстями превосходный салат из свежей капусты и ма-леньких упругих, перерезанных на четыре части помидор. Все было очень вкусно и мы были голодны, но все же мы не забывали периодически вспоминать о предстоящей работе.
- ... Вас, евреев, ничто не могло погубить, кроме светловолосых женщин, вы всегда ве-рили им, а они всегда вас обманывали, - доказывал я Арону, указывая вилкой с кусочком сервелата на ней на официантку Лиду, почему-то сидевшей у него на коленях, а не рядом, хотя место было.
- Не ревнуй, старик, - небрежно махал рукой Арон, - во-первых, я не еврей; во-вторых, Лидочка крашенная темная шатенка; а в-третьих, мы с ней с одной школы и оказывается она меня уже давно любит. Когда у меня был последний звонок она от имени первоклашек пода-рила мне букет цветов. Да Лидок? - И Арон поцеловался с официанткой Лидой, действи-тельно как-то по-детски, лишь касаясь губами.
Самое противное, что он действительно был прав - я ревновал Лиду к нему. Что, может быть это тоже мелочь? И я опять попытался вспомнить о Марине. Воспоминание о ней не всколыхнули ни каких чувств, но мне очень захотелось обладать женщиной, похожей на Ли-ду. Я нагнулся к ее уху и громким шепотом сказал:
- Я хочу тебя, Лидок.
Она, сильно покраснев, дурашливо засмеялась, но посмотрела на меня уже не просто, как на посетителя, а может мне так показалось. И мне в этот момент вдруг захотелось под-раться с кем-то, но лучше всего с этим самоуверенным Ароном. И я начал придумывать чем бы это его обидеть, задеть, чтобы вызвать скандал, я уже забыл, что мы с ним коллеги и должны находить точки взаимопонимания во всех областях.
- А твой проект какой-то помпезный и все в нем через задницу - нагромождение доро-гих излишеств и там светомузыкальная система будет смотреться, как стоп-сигнал на той же заднице, но у зайца, - сказал я первое, что пришло мне на ум.
- А мне то что, - спокойно отвечал на мой агрессивный выпад Арон, как будто водка его совсем не брала, - клиент заказал музыку, оплатил ее и получил все согласно прейскуранту, а теперь твоя задача обеспечить световое оформление этой музыки. Я лично умываю руки и если работаю с тобой, то чисто с благотворительных побуждений и не задаром.
- Ты меня раздражаешь, - признался я честно, выслушав его, в общем-то, справедливое замечание, - я почему-то хочу дать тебе в морду то бишь по лицу.
- Да это без проблем, - уж как-то очень спокойно он согласился со мной, - очень многие и не раз пытались это сделать, чаще всего безуспешно.
- Все, сволочи, перепились окончательно - начали говорить не о работе, а о драке, - ре-зюмировал Михалыч, - пора по домам. Лидочка, счет пожалуйста, но умножай только на два - я сегодня не очень крутой, а машина одолжена у будущего тестя.
- Да! - Лидочка всхлопнула руками, - У кого, если не секрет?
- Да ты спроси у него в который раз, - посоветовал ей я.
- Лидочка, не слушай ты его. Ты же знаешь, что я почти порядочная сволочь и теорети-чески никогда не обманываю женщин.
- Угу, - попытался язвительно промычать я, ненавидя всех, кто к ней хоть немного при-ставал, - никого и ни разу, только раз сотый или тысячный обещаешь и все никак.
- Да я то что, я всегда с радостью, - игриво-грустно сказал Михалыч, а потом, вздохнув, добавил, - жаль, что все невесты вовремя успевают во мне разочароваться.
- Я никогда не разочаруюсь, - и Лидочка, соскочив с колен Арона, обняла Михалыча.
Теперь я уже ненавидел его. Но Михалыч и не мал заниматься ресторанным флиртом с официанткой, он вынул сто долларовую банкноту и показал ее Лидочке.
- Лидок, прости, вот женюсь тогда дам в два раза больше.
- Фи, какой нехороший, - свернув свои очаровательные губки бантиком, ответила Лида, ловко спрятав купюру.
- Почему “фи”, Лидок? - удивленно спросил Михалыч. - Я, извините, с утра за рулем и считать умею - там должно хватить не только на чай.
- Ты не только противный, но и жадный, - Лида сморщила свой удивительный малень-кий носик и мне ее еще больше захотелось, - не в деньгах дело.
- Тогда в чем, солнышко? - играя еще больше удивленного спросил Михалыч.
- В том, что ты решил жениться, но не на мне, а на этом ужасном тесте с MERSEDESом.
- Да ты ее не видела - она бы тебе понравилась, - смеясь, говорил Михалыч.
- Ну и женись, хоть на старухах-миллионершах из дома престарелых.
Лида оттолкнула Михалыча руками и, игриво виляя ягодицами, отошла от нашего сто-лика. Мое желание разгоралось еще сильней - теперь мне казалось, что кроме этой женщины мне ничего больше не нужно. Вот так всегда - стоит мне выпить, как сразу я превращаюсь в надоедливого похотливого самца. Я поднялся из небольшого мягкого креселка и двинулся в ее сторону, почему-то сделать это было очень трудно - земля слегка покачивалась и я в пер-вое время подумал о землетрясении, но очень быстро признался себе, что по всей видимости я был уже пьян. Все на что я был способен в этот момент времени так это крикнуть ей во след:
- Лида, я люблю тебя! Брось ты их всех и мы канем с тобой в вечность! - Действительно пьяный человек всегда глупый человек, ничего глупее в этой ситуации я сказать не мог.
Она, наверное, много раз слышала такие вот признания, а может даже более поэтичные и страстные, поэтому никак не отреагировала на мой пламенный призыв пьяного, но не от любви. Зато Михалыч прореагировал правильно.
- Пора, пора по домам и время детское уже давно закончилось, бай-бай, мальчики, - сказал он, посмотрев на часы и сочувственно закивав головой - Михалыч явно сочувствовал не мне.
И действительно я не заметил, как перевалило за полночь. Заведение закрывалось и мы в нем были последние посетители. Лидочка и еще одна официантка убирали грязную посуду, протирали столы. Но мне вдруг захотелось кофе - желания пьяного, как и желания ребенка, чаще всего не предсказуемы и не совпадают с желаниями окружающих. Я так и заявил:
- Лида, я кофе хочу!
- То меня хочешь, то кофе. Ты сначала разберись, что тебе нужно, малыш, слышал, что папочка сказал - пора баиньки, - усталым безэмоциональным голосом говорила Лида, делово протирая столы.
Я задумался чего же я больше хочу - получалось, что ни Лиды, ни кофе. А вот поскан-далить немного хотелось - это точно... Мои, еще не созревшие, мысли грубо прервали Миха-лыч и Арон - кофе они мне не дали, а как малого ребенка, обуреваемого неосознанными же-ланиями, вывели под руки на улицу. Свежесть ночного воздуха взбодрила меня. И хотя, по всей видимости, я был самым тепленьким из всей нашей производственной компании, но это я первым заметил, как какой-то бугай заводил автомобиль Михалыча и явно без его ведома. И это я первым отчаянно бросился защищать дорогое имущество очередного будущего тестя Михалыча, стремясь в первую очередь удовлетворить свое желание поскандалить. Первым не всегда везет - я первым получил сильный удар по лицу, но именно этот удар заставил угонщиков (потом выяснилось, что их было двое в машине а еще двое обеспечивали прикры-тие) замешкаться на некоторое время. Этого времени как раз хватило, чтобы подоспел на помощь Арон. Ах, как он их бил... Может к тому времени я еще и был пьян, но не настолько, чтобы не запомнить такое великолепное зрелище. Эти четверо были не слабаки, а тот, кото-рый ударил меня и вовсе был похож на громадную гориллу. Но Арон первым вырубил его и так классически с двух ударов: первый в солнечное сплетение, да так, что у гориллы глаза вылезли из орбит, а другой - прямой в нос и горилла упала, как ее далекий предок из пальмы, получивший удар молнией. Подбежало двое из прикрытия, Арону нужно было секунд два-дцать, чтобы провести ряд молниеносных серий, после которых мог устоять только гранит-ный монумент. Четвертый пытался убежать, но Михалыч успел подставить ему подножку и малый распластался на асфальте. Я поднялся, с удивлением обнаружив, что земля не шатает-ся и что-то мокрое и соленое течет ко мне в рот, я коснулся рукой носа - с него текла кровь. На какое-то мгновение меня охватило чувство жуткой злости и я что есть мочи ударил нос-ком ноги под живот лежащего лицом вниз верзилы, разбившего мою орлиную гордость. В этот момент на шум выбежали работники ресторана и ко мне подбежала Лидочка.
- Боже ж ты мой, что они сделали с тобой, миленький, вот гады, - причитала она, выти-рая мой расквашенный нос. Мне такая медицинская помощь была очень приятна и уже без злости, а лишь с целью получить больше приятных ощущений, я ударил ногой лежащего еще раз. Конечно, это было против правил, но и бить человека, благородно спасающего чужую собственность, по лицу тоже не по правилам. Лежащий не подавал виду, что он не доволен - удары Арона были на уровне смертельных.
- Здорово ты их, ты что боксер, - поинтересовался я у Арона.
- Да так, увлекался в детстве, - пренебрежительно махнул левой рукой Арон, потирая о брюки правую. – Кажется, сустав выбил, - слегка скривился он, - не кости, а камень в этого бугая.
Он подошел к лежащему обезьяноподобному человеку и еще раз сильно ударил его но-гой. Это тоже не по правилам, но пусть хорошим людям не выбивает своими костями суста-вов.
- Что будем делать с этими козлами? - поинтересовался нашим мнением Михалыч и предложил один из вариантов, - Может, ментам сдадим?
- Не советую, эти врядли действуют самостоятельно, уж слишком дорогая тачка и, судя по отсутствию здесь хранителей порядка, место это куплено, - высказал свое мнение герой событий этой ночи архитектор или боксер Арон и, обратившись к Михалычу, резонно заме-тил, - Ты то ведь без доверенности, правда? Так что сто процентов, что заметут нас и может оказаться, что это “безневинные” общественные помощники милиции, а мы их при исполне-нии... Сами понимаете. Я предлагаю смываться и положиться на мудрость народа, утвер-ждающую, что утро вечере мудренее.
- Я думаю, что Арон прав, - согласился с ним Михалыч.
И мне ничего не оставалось, как согласиться и чем по быстрее тем лучше: разбитый нос ныл, а выпитая водка чего-то не хотела делить с закуской, напоминая о себе тошнотой и ме-таллическим привкусом во рту. Мне очень захотелось быстро удалиться в какое-нибудь ук-ромное место. По всей видимости мое желание было написано на моем лице поэтому Лида быстро увела меня в ресторанный туалет.
Не знаю от кого исходила идея оставить меня на попечение уставшей от целоденного суетливого труда официантки. Потом мне объясняли, что во избежание неприятностей или с милицией или с грабителями, а скорее всего и с теми и с другими, моим собутыльникам пришлось быстро смываться. А Лидочка, как смиренная сестра милосердия, взялся за не бла-годарный труд приведения меня в транспортабельный вид с дальнейшим отправлением до-мой на такси. Но толи я был крайне не транспортабелен, толи такси отсутствовало очень долго, но утром я проснулся в чужой квартире, на чужом диване, на чужих, чистых накрах-маленных простынях, под чужим одеялом. И первое, что я отметил в своих новых или давно забытых ощущениях это противный привкус во рту, резь в мочевом пузыре и не приятный, запах пота - оказалось, что этот запах исходил от моего тела. Я откинул одеяло и посмотрел на себя - оказывается я был только в одних трусах и футболке. Я напряг память и в моем соз-нании возникли бессвязные картины: меня куда-то ведут, я все время хочу кого-то поцело-вать и все время признаюсь кому-то в любви, но это точно не Марина; меня раздевают, тол-кают в постель... Сообразил - это Лида. Но в маленькой, не знакомой комнате, не знакомой мне квартиры ее не было. Я поднялся, пружины старого диванчика заскрипели, да нет - они завыли, как пожарная сирена, наверное разбудив при этом пол-квартала. Рядом с диваном стоял стул на нем аккуратно были сложены мои вещи, возле стула стояли совершенно новые большие мужские комнатные тапочки. Я одел джинсы, носки, набросил рубашку и стараясь быть бесшумным, на носочках, сделал два первых шага в сторону ванной комнаты. Пол так-же предательски заскрипел и не менее громко чем пружины дивана. Наверное в этом доме скрипело все...
- Твое полотенце большое оранжевое, не перепутай, алкоголик! - услышал я звонкий голос Лиды, доносившийся из-за двери, ведущей в другую, смежную комнату. Мне стало очень стыдно и я почувствовал себя как бы голым среди чужих людей.
...Душ, контрастный душ медленно приводил хаос и неопределенность моих мыслей в некое подобие порядка. Я растерся большим оранжевым полотенцем, рассматривая ванную комнату и с удовлетворением отмечая про себя, что постоянно мужчина в этом доме не жи-вет - кругом стояла только женская косметика и от мягкого голубого полотенца сладко пахло молоденькой женщиной. Я закрыл глаза и вызвал из своей памяти видение упругих Лидиных ягодиц, когда я открыл глаза, то с зеркала в ванной на меня смотрело не бритое, разбитое и опухшее похотливое лицо, мне даже захотелось ударить по нему - жаль, что это было лишь мое отражение в зеркале... Зубы я почистил пальцем, выдавив на него солидную порцию зубной пасты. Бриться не было чем, я провел рукой по суточной щетине, решив, что для пер-вого раза сойду и за красавца с идиотским выражением лица лишь немногим отличающимся от обезьяны. Причесался и, в полной боевой готовности произнести массу извинений с це-лью хоть немного сгладить первое не очень приятное впечатление о себе, вышел из ванной.
С надеждой посмотрел в комнату, где я провел ночь. Моя постель была уже убрана, но Лиды там не было. Я услышал тихий шум за стеклянной дверью ведущей на кухню и, вдох-нув воздух, героически-решительно открыл ее.
На кухне возле небольшого кухонного столика сидела небольшая седая, пожилая жен-щина, я боюсь называть женщин старушками, и лепила пирожки с ливерной начинкой. Для меня это была некоторая неожиданность - нечего греха таить, ведь где-то в глубине души я самонадеянно считал, что лишь мои мужские достоинства явились причиной того, что я очу-тился в квартире одинокой молодой и красивой женщины. Одна из величайших глупостей мужчин - это их собственные самооценки этих самих мужских достоинств - их всегда могут оценить только женщины.
- Здравствуйте, - тихим и ласковым голосом поздоровалась со мной эта пожилая леди, - меня зовут Анастасия Петровна, я Лидина бабушка. А как ... как Вы себя чувствуете?
- Андрей, я Андрей, извините, - мне стало очень и очень стыдно - это же я что-то здесь такое творил безобразное, - ... извините, я того, я наверное вчера вел себя не хорошо. Изви-ните, простите, пожалуйста...
- Да нет, что Вы, Андрюша, Вы вели себя хорошо. Просто Вы малопьющий и у Вас это без привычки. Сейчас я испеку пирожки, заварю Вам крепкий чай и все у Вас будет хорошо, только не пейте больше, Вам нельзя...
- Нет, что Вы, не надо...Это так случайно получилось. Друзья встретились, дела общие начали обсуждать, - лепетал я в оправдание, сам думая о том, что же такого я смог здесь на-творить, но моя память молчала и ничего больше не подсказывала, может только в очеред-ной раз возникало в ней видение Лидиных ягодиц, обтянутых короткой юбочкой да ее пре-восходных стройных ног.
- Ах, Андрюша, - Анастасия Петровна театрально взмахнула ручкой, - бросьте Вы из-виняться, я же вижу, что Вы приличный молодой человек, может только немного не устрое-ны в личной жизни, но это всегда не поздно и поправить, - и она как-то хитро сощурила гла-за, мне показалось, что ее немного выцветшие, слегка слезящиеся, серые глаза, уже давно отсканировали мою память и выудили оттуда многократно повторяющееся изображение не-ких частей тела ее внучки.
А еще у меня возникло дикое желание побыстрее покинуть эту гостеприимную кварти-ру, в которой меня видели в таком ужасном виде. Теперь я вспомнил все: и как приставал к Лиде с однозначно трактуемыми предложениями и даже делал какие-то движение руками; как терпеливые женские руки раздевали меня, мыли насколько это возможно и ложили спать, и я даже помнил, как не хотел это делать сам... О, я много чего помнил - нельзя на-питься так, чтобы потерять память, протрезвевший помнит все, но ему бывает стыдно или просто не охота выглядеть слабым и смешным - лучше уж притвориться ничего не помня-щим. Я чувствовал себя очень неловко, как будто меня поймали за каким-то очень постыд-ным занятием.
- Я, извините, Анастасия Петровна, спешу. Извините за мое прескверное поведение. Очень большое спасибо Вам и Вашей прекрасной внучке за оказанную помощь...
Я пытался вспомнить еще какие-то слова благодарности и извинения, но увы, меня ни-кто этому не научил, а в нашей жизни произносить их все чаще считалось дурным тоном. Все на что я был способен так это беспрерывно тараторить “спасибо” и “извините”, стараясь при этом одеть слегка влажные кроссовки – оказывается, их почистили и вымыли.
Как только дверь Лидиной квартиры за мной закрылась, я с максимально возможной скоростью побежал вниз по ступенькам. Я пытался убежать от ощущения состояния позора так и не успев попрощаться и поблагодарить саму Лидию, убеждая себя на бегу, что сделаю это обязательно. И даже придумал, как я это буду делать: в костюме с галстуком бабочкой, коробкой конфет, шампанским и цветами - моя убогая фантазия не могла придумать более лучшего и оригинального способа. Но костюма с галстуком у меня не было и в кармане не было ни гроша: вот чего не помню, так не помню - были ли у меня кой какие деньги или нет...
На выходе из подъезда я остановился, перевел дыхание, осмотрелся по сторонам - рай-он города был мне знаком. Подъезд дома выходил во двор, а тот частный ресторанчик нахо-дился в полуподвале этого же дома, но вход в него был со стороны улицы. Я вдохнул на пол-ную грудь, посмотрел на часы - было половина восьмого утра - не так уж рано, но и не позд-но начинать новый трудовой день, а сделать предстояло очень много. И тут я наконец-то ощутил, что держу в руках какой-то теплый бумажный сверток. Развернул его и обнаружил в нем свежие пирожки с ливером - теперь мне точно нужно прийти и поблагодарить хотя бы Анастасию Петровну и опять почему-то вспомнились упругие формы Лидии - наваждение какое-то... Но визиты вежливости или визиты к понравившейся женщине нужно отложить на потом, а сейчас требовалось выполнять взятые на себя обязательства. Для этого перво-наперво нужно было добраться домой. До моего дома было сравнительно очень далеко - на общественном транспорте добираться часа два. Я направился к ближайшей станции метро...
...Кругом люди куда-то спешили, может быть даже на работу - люди всегда спешат ку-да-то утром, хотя как раз утром спешить нельзя - утром начинается день, а это явление тре-бует спокойного осмысления. Но мы всегда вспоминаем, если вообще вспоминаем, прошед-ший день вечером, поражаясь бессмысленности его. Утро и только утро пора раздумий - го-лова, на сколько это возможно, свежая, воздух почти чист, а главное - утром начинается но-вый маленький виток нашей большой жизни - думать лучше всего вначале - в конце может быть поздно. Мне поначалу хотелось идти медленно, стараясь сосредоточиться на составле-нии плана выполнения заказа, но увеличивающаяся мощь людского потока напоминала, что трудно не подчинятся людскому течению, уводящему сотни людей от солнечного света, от спокойствия к подземелью, в суматошные движения метро. Я посмотрел в темный зев под-земки, с завидным аппетитом поглощающий покорно идущий туда народ, и решительно сту-пил на ступеньки, ведущие вниз, для храбрости или из вредности развернув пакет с пирож-ками, начав поглощать их свежеиспеченную сытость, хотя есть я не хотел. Увидев большую очередь у касс метро, я в очередной раз вспомнил, что не являюсь обладателем даже той ме-лочи, позволяющей мне быть полноправным пассажиром самого быстрого и сравнительно дешевого городского транспорта. Но толпа людей несла меня к автоматическим створкам у входа в эскалатор. Сработал какой-то приобретенный еще в детстве рефлекс - я на мгновение прижался к худенькой пассажирке, уже оплатившей проезд, и вместе с ней прошел через створки, услышав лишь недовольное: “Не толкайтесь”. Первая часть пути была успешно преодолена...
...Сдавленный телами, я пытался вспомнить расположение основных элементов плани-ровки усадьбы Николая Ивановича, разрабатывая варианты размещения аппаратуры - полу-чалось не так уж все и сложно, вложиться в отведенные сроки и сметы было реально. Я начал думать кого еще можно привлечь к выполнению отдельных частей заказа...
 ...А плотность человеческой массы становилась все больше, меня сдавили так, что трудно было дышать, я опять ощутил предательское подташнивание и уже начал проклинать свою жадность или вредность, толкнувшую меня на необдуманное поглощение пирожков. Чтобы как-то облегчить свое состояние, я постарался расслабиться: закрыл глаза, задержал дыхание... В висках с настойчивостью метронома в такт стука колес пульсировала кровь...
...На до мной было чистое, ослепительно сияющее солнечным светом небо, на него не возможно было смотреть и я опустил голову к земле. Земля была далеко внизу - я парил над нею. Вот с высоты своего полета я увидел мой город. Большие многоэтажки казались кар-тонными коробками, широкие автострады - узкими бумажными полосками, а люди были похожи на двуногих муравьев в беспорядке снующих по полоскам тротуаров, заходящие в черные отверстия своих картонных домиков с черными дырочками окон. Некоторые тонень-кие струйки людского движения исчезали под землей. “В метро. - догадался я”. Я немного снизил высоту своего полета и увидел знакомую улицу, площадь, станцию метро... Ну да - это же недавно я в нее сам вошел, ну вот же этот вход...
-...Человеку плохо, расступитесь... Пропустите... Плохо стало человеку...
Точно помню, что подумал: “Вот в метро человеку стало плохо...”
Резкий запах нашатырного спирта... Мой полет прекратился...
- Все нормально, парень, стоять можешь? - Я услышал голос и увидел милиционера в форме, возле него женщину в белом халате, в руке она держала шприц.
- Помогите мне, - обратилась она, по всей видимости, к милиционеру.
Тот взял мою руку, отвернул рукав. Женщина в белом протерла чем-то очень знакомым и вонючим руку и всадила в нее иглу.
- Больно, - мне показалось, что кто-то другой, а не я сказал это слово.
- Ничего, парень, жрать меньше надо или закусывать лучше, - ехидничал милиционер, кося глазами на дающую укол, оценивая произведенный этими словами эффект, но она была занята только мной.
- Ничего, все хорошо - это обычный обморок, после тридцати мужчины становятся очень уязвимы, - говорила женщина в белом, сочувственно кивая головой.
- Мне еще нет тридцати, - возразил я ей чужим голосом, вспоминая сколько мне лет на самом деле, оказалось, что я соврал - мне уже было тридцать.
- Значит бросай пить, курить и все такое, а то выглядишь ты на все сорок, - сказала она держа мою руку и проверяя пульс, мне было очень приятно ощущать ее крепкое, “медицин-ское” пожатие.
- Спасибо, - сказал уже мой голос.
- Не за что, - ответил молодой милиционер, хотя благодарность его не касалась меньше всего, а впрочем, почему...
Я немного посидел на скамейке в метро, наблюдая за людьми: одними, стремящимися попасть за закрывающиеся дверцы вагона, и другими спешащими покинуть этот вагон. Я думал о превратностях нашей жизни - мы все спешим попасть куда-то, чтобы затем оттуда выбраться - зачем, не проще ли находится на одном месте...
Бросив бесплодные размышления, я сел в последний вагон поезда метро - он всегда меньше всего загружен. Мало кто хочет ездить сзади, все борются за то, что они считают лучшим, хотя разницы никакой - поезд все вагоны везет с одинаковой скоростью...
После метро мне предстояло еще воспользоваться услугами автобуса. Благо, я жил в “спальном” районе и утренние автобусы в том направлении всегда шли полупустые. Я сел на сидение, вытянул ноги и подставил свое лицо встречному потоку воздуха, врывающемуся в открытое окно, движущегося автобуса. Мне было хорошо. Теперь можно ни чего не боясь закрыть глаза...
... Ветер... Запах воды. Я знаю, что автобус едет через длинный мост. Внизу течет гро-мадное количество воды одной из величайших рек Европы, сколько столетий или тысячеле-тий все течет и течет. Люди строят плотины, дамбы, шлюзы, сливают в реку нечистоты и даже яды, а она все течет. И река как, наша жизнь: мы постоянно придумываем себе новые преграды, мы сливаем в тело свое и душу нечистоты, а чаще всего яды - но мы все же еще не вымерли, а лишь медленно вымираем. Некоторые из нас, называют себя ученными и говорят, что мы мутируем, развиваемся значит. Нет, я знаю точно - мы вырождаемся, но вот почему я не знаю - вырождаемся и все тут. Интересно, кто скорее погибнет река или люди? Жаль если река - в ней столько жизни...
Запах воды исчез... Бьющий в лицо ветер наполнился запахом мазута, выхлопных газов и еще чего-то нефтеналивного - мы проезжаем мимо каких-то железнодорожных ремонтных мастерских или складов. Резкие повороты - проехали развязку дорог... Запахи нагретого ас-фальта (и когда успел), запахи автомобилей (их стало больше), запах городской канализации или мусорки (где-то прорвало) - мы в черте жилой части города...
А на высоте, в Башне будут слышны эти запахи? Восемнадцать этажей - это почти пятьдесят метров. Это выше города. Там должен быть другой ветер - чистый ветер неизга-женных небес, человек даже рай разместил в небесах... Автобус медленно качало и на какой-то момент времени мне показалось, что это странный летательный аппарат и мы летим, а не едем по земле...
Меня кто-то тормошил за плечо.
- Гражданин, ваш билетик.
Два молодых парня ростом под метр девяносто стояли возле меня и один из них тыкал мне в лицо какой-то металлический жетон с надписью “Контролер №17”. “Неплохое число, - подумал я, еще не зная, что числа и люди это совсем разное”. Я всегда плачу за проезд, меня к этой не очень современной привычке приучили еще в детские годы, тогда не заплатить пять копеек за проезд считалось среди городской интеллигенции неприличностью сродни нецензурной брани - можно, но в крайнем случае, когда по другому нельзя. В данный момент был как раз крайний случай - наличных денег в наличии не было даже на такую мелочь, как автобусный билет. Да какая может быть мелочь в человека который три года нигде не рабо-тает и не по причине катастрофической лени - а лишь потому, что работа, не сильно уни-жающая личное достоинство и к тому же оплачиваемая хотя бы по труду, отсутствовала - перестройка закончилась давно, страна разделилась на жаждущие богатеть в отрыве от Мо-сквы новые государства, а обещаемое благоденствие наступило лишь для незначительной части населения, притом очень незначительной.
- У меня денег нет, билета нет, - признался я честно, - вот заработаю когда-нибудь то-гда отдам.
- Тогда пройдешь с нами, - грозно, стараясь басить, изрек долговязый юнец с жетоном.
- Извините, ребята, я безработный и только вчера мне предложили работу. Ну нет у ме-ня денег. Не заяц я - я порядочный человек. Можете спросить у Анастасии Петровны.
Они наверное не знали кто такая Анастасия Петровна и на предпоследней остановке начали вытаскивать меня за руки с автобуса.
- Мне на следующей! - пробовал возмущаться я, но тут же получил не сильный, но ощутимый в моем физическом состоянии удар под дых.
Я понял, что в данной ситуации сопротивление бесполезно и поэтому начал прикиды-вать возможные их дальнейшие действия, чтобы как-то согласовать свои. Они тащили меня явно не в милицейский участок и не на диспетчерский пункт, таковых здесь не имелось. Ко-гда человека хотят бить он начинает это чувствовать - я что-то подобное лишь предчувство-вал...
Первый удар я получил по уху, в глазах потемнело, а голове зазвенело подобием рас-сыпающихся осколков стекла, потом последовали неумелые удары по шее, в живот, по спи-не. Я упал очень быстро, понимая что от меня хотят именно этого. Вместе с прыщами этим детям демократии и акселерации нужно было вылить на кого-то накапливаемую генетиче-скую злость - они выбрали меня, как самого слабого пассажира автобуса, где они в самом деле работали контролерами. Любые контролеры, в любом обществе всегда стояли выше всех прав человека и выше самой человечности, и в первую очередь они “контролировали” слабых и менее защищенных...
... Я лежал под аркой какого-то дома, свернувшись “калачиком” или, как говорят кри-миналисты, “в позе боксера”, с закрытыми глазами, вдыхая смрад собачьих и человеческих испражнений и вслушивался в звуки... Шаги осторожно приблизились потом быстро начали удалятся, почти побежали - кому-то из них показалось или захотелось, чтобы я умер, “отбро-сил коньки” по ихнему. Но я был жив и даже сравнительно не очень плохо себя чувствовал, мне даже хотелось немного так полежать. Потом какой-то сердобольный женский голос спросил, что со мной, а просипший мужской ответил за меня: “Нажрался пянь подзабор-ная...” Я слышал как рядом пробежали дети, весело комментируя увиденного пьяного дя-деньку. Залаяла, по всей видимости на меня, собака, но девичий голос грозно приказал: “Фу, Рекс, фу! Это гадость”. “Ах, девушка, - мысленно я обратился к ней, - зачем вы так о незна-комом человеке...” Но спасибо и на том, что Рекс меня не сожрал или не пометил как свою собственность - собака действительно друг человека. Звуки исчезли, остались только запахи. Я понял, что нужно вставать и остаток пути домой преодолевать пешком...

 3.
Горячей воды в нашем микрорайоне не было со дня его основания - строители что-то там напутали, а распутывать не кому, говорят, что на это дело не предусмотрено средств. Пробовали жаловаться, а не потерявшие надежду, жалуются и по сей день, но результат один и тот же - все, кому это нужно, делают вид, что не знают, кто должен отвечать за последст-вия чей-то, может и своей, ошибки и кто должен платить деньги за то чтобы строить все подряд сызнова. Но это даже к лучшему - холодная вода бодрит и взывает к благоразумию, как и холодный разум.
Мой разбитый нос опух и болел тупой постоянной болью, затрудняя дыхание, в голове еще периодически воссоздавался звон от удара, постепенно затухая и превращаясь в тихий гул, напоминающе ныли места касания тяжелых ботинок контролеров. Я вышел с душа с твердой решимостью начать работать над светомузыкальным оформлением причуд богатого незнакомца Николая Ивановича. Остатки растворимого кофе, без которого “она не может жить”, должны помочь мне выжить, для полноты ощущений я добавил в него немного чего-то с надписью “Ликер”, тоже из набора гурмана Марины. Горячий кофе обжигал гортань и я подумал о этом самом Николае Ивановиче - золотое правило гласило: работая над заказом ты в первую очередь работаешь с клиентом, с человеком, с его привычками, образом мышления, образом жизни. Интересно, он кто? На бандита не похож, впрочем они сейчас все бандиты. Если бывший руководитель советского органа власти или какого-нибудь предприятия, то его эстетические запросы дальше сплошного мигания не поднимаются. Ага, кажется Михалыч говорил, что он бывший премьер-министр, но это не об чем не говорит, кроме того, что за-конным путем, “честно”, наворовать он успел много. Сумму отваливает солидную, в зависи-мости от того, что он хочет, прийдется дополнительно привлекать еще людей, но можно и пожадничать - тогда нужна идея или маленькая ошеломляющая идейка. Я давно задумал применить светопроводящие волокна, вплетенные в кору деревьев, встроенные в расщелины строений, или попробовать такой кич, как искусственные цветы, к примеру теже розы, встроенные в живой куст и подсоединенные к цветомузыкальному синтезатору. А если по периметру ограждения пустить переливающийся бисер цветных огней... Я начал представ-лять игру оркестра...
...Аллегро, вступают скрипки. Сытая толпа сидит возле бассейна (они сейчас все торчат от бассейнов) и спокойно себе чавкает или потягивает пивко с водочкой. Вода в бассейне немного бурлит голубыми, розовыми и сиреневыми пузырьками, закрученными в спирали, дрожащий зеленоватый луч лазера вторит первой скрипке, изображая на поверхности бас-сейна, что-то фастмагорическое. Скрипки усиливаются звучанием виолончелей и медной группы. Виолончель - это оранжерея или кусты роз, медная группа небольшие, неожиданно возникающие как гейзеры фонтанчики с цветовой гаммой... Менуэт... Клокотание воды в бассейне усиливается, фонтаны бьют не так неожиданно и уже ритмично, луч лазера подни-мается выше и на фоне ночного неба начинает рисовать свой никому не понятный мир, по-тому, что его изобразительные причуды подчиняются законам больших чисел, наложенным на ритмический рисунок произведения, вступают в световую игру светопроводящие волокна вплетенные в кору и ветки деревьев сада... Поток света усиливается - это адажио. Гамму возьмем цветов на тридцать. Сытая публика должна визжать от восторга. А потом не очень яркая вспышка по периметру ограждения при затухающем бассейне, падающих фонтанах и дрожащих бликах в кустарниках и оранжерее - кода...
Вряд ли они будут слушать Моцарта или Баха, им скоро захочется секса и они запустят “медляк”: саксофон, медленное гитарное фламенко, голос с привздохами... Яркого перелива здесь не нужно - интимные цвета: немного фиолетового, немного теплого оранжевого, мяг-кого желтого... Тихое журчание воды, фонтаны разбрызгивают крупные капли, создающие эффект капели... Главное здесь распознать мелодийный образ... Распознаем, какие наши дела - чем-то же я занимался в своем НИИ...
Алгоритм получается не очень сложным, два-три дня работы вместе с отладкой, нужно еще заказать Старожуку модемы по управлению сервоприводом... Но почему так болит голо-ва и немного поташнивает. Неужели сотрясение мозга или алкогольная интоксикация? Толь-ко бы не сотрясение мозга. Посттравматические головные боли могут на долго вывести из строя, а все эти детские увлечения боксом - два нокаута и на всю жизнь обеспечено хрупкое состояние индивидуального мозгохранилища. Я лег на диван, приторно пахло ее духами. Какой это идиот ей сказал, что разбрызганные духи возбуждают у меня желания - разбрыз-ганные духи убивают всякие желания. Я знаю, сейчас этот противный запах отложился в какой-то части моего мозга и теперь он станет подлой навязчивой идеей - бросить все и за-быться в тяжелом сне, наполненном кошмарами головной боли. В висках начали болтаться тяжелые и очень колючие металлические шарики, ударяющие резкой болью при малейшем движении головы и даже при сильном вдохе выдохе... Мигрень. Черт бы ее побрал вместе с теми кто ее выдумал. Одно лишь утешает, что это болезнь тиранов, гениев и аристократов. А кто такой я?... Аристократы имеют замки и родовые поместья - увы, наличие сего у меня от-сутствует. Тираны облачены властью и имеют подданных - никого кроме себя самого я во владении не имел. Марина и те кто был до нее все хотели одного - быть тиранами надо мной. Гений... Когда-то, по молодости, я думал, что я гений или по крайней мере десница, дающего гениальность коснулась меня - так многие думают и не только в молодости. Но гении были вокруг, они тихо и незаметно делали свою гениальную работу, не думая над тем, что не бу-дут признаны - они были просто гениальны. А серость, типа меня, все старалась показать миру что-то яркое, чтобы мир обратил внимание, заметил, оценил - я дам им много яркого света, пусть радуются, должны же они чему-нибудь радоваться...
Яркие вспышки света, пусть даже закрученные в замысловатые формы, смогут ли они заменить или отобразить кристально чистую гениальность Моцарта, мудрость Баха, холод-ный романтизм Грига... Могут лишь в том случае если вы самоуверенный болван, мнящий из себя гения. Гений - это всего лишь неповторимость того что уже было, а может еще будет. Гений - это всего лишь момент истины. Всего лишь...
Я открыл дверь ведущую на балкон, свежий ветер высоты ворвался в комнату, на пол полетели обвертки от конфет, какие-то бумажки, перышки, зашелестели страницы книг. Я вышел на балкон, посмотрел вниз - ничего нового, лишь немного уменьшенные предметы земли. Слева и справа стена последнего этажа с такими же балконами, но уже застекленны-ми, жаждущими увеличить жилую площадь и уменьшить угол обозрения пространства и вы-соты, жильцами. А вверху было небо... Но не все небо, а лишь его половина - другая полови-на скрывалась за дверью в комнату, за моим потолком...
Я зашел в комнату, взял сложенный китайский веер - очередная причуда Марины, и по-стучал им по потолку. Бетон, мощный бетон панели перекрытия. Его придется долбить в ручную или попробовать распилить чем-то, не знаю чем. Я пошел на кухню взял папку с эс-кизными рисунками и прикидочными расчетами Башни. Нужно было вылезти на техниче-ский этаж, это то, что раньше называлось чердаком, и прикинуть местоположение квартиры, коммуникаций технического этажа и раструба моей Башни. Эта работа заняла у меня немно-гим больше получаса. И вот большим разметочным карандашам, при помощи куска веревки и гвоздя я начертил круг на потолке, здесь будет дыра в перекрытии - это будет дыра в моей крыше, мой выход к небу, к Космосу. А теперь основные расчеты укреплений, выбор мате-риалов и окончательной конструкции, а также технологии, так сказать, производства, позво-ляющей максимальное количество конструктивных элементов сделать своими руками...
Солнце упорно стремилось к горизонту. На кухонном столе лежали первые рабочие чертежи. Вдруг я обнаружил, что голова у меня совершенно не болит, что и побои не ощу-щаются. И я подумал о том, что завтра должен представить эскизный проект свето-музыкального бассейна. В висках проснулись маленькие и злые чертики, устроившие в моей голове свой футбольный матч, используя вместо мяча шипованую средневековую булаву, а что по вашему должны использовать вместо мяча черти... Послышалось щелкание замка входной двери, дверь открылась. О, господи, это она. Да это опять вернулась Марина. И по-чему она вчера не ушла, и зачем я тогда позволил себе тот маленький глоток наркотика? Вот сейчас начнется ломка. Во, уже началась. Черти в моей голове взбесились и начали колотить своими железными мячами что есть дури, а дури у них было в избытке.
...Башня... Башня... Если я не сделаю этот проект сегодня, то заказ могут передать дру-гому и тогда я не смогу построить ее. От этой мысли удары железных мячей сильно ослабли, но всеже продолжались. Я начал быстро собирать все свои рабочие материалы.
Зашла она.
- Где ты был, я чуть не умерла от переживаний? - это первое что она сказала мне.
- У любовницы, - спокойно ответил я, завязывая тесемки на папке с бумагами и пред-ставляя себе, как это человек может умереть от переживаний - представить такую смерть было не легко, может потому, что я не умел так сильно страдать и переживать...
- Что-о-о? - она специально растягивала свой вопрос быстро перебирая в своей памяти варианты похожих сценариев, но похоже, что таковых там не имелось - дерзайте автора лю-бовных приключений, есть еще не проторенные сюжеты, - Что-о-о ты сказал, негодя-я -й?
Слово “негодяй” она сказала красиво, особенно последнюю букву “й” - как укол шпа-гой, правда меня ни разу не кололи шпагой. И вдруг подумалось, что может это правда - су-ществует несколько жизней человека. Я очень живо представил себя в другой какой-то жиз-ни, где меня могли уколоть шпагой ... из-за любви... Нет, лучше не надо.
- Извини, так получилось, - сказал я, беря папку под мышку и собираясь уходить, - ты же знаешь, что сердцу не прикажешь - это, как удар молнией, неожиданно и смертельно.
Я надел джинсовую куртку, кроссовки, взял папку и сделал решительный шаг в сторону двери - мне предстояло пройти мимо Марины почти впритирку.
- Что это с твоим лицом? - заинтересованно, но я не исключаю, что и сочувственно спросила она.
- Разъяренный ревнивец муж, - отвечал я думая как лучше пройти мимо ее одним большим прыжком или мелкими шажками, прижимаясь к стенке.
- Я бы тебя убила, - с неожиданным приливом злости, как большая змея, просычала она.
- Он тоже того хотел, но жаль, я первым нанес свой смертельный колющий удар шпа-гой, - я сделал выпад поражающего своего противника фехтовальщика и одновременно од-ним прыжком преодолел расстояние до двери, лишь слегка коснувшись ее. Нет, наверное в той жизни меня не кололи шпагой - колол я...
Уже во дворе дома я начал соображать, что мне нужно делать. Ощущение сильного го-лода напомнило мне, что пирожки Анастасии Петровны я так и не съел, а последний раз имел счастье поглощать еду до предела насыщения только вчера ночью. Пересчитал налич-ность, запрятанную в небольшом карманчике джинсовой курточки - не густо, но жить можно дня два, а потом было бы желание, а все остальное как-нибудь само появится. В данный мо-мент времени мне нужно тихое укромное место.
 Лев Яковлевич Левинсон неужели он не поможет своему самому любимому соискате-лю, который под его мудрым руководством так мудрым и не стал. Возле нашего дома стояло восемь телефонных кабинок, но только в четырех сохранились телефонные трубки и только около одной из кабинок была очередь из двух человек, хотя остальные три пустовали. Эта кабина с точки зрения телефонной компании была неисправна, но пользователей весьма уст-раивала - по ней можно было звонить без жетона, то есть бесплатно. Это замечательное свойство этой кабины порождало другое - пользовавшиеся ее услугами не занимали долго линию пустой телефонной болтовней, уступая место другим “телефонным зайцам”. Я поче-му-то сразу начал думать о том, как можно установить контроль за желающими звонить без денег и какие сильные должны быть контролеры, чтобы справиться с несколькими челове-ками всегда стоящими возле этого телефонного автомата. Мои размышления прервал ле-гонький толчок в спину - подошла моя очередь. Как и ожидалось Лев Яковлевич согласился помочь.
За проезд в транспорте на этот раз я платил - не нужно экономить сейчас, вот когда я окончательно поправлюсь, тогда попрошу Арона проехаться со мной по моему маршруту бесплатно еще раз - нужно было вернуть долги контролерам, они же работают на государст-во, а государство обижать нельзя...
В офис к Льву Яковлевичу меня пустили не сразу. Здоровенный охранник долго осмат-ривал мою побитую физиономию и в некоторой степени не представительский вид, потом долго возился с переговорным устройством, пытаясь вызвать шефа и когда услышал приказ провести меня в приемную, долго что-то тихо говорил своему напарнику, может давал рас-поряжения усилить бдительность...
Приемная Льва Яковлевича находилась на втором этаже. Я шел по мягким ковровым дорожкам, я касался резных дубовых перил, рассматривая шикарные люстры, картины на стенках, лепные украшения и в моей голове ни как не совмещался образ тихого, спокойного бывшего моего начальника лаборатории, который все время носил один и тот же костюм и одни и теже туфли, с этим показным богатством офиса его фирмы. Приемная была больше чем моя квартира. Великолепные большие мягкие кресла, обтянуты светло-серой кожей, ог-ромный Г-образный стол с столешницей из черного гранита, вазы со свежими цветами и как страж у ворот в замок хрупкая, не молодая женщина за небольшим, но очень изящным кан-целярским столом, на котором стоял компьютер и телефонный аппарат с селектором. Верзи-ла охранник что-то шепнул на ухо этой женщине и я заметил, что она практически не поль-зовалась косметикой, даже не пыталась закрасить седину - женщины, не скрывающие косме-тикой своего возраста, умны и больше всего ценят свое достоинство. Длинные ноги очень быстро искривляются, высокие груди обвисают, кожа дряхлеет - ум и достоинство это навсе-гда. Лев Яковлевич умеет подбирать секретарш. Она, лишь коснувшись меня взглядом, под-нялась из своего удобного мягкого кресла и немножко приоткрыв дверь в кабинет шефа скользнула за это огромное дубовое сооружение.
Через минуту дверь открылась и из нее подобием метеора вылетел Лев Яковлевич.
- Ах, Андрюшенька, дорогой, я рад, очень рад. Сколько лет, сколько зим. Вы зря все забыли старого Левинсона - он еще никому не сделал плохо, - четкой скороговоркой выра-жал свои чувства, и мне показалось что искренние, Лев Яковлевич, - извини, некоторое вре-мя я буду занят, дела, понимаешь, дела. У меня люди. Посиди, почитай журналы. Лидочка, я попрошу Вас сделайте Андрею Демидовичу чай, кофе, бутерброды и все что он пожелает.
Последняя фраза предназначалась секретарше. Лев Яковлевич исчез также быстро как и появился.
- Присаживайтесь пожалуйста, - указала секретарша Лидочка (другого ее имени и отче-ства я пока не знал) на стоящие кресла и мне подумалось, что все секретарши и барменши с таким именем должны быть доброжелательны, по крайней мере ко мне, даже не смотря на свою внешнюю холодную недоступность, - Вам кофе или чай?
- Чай, если можно и ... - я во время остановился, потому, что мне показалось наглым попросить хотя бы один маленький бутербродик.
Она, как мне показалось, лишь краешком губ мило или понимающе улыбнулась и уда-лилась куда-то за другую не очень заметную дверь, верзила охранник остался тупо уставив-шись в точку возле мочки моего левого уха. Я понял - он бывший боксер правша, но плохой боксер - только плохие боксеры хотят ударить слабее себя по уху, наверное, он тоже бывший контролер...
Через несколько минут вернулась Лидочка с небольшим подносом. Конечно, там стоял небольшой чайничек, сахарница, чашечка и ... целая гора (восемь штук, я потом сосчитал) сосисок, ломтики белого хлеба. Да, я действительно выглядел очень плохо, если вызвал к себе чувства жалости, потом я понял, что Лидочка была всего лишь очень умным человеком и понимала как и к кому нужно относиться, чтобы шеф был ею доволен. Охранник все также упрямо смотрел куда-то мимо меня. Я понимал, что он временно исполнял обязанности сек-ретаря, но мне очень хотелось думать, что он оставался ради сосисок, которыми я и не думал ни с кем делиться, разве что с Лидочкой, но вот с какой - с этой уже зрелой женщиной, сек-ретаршей моего бывшего начальника, а ныне преуспевающего боса или с той - короткой ми-ни-юбочке и такими упругими ягодицами...
Охранник ушел, не дождавшись приглашения от меня отведать сосисок. Лидочка или Лидия ... отчества которой я пока не знал, занялась какими-то своими секретарскими делами. Заседание у Льва Яковлевича продолжалось. А вот чай, хлеб и сосиски быстро исчезли. Я неловко бросил не очень громкое “спасибо” и не очень уверенно отказался от предложения “еще чего-нибудь”, решил продолжить свою работу. Постепенно черная гранитная поверх-ность стола покрывалась, испорченными моими творческими изысканиями, белыми листи-ками бумаги.
В моей голове творилось что-то не понятное: я начинал работать над алгоритмом дина-мического светоанализа музыкального сигнала и составлением плана размещения исполни-тельных устройств, когда у меня возникала сложная ситуация, подлая мигрень уколами в висок мешала как только могла и тогда я начинал работу над доведением эскизного проекта Башни до рабочего - головная боль исчезала и благоразумие подсказывало, что завтра мне прийдется представлять рабочие материалы совсем по другому проекту - я опять начинал этот другой проект. Проект, который может быть даже не будет востребован - сколько гени-альных произведений служили лишь предметами быта тем у кого были деньги и которым были безразличны муки творчества автора - лишь бы было удобно, лишь бы показывало бо-гатство. Подумаешь какая-то цветомузыкальная установка с фонтанами и светящимися де-ревьями - достаточно одного короткого замыкания и нет плодов моего творчества и не один музей мира через столетия не вспомнит, что был такой, как я. Гении не могут безболезненно переживать непризнанность, а вот я могу, вот только не мешала бы мигрень...
Послышался шум, из двери кабинета выходили гости Льва Яковлевича, утомленно бро-сая вежливые прощальные фразы и не обращая на меня ни какого внимания. По всем при-знакам это были очень солидные люди, такие редко кого замечают. Мы часто, чтобы почув-ствовать свое временное величие, стараемся никого не замечать - я сделал вид, что также их не заметил...
- Извини, Андрюша, дела - будь они не ладны, - уставшим голосом говорил Лев Яков-левич, подходя ко мне. Он внимательно посмотрел на бумаги на моем столе, несколько раз одобряюще кивнул головой, - да ты молодец - продолжаешь начатое дело.
- Да нет, Лев Яковлевич, - признался я, хотя мне хотелось чтобы меня хвалили “за про-должение дела”, - это все по необходимости поиметь хлеб насущный.
- Заходи, дорогой, рассказывай какие непроторенные тропы привели тебя к своему пер-вому наставнику на новом, рабочем поприще, - Лев Яковлевич указал рукой на кабинет, а затем обратился к Лидочке, - Лидия Августовна, будьте так любезны распорядитесь: два ужина ко мне в кабинет и на сегодня Вы свободны, спасибо и до свидания.
- Хорошо, Лев Яковлевич, план на завтра я заполнила. До свидания.
“Лидия Августовна, ух ты - как звучит, - подумал я, - умеет Лев Яковлевич подбирать людей, умеет...”
Лев Яковлевич не только умел людей подбирать - он умел все понимать. Он все понял, даже не выслушав до конца мой несвязный рассказ, а главное подсказал изумительное лекар-ство от мигрени, возникшей на почве пития и бития по голове - кофе с коньяком.
- Кофе должен быть не растворимый, а натуральный, хорошо прожаренный, но не пережаренный и, естественно, молотый, - назидательно говорил мой бывший шеф, - Готовить такой кофе нужно в серебряном кофейнике с крышкой, стараясь не дать ему закипеть. Ну, коньяк добавлять только грузинский или армянский, можно греческий, только не французский, но в любом случае опасайтесь подде-лок - подделки, как не искренние друзья, могут испортить не только вкус, но и здоровье,
- Лев Яковлевич оказался не только настоящим гурманом (чего в бедные годы учености за ним не замечалось), но и настоящим товарищем - он не только раз-решил мне пользоваться своим компьютером, но и ... подарил его мне. Подарил настоящий Note Book с цветным дисплеем и самым крутым процессором, эта штука стоила черт его знает сколько!
- Вы счастливый человек, Андрюша, - говорил мне мой бывший наставник и научный руководитель, - я очень откровенно Вам завидую. Вы так радуетесь этой игрушке, Вы так увлечены работой. Вы даже можете позволить себе мечтать о своей Башне. И Вы наверное думаете, вот старый еврей жалуется на жизнь, а у самого денег некуда девать...
- Да что Вы, Лев Яковлевич, - пробовал возразить я, потной рукой судорожно сжимая ручку для переноски компьютера, внешне напоминающего большой дипломат и честно при-знаваясь себе, что был момент, когда я так подумал - я бы никому не подарил такой компью-тер...
- Да ничего, Андрюшенька, так нужно думать и это отчасти правда. Я и сам порою не могу поверить, что это я. Но никто мне не верит когда я говорю, что та жизнь, когда мы с Вами и другими нашими коллегами разрабатывали разную, очень таки полезную, чепуху бы-ла прекрасна. Боже шь ты мой, когда это было. А сейчас... А сейчас, Андрюша, я живу в страхе. И даже не за свою поганую жизнь и жизнь своих родных, хотя это также имеет место. Я живу в страхе, что потеряю где-то сотню, тысячу, миллион, что обставят конкуренты, что потребуют большую взятку или большую долю. День и ночь я считаю, просчитываю множе-ство вариантов. Вот только что фактически купил наш авиационный завод. Зачем он мне я не знаю, но отдать его другим не мог. Только что дал взятку министру - один миллион долла-ров. Его аж затрясло от счастья, а я выиграл намного больше ... значительно больше... Я очень сильно обманул его и государство, но я не счастлив - я уставший, мне нужен отдых, а я все считаю. Уже семь лет я то и делаю, что считаю. Деньги, Андрюша, деньги - я считаю деньги, будь они не ладны. Но поверьте мне Андрюша - не все проблемы в мире решают деньги и чем меньше они решают, тем жизнь счастливее только не все это понимают.
Да, Андрюша, я очень хорошо живу... очень хорошо и богато. Но свинья она тоже сыт-но живет, но она живет плохо - она знает, что ее зарежут. Выпусти свинью из клети на сво-боду и она сдохнет - ей хорошо в крепкой клетке и пусть она лучше всего будет бетонной. Нельзя, ох как нельзя многим пробивать брешь в крыше, как это делаете Вы для своей баш-ни. Поэтому я Вам помогу, я конечно Вам помогу. Я мог бы Вам быстро построить Вашу башню задаром и даже не заметил бы небольших материальных потерь, но делать этого не стану - от того, что появись она не понятно откуда - сразу потеряется смысл ее существова-ния. Каждый должен сам воплощать свою мечту, сам - иначе это не мечта, а план. Планы скучны, потому, что они предсказуемы, потому, что они должны выполнятся - а мечта долж-на существовать... Решено: Вы будете размещать заказы на моем авиационном заводе, но оплата будет производиться по себестоимости плюс эти всяческие налоги, от которых я еще не могу уклониться. А компьютер - это мой личный подарок, это Вам больше нужно чем мне, работайте... Да, и еще, простите меня, Андрюша, я все-таки Ваш бывший научный руководи-тель и мне показалось, что у Вашем проекте есть некоторые незначительные ошибки. Вы позволите мне тряхнуть стариной и сделать Вам несколько дружеских замечаний...
Ошибок наделал я не мало, очень хорошо, что только в расчетах. Лев Яковлевич почти кардинально изменил мой взгляд на конструкцию Башни и очень восхищался моей идеей светомузыкального синтеза.
- Андрюша, Вы гений, но Вы этого еще не знаете! - воскликнул Лев Яковлевич, он явно хотел мне польстить, после того как обнаружил массу ошибок в моих расчетах Башни.
А потом мы опять пили кофе с коньяком и мне показалось, что кофе быстро закончил-ся, а коньяк нет. Но к двум часам ночи мигрени как не бывало. Лев Яковлевич уехал домой, а я остался в его кабинете работать...
В семь часов утра бесшумно появилась уборщица, она бесшумно убрала мусор, грязную посуду, пустую бутылку, протерла пыль и так же бесшумно ушла, так что можно было поду-мать, что здесь был домовой. Ровно в девять утра в кабинете появилась Лидия Августовна и скромно поинтересовалась, не нуждаюсь ли я чем- нибудь, как бы между прочим предупре-див, что в десять - в этом же кабинете будет совещание и что служебная машина с таким-то и таким-то номером в моем распоряжении. Поистине, это была тысяча вторая ночь Шехреза-ды. Но до десяти я и сам не думал сидеть - у меня в десять также было “совещание” и может не менее важное...
Совещаться с Михалычем и Ароном не пришлось долго. Михалыч кивнул на Арона, Арон небрежно, как всегда заметил, что чужие проблемы его меньше всего касаются и каж-дый должен сам тянуть свой воз так что мой не до конца понятный даже мне проект, выра-жаясь языком эпохи торжества бюрократизма, был утвержден и я заказал материалы первой очереди Михалычу.
Все время пока мы обсуждали наши общие дела на меня очень пристально смотрел Арон и в конце-концов я не выдержал и спросил:
- Что-то не так, че вылупился как металлист на скрипача?
- Все O’key, мне на минуту показалось, что тебя вчера били еще раз.
- Это моднячий грим но только для тех, кто понимает.
- Есть такие, что понимают? - он саркастически улыбался.
- Они больше не живут.
- Тебе виднее, но если нужна помощь, позови, мне и самому охота понять новые веяния моды.
- Не всем дано.
- Как знаешь, - ленивым тоном постарался закончить он эту по-детски не злобливую шутовскую перепалку, а затем неожиданно добавил, - Ты ей понравился.
Сказал и укатил вместе с Михалычем, оставив меня один на один с недостроенным чу-жим домом и недодуманными своими мыслями. Хорошо это или плохо, что я ей понравился? Конечно же хорошо - человек должен нравиться людям - жизнь состоит из красивых людей. А красивые люди должны делать все красиво и я уже в который раз начал, уже на реальном объекте, вносить исправления в доработки в свой проект, понимая, что они не последние.
...Водитель Льва Яковлевича привез домой меня уже только под вечер. Прижимая к груди папку со своими бумагами и крепче стальных клещей вцепившись в драгоценный по-дарок Льва Яковлевича, я медленно пешком поднимался на свой восемнадцатый этаж - лифт, как это часто бывает в районе новостроек в течении первых десяти лет их существования, не работал...
Лев Яковлевич предложил вариант телескопической выдвижной Башни. Семь- восемь метров над уровнем крыши - вы можете это себе представить?! Это колоссально! Это гран-диозно! Я еще поднимусь выше на целых два этажа над этим миром, я еще на два этажа буду ближе к небу, к раю, к звездам - два этажа пространства будут меня отделять от всех осталь-ных...
Возле двери квартиры я осторожно поставил компьютер, открыл замок, потянул дверь на себя. Не тут то было - дверь оказалась запертой изнутри на стальную цепочку. Меня не пускали в собственную квартиру - это что-то новенькое, такое вряд ли описано в “благород-ных” романах.
- Марина, не дури, - своим голосом я пытался добиться отклика голоса ее разума, - это как никак моя квартира и ты даже здесь не прописана.
Мне отвечала тишина - она играла в презрение. Чтоже, игра не всегда жизнь - много в этой жизни не игры а действия. Я знал, что на неубранных лестничных пролетах лежали бес-хозные, забытые строителями, куски труб, арматуры, а также я знал, что крепление цепочки очень хлипкое ведь это я ее крепил по просьбе Марины, боявшейся грабителей и насильни-ков, может мне хотелось чтобы ее ограбили... Я спустился вниз и подобрал подходящий для взлома двери кусок железа. Поднялся опять к двери своей квартиры и вставил кусок крепкой арматуры между дверью и стеной, но перед тем как рушить созданное собой же я опять по-пытался обратиться к разуму, скрывающегося за этой дверью человека.
- Марина, мне неохота выламывать дверь - мне же ее и ремонтировать, так что лучше открой.
Она появилась в коридоре в подаренном мной когда-то китайском шелковом халате, разрисованном драконами, лицо ее напоминало морду разъяренной пантеры.
- Ломай, я закричу, а потом заявлю, что ты меня хотел изнасиловать, а затем и убить, - говорила она, как будто плевала ядом и злобой, сама не понимая, что подала мне блестящую идею.
- Без проблем. Ты видишь мое лицо? На нем побои. А знаешь, кто их нанес? Ты со сво-им дружком.
- Что ты выдумываешь, с каким это еще дружком?
- Все с тем же. Вы заманили меня и хотели убить, чтобы завладеть моей квартирой - я еле спасся.
- Что ты такое говоришь? - уже настороженно спрашивала она.
- То и говорю, что у тебя нет никаких улик, а мои на моем лице и не только. Так что ес-ли ты не откроешь дверь, то через некоторое время тебя отсюда выведут в наручниках. И твоя квартира будет в казематах с красивыми решетками и ласковыми крысами (она паниче-ски боялась мышей и крыс).
Я знаю, что говорил спокойно и убедительно, как раз настолько убедительно, чтобы ра-зум, немного испорченный дешевыми детективами, прислушался к моим не менее дешевым, но все же почти убедительным доводам. Она отсоединила цепочку. Я молча прошел на кух-ню и начал собирать в рюкзак необходимое мне вещи. До окончания всех работ, связанных с моим проектом, я должен был жить на объекте то есть во дворце-даче Николая Ивановича, это было практически целесообразно и составляло одно из условий договора. Она находи-лась в комнате, дверь туда была закрыта лишь было слышно как громко работал телевизор, передавали какую-то очередную викторину - кто-то опять хотел выиграть крупный приз и миллионы телезрителей мысленно играли вместе с ним, желая счастливцу попавшему на эк-ран телевизора не только проигрыша, но и всяческих других бед. Она любила эти викторины и если ей удавалось угадать что-нибудь из их, то она всегда заявляла, что туда специально отбирают болванов, чтобы те проигрывали, а вот такие умные, как она, вынуждены только наблюдать за тем, как такое доступное счастье опять становится неуловимым призраком.
Когда я собрался, подошел к двери своей комнаты в своей квартире, постучал и напряг слух ожидая приглашения войти. Но меня или не хотели видеть или не хотели замечать во-все. Может это и не разумно, но я на миг обозлился - мне показалось, что меня могут высе-лить из этой небольшой квартиры (а прецедент фактически уже был) - квартиры из которой должна была подниматься Башня, моя Башня. Я резко открыл дверь. Она лежала на моем диване и переживала за очередного телевизионного неудачника.
- Я ухожу, - во мне клокотал вулкан гнева - не люблю фальшивой игры музыкантов и плохой игры актеров пусть даже любителей, - когда ты будешь уходить, ключи оставь в со-седей.
Она посмотрела на меня со страхом, на секунду мне стало ее жаль, но я знал, что скоро этот страх сменится яростью а мне не хотелось быть участником очередного злонамеренного действия. Я уже сказал “все” и вот поставил точку. Меня ожидала работа. Не буду врать - тяжелая, но интересная работа.

 4.
...Тридцать шесть дней каторжного труда - они не потрясли мир - они вытрясли с меня остатки того, что называется душой. Но как звучала симфония №40 Моцарта, как она сияла, даже я не ожидал такого эффекта. Богатенькие и сытенькие дяди и тети, как я и предпологал, визжали от восторга, а я сидел в кабинете Николай Ивановича под наблюдением его тело-хранителя, смотрел в окно на творение рук своих и ждал высочайшего вердикта. Меня не пустили на праздник музыки и света, устроенный мною же. Я понимаю - со свиным рылом, в грязных джинсах и кроссовках нечего делать в калачном ряду. А бывший зек Игнатьев по кличке Гнат не стеснялся...
Николай Иванович зашел сияющий с какой-то приятной женщиной, как оказалось с супругой. “Зачем ему та холодная длинноногая дылда, - подумал я”. Он сиял не хуже чем все мои свето-музыкальные штучки вместе взятые.
- Выше, выше всяческих похвал! Это было неповторимо, это было великолепно!
“А как это может быть ниже “всяческих похвал”, - подумал я, почему-то смотря на без-эмоционального охранника, - это наверное он ниже всяческих похвал - молчит и никак не реагирует ни на свет, ни на музыку, ни на своего хозяина, - а что хорошего я должен думать о охраннике с которым провел два безмолвных часа ожидания”.
- Намного лучше чем в Игнатьева, - скромно заметила его приветливо выглядевшая же-нушка.
- Да что ты, Зин, это же совсем другой уровень, масштаб! И я хотел бы с Вами Андрей ..., - он задержал фразу, имитируя напряжение памяти из которой он якобы пытался извлечь мое отчество, которого не знал и которое было в условиях договора.
Я решил помочь ему:
- Мне проще общаться когда меня зовут Андреем.
- Так вот, Андрей, нам следовало бы подписать договоренность о том, чтобы подобное больше нигде не создавалось, - он прищурил глаза и сфокусированное таким образом зрение направил прямо мне в зрачки, надеясь, наверное, таким образом выжечь мне глаза, чем сам подсказал вариант ответа.
- Раньше с зодчими поступали намного проще - им выкалывали глаза.
- Ну, что Вы так сгущаете краски, ну мы же не варвары, - протягивал слова с доброду-шием голодного крокодила Николай Иванович, - это всего лишь вопросы бизнеса.
Мне хотелось послать его к черту вместе с его бизнесом и дешевым тщеславием, но мне нужно было забрать свои, честно заработанные деньги.
- Можете не боятся, подобное создаться уже не может - я не люблю повторятся.
- Тогда, может, заключим договор.
- Мы еще по старому ничего не решили.
- Но мы сейчас можем добавить пунктик к старому.
- Как это отразится на получаемой мной сумме.
- Практически ни как, но можно и оплатить премию, если, к примеру, вы предоставите техническую документацию и продадите авторские права на нее.
- У меня нет технической документации, есть только эскизные чертежи, которые на са-мом деле лишь приблизительно отображают проделанную работу, а алгоритм светового зву-коанализатора - это программа, алгоритм и он у меня в голове. Я вам, согласно договора, ос-тавляю инструкцию пользователя, чертеж принципиальной схемы и CD-диски с программой, а все остальное это мое - моя интеллектуальная собственность.
- А как с гарантиями?
- Какими еще гарантиями?
- Если что случится или сработает не так?
- Если это по моей вине, то в течении года я все ликвидирую бесплатно.
Его елейно-вкрадчивый голос начинал меня раздражать- я понял, что меня как-то хотят обмануть или, выражаясь их языком, “кинуть”, “продинамить”. В бандита Игнатьева все бы-ло попроще и проблем с оплатой ни каких, даже премию накинул, а вот бывший премьер государства, которое по году не выплачивает своим гражданам заработанного, решил не вы-плачивать и мне и я точно знал, что забастовки здесь не помогут. Очень простой психологи-ческий ход - два часа в присутствии молчаливого охранника с непроницаемым лицом килле-ра и много вопросов исчезнут сами по себе. Но я всеже решил задать ему главный вопрос современности:
- Вы не хотите платить? Так почему не скажите прямо? И к чему были эти возгласы восхищения и изумления? А что по этому поводу скажет Зина? - И я посмотрел на его супру-гу.
Лицо Зины покрылось пунцовыми пятнами, она опустила глаза: ибо ей стало стыдно за своего жадного супруга ибо она воспылала гневом на осмелевшую челядь - второе более все-го вероятнее, в последнее время я замечал удивительные метаморфозы превращения простых и доступных людей в недосягаемых снобов, хорошо что не всех - благословенный Лев Яковлевич Левинсон был не из этих.
- Николай Иванович (оказывается она с супругом была на Вы) заплатите ему, - с пре-зренным выдавливанием слов сказала бывшая простая русская женщина, не поднимая свои, раньше добрые глаза на раба, создавшего то чем она восхищалась. Я был уверен, что она знает о той длинноногой дылде и наверное не только о ней, я знал, что она ненавидит своего Николай Ивановича, но интересы клана, семьи требовали все это терпеть и выливать зло на не в чем не повинную челядь, - пусть подавиться.
- От того что заработано не давятся, мадам, - я дерзил и лишь потому, что мне уже не чего было терять.
- Урмас, - позвал Николай Иванович охранника, - дай деньги.
Он всеже решил заплатить, а я, услышав как зовут охранника, приготовился к смер-тельной драке. Фу, на этот раз, кажется, пронесло. Охранник подошел и протянул своему шефу большой тугой конверт, откуда он его взял я и не заметил, может он все время держал его в руках.
- Можете не считать, здесь все как и договаривались, - с барской снисходительностью вручил конверт мне Николай Иванович, - теперь по сто коньяку или Вы предпочитаете вод-ку?
- Я предпочитаю пойти домой и отдохнуть, - честно ответил я, ощущая приятную тя-жесть конверта, и это была правда.
Я положил конверт в карман джинсов, поднял свой рюкзак с пола.
- Урмас, проводи Андрея, - повелительно с пренебрежительным взмахом руки указал охраннику Николай Иванович, при этом его сытое, дряблое лицо осветилось каким-то внут-ренним огнем самодовольства.
Немой охранник оказался немного говорящим - он коротко сказал: “За мной”, - и по-шел куда-то, я понял, что мне нужно идти за ним. Меня, как тайного агента, как нелюбимую любовницу, как отработавшего свое холуя, выводили через запасной выход. Я оглянулся на-зад. Звучала Хроматическая Фантазия и фуга в Ре-миноре Баха - прозрачное, чистое, полное хрусталя и осветленной свежести произведение гения. Светло-фиолетовые, изумрудно-зеленые блики рассыпались по небосводу, луч лазера изображал рассыпающуюся радугу. Я знал, что грустное начало Recitativo начинается с медленного подъема центрального фонта-на, окрашенного снизу фиолетовым, сверху желтым и затем продолжается игрой двух малых фонтанов, бегущими огнями по кустам роз. Я слышал “охи” и “вздохи” крики браво, но вот не знаю кому - мне казалось более вероятным, что повару притащившему жаренного поро-сенка...
За высокие ворота Урмас меня практически вытолкал...
...Опустошенность или полное ощущение ненужности - может быть это начало свобо-ды...
Я посмотрел на часы - почти одиннадцать вечера. Безлунная сухая ночь конца августа, ночь полная звезд и неопределенностей... До города пятьдесят километров, до остановки электрички километр, времени до прохода последней почти час - вагон, состав времени... А может - ну ее эту электричку. Здесь же рядом течет речка с чистой водой, песчаными берега-ми и склоненными могучими ивами, своими причудливыми корнями укрепляющие эти бере-га. Далее возле речки березовые рощи, постепенно переходящие в смешанный лес, а затем в мрачную темноту и влажность густого старого ельника. Я так мечтал полежать у этой речки, послушать ее философское течение в которое нельзя вступить дважды, я так мечтал заглу-биться в темный лес и поискать грибы или свою царевну-лягушку - я о многом мечтал... Ра-бота, быт превращают безмятежную мечту в проблематичную лень...
Я сделал несколько шагов в сторону речки и остановился прислушиваясь к стуку колес уходящей предпоследней электрички. В студенческие годы, увлекаясь различными восточ-ными философскими течениями, для себя я понял, что медитация это поиск в себе оптималь-ного поведения. Я закрыл глаза, расслабился и начал пробовать углубиться в себя, услышать ассоциативный голос души... Душа упорно молчала, а расслабление начало переходить в со-стояние усталости или сна, так и валивших с ног. Единственный образ мелькнувший где-то в подсознании - это был образ тела Марины, но с головой официантки Лиды...
- Извините, - потусторонний голос прервал исцеляющий процесс медитации, - Лев Яковлевич просил Вас немного задержаться.
Голос принадлежал сухощавому, но крепкому мужчине лет сорока, одного со мной рос-та. Лицо его очень сильно напоминало лицо американского артиста Майкла Дугласа, только в отличие от голливудского красавца этот, по всей видимости, бывший брюнет был почти полностью седой и лицо его украшал (если следы от ран украшают мужчин) или слегка уро-довал большой тонкий шрам, начинающийся от мочки левого уха и заканчивающийся у се-редины волевого, слегка заостренного подбородка.
- Он здесь? - удивился я, так как не заметил среди гостей Николая Ивановича худоща-вую и юркую фигурку своего бывшего шефа, а ныне, так сказать, спонсора и прожектера.
- Да, и через минут десять подойдет, - спокойно, улыбаючись ответил незнакомец и предложил, - пройдемьте, пожалуйста, к машине.
Он был предельно вежлив и мне ничего не оставалось, как временно отложить сеанс медитации и выяснения своих дальнейших действий. Мы направились к бетонированной площадке на которой стояло много очень шикарных автомобилей, наверное на них приехали гости Николай Ивановича. Я начал гадать какое шикарное авто принадлежит Левинсону. Увы, меня в этом случае ожидало некоторое разочарование - мы подошли к незаметному и небольшому серому “Фиату”. Я вспомнил, как Лев Яковлевич любил повторять: “Только серость любит нацеплять на себя золото...”
Он появился, как всегда, неожиданно, резко остановив свое стремительное движение возле сидения на котором расположился я, надеясь даже подремать.
- Ах, Андрюшенька, здравствуйте и извините, что потревожил Вас. Извините, Вы не обижайтесь, я в Ваших интересах, - своей четкой скороговоркой изливал свои извинения Лев Яковлевич, - скажите, только честно, Вы не подписывали с Магницким никаких бумаг каса-тельно Вашего произведения искусства.
- Какого Магницкого и какого искусства? - я действительно не мог сразу вспомнить, что фамилия Николая Ивановича была Магницкий и лишь начинал догадываться, что произ-ведением искусства называют то, что светилось и мигало там за высоким забором.
- Это гениально, это безупречно, Вам удалось распознать образ музыкального произве-дения. Ах, в былые советские годы это была бы блестящая тема докторской. Боже шь ты мой, да что там докторской, о чем я это говорю. Давайте мы с вами сядем в машину и закро-ем на минуту окна. Анатолий Георгиевич, Вы уж побеспокойтесь, - это уже относилось к вежливому незнакомцу.
Он сел возле меня на заднее сидение, закрыл дверцы и поднял затемненные стекла.
- Андрюшенька, я понял, Вы еще не успели ничего подписать насчет передачи Магниц-кому технической документации и авторских прав. Буду краток: Ваша работа понравилась одному очень влиятельному в шоу-бизнесе человеку оттуда, ну Вы меня понимаете; Магниц-кий уже хочет делать свой крупный бизнес с ним за Вашей спиной и на Вашей голове. Это очень подлый человек, очень подлый, он даже один раз обманул и меня - меня еще никто не обманывал, но это мои дела и я еще не все сказал, - он говорил обычной своей скороговоркой как бы спеша выложить максимум информации собеседнику и при этом он был очень мил. - Скажите, что Вы ему передали?
- Ну, функциональную схему, CD с программой и все...
- Программа защищена от взлома?
- Ну-у, да, - загрузочный модуль с защитой - троекратная попытка вскрыть код приво-дит к уничтожению файла, это, между прочим, было одно из условий технического задания, - я пытался понять зачем ему это нужно.
- Это не сеть очень хорошо, это сейчас легко локализуется и загрузочный модуль мож-но расшифровать, теперь это возможно, теперь много чего возможно... Но Магницкий хит-рый и жадный, но не очень умный... - Лев Яковлевич на минуту задумался, затем резко вски-нул голову и опять задал вопрос, - он с Вами расплатился?
- Да, вот, - я вынул конверт, данный мне Николай Ивановичем.
- Извините, Андрюшенька, Вы видели эти деньги, Вы их считали?
- Нет, он сказал, что там все как в банке.
- Он многим так говорит и многие ему верят - я вот не верю. Вы извините, Андрю-шенька, можно я посмотрю эти деньги?
- Ну-у, да, - согласился я недоуменно, смотря на сильно озабоченное лицо Льва Яковле-вича.
Он взял конверт, открыл его и извлек содержимое. В его руке оказалась увесистая пач-ка долларов купюрами разных номиналов в основном в сто и пятьдесят долларов. Человеку, который сталкивался хоть раз с американской валютой, а в нашей стране и не только в ней это была основная валюта расчета между всеми деловыми людьми, эти доллары показались бы странными - слишком зеленые что ли и уж очень потертые. Лев Яковлевич начал быстро считать деньги с ловкостью фокусника просматривая их на свет лампочки освещения салона и успевая при этом теребить каждую купюру руками. Лицо его как-то заострилось, горбинка носа вроде бы даже увеличилась, а морщины стали глубже...
- Андрюша, если Вам не трудно, пересчитайте эти деньги. - попросил он меня.
Его беспокойство отчасти передалось и мне, чего скрывать меня очень сильно волнова-ло содержимое конверта - в нем заключались некоторые мои надежды. И я, разумеется, не так быстро, как Лев Яковлевич, начал пересчитывать эти странные очень зеленые доллары.
- Восемь тысяч, - сказал я удивленно, было чему удивляться - мы то договаривались на десять и где-то одну треть я был должен людям, которых подключал к выполнению работ.
- Насколько мне известно, вы обговаривали сумму несколько больше? - спроси меня Лев Яковлевич, морща свой высокий лоб, плавно переходящий в лысину.
- Да, мы договаривались на десять тысяч, - я начинал злиться, хотя людей виновных в обмане рядом не оказалось.
А он внимательно рассматривал доллары.
- Он опять взялся за старое и мне кажется, что он и не бросал своих занятий, - тихо рас-суждал или рассказывал мне чью-то историю Лев Яковлевич...
- Что, что-то не так? - поинтересовался я.
- Это очень интересные доллары, Андрюша, - это фальшивые старые еще довоенные доллары, вот почему они такие зеленые.
- Зачем же их подделывать?
- Понимаете ли, согласно указа нашего Президента на территории нашего государства должны приниматься для валютных расчетов доллары выпуска начиная с 1927 года, но Вы прекрасно знаете, что уже даже в банках неохотно берут деньги семидесятых годов, а в об-менные пункты с валютой выпуска позднее 1990 года и не суйся. Старые доллары 30-х и 40-х годов легче всего и подделывать. Во-первых, у них меньше степеней защиты. Во-вторых, их мало кто видел, а они действительно отличаются качеством краски и бумаги. А если их еще и искусственно состарить то можно обмануть и государство, чем однажды уже данный субъ-ект погрешил, ловко уйдя от ответственности. Но обманывать тебя он не должен был, не дол-жен...
- Что, я лучше чем наше государство? - я хотел съязвить, но мне кажется, что я лишь констатировал факт.
- Ты лучше хотя бы потому, что это я рекомендовал тебя, но самое главное - я просил его быть с тобой честным, - Лев Яковлевич задумчиво закивал головой и как будто вспоми-ная что-то грустно добавил, - и это уже во второй раз. М-да, он так ничего и не понял...
- Так пошли и вернем ему его деньги и набьем его поганую жирную морду, - во мне на-чал бурлить невиданный источник ненависти, я начал собирать деньги в конверт и был готов ринуться на высокие стены и расшибить не только их.
- Стой, Андрюша, не спеши, - Лев Яковлевич захватил рукав моей джинсовки. Толи я сильно ослаб, толи я не знал истинной силы не очень представительного уже пожилого че-ловека, но захват мне показался железным. - Запомни: поступки, сделанные сгоряча, всегда на руку противнику. Магницкий не так прост, как кажется, даже в мелочах он просчитывает свои действия на несколько ходов наперед. Он точно предположил и такой ход развития со-бытий. Когда ты получал деньги, кто еще присутствовал?
- Его охранник и жена, - ответил я немного успокоившись.
- Вот видишь, они на любом суде подтвердят, что ты получил все сполна. Но до суда дело не дойдет, валютные операции без особой лицензии запрещены, бывшая 80-я действует и поныне. А тебя с этими фальшивками могут посадить и тогда, Андрюшенька, явиться он и возьмет твои все идеи и тебя в придачу голыми руками. Простая операция а сколько выгод: образец изделия, автора - и все задаром, и все, как прежде, только подлостью... М-да, ничего, абсолютно ничего он не понял.
- А что мне делать? - задал я вопрос и себе и Льву Яковлевичу.
- Ничего, Андрюшенька, пока ничего. Отдыхайте, занимайтесь своими делами. А эти деньги, если Вам не жалко, отдайте мне, я постараюсь вернуть Вам их но уже не фальшивы-ми. Вы этого не сможете, Вы другое можете. Работайте и дальше в том направлении, я ду-маю, что Вас ожидает блестящее будущее.
Лев Яковлевич вынул из внутреннего кармана пиджака, чтобы вы думали, свой старый, вытертый кожаный бумажник, которым пользовался еще в былые годы работы в институте. Он часто тогда еще говаривал: “Будут годы и в этом бумажнике заведутся деньги...” Навер-ное эти годы уже настали - он извлек из темных анналов своего карманного банка несколько купюр и протянул мне.
- Андрюша, это Вам компенсация за то, что я Вам подсунул такого невыгодного клиен-та.
- Что Вы, что Вы, Лев Яковлевич, как можно, - я действительно возмущался и действи-тельно отталкивал эти деньги, - да пусть подавится, пусть за эти деньги ему сделают тяжелое надгробие, чтобы даже духу его на земле не было.
- Андрюшенька, перестаньте, не играйте в рыцаря - я виноват и должен возместить Вам хоть частично Ваши потери - это бизнес и у него есть свои, как нас раньше учили, волчьи законы. Андрюшенька, Вы очень исхудали, очень так нельзя - молодым нужно хорошо пи-таться. Эти деньги Ваши и не только Ваши. Теперь уже я Ваш должник, хотя до сих пор многие были должны только мне.
Он засунул мне деньги в карман куртки. Затем открыл небольшой автомобильный хо-лодильник и выгреб из него практически все содержимое: несколько целлофановых пакети-ков, небольшие консервные баночки, какие-то бутылки - и все это по хозяйски затолкал мне в рюкзак. Мне лишь приходилось наблюдать за этой активной деятельностью, как заведен-ная механическая кукла лишь повторяя:
- Зачем это Вы, Лев Яковлевич, зачем...
- Нужно хорошо питаться, Андрюшенька, очень хорошо нужно питаться. Беда всех мо-лодых - это плохое питание. Вы наше будущее, а я не хочу, чтобы мое прекрасное будущее болело и плохо работало над обеспечением моей спокойной старости.
И я вспомнил наше первое собеседование в отделе кадров при моем приеме на работу. Первый вопрос моего первого начальника Льва Яковлевича был: ”Есть ли у Вас деньги?...” Помню мое некоторое замешательство - по всей видимости, ввиду своей испорченности, я подумал о некотором способе дачи взятки или о чем-то еще не очень мне понятном, но забо-ту о себе я исключал. А сидящий перед мною немолодой и не очень богато выглядевший человек предложил тогда деньги мне: “Если у Вас нет, я Вам дам. Вам нужно хорошо пи-таться. Кто не ест - тот не работает (это была его любимая поговорка)... А нам нужно много работать и очень хорошо работать...” Он всегда заботился о всех, особенно о молодых чле-нах коллектива. Потом я узнал, что у него было очень голодное детство, что он познал ужасы детского концлагеря. Может поэтому он и начал свой бизнес с организации производства продуктов питания...
Я смотрел на быстрые и четкие движения Льва Яковлевича при упаковке моего рюкза-ка и мне почему-то захотелось заплакать, что-то далекое и давно забытое возникло в памяти: заботливые руки матери, отца, бабушки... Он что-то говорил мне еще, но я уже не помню что, я лишь думал, как мне его отблагодарить - меня посещали только добрые мысли и поя-вись сейчас даже сам Николай Иванович, я бы ничего плохого ему не пожелал бы. Это было какое-то наваждение добродетели и наплыв самых приятных ассоциаций. Я чувствовал себя защищенным, достигшим чего-то очень большого и значимого, не понимая даже чего.
Последующие события были продолжением этого короткого сна-были. За руль машины сел молчаливый Анатолий Георгиевич, Лев Яковлевич попрощался со мной и настоятельно просил зайти к нему, когда мне будет удобно (!), для обсуждения моего проекта Башни. И через час меня, как какого-то очень большого человека, подвезли прямо к подъезду моего дома.
Это был действительно день чудес - лифт и тот работал. И вот уже в лифте я почувст-вовал дикую усталость, отзывающуюся ломотой суставов, невообразимой тяжестью головы и подташниванием от ... жуткого голода. К квартире я не подходил - я с трудом тащил свои ноги и все, что было к ним прикреплено. Единственного чего я желал - это упасть в постель и уснуть. “Лишь бы ее не было дома, - мелькнула мысль, когда я с трудом открывал входную дверь. Ну, вот кажется все - дверь открылась... Я закрыл ее за собой с щелкнул выключате-лем...
Не взирая на неизведанную ранее мной усталость, неукротимой силой валившей меня с ног, на одно лишь желание - отключиться от всего, что связывало меня с этим миром, я был немного поражен увиденным. В квартире было совершенно пусто. Я прошел на кухню, в комнату - кругом одна и та же картина: несколько обрывков бумаги, куски веревок, какая-то тряпка, в углу комнаты свалены на кучу все мои книги - в основном справочная техническая литература. Лишь в небольшой кладовой, в старой и грязной скатерти была завернуты неко-торые малоценные предметы моей одежды, грязное постельное белье и сверху на этом им-провизированном свертке лежал мой старый телефон. Не знаю для чего я подсоединил его к линии, поднял трубку и по наличию длинного гудка констатировал, что от АТС меня не от-ключили. Никуда звонить я не собирался и никого выслушивать сейчас не хотел, поэтому телефон был вновь отсоединен.
Мысли... Какие были мысли? Мыслей не было ни каких - я понимал, что меня пытают-ся унизить вовлечением в какой-то скандал и я твердо знал, что в этот скандал меня так про-сто не втянуть. Это даже хорошо, что квартира пуста - получается идеальная строительная площадка. Мне от такого открытия даже стало немного весело. Я зашел в ванную и убедился еще раз, что день чудес на сегодня еще не закончился - с крана толстой и могучей струей за-била горячая вода - вот это действительно чудо, волшебство и что-то почти не мыслимое...
Я натирал себя мочалкой, я царапал себя руками, стараясь содрать вместе с кожей уста-лость и грязь части жизни, прожитой при создании свето-музыкальной системы для какого-то противного типа имени и отчества которого я знать не хотел ... Николай Иванович, кажет-ся, чтоб тебя взрывом завалило...
Я вышел из душа, открыл несколько пакетиков заботливо положенных в рюкзак Львом Яковлевичем. Оказалось я так давно не ел... Куриные копченные окорочка, паштет, бутер-броды с ветчиной - они могли бы насытить не одного, но были поглощены мной одним. В бутылках оказалась, сохранившая прохладу и свежесть кока-кола. Так много я еще никогда не ел - я уничтожил все, что было в этих пакетиках. Затем развернул спальный мешок, рас-положив его прямо на полу пустой комнаты, подложил под голову рюкзак и провалился в черную пустоту в которой исчезает пространство и время...
Мне казалось, что я проспал целую вечность, но проснулся я не так уж и поздно, но и не так уж рано - часы показывали половину восьмого утра. Я выскользнул из спального меш-ка, отмечая, что утром становится не только прохладно - холодно, и осмотрелся по сторонам. Утром многие вещи воспринимаются по другому - если вечером пустота квартиры меня не-много удивила, а может даже и напугала, то сейчас мне хотелось смеяться хотя радоваться-то вроде бы и нечему: меня беззастенчиво ограбили, я был должен изрядную для меня сумму денег своим подельщикам, благо они были хорошо знакомые и в крайнем случае смогут по-дождать, не нужно себя обманывать - я надеялся на обещанную помощь Льва Яковлевича. На самый крайний случай у меня в рюкзаке лежал дорогой персональный компьютер Note Book, подарок все того же Льва Яковлевича, который всегда можно продать за полцены и рассчи-таться с половиной своих долгов. Деньги, которые он вечером положил мне в карман, мне не хотелось трогать - было стыдно пользоваться безграничной добротой этого человека и пона-чалу я решил, что верну ему эти деньги, не смотря на их количество. Сколько их там было я не знал, но мысль о моем благородстве слегка меня взбадривала и возвеличивала в своих же глазах, хотя я понимал, что никаких других средств к существованию пока не имею. И хотя я, необычно для себя вчера ночью плотно поужинал, есть хотелось очень сильно. “Ничего, - подумал я, - часть растрачу, а потом где-нибудь заработаю и отдам”...
... Я посмотрел на потолок, очерченный ранее круг, обозначавший будущее отверстие через которое ввысь устремится Башня, она забрать не могла - никакой материальной ценно-сти он не представлял - просто очерченный круг длиной С=2пR - и больше ничего... И я по-думал о наскальных рисунках первых художников, которые сохранились лишь потому, что не представляли никакой ценности для остальных членов племени, больше всего ценивших теплые шкуры и большие куски мяса...
Мною было сделано еще очень приятное открытие - она не унесла мои инструменты. Поначалу из обрезков досок, которые я заготавливал для изготовления полок на балконе, я сколотил что-то на подобии столика. Потом взял молоток, большое зубило и, став на этот столик, начал долбить потолок по очерченному кругу. Долбить было очень тяжело, бетон перекрытия оказался очень прочным, пыль летела мне в глаза, забивала дыхание, а я уже представлял, как на пол упадет бетонный круг и над моею головой появиться громаднейшее свободное пространство...
- Только тех, кто любит труд, пионерами зовут, - услышал я чей-то насмешливый голос, от неожиданности он мне показался громким, сердце мое, как будто в страхе, учащенно за-билось. Я оглянулся.
В проеме двери стоял Михалыч и вместе с ним Арон. Михалыч мило улыбался, а Арон, с тех пор, как мы виделись последний раз во время утверждения проекта, забыл сменить свое презрительное выражение лица на более приветливое. Интересно, он кроме себя кого-нибудь уважает? Хотя дерется он здорово...
- Мы вот тут с Ароном проходили мимо, видим открытая дверь, дай, думаем зайдем может нас ждут в гости, а мы этого не знаем,- улыбаючись говорил Михалыч. - Так ты рад гостям?
- Для полного счастья только вас двоих еще не хватало и еще вашего друга Магницко-го, - мне хотелось их послать не только к черту, но, не знаю почему, мне было приятно что они зашли ко мне.
- Не обижайся, старик, - Михалыч добродушно развел руками, - мы все знаем, как-то решим наши проблемы - он кинул не только тебя, но и даже всемирно известную компанию “Государственный строительный кредит” быть генеральным координатором которой я имею честь быть. Поэтому мы с Ароном и тут. Ты же закончил работу, нас не дождался - были бы мы все было бы по другому.
Я понимал, что отчасти он был прав.
- Заходите, если уж пришли, только у меня видите сами, - я, стоя на самодельном сто-лике, рукой, в которой был зажат молоток обвел полукруг, указывая на пустоту квартиры, - шаром покати.
- Ничего старик, мы и это знаем, - Михалыч понимающе подмигнул, - поэтому все и притащили.
И тут я заметил две увесистые сумки, стоявшие возле моих неожиданных гостей. Ми-халыч начал доставать оттуда пакеты с различной снедью и бутылки, раскладывая все это на подоконнике в кухне - увы, другой мебели кроме подоконника и моего импровизированного столика-стула у меня не было, она вывезла все подчистую. Арон подошел к центру комнаты и посмотрел на выбитый мной в перекрытии контур круга - больше я пока не смог.
- Наверное тяжело долбить бетон на потолке? - со стороны могло показаться, что он сочувствует, может так оно и было, но в последнее время от всех своих знакомых я ожидал только подвоха.
- Тяжело долбить крышу, - согласился я, - особенно если она поехала.
- Не тяжелее, чем плыть в серной кислоте, - он сделал понимающее лицо.
- Ты пробовал?
- Этот мой любимый вид спорта.
Я сделал вид, что увлечен долбежкой по потолку, сделал несколько ударов по зубилу молотком, молоток соскочил, выбивая искры из зубила и не очень нежно скользя сорвал не-много кожи с костяшек пальцев, державших это зубило. Мне хотелось застонать от боли, но только не при нем.
- Если тебе нужно сделать круглое отверстие в бетоне, то для этого лучше всего приме-нять алмазный резак, - делал предложение или читал мне лекцию Арон.
- У меня их несколько штук, но вот все они с бразильскими алмазами, а я хочу с индий-скими, говорят они более прозрачны, - ответил я, вместо того чтобы заругаться.
- Я не прикалываюсь, - спокойно реагировал на мои неловкие словесные выпады Арон. - У меня сейчас на объекте работает бригада по облицовке гранитом у них есть такой резак, так что если нужно, завтра я их пришлю и за полчаса они выпилят тебе любое отверстие.
- Спасибо, мне нравиться долбить, - врал я, - профессия у меня такая - долбак. Это проще, дешевле и море удовольствия.
- Если ты на счет оплаты, то это будет совершенно бесплатно - они работают на меня и им плачу я.
- А ты что, благотворительный фонд? - рука болела и я понял, что в ближайшее время пробивать дыру в небо я не буду.
- Я никогда в таком случае не плачу свои - за все расплачивается клиент.
- Я не твой клиент.
- Тебе я решил помочь из вредности - я ни разу не видел, как рушиться восемнадцати-этажный дом. Очень поучительное зрелище.
- А почему бы это ему захотелось рушиться?
- Смотря как выбить это отверстие - если правильно, то можно нарушить некоторые силовые связи и тогда появиться трещина, а со временем и сообщение в новостях о том, что в доме таком-то рухнула крыша.
Михалыч выкладывал и раскладывал продукты, слушая нашу невинную перепалку.
- Андрей, Арон неплохой архитектор, он тебе ерунды не посоветует, особенно если ка-сается строительства и не только, - вставил свое слово Михалыч, он как-то загадочно улыб-нулся, - в общем-то, Арон крупный специалист по крышам.
- Если это конечно не секрет, то скажи, что ты хочешь делать.
Рано или поздно кому-то прийдется всеравно все рассказать, но лучше пусть это будет специалист, может поможет, - решил я и не объясняя долго сказал:
- Здесь должна быть башня.
- Проект есть? - спросил Арон.
- Конечно, мы не только щи лаптем хлебаем, - я начал слез из столика, заменявшего мне строительные леса, пошел на кухню и принес свою папку с эскизным проектом (не чего греха таить - я считал его уже законченным) Башни.
- Это все? - лицо Арона приобрело более привычный для меня надменный вид и мне опять захотелось его ударить.
- Ну извини, ГОСТ-ы слегка не выдержаны.
- Это не проект. Во первых, нет главных расчетов конструкций усиливающих нарушен-ные связи и компенсирующих возникающие новые нагрузки, это всетаки восемнадцатый и технический этажи. Во-вторых, и это основное - этот проект никто и никогда не утвердит.
- А кто его должен утверждать? Квартира моя - приватизированная, что хочу то и де-лаю, - я начинал немного злиться, чувствуя, что какая-то неведомая сила разрушает мой про-ект, мою Башню.
- Не горячись, Андрей, - это уже вмешался Михалыч, - ты приватизировал только про-странство внутри стен, а стены, крыша и все остальное - это прерогатива всех этих ЖЭКов и главных архитектурных управлений, по закону ты даже планировку кладовой не можешь изменить, не согласовав ее черт знает в скольких инстанциях. Мне то ты можешь верить - я поначалу съел всех собак, а потом уже начал что-то понимать.
Арон внимательно изучал мои расчеты и чертежи, потирая рукой свой красивый под-бородок.
- В принципе выход есть, - задумчиво изрек он, - если построить подобие закрытой шахты или лифтового ствола, выдвижную конструкцию сделать телескопическую, а на кры-ше смонтировать отодвигаемую заслонку... Но это чертовски сложно и дорого. Нужны со-временные материалы. Хотя шахту можно сделать из полиуретана, а вот выдвижную теле-скопическую конструкцию... И как все это без шума вытащить на верх и смонтировать - ума не приложу...
- Ребята, бросаем думать - начинаем действовать, - прервал интересующие меня разду-мья в голос Арона Михалыч, - Андрей, а в твоем доме есть рюмки.
Я, думая о Башне, о ее не простой судьбе, молча достал из того же рюкзака свой тури-стический набор посуды.
- Да у тебя здесь как ресторане, только салфеток не хватает! - балагурил Михалыч - эх, мне бы его проблемы...
...Мы выпили по маленькой рюмашке немного терпковатой водки, но этой маленькой рюмашки хватило для того, чтобы на некоторое мгновение мой рассудок помутился и полно-стью расстроилась координация движений. Потолок, стены и пол закружились в карусели. я услышал гул, как от глухого удара, серо-фиолетовый туман на миг закрыл все небогатые краски квартирного пространства. Затухающим эхом прозвучал чей-то очень удаленный крик: “Воды!... Воды ему!...” Кого-то наверное очень сильно мучила жажда. Потом была гро-за и пошел дождь, настоящий ливень, он хлестал меня по лицу...
Я открыл глаза и увидел как Михалыч брызгает на меня водой из бутылки кока-колы. Значит это был не дождь, а жаль - наверное я потерял сознание.
- Ты, че это старик, ты че? - взволновано спрашивал меня Михалыч. - “Скорую” нужно, “скорую”. Ты че это траванулся?...
- Физическое и психическое истощение, - это был голос Арона, он массажировал мои плечи, - не надо никаких “скорых”, все что ему нужно это хорошее питание и отдых, хотя бы с недельку.
- Ну, старик, и сдал же ты - рюмка водки свалила, - продолжал сокрушаться Михалыч, вытирая мое лицо своим платком. - А может все таки “скорую”?...
- Нет, все нормально, - Арон нащупал мой пульс, - “скорая” приедет через час, а к этому времени он уже захочет есть, так что давай займись лучше закуской, а не выпивкой. А ты, - это уже касалось меня, - постарайся расслабиться и уснуть.
Михалыч принес мой спальник, надувную подушку и меня, как маленького ребенка уложили спать...
Арон оказался прав, единственно в чем он ошибся так это в том, что проснусь я через час - проснулся я гораздо позже и действительно ощутил дикий приступ голода. Ребята все это время немного похозяйничали в моей квартире и теперь у меня появилась “мебель” - к столику прибавились такие же импровизированные табуретки, наскоро сколоченные из ос-татков досок. А из района кухни доносились изумительные запахи.
- А, очнулся, - обрадовался Михалыч, - как насчет того чтобы перекусить? Мы без тебя не начинали.
- Угу, - согласился я, а может даже и не я - может это проворчал мое ненасытное чрево, которое мне вроде бы удалось приучить только раз в день пить чай с хлебом, а по праздни-кам и с сахаром.
Как в волшебной сказке о скатерти-самобранке на столике возле меня появилась боль-шая копченная утка, колбаса, сыр, салат, печеный картофель, апельсины и виноград - целая гора еды. Я не выдержал и грязными руками взял несколько колец колбасы, быстро прогло-тив их. Но мне стало немного стыдно за свои грязные руки и свое лежачее положение. Я поднялся, коленки слегка дрожали, складывалось впечатление, что вся энергия моего тела куда-то исчезла.
- Лежи, лежи, Арон сказал, что тебе нужно лежать, - поспешил остановить меня Миха-лыч.
- Да пошел он в жопу этот твой Арон, пусть указывает кому хочет, - я наверное обоз-лился бы на того самоуверенного типа, который все знает, но его не было, а агрессивное на-строение, как известно, требует много энергии тела и духа - ее тоже пока не было.
У меня хватило сил принять душ и опять насладиться ободряющими попеременно включаемых мною струями горячей и холодной воды. Я вышел из душа в одних трусах и ... услышал девичий сдавленный смех. Чья-то... да не чья-то, а Лидина попка, облаченная в черные джинсы, скрылась в комнате. Я втянул воздух, улавливая запах женского присутст-вия к которому подмешивался сильный запах мужской косметики, которой пользовался Арон. “Опять он, - огорченно подумал я”...
Я как только мог привел себя в порядок, но мои джинсы были настолько грязны, а фут-болка, хотя и чистая, но измята, что я понял - лучше всего я действительно смотрелся в тру-сах, хотя это и считается не приличным. Нет, я соблюдал все нормы приличия и поэтому, вдохнув во всю грудь воздуха и резко выдохнув его, я вошел в комнату.
Возле моего столика, но уже покрытого бумажной скатертью, на неудобных самодель-ных подобиях табуреток сидели Михалыч, Арон, Лида и еще одна девушка - светлая коротко стриженная шатенка со смешливыми серыми глазами, она сидела прижавшись к Михалычу, спрятав свою маленькую ладошку под его огромную ладонь. Когда я вошел, Михалыч при-встал и сероглазая шатенка отдернула свою ладошку и свернув ее в маленький кулачок при-жала к другому такому уже притаившемуся внизу живота.
- Дамы, рекомендую, - полушутовским тоном начал процедуру представления Миха-лыч, - это именно тот Андрей, который создал то свето-музыкальное чудо, поразившее не только богему, но даже меня, который до этого времени считал музыку шумом и признавал только те цвета и краски, которые украшают денежные знаки, сами понимаете, это в основ-ном зеленые тона и полутона.
Шатенка прыснула тихим, но очень добрым смешком - что-то он мне напомнил, я могу поклясться, что раньше уже его где-то слышал...
- Зоя Филипповна, прекратите, - Михалыч шутя сдвинул свои брови, - Ваш смех радо-сти может быть не так истолкован.
И я и Зоя стали пунцовыми...
- Господа, - продолжал далее Михалыч, - и хотя сегодня воскресенье, а день субботний был только вчера - жаль, что в суете мы о нем забыли, то мы позволим праздник по случаю завершения одной гениальной работы немного сократить и не проводить его, как раньше в ночь с пятницы на понедельник, - Зоя опять тихонько прыснула своим заразительным смеш-ком, все также улыбнулись, хотя, на мой взгляд, ничего смешного Михалыч не сказал - в бы-лые годы нам часто приходилось отмечать различные события в ночь с пятницы на поне-дельник...
...Потом были тосты за меня, за мой талант, за мою личную жизнь (во время этого тоста Лида немного засмущалась или мне так показалось), но никто и ни разу не предложил тост за мое здоровье, мне никто не предлагал выпить опять -такая тактичность моих друзей и знако-мых была приятна. Признаюсь, с некоторым напряжением я ожидал подвохов от Арона, мне почему-то казалось, что он постоянно хочет меня, да и не только меня, унизить, но вскоре у меня появилась возможность убедиться в его исключительной скромности. Часто люди ведут себя не соответственно своим внутренним убеждениям, своему, так сказать, духовному со-держанию: ранимые - грубы, слабые - жестоки, сильные - скромны - внешнее поведение это защитная маска, скрывающая и защищающая нас - открытых легче всего поразить. В мире людей нужно быть всегда хорошо защищенным - тот кто это усвоил, тому легче будет жить.
Во время вроде бы бессмысленных разговоров за столом, смыслом которых является извлечение максимума информации другу о друге (люди всегда хотят знать очень много о других людях, особенно о тех кто может оказаться рядом), я вдруг узнал, что Арон воевал в Афганистане и даже награжден орденом, что он серьезно занимался боксом, что действи-тельно является архитектором и не только... Когда разговор в очередной раз вернулся к теме Магницкого и его методов обмана всех своих компаньонов, Арон не громко заметил:
- Я, по всей видимости, единственный, кого он побоялся бы продинамить...
- Да ты, вообще, главнее президента и выше государства, - попытался я осадить его са-моуверенность, вспомнив рассказ Левинсона о том как Магницкий обманул родное государ-ство, простившее ему все его грехи.
- Нет, я не главнее -он просто меня боится, - очень спокойно заметил Арон и, не дожи-даясь очередных моих замечаний и намеков на остроты, продолжил, - когда Магницкого вы-гнали с должности освобожденного секретаря комсомольской организации завода, он начал промышлять валютным кидалой, а я был его “крышей” или, как это именуется сейчас “рэке-тиром контролировавшим валютных спекулянтов”. Он хотел было обмануть и меня, но од-нажды увидел как я наказываю тех кто это уже сделал, передумал. Он боится боли, боится, что его будут бить, а охране своей платит очень мало - за такие деньги его не будут сильно защищать.
- Премьер-министр - валютный кидала? - недоверчиво переспросил я.
- У каждого свой талант - главное чтобы почва для рассвета была подходящая, - вста-вил и свое замечание Михалыч.
- А этот, как его, Урмас? - спросил я. - Фальшивые доллары были у него и он точно знал, что меня надуют. Он кто?
- Дешевка, мнящая из себя супермена. Был наемником в Чечне, ему убить безоружного из-за угла ничего не стоит. Но я не уверен, что в крутых разборках, он не обосцытся...
Я понял, что Магницкий и Михалыча обманул, не выплатив часть ранее оговоренной суммы, которая должна была пройти через “черную” бухгалтерию. Пользуясь своим положе-нием бывшего высокопоставленного государственного чиновника, он пригрозил Михалычу разорением и обширной инспекцией его деятельности, которую в отдельных частях ее легко можно было подвести под уголовный кодекс. Но в этот период времени весь бизнес нашего государства работал именно по таким “полууголовным” законам - что поделаешь, формаль-ные законы были настолько формальны, что не соответствовали ни одним экономическим канонам. Из отрывков жаргонных фраз я также понял, что Михалыч и Арон замыслили не понятным мне образом вернуть свои деньги и за одно и мои. Интересно, тоже пообещал мне и Лев Яковлевич...
Но деньги, обиды и слабость отошли на другой план - я чувствовал рядом горячее тело Лиды, ее ласковые руки отрезали тоненькие кусочки утки и нежно вкладывали мне в рот.
- Ешь, миленький, ешь - ты так исхудал, я тебя даже поначалу и не узнала, как с креста сняли, - шептали ее уста, а сочувственный взгляд действовал успокаивающе и одновременно возбуждая приторможенные желания...
Не скажу, что я возгорался возжелением, но в присутствии Лидии я начинал чувство-вать, как мое тело вновь наливается силой и жаждой деятельности. Трудно было поверить, что несколько часов назад я желал только одного - покоя и тишины, и мне казалось, что я уже больше никогда не захочу ничего делать... Ничего кроме Башни...
- Что это ты хочешь сделать? - спросила она показывая своей прелестной ручкой на вы-долбленный мною круг - контур будущего створа Башни.
- В это трудно поверить, но я и сам с трудом представляю, - изложил я новую версию ответа на вопрос, который вполне мог задать себе сам, - скорее всего дуркую или схожу с ума. Хочу сделать невозможное: используя быт оторваться от быта. Вот пробью брешь в крыше и стану человеком Вселенной...
- Ой, как это красиво - стать человеком Вселенной! - она по детски хлопнула в ладош-ки, сцепив свои маленькие пальчики.
- Каждый пытается пробить брешь в своей крыше, но можно нарушить ее крепление и тогда она может съехать, - непроизвольно заговорил я философским аллегорическим языком, Зоя опять хихикнула, ей оказывается тоже было интересно, что я такое задумал, она даже отвернулась от Михалыча, откровенно пытавшегося раздразнить ее эрогенные зоны. Один лишь Арон сидел, прислонившись к стене с закрытыми глазами, вроде бы ничем не интере-суясь.
И я вспомнил Марину и ее желание попасть к инопланетянам. Она может быть тоже хотела стать человеком Вселенной - а я вот ее не понял, или не захотел понимать потому, что она хотела стать такой как я, а может это я стал таким как она. “Опять все тоже, опять кто-то хочет завладеть моей мечтой, - подумал я, глядя на это восхищение по сути еще ребенка”. Мне вдруг захотелось выпить, я налил в маленькую мельхиоровую рюмочку грамм 40 водки и одним глотком осушил ее, ожидая повторения обморока. Но ничего такого не произошло: гортань слегка обожгло, тонкая струя затухающего огня медленно потекла в желудок, но, не дойдя его, вернулась в голову веселящим дурманом алкоголя - дело пошло на поправку. От наступивших сумерок в комнате было темно, что придало мне смелости или усилило мое нахальство и я обнял за талию Лиду, пытаясь ее поцеловать...
Шлепок маленькой ладошки по моей щеке получился не так уж и сильным, но очень звонким.
- О-о-о, наш умирающий лебедь стал настоящим орлом, - услышал я ироничный голос Арона, - слава всевышнему - он ожил. Как сказал бы мой друг Карлсон: “Свершилось чудо - друг спас друга...”
Моему трезвому уму немного стало стыдно, а его охмелевшая часть хотела дерзить и дать достойный отпор этому, как она считала, дерзкому типу. Но силы трезвости и хмеля были почти равны и пока они выясняли между собой отношения я молчал, постепенно осоз-навая, что я не прав. На этот раз трезвость победила, но на долго ли - моя рука опять потяну-лась к бутылке. Но в своем движении к водочному удовлетворению она была остановлена непреодолимым препятствием - ее маленькой ручкой.
- Тебе достаточно, - ее голос зазвучал уж очень повелительно. - И, вообще, тебе нельзя пить - ты очень быстро превращаешься в свинью.
Я опять начал бормотать какие-то не связанные единым смыслом извинения, коря себя за то, что в очередной раз предстал пред ею в виде хама.
В темной комнате загорелась единственная электрическая лампочка, висевшая на месте бывшей моей маленькой люстры, которую также забрала Марина. Зачем - никакой ценности она не представляла -она была лишь маленьким напоминанием о моем детстве - я ее нашел в отцовском доме, среди старых вещей, которые всегда жалко выбрасывать.
Возле дверного проема, держась одной рукой за выключатель, в позе императора Неро-на, высоким поэтическим стилем провозглашающего очередную историческую мысль, стоял Арон и тоже провозглашал ... прозу жизни:
- Господа, нам пора домой, мы и так слишком злоупотребили временем радушного хо-зяина.
И все начали очень суетливо и быстро собираться, как будто ждали этой его ценной мысли всю жизнь. Девушки очень скоро помыли посуду, мальчики - раздвинули по углам комнаты“ мебель”. Ну, почему он всегда и всем распоряжается? Я опять хотел было возму-титься и опять промолчал, в очередной раз в глубине души осознавая, что в чем-то он и прав - ведь в людей могут быть и другие заботы, кроме ублажения уставшего и неблагодарного хозяина в виде меня.
На улице было прохладно, я бы даже сказал, что холодно - начало октября, а казалось, что поздняя осень.
- В этом году такая ранняя осень и будет ранняя холодная зима, - тихим грустным голо-сом сказала Зоя. Оказывается она может быть грустной. Осень это всегда итог - итоги всегда навевают грусть...
- Ты что это, Зойка, прогноз погоды? - весело спросил Михалыч, обнимая ее за плечи.
- Мне холодно и моему коту Василию холодно, он так прижимается ко мне ночью, - опять грустно ответила она, посмотрев на небо, звезд на небе не было видно. - Будет дождь, - сказала она.
Действительно, подул холодный ветер и редкие холодные капли в очередной раз дока-зали правоту ее слов - таким холодным бывает только осенний дождь. Мы ускорили шаг к небольшой не охраняемой стоянке автомобилей перед моим домом. Шикарного MERSEDES-а не было видно, но Михалыч уверенно вел нас к старому “жигуленку”.
- Михалыч, а где крутой “мерс”, - поинтересовался я, - что тесть разочаровался в тебе, как в водителе (я почему-то подумал, что смешливая Зоя - очередная “невеста” Михалыча с большим приданным)?
- Да нет, Зоя запретила мне жениться на той, сказала, что она меня не ценит раз дает машину только покататься. Вот Зойка мне таких штук пять подарит. Да зайчик? - и Миха-лыч опять крепко стиснул Зою за плечи.
- Подарю и не пять, а сто - лишь бы ты деньги давал, - шутя ответила она ему, стараясь еще сильнее прижаться сама.
Дождь начал усиливаться. Мои гости перед тем как сесть в машину быстро попроща-лись со мной: мужчины крепко пожали руки и просили ничего не предпринимать самому (что они имели ввиду?); женщины чмокнули в щечку и пожелали здоровья при этом разницы в дружеском поцелуе я не заметил. Двигатель машины надрывно затарахтел, дождь усилился. Они уехали... Холодные струи дождя стекали по волосам за воротник, тело мое самопроиз-вольно дрожало, но я не уходил до тех пор пока огни их машины не скрылись в темноте, в дебрях домов и дрожащей пелены дождя...

 4.
Я вновь подключил телефон -очень хотелось чтобы кто-нибудь позвонил...
Я ждал звонка от Марины... Мне почему-то казалось, что она должна позвонить и ска-зать что-то типа: “Прости меня, я хочу вернуться...” Но это было так похоже на сценарии ее любимых сериалов. И я вдруг сделал небольшое открытие для себя: все эти сериалы, все эти книги в красивых обложках и о красивой жизни вовсе не пошлость - это мечта наших серых будней, а мечта не может быть пошлой - мечта всегда то самое лучшее что дремлет в нас. Мы все хотим плавать на белых яхтах по синему океану, мы все хотим быть не отразимыми и любить таких же ослепительных (нет не таких - чуточку похуже), а если кто-то нас обидел мы хотим стать суперменом и отомстить ему, в крайнем случае пусть такой супермен поя-вится и сделает эту работу за нас и во имя нас. Недостаток любви и переизбыток ненависти порождают серость, серость порождает гипертрофированную мечту, которую мы называем пошлостью, сами мечтая о том же...
Я хотел чтобы она позвонила, я хотел чтобы она вернулась и в этот момент времени мне не хотелось строить Башню. Мне казалось, что ради нее я даже заделаю выдолбленную канавку на потолке... Я лежал и смотрел на этот круг и старался представить как будет вы-глядеть основание Башни... Полиуретан - это идея. Гранулы можно достать, растворять его легко температурным путем, но некоторые виды можно и химическим, говорят есть похожий материал водорастворимый. Полупрозрачная, легкая конструкция со слегка мерцающей глянцевой поверхностью - разве это не здорово. Направляющие стойки лучше сделать из дюралюминия...
Зазвонил телефон, глянцевая поверхность шахты и блеск дюралюминиевых стоек рас-сыпался в подсознании на мельчайшие составляющие и смешался с фоном обычных и при-вычных видений предметов быта и бытия. Сердце учащенно забилось - всегда, когда я жду чей-то телефонный звонок или просто кого-нибудь жду, резкий звук телефонного или двер-ного звонков является для меня как бы неожиданностью, заставляя жутко волноваться - это что-то сродни страху отличника знающего почти все, но боящегося провала на обычном уро-ке. “Это она, - подумал я, лихорадочно хватаясь за трубку”. Но в наушнике трубки я услышал бодрый голос Михалыча, интересующейся моим здоровьем и просящий извинения за столь навязчивое их присутствие и не запланированные посещения. Нормы морали позволяли ему немного лгать: здоровье мое его интересовало не так уж и сильно - мог бы поинтересоваться и тогда, когда я, постоянно подгоняемый им, вкалывал по 18-20 часов в сутки в особняке Магницкого; а насчет не запланированности посещения я здорово сомневаюсь и подозреваю, что это была даже не его идея. Конечно, я очень им благодарен за маленькую встряску, по-зволившую мне не утонуть в омуте моих житейских проблем. И я благодарен за эту милую ложь, мало этого - я желал лжи и по больше, я жаждал услышать милые нелепости в свой адрес. Но одновременно мне хотелось новой неприятности, нового стресса, компенсирующе-го расслабляющую сладость иллюзий. Только поэтому я ждал от нее звонка и не с мольбой и просьбой, как я считал раньше - я ждал от нее очередной какой-нибудь гадости. Почему именно от нее - не знаю, может потому, что знал - больше чем она сделала сделать трудно...
Телефон опять позвонил. На этот раз я прореагировал спокойно. В трубке я услышал легкое грудное дыхание и воркующий голос Лидии:
- Ты не спишь? - сдавленным, почти шепотом, голосом спросила она, наверное боясь быть подслушанной бабушкой.
- По всей видимости нет, а может мне это сниться, что ты звонишь ко мне, - ответил я, думая о том, что неплохо если бы это было сном - ведь своими желаниями человек может управлять своими снами. Но что я мог пожелать во сне?...
- Как ты себя чувствуешь? - это был обязательный звонок малой лжи.
- Без тебя очень плохо, - на маленькую ложь можно ответить и побольше.
Небольшая пауза...
- Ты шутишь - значит все хорошо, - и тихое причмокивание, я вспомнил ее прелестный ротик, упругие губки и влажный, сладкий розовый язычек.
- Нет, не шучу, - я действительно не шутил, - разве что, немножко лгу.
- Немножко, это как?
Я понял, она хочет поговорить. Люди хотят говорить друг с другом, но боятся этого - боятся, чтобы не оказаться не понятым, чтобы не показаться слабым, уязвимым. Телефон отличное изобретение: он разделяет людей на расстояния, он не позволяет видеть друг дру-га, он позволяет лгать и играть словами, он позволяет мечтать о единстве всех нас. Спать мне не хотелось и голос ее был мне приятен, жаль, что она не может сказать какую-то гадость, чтобы я не очень о себе возомнил.
- На половину, - продолжил я ночное телефонное рандеву.
- Ты часто лжешь?
- Практически всегда.
- Ты лгунишка, - она почему-то тихонечко засмеялась, наверное вспомнила что-то при-ятное в своей жизни связанное с такими, как я, - маленький и вредный лгунишка, как Пор-фирий.
- Порфирий... Это кто?
- Мой кот. Он всегда если что-то натворит, то сделает такой безучастный вид, как будто его здесь и нет.
- Нет, я не такой, я хуже.
- Хуже, это как?
- Лгуны, обманывают защищаясь, а вот фантазеры делают все не так - плохо делают. Я скорее всего фантазер или, в лучшем случае, коварный соблазнитель хорошеньких девушек, - и я решил напомнить ей недавние события, предшествующие нашему знакомству, - а еще я гнусный тип, алкаш с вечно побитой рожей, неблагодарная свинья и еще хуже, и хуже...
Опять тихий, сдавленный смех и милое причмокивание...
- Нет, ты не такой, - это уже признание и пусть не в любви, но в симпатии, что тоже очень приятно.
- Лидок, я намного хуже, только вот умело притворяюсь...
Так мы болтали очень долго, может даже целый час, выливая друг на друга потоки че-пухи - так мужчина и женщина изучают друг друга... Я услышал зевок - она хотела спать, я ее утомил, перегрузил ненужной информацией...
- Ты мне завтра позвонишь? - спросила она, решив вежливо прекратить разговор.
- Наверное, если буду жив, - зачем обещать то, в чем не уверен, я посмотрел на часы, - а ты знаешь - сегодня уже завтра.
- Тогда позвони когда хочешь.
- А что ты завтра, то есть сегодня, делаешь?
- Буду спать до десяти, потом займусь мелкой хозяйственной работой: квартиру убрать, постирать и все такое разное.
- Тебя что уволили?
- У меня выходной.
- Тогда жди в гости с пышным букетом из трех незабудок и с дорогим подарком в виде дефицитной дырки от бублика.
Она устало засмеялась и согласилась с моим наглым предложением. Я первым положил трубку.
И опять тишина. Спать не хотелось. Мой организм, в течении месяца привыкший к хроническому недосыпанию, возбужденный новыми, пока еще не осознанными еще ощуще-ниями, бодрствовал и жаждал деятельности. Я вышел на балкон и затащил в комнату остатки досок - нужно было сделать какие-то необходимые предметы быта. Я наточил лезвие рубан-ка и начал строгать доски, запахло свежестроганной сосновой стружкой. К пяти утра были готовы все заготовки для некого подобия лежанки или широкой лавки - это должно заметить мне кровать, диван, а может быть и стол с стульями. Сбивать решил днем - не будить же по-ловину дома по пустякам. И вот наконец-то я почувствовал усталость да такую, что не разде-ваясь, потому что не было никаких сил, залез в свой спальный мешок и мгновенно уснул...
...Какие-то два хмыря в черных масках тащили меня к визжащей циркулярной пиле, пытаясь распилить пополам. Я отчаянно сопротивлялся, но силы были явно не равны, не смотря на мои героические усилия моя шея с моей прекрасной головой медленно приближа-лась к громадному, вращающемуся с бешеной скоростью, диску. И чем ближе к шее диск тем все тело мое становилось как будто ватным, а воздух все вязче и вязче. Каким-то непо-нятным усилием, я вместо того, чтобы бороться за свою жизнь, сорвал их черные маски. Это были те два контролера, избившие меня за безбилетный проезд... Зубья пилы со звоном, сви-стом рассекали воздух в миллиметре от моих глаз...
...Вспышка света, темно-фиолетовые пятна, растворяющиеся в небесах, а вместо небес потолок моей квартиры... Это же надо - такой кошмарный сон, я даже покрылся легкой испа-риной. Впрочем я мог вспотеть и нет от страха - солнце вовсю светило в незашторенные окна (она позабирала даже мои шторы) и очень хорошо прогревало комнату. Но звук визжащей пилы остался. Я встряхнул головой - звук пропал. “Галлюцинации, - подумал я”. И в опро-вержение моих умозаключений звук опять возобновился. Наконец-то я сообразил - звонят в входную дверь. Было десять утра. Вспоминая чертей, которые кого-то носят по утрам, я по-дошел к двери и посмотрел в глазок. В искаженном параболическим стеклом глазка про-странстве я увидел типа в черном костюме, белой рубашке и с черным галстуком. Почему-то я сразу подумал о похоронном бюро, а какие еще ассоциации могут возникнуть в человека, которому только что приснилась его собственная смерть - хотя нет, я еще не умер, сон за-кончился и я по прежнему жив. Возможно этот сон был лишь упоминанием о смерти. “Momento Mori” - ну-ну, помню, помню, а тот как же...
Я открыл дверь. Передо мною стоял действительно хмырь. Не знаю почему, но я сразу решил, что этот человек пришел не с благими намерениями. Хитрые, маленькие, неопреде-ленного цвета, выцветшие глазки с фальшивой доброжелательностью смотрели из под очков в толстой и не красивой оправе; редкие, тщательно уложенные волосики прикрывали не-большой морщинистый череп, бледное гладко выбритое лицо с ярко выделяющимися лос-нящимися слегка розоватыми щечками; черный, пошитый с дешевой ткани костюм, белая рубашка, черный галстук и светло-серая шляпа, которую он почему-то держал в руке, в дру-гой руке у него был черный пластмассовый портфель типа дипломат; но главное в человеке это ... обувь - на его ногах были безобразной формы лакированные туфли, явно найденные на свалке или сохраненные еще его дедушкой - разве такой человек может приходить с благими намерениями...
- Здравствуйте. Я менеджер квартирного агентства “Благость” Коробаль Владимир Сер-геевич, - представился он, протягивая мне свою правую руку в которой держал свою визитку, а может он хотел со мной поздороваться.
Автоматически я взял визитку, отметив про себя соответствие указанных им данным, сам стараясь вспомнить какие такие общие дела есть у меня и у квартирного агентства “Бла-гость” - ничего общего между собой и различными квартирными агентствами, включая “Бла-гость”, я не находил. Свою квартиру я покупал сам без всяких там посредников и хитроум-ных спекулянтов, маскирующихся под звучными названиями квартирных агентств и бюро. Видя безрезультатные плоды раздумий на моем лице, этот, скорее всего похожий на обслу-живающий персонал похоронного бюро чем на менеджера квартирного агентства, тип с лас-ковой предупредительностью спросил:
- Вы случайно свою квартиру не продаете?
- Нет, извините, - ответил я, намереваясь вежливо закрыть двери, наивно полагая, что своим коротким ответом исчерпал все дальнейшие вопросы и предложения.
- Еще секундочку, - видя мое нежелание продавать, покупать и даже говорить, он торо-пливо затараторил, - видите ли, я представляю интересы Арцыбашева, - он сделал многозна-чительную паузу и очень внимательно посмотрел на меня, интересуясь произведенным впе-чатлением от впервые услышанной мной фамилии - никакого впечатления эта фамилия на меня не произвела. - Мой клиент, - продолжал он, - очень заинтересован в покупке вашей квартиры и он уполномочил меня выслушать ваши встречные предложения.
Я уже окончательно проснулся, но никак не мог понять, почему это я должен продавать свою квартиру, потому, что какой-то Арцыбашев ее хочет купить. Мне нравилась моя квар-тира. Я только недавно понял, что она идеальна для меня. Дом мой был выше всех в квартале - все остальные были шестнадцатиэтажными. Моя квартира была выше всех и дальше всех от города - за окнами пустырь, лес и никаких строений. Я жил как бы на краю земли и в са-мой высокой точке ее - это была моя Крыша Мира, моя Джомолунгма. Пусть еще не нет всех коммуникаций, пусть есть проблемы с транспортом - это даже к лучшему - чище воздух и меньше людей доберутся до моей вершины. Пусть этот район не престижный и в магазинах не всегда есть продукты, но это мой дом... Это идеальное место для Башни...
- Квартира не продается, извините, мне очень жаль, - ответил я, как мне кажется очень понятно и даже не грубо, пытаясь в очередной раз закрыть двери.
- Нет-нет, - поспешил остановить он меня, даже слегка придерживая дверь, - мой кли-ент, господин Арцыбашев, уполномочил меня вести переговоры даже об обмене на равно-ценную жилплощадь в другом районе города, у Вас есть шанс перебраться поближе к центру. Поймите меня правильно - господин Арцибашев всегда добивается поставленных целей, - он опять сделал многозначительную паузу, в упор смотря на меня своими бесцветными глазка-ми, а затем как-то таинственно и одновременно угрожающе добавил, - ... любой ценой...
- Уважаемый, у каждого свои проблемы: кому-то нравиться жить на Азорских островах, а мне нравиться жить в моей квартире, поэтому она не продается, - я посчитал тему исчер-панной и аккуратно, с усилием, преодолевая слабое сопротивление его руки, закрыл дверь.
Может мне послышалось, а может он и вправду сказал: “Как знаешь - не было бы ху-же...”
Он ушел, сумев своим посещением испортить начало очередного дня моей жизни. И я подумал, что один бывший “товарищ”, а ныне “господин”, платит за работу фальшивыми деньгами, другой, наверное, такой же - хочет купить мою квартиру и присылает этого гнус-ного типа. От “господ” жди всегда обмана, значит не зря была Великая Октябрьская револю-ция, может и опять будет, но меня не тронут - я пролетарий, хотя и с высшим образованием, теперь это еще даже хуже. Рассуждая о своей незавидной “пролетарской” участи, я подумал о деньгах, а значит о работе. Жизнь продолжается и нужно было что-то делать, чтобы жить. Конечно, я помнил о деньгах, насильно положенных мне в карман куртки Левинсоном, но хотелось считать эти деньги не своими - хотелось быть не зависимым то есть никому и ниче-го не должным. Нам всю жизнь внушают что мы всем должны, стараясь долгами превратить нас вечных должников, рабов долга, а мы всю жизнь стремимся вырваться из, казалось бы, бездонной долговой ямы, не понимая, что при такой постановке вопроса все остальные в равной степени должны нам. Человек никому и ничего не должен - он должен просто жить так как у него получается и это есть высшая степень проявления свободы и независимости. И существует единственный долг - долг самому себе.
Себе я должен обеспечить более или менее сносное существование. Нехотя я открыл монитор персонального компьютера и в текстовом редакторе набрал небольшое объявление: “Ремонтные работы: облицовка плиткой, установка и ремонт сантехники, бытовой техники, электроники. Качество превосходное - цены низкие...” Номер телефона. В компьютер был встроен небольшой узколенточный струйный принтер с заряженной небольшой лентой. Я, полюбовавшись, на мой взгляд красивой фразой о качестве и цене, выдал три экземпляра, считая целесообразным разместить эти объявления лишь в своем квартале, полагая, что в районе сравнительно недавней постройки домов найдется несколько желающих если и не поиметь такие услуги, то хотя бы поинтересоваться ими. Одеваясь для выхода на улицу, с целью размещения объявлений, я не удержался и, забыв о слабо декларируемых своих прин-ципах, вынул деньги Левинсона из кармана, оправдывая свое любопытство лишь одним бла-городным желанием - знать сколько я буду должен отдать, уже осознавая, что сие мероприя-тие может и не состоятся. В кармане лежало три стодолларовых бумажки. Может для кого-то это и мелочь, но для меня это было больше чем состояние - я мог не только рассчитаться с долгами за телефон, электричество и воду, но на эти деньги я смог бы сносно существовать целый месяц, а, учитывая мой опыт и запросы, может даже и дольше. На миг я заколебался, подумав, а стоит ли спешить с дачей объявления - может месячишко подождать, но это был лишь миг...
Был превосходный осенний, солнечный день - последние кокетлтвые заигрывания бабьего лета. Осень уже давно заняла все ключевые посты в парламенте природы, но уже постепенно начала сдавать жизненное пространство потерей яркой желтизны верхушек ака-ций и окончательно выгоревшей и побуревшей травой. А еще этот не очень теплый, но лас-ковый ветерок - он не горячий летний, не теплый и свежий, он немного прохладный, как от-даленное дыхание зимы - ветер покоя, раздумий и вдохновения. Легкие белые тучи то от-крывали то закрывали легкой тенью полуденное солнце, отражаясь в казалось бездонных синих лужах легкими фантастическими кораблями, Мне всегда было жаль, что мелкие лужи лишь отражают манящую бездну и эти белые корабли, а как было бы заманчиво - ступил на такую мягкую белую тучку и уплыл куда-то в интереснейшую неизвестность. Я наступил ногой на один такой воздушный корабль, он мгновенно разрушился и фантастическая голу-бизна стала обычной грязной лужей, к тому же промочившей мне кроссовку. “Вот так просто разрушаются мечты, - подумал я и подошел к большому деревянному щиту, на котором все, кому это было нужно, при помощи кнопок, клея, а чаще всего обычным пластилином при-креплял свои мини-обращения к согражданам, предлагая все что можно продать, реже ку-пить. Содрав немного пластилина со старых объявлений, я начал искать куда же примостить свое, чтобы оно было заметно среди сотен таких же лоскутков бумаги, отмечая наличие кон-курирующих предложений. Конкурентов, желающих заложить все плиткой, отремонтиро-вать все “качественно и дешево” было очень много, а может это мне так казалось. Я так и не решался куда мне пристроить свое предложение о продаже “рабочей силы”, по ходу своих “мучительных поисков” читая объявления которые начинались со слов “куплю...” или “тре-буется...”, надеясь, что-то кому-то что-то потребуется, что есть у меня, хотя у меня кроме себя ничего не было. Но купить хотели лом цветных металлов, золото и квартиры, а кто-то из наивных мечтателей хотел приобрести “...автомобиль “Жигули” не более десяти лет, на ходу, не дороже 1000 долларов”. Я тоже мог бы много чего купить из предлагаемого были бы деньги.
Возле меня стоял и изучал доску объявлений представительный мужчина в новой тем-но-коричневой кожаной куртке. Краем глаза я наблюдал и за ним. И что я заметил - он обры-вал корешки с объявлений, предлагавших услуги по отделке квартир и производстве различ-ных услуг по ремонту. Предложить себя в голос я не решался, но зато решился на другое - прикрепить сразу три своих объявления на разных местах доски. Он заметил и мои объявле-ния и, естественно, меня - я же был намного больше. Я почувствовал на себе его оцениваю-щий взгляд и как-то произвольно приосанился и принял безразличный вид человека очень интересующегося кому бы это продать “...золотые изделия, ордена и антиквариат...”, кото-рых у меня отродясь не было. Он повернулся ко мне лицом и без вступительных фраз и ис-полнения правил этикета (не на приеме у лорда) спросил:
- А электропроводку разведешь? - голос у него был мне приятен.
- Без проблем, - ответил я.
- Балкон блан-капаном зашьешь?
- Да, - также не задумываясь опять ответил я уже после ответа задавая себе мысленный вопрос, - “что такое этот блан-капан?”
- Тогда пошли, - предложил он и затем, вспомнив о том что в людей могут быть и свои планы, спросил, - если ты не занят?
Мне нравился его деловой тон и то что он сразу берет быка за рога, мне нравилось, что он без обиходных фраз сразу начал с дела, поэтому я не обижался на некоторую внешнюю может быть чуть грубоватую форму его обращения.
- Я к твоим услугам, - я тоже перешел “на ты”.
- Сергей, - он протянул мне руку.
- Андрей, - я протянул свою, рукопожатие было не крепким - видно, что человек не лю-бит в мелочах проявлять свой авторитет.
К моему удивлению мы направились к моему дому и к моему подъезду. По ходу про-исходило наше краткое знакомство.
- Кандидат наук? - неожиданно спросил он в потенциального облицовщика плиткой, электрика, столяра.
- Не успел, - честно признался я, немного удивленный его неожиданным вопросом.
- Область? - продолжал он свой небольшой допрос уже на ступеньках подъезда.
- Электроника, математика, синтез систем, - отвечал я, чувствуя в нем если не коллегу, то брата “по научной крови”- я не ошибся.
- Я кандидат, микробиолог, генетик - вирусы, фаги, бактерии, - он махнул рукой, - сей-час работаю распорядителем строительных работ в одной конторе, организованной моим бывшим лаборантом, строим дачи, делаем эвроремонт квартир и все остальное за что платят деньги.
Мы зашли в лифт он нажал кнопку с цифрой 17 - это было этажом ниже меня. Рабочее место почти на дому - это меня устраивало.
- Платить я тебе буду не очень много, качество буду требовать высокое, - начал он из-лагать свое предложение, - это не моя дурь - на этом держится наша контора и наши заработ-ки. Работы много: электрика, сантехника, облицовка, вагонка, штукатурка, покраска и про-чее. Я люблю работать с бывшими кандидатами и аспирантами - у них есть фантазия и они не набивают себе цену, а на работе не напиваются. У меня раньше на штукатурке и поклейке обоев доктор работал, филолог, восемь языков знал. Работал закачаешся, я бы ему доктора по штукатурке дал. Денег подзаработал и уехал в Австралию преподавать в университете Кан-берры. Вот такие-то, брат Андрей дела.
Лифт остановился на семнадцатом этаже. Мы вышли и направились к большой метал-лической двери квартирного блока. На двери стоял кодовый замок, он закрыл его от меня спиной, набрал код, щелкнула автоматическая задвижка, но он вставил еще опознавательную карточку в щель электронного замка и только тогда дверь открылась. В небольшой прихо-жей, где должно было быть две или три двери смежных квартир, была всего лишь одна дверь, но было видно, что остальные две двери были заделаны - значит три квартиры объе-динены в одну.
Сергей открыл эту единственную дверь. И я очутился в царстве ослепительной белиз-ны, чистоты и света. Эти ощущения создавали исключительно белые стены и потолки, жел-тый отполированный паркет, освещаемые потоками солнечного света, наполняющего комна-ты через большие, не стандартные окна.
Я был прав - три обычные городские квартиры, одно-, двух- и трехкомнатные, объеди-нены в одну, и уже была произведена перепланировка - получились большие, светлые комна-ты немного необычной конфигурации. И я вспомнил о своей небольшой комнате этажом выше. Она также была почти пустой, но стены ее были серые, а покрытый темным линоле-умом пол грязным - ни пространства, ни света... Но вот если я пробью брешь и сделаю Баш-ню...
- Основные работы по перепланировке завершены, сейчас начнутся отделочные. Твоя задача пока сделать разводку освещения в лоджии, затем зашить ее блан-капаном, затем об-лицовка плиткой двух туалетов, а дальше посмотрим, как справишься, - объяснил он мне на пороге у входа в светлый рай. - Теперь вытирай ноги и пошли покажу, что и где нужно де-лать и где лежит инструмент...
Через полчаса я приступил к работе. К вечеру были завершены работы по проведению электропроводки в лоджии и я начал подготовку к обшивке балкона. Наконец-то я узнал, что это такое блан-копан, оказалось обычная ламинированная деревостружечная плита да еще не очень высокого качества, хотя, как на всей продукции западного производства, на упаковке было написано “super” и “high quality”.
Вечером пришел слегка хмельной Сергей. Он оценил проведенную работу и заплатил двадцать долларов.
- Может тебе нужно в национальной валюте? - поинтересовался он.
- Мне без разницы, но с долларом оно как-то надежнее, ответил я, подумав о фальши-вых долларах Магницкого.
- Идиотская экономика в идиотской стране - ученные ремонтируют квартиры бандитам и расплачиваются чужими деньгами, потому что свои даже для туалета не пригодны. Кругом импортное дерьмо, а наши не совсем еще лучшие умы запускают ихнею экономику, разви-вают ихнею науку. Оно, наверное, так и должно быть - в идиотской стране живут одни идио-ты, что с них неразумных взять, - пафосная часть его речи закончилась и он, как бы устало, спросил, - Ты выпить не хочешь?
- Нет, мне нельзя, - мне действительно пить не хотелось, а незначительная по этому по-воду ложь всегда защитит от возможного “ты меня не уважаешь”...
- Но перекусить не откажешься? - он понимающе посмотрел на меня.
Наверное, у меня был неважнецкий вид, коль каждый кто имеет возможность пытает-ся меня накормить - диета с чая, хлеба и работы не прибавляет красноты в щеках. Я пожал плечами, как бы соглашаясь, но не напрашиваясь, не понимая, что он имел ввиду под словом “перекусить”. В таких случаях можно сморозить чушь, что я и сделал.
- Меня наверное без фрака не впустят в рестораны для новых.
- В этой квартире хозяин разрешил оборудовать временную кухню для рабочих, пошли отметим знакомство, может когда-нибудь и ты меня приютишь вот в такой же квартире.
- В такой врядли - я ленив, а здесь много убирать прийдется, - продолжал я слегка бала-гурить, как проголодавшийся шут в надежде выманить в своего господина кусок получше. В шуты, правда, я не нанимался, а вот голод ощущал сильный. “Крепкий сон, хороший аппетит и лютая ненависть к работе - это признаки здорового организма, - так любил повторять цве-тущий и энергичный Волков Владимир Алексеевич, СНС нашего отдела”. Если это так, то в данный момент времени я был исключительно здоров.
- Наймешь служанку, - в тон продолжал разговор Сергей.
- Наемный труд и излишний капитал противен моему рабоче-крестьянскому воспита-нию.
- Были бы деньги, а воспитание сменить - раз плюнуть. Можешь мне поверить. Наша контора делает уже не одну дачу и квартиру бывшим пролетариям и рьяным бессеребрени-кам. Деньги меняют всех...
Мы пришли на эту “временную” кухню, оборудованную так, как моя “постоянная” не будет оборудована никогда, хотя бы по той причине, что все, представленное здесь, кухонное оборудование не поместилось бы в ней, даже если заполнить им все свободное пространство. Сергей открыл громаднейший холодильники и начал рассматривать его содержимое, предла-гая, может быть, остатки чьего-то обеда.
- Есть гречневая каша, сосиски, борщ, какой-то салат, сладкий рулет. Ты что будешь?
- Я буду все и побольше, - честно ответил я, пытаясь придать своему голосу веселое безразличие.
- Но это и понятно, можно было и не спрашивать, - мне показалось, что разговаривает сам с собой. - Так-с, тебе нагреем борщ, наша кухарка его хорошо готовит, кашу, сосиски... Тебе шесть штук хватит? - Я не спел даже подумать, но он и не пытался выслушивать мое мнение, - а-а, что я спрашиваю, здесь всеравно больше нет. Мне достаточно будет на закусь и одной.
Он набрал в небольшую, но глубокую тарелку борща, в другую такую же наложил ка-шу, положив сверху сосиски. Под ложечкой у меня сильно засосало - я мог бы съесть все это и холодным. Но Сергей разместил тарелки в микроволновой печи и поставил таймер на пять минут. Затем он взял чайник и через фильтр набрал в него воды.
- Ты кофе или чай? - спросил он, открывая и закрывая различные банки в кухонном шкафу и опять, не дожидаясь ответа, решил все сам, - И ни кофе, и ни чай - эти охломоны все выпили, остался напиток из какао. Будем запивать напитком из какао, как это делают все дети из порядочных семей.
Отключение таймера микроволновки обозначилось мелодичной трелью.
- О, запел наш соловей-кормилец, вынимай оттуда все, что он нам приготовил, - попро-сил он, откупоривая не понятно откуда появившуюся красивую бутылку красного вина. И с кем это он собрался пить - я же сказал, что не буду. Впрочем я могу и передумать...
Борщ действительно был вкусным и его оказалось мало. Не очень любимая с детства гречневая каша политая лишь кетчупом казалась верхом кулинарного искусства. Когда на тарелке остались лишь две сосиски, я понял, что веду себя не так как подобает интеллигенту, пусть даже бывшему, но как говорил тот же Владимир Алексеевич: “Аристократ бывшим не бывает...” Я исподлобья посмотрел на Сергея. Он пил вино из небольшой рюмки, такая же, наполненная, стояла и перед мною - я ее только что заметил.
- Ты можешь и не пить, - сказал он, заметив мой взгляд, остановившийся на рюмке, - я так налил про всякий случай или для самообмана - не могу пить сам, боюсь стать алкоголи-ком. Со мной работал раньше один профессор, умница необычайная, но спился, а все потому, что пил один и никто не мог его остановить. А ты чего не пьешь - счастлив, небось, - не пьют только счастливые или больные.
- Я был больным, - ответил я, взяв рюмку и глотнув напиток, вино было отличным.
- В нашей стране интеллигенции нельзя не пить, а особенно сейчас, иначе ее потянет в философию а оттуда два пути в психушку или в революцию, - и он налил еще одну рюмку и ни с того ни сего сказал, - болей чем хочешь, только не гриппом.
- Почему? Все боятся только СПИДа и рака.
- А-а, то все херня. - он выпил очередную рюмку и налил себе еще, - ты думаешь поче-му спился Пельтцер?
- Кто это?
- Профессор о котором я тебе рассказывал, - он выпил рюмку, вынул с кармана пачку сигарет, - я закурю, ты не против?
Я кивнул головой. Приятное чувство насыщения тела пищей наполняло душу доброже-лательностью. Мне вспомнились наши институтские скромные застолья и разговоры на вся-кие жизненные темы, включая даже “запрещенные”, о которых сразу узнавали соответст-вующие службы (режимное предприятие как-никак), мы знали об этом и они знали о том, что знаем мы - так и жили - каждый со своими знаниями...
- Сегодня встретил одного бывшего своего сотрудника, тоже спился окончательно - хо-дит оборванный, грязный. Подумать только - его выдвигали на лауреата премии Ленинского Комсомола. Но он оказался евреем и у него даже родственники за границей оказались, а он это скрывал, - речь его становилась немного агрессивно-затянутой и немножко бессвязной, - И Пельтцер был еврей. Сегодня год, как он умер - мы его немного помянули с Гришкой. Ка-кой он в черта еврей - Григорий Афанасьев, но родственники в Израиле оказались. А Пельт-цера замучила химера совести, комплекс вины по Фрейду, - он закурил, - Пельтцер руково-дил лабораторией вирусных заболеваний.
- Не мог побороть грипп? - я допил свою первую рюмку и, поражаясь своей храбрости, а может быть и наглости, налил вторую.
- Он не боролся с гриппом - он его разрабатывал.
- Сие как? - спросил я, зная что именно этого вопроса он ждет, человек не может за-быть время в котором он жил и ради которого он жил.
- Мы разрабатывали новые виды бактериологического оружия. Представляешь, весь ла-герь противника заболевает безобидным поносом или гриппом. Температура, сопли - бери всех голыми руками. Пока поймут что к чему, пока найдут противоядие - глядишь и враг по-бедил. Коварная штучка. Когда услышу о новом вирусе гриппа так дрожь по всему телу - а что если кто-то выпустил штампы Пельтцера. Он уже придумал неизлечимые пока формы, приводящие к летальному исходу. Пей и радуйся, что старина Пельтцер отдал богу душу, а может и не богу, всеравно пей. Все эти умники шизики, особенно евреи, потому что не пьют. Нам говорят, что атомную бомбу сделал Опенгенмайер. Ат, нет - атомную бомбу просчитал Энрико Ферми. И ты знаешь, что он сказал, когда ему сообщили, что его изобретение за се-кунду уничтожило 70 тысяч безневинных людей? Этот шизик ответил: “Это всего лишь кра-сивая физика...” Красивая физика, красивая генетика, превосходная микробиология... Ты можешь себе представить, что какой-то любитель красивой биологии возьмет и разобьет ам-пулу со штампом Пельтцера в ихнем шикарном Париже! Сколько там миллионов - десять? И через семь дней их начнет косить не чума, не рак, не СПИД - их начнет выкашивать вирус гриппа и ничем, - он помахал указательным пальцем перед моим носом, - ты понимаешь, ничем его не остановить...
Я выпил и также закурил. В голове немного зашумело, предметы слегка зашатались, но вскоре все стало на свои места. Сергей залил кипятком насыпанный в кружки бежевый по-рошок растворимого напитка какао. Затем он вылил остатки вина, поделив их на двоих.
- За знакомство, - предложил он запоздалый и традиционный в таких случаях тост, - Андрей, нужно пить, чтобы не было желания разбить ампулу с вирусом Пельтцера.
Мы выпили, он не закусывая - я доедая последнюю сосиску.
- Все, Андрей, завтра нужно начать пораньше, нас жмут сроки, - он стал опять распоря-дителем работ. - Квартира открывается в семь утра, приходит кухарка. Завтра должен прие-хать хозяин с будущей хозяйкой - он ей покажет планировку. Постарайся до обеда начать обшивку, за два дня нужно закончить, получишь сто баксов. Затем начнешь ложить плитку.
- Сделаем, шеф, - я поднялся со стула, ноги мои слегка дрожали от слабости, но стояли твердо.
Мы попрощались как старые добрые знакомые. Эту ночь я спал как ребенок, даже ле-тал во сне. А утром, ровно в семь я был уже возле квартиры. Подошла кухарка, пенсионного возраста женщина, которую можно было бы назвать и бабушкой.
- Что-то ты рано, новенький? - спросила она, открыто набирая код замка - легко запом-нить - все пятерки, потом его, конечно же, сменят.
- Зашиваю балкон.
- Хорошо, зашивай, милок, - согласилась она, открыв дверь, - в восемь подойдут ос-тальные, завтрак будет готов.
За работой время летит незаметно - это аксиома. Стеклопакеты окон и дверей надежно изолировали меня от остального мира в квартире - я не слышал как пришли рабочие, как гу-дели компрессоры краскораспылителей, стучали молотки. Эти звуки ворвались ко мне не-ожиданно - дверь открылась и в ней показалась голова Сергея.
- Привет, - поздоровался он, - ты что это ночевал здесь?
- Да нет, я здесь с семи.
- Молодчина, - быстро управляешься, с опережением графика.
- У вас и график есть?
- А что же думал - мы щи лаптем хлебаем, - он горделиво вскинул голову, - сетевое планирование - автор я.
- А ты все учел и грипп тоже?
Лицо его посуровело.
- Не шути с гриппом - это намного серьезнее чем ты думаешь, так что не треплись - те, кто запросто могут убить за утечку, еще живы.
- Извини, - я понял, что сказал, что-то лишнее.
- Ничего, работай, скоро должны приехать хозяева.
- Пусть приезжают, я им не помешаю.
Разговор был окончен и я продолжил свою работу. Но через минут двадцать шум опять ворвался в мою изолированную обитель. Это опять был Сергей, в руках он держал пластико-вую бутылку с апельсиновым напитком и пакет с бутербродами.
- Ешь, нужно есть, особенно тебе, - сказал он протягивая пакет и бутылку.
- Спасибо, - ответил я, ощущая благодарность к Сергею, за столь пристальное внимание ко мне.
- Не подумай только, что я занимаюсь благотворительностью. Голодный работник ра-ботает плохо, а ты должен работать очень хорошо, - что-то это опять мне напомнило... Ле-винсона... Наверное Сергей также был чьим-нибудь научным руководителем.
Работал я действительно хорошо, материал отлично монтировался и стены лоджии преобразовывались на глазах, приобретая, как говорят, товарный вид. Что они умеют делать, там у себя на западе, так это пыль в глаза пускать и не простую пыль, а золоченную...
Когда в этот раз отрылась дверь шума я не услышал, а услышал лишь удовлетворенное:
- Хорошо...
В этот момент времени я стоял на четвереньках задом к двери то есть в некоторой пре-небрежительной позе к входящим, но по-моему они не обиделись - для них я был лишь ра-бочая лошадка и мог стоять как мне заблагорассудится лишь бы работал хорошо. Я обернул-ся и увидел высокого, плотного, седоватого брюнета в длинном светлом плаще, в руках он держал элегантную трость с набалдашником в виде орлиной головы. Рядом с ним находилась небольшого роста, похожая на куклу толи женщина толи девочка, скажем так - юная леди - прекрасное кареглазое создание в обтягивающем блестящем костюме, выгодно подчерки-вающим ее по девичьи спортивную фигуру. Мне показалось, что я ее где-то уже видел. Было видно, что юная леди не обладала скромностью безневинных созданий - она делово осматри-вала лоджию, ступая своими острыми каблучками на сделанные мною заготовки, выдавливая на них круглые ямки, чем безнадежно портила материал. Она потрогала руками гладенькую поверхность обшивки, ее губки не очень артистично изобразили недовольство.
- Ашот, я хочу чтобы здесь было дерево, дуб, это же все химия, - у нее был звонкий с хрипотцой голос.
Тот, кого она назвала Ашотом, вопросительно посмотрел на зашедшего вслед за ним Сергея.
- Все согласно утвержденного Вами проекта и сметы, Ашот Каримович, - поспешно сказал Сергей. показывая какой-то листик из большой папки, которую он зажал под мыш-кой.
- Харашо, - с явно выраженным кавказским акцентом сказал Ашот, - приготовь мнэ но-вую смэту с дубом, я посмотрю.
Они вышли. Мною овладела некоторая растерянность, я сделал почти всю работу - опять один день моей жизни прошел впустую. Вся наша жизнь наполнена ничего незнача-щей пустотой. То мы очень много уделяем внимания еде, то работе по ее доставанию, а когда мы сыты то нам хочется быть заметным и мы начинаем придумывать чего-нибудь чем бы отличиться от других. Я в юности мечтал о хорошем спортивном костюме и кроссовках обя-зательно Adidas - их тогда носили все сборники. Но когда мне в очередной раз нокаутом чуть не вышибли мозги, я хотел сохранить только их, считая что они принадлежать гению, а зна-чит и истории - так многие тогда считали. А вот ей нужен дуб на стенках, по своему она пра-ва. Была бы у меня хорошая, выдержанная дубовая доска, нет - лучше брус. Я сел на пол, за-крыл глаза...
...Башню можно построить и из дубового бруса, как в старинных монастырях или кре-постях. Это было бы даже лучше: хорошо выдержанный дуб простоит не один мой век, он легко обрабатывается и не требует специальных инструментов, а еще он создает особую ауру в помещениях - ауру надежности и здоровья, раньше медики прописывали дубовую мебель. Башня с дуба... Немного скрипящие дубовые ступени, дубовые перила, как в старом боевом фрегате времен Колумба и тогда можно открывать свою Америку... Но где взять этот хорошо выдержанный дуб и будет ли гармония дуба с бетоном? С бетоном будет - не будет гармонии дуба с главным архитектурным управлением города, если дело каснется утверждения какого-нибудь формального проекта. Конечно, можно извратится и сделать телескопическую баш-ню дубовой... Нет - это не разумно, при наличии современных материалов и технологий. Ро-мантично переплыть океан на дубовом фрегате, но не разумно когда есть “Боинги”...
- ... Подъем, подъем, перерыв окончен, - меня легко тормошил Сергей.
- Ты пособник буржуазии, бессовестный угнетатель рабочего класса, - расслабленным голосом высказал я свое возмущенное мнение его бесцеремонным манерам прерывать чело-веку его заслуженный отдых, потому, насколько я понял, своим честным трудом я ничего не заработал и нельзя сказать, что я не старался.
- Пошли пообедаем и заканчивай поскорее, завтра нужно начинать укладывать плитку.
- Я не успею, - озабочено сказал я.
- Почему, - недоумевал он, - все почти готово.
- А та фифа была не довольна.
- Да не обращай ты внимания, мало чем она не довольна. Она и так слишком много по-лучила: он ее раскрутил и продолжает дальше раскручивать, купил квартиру, дал машину и все-то за то, что раз в неделю трахнет. Я когда ему показал новую смету он сразу исключил подобные траты.
- У каждого свои проблемы, я тоже с дубом не связывался бы, - конечно, я подумал не о лоджии какого-то денежного мешка, я подумал о Башне...
Скоро все работы по оформлению лоджии были закончены и я, полюбовавшись резуль-татами своего труда, с чувством исполненного долга, как Данила-мастер из Медной Горы, вышел из своего добровольного заточения. Вышел и был поражен - квартиру трудно было узнать. Десятка два мастеров-оформителей на глазах превращали так изумившую меня не тронутую белизну стен в выставку образцов оформления квартир. Каждая комната отлича-лась по стилю от другой: классическое барокко прихожей с центральным элементом - боль-шим, обрамленным черным гранитом камином, с позолотой витиеватых украшений и обтя-нутыми шелком стен, твердило о богатстве; большой зал, наверное репетиторская, была от-дана на растерзание художнику-концептуалисту - здесь царила борьба Гармонии и Хаоса, может не так как в реальной жизни, но было красиво; в других комнатах клеились обои; оранжерея копировала японские садики для чаепития - одна сплошная икибана; спальня, как все спальни, по замыслу дизайнера или скорее всего молодой хозяйки, должна была служить не отдыху, а работе по добыче мига наслаждения. В общем, меня поразили лишь темпы ра-боты и их качество, а дизайн - дань кичу. Это, как искусственно созданный парк - повторить природную красоту можно лишь частично, создать что-то в противовес ей нельзя - Гармо-ния это и есть Хаос, стремление к одному уничтожает другое, уничтожает Красоту. Прихоть, как и похоть можно удовлетворить просто обманом, питающим самообман, но возможно ли удовлетворить ненасытность тщеславия, порождающих их... Сегодня ей захотелось дуба на балконе, квартиры, где раньше жили три семьи, а что потом? Она наверное считает себя звездой эстрады, бурно прогрессирующим гением и наверное не знает, что почти все гении умерли нищими - гению не нужно это тяжелое материальное богатство - он обременен богат-ством в себе... Но если в человека есть лишние деньги он может их выбрасывать куда хочет - пусть покупает свое время. Этому может быть жестокому в реальной жизни человеку захоте-лось быть добрым - он стремиться уйти от Хаоса к Гармонии вот и завел себе дочь - девоч-ку-певицу. А может ей хочется Хаоса - Гармония с ее скучнейшей повторяемостью ей надое-ла... Эта квартира ее Башня, но любая башня, ведущая вверх очень просто может превратится в склеп...
Я получил свои сто долларов за два дня интенсивной работы и поднялся к себе на верх. В моей двери, за дверной ручкой лежала свернутая трубочкой какая-то листовка. “Что выбо-ры опять, - подумал я, - в таком случае таких листовок должно быть больше”. Но листик ока-зался рекламным проспектом квартирного агентства “Благость”. Пункт в котором обещалось выгодные условия продажи или обмена жилья был кем-то аккуратно подчеркнут оранжевым фломастером. Мне кажется я знаю чьих это рук дело - в следующий раз этот хмырь в черном похоронном костюме слетит вниз с восемнадцатого этажа...
Я вошел в свою квартиру, посмотрел на грязные стены, мусор на полу и вспомнил пре-ображаемую обитель человека этажом ниже - ведь я также участвую в ее волшебном пре-вращении. Возникло желание попробовать изменить лик и своего жилья. Веник и пылесос забрала Марина, мне вдруг стало смешно от упоминании об этом - одна из типичных форм женской мести - уничтожить следы пребывания того что по ее мнению может с ней ассоции-роваться. Я соорудил некое подобие швабры, выбрал свою самую грязную майку и начал собирать пыль на полу. В это время зазвонил телефон и я опять подумал о Марине. Трудно это объяснить, но мне опять хотелось чтобы это была она. Звонил Михалыч.
- Привет, старик, ты куда это пропал - два дня тебя вызваниваем, хотели уже ехать в гости, - его голос, как всегда, был бодр и энергичен.
- Какие дела - взяли бы да приехали, - посоветовал я и сам подумал, что посоветовал как раз глупость - его визит не был сейчас желательным.
- Слушай, старик, дело есть - есть возможность подзаработать.
- Михалыч, пошел ты в жопу со своими предложениями, со мной твой лучший друг Магницкий еще не рассчитался, а ты опять лезешь ко мне со своими дурацкими идеями.
- Старик, ты че это обиделся? Да отдам я тебе твои деньги, вот раскручусь немного и отдам, да и Магницкий скоро принесет прямо в подносе. Там сейчас такие дела закручива-ются...
- Михалыч, - прервал я ее восторженный рассказ, - я сейчас нашел временную работу, может не очень доходную, но надежную, так что извини. Пока.
И я положил трубку. Но только я собрался продлить свое очень нужное занятие по уборке квартиры, как телефон зазвонил опять. Это был снова Михалыч.
- Старик, да ты че это - обиделся. Да брось - меня он кинул куда на большую сумму и то я уверен в завтрашнем дне. А работа для тебя самая стоящая - шоу-бизнес, светооформление шоу-программ, твою работу в Магницкого видели нормальные люди, им понравилось, они тебя ищут.
- Михалыч, извини в следующий раз, я сейчас очень занят, - я не был на него зол, я не-много от него устал, вернее не от него, а от работы косвенно связанной с его именем, поэто-му и предложил компромиссный вариант, - через неделю я закончу некоторые свои дела то-гда и поговорим...
- Как знаешь, - уверенная бодрость немного утратила свой напор, - боюсь чтобы не бы-ло поздно...
- От меня мое не уйдет, пока, - сказал я и положил трубку, продлив мысль в голос уже сам для себя, - а если уйдет - так значит это не мое...
Благородный трудовой порыв иссяк, два звонка Михалыча сделали свое коварное дело - моя квартира еще некоторое время будет не убрана, но это точно - никогда не будет такой как та - этажом ниже. Я лег на свою самодельную кушетку и мои глаза опять остановились на намеченном круге будущей Башни...
- Что же это я лежу - работать нужно, - сказал я себе, - убирать он собрался, а кто кры-шу пробивать будет? Покоя ему захотелось, уюта, может быть ты еще и жрать захочешь три, нет, четыре раза в день. Давай, шуруй в шоу-бизнес, может какая-нибудь дура купит тебе квартиру и ты ее зашьешь блан-капаном или дубом...
Я беседовал с собой, я ругал сам себя - самый лучший собеседник это наше изображе-ние в зеркале, которое стоит перед нами. Ругань не очень помогала. Ударив несколько раз по зубилу молотком и выбив с искрами лишь несколько мелких камешков, я вспомнил о алмаз-ном резаке, рекламируемом Ароном. Странно, но не смотря на некоторую антипатию, кото-рая возникала во мне при его присутствии, я, наверное, был бы не против если бы он пришел и посоветовал что-нибудь дельное. Что делать дальше я не знал, как спасение от излишних раздумий, опять зазвонил телефон. Даже если бы это был Михалыч я был бы не против. Зво-нила Лидия.
- Привет, как ничего себе? - она говорила слегка устаревшим молодежным слэнгом, стараясь быть небрежной.
- Не дождетесь - я еще жив, - ответил я в том же духе и тем же тоном.
На самом же деле ее вопрос означал: “Почему не звонишь? Мне немного скучно, нужно чтобы кто-нибудь поухаживал за мной?” А мой ответ был: “Я и сам не знаю, может мне так-же того же нужно”. Слэнг, жаргон, интонация - как многогранна наша речь, обогащающая или скрывающая смысл общения.
- Что делаешь? - на этот раз вопрос ее мог означать очень много от “будешь ли за мной ухлестывать” до “ты мне безразличен”.
- Пришел с работы и решил убрать квартиру, - честно признался я, но на другом конце линии связи могли понять правильно - “решай сама”.
- И как успехи? - “если хочешь могу помочь” - это так понял я, не знаю, хотела ли она сказать именно это...
- Моя бывшая любовница ушла и все с собой забрала, даже веник, - это была или гру-бость или признание в том, что без женского участия в благородном деле уборки квартиры не обойтись.
- Бедненький, все его бросают и все его грабют, - в ее голосе были наигранные игривые интонации, скрывавшие легкое разочарование или раздражение. Но для меня в нем было предложение прийти и помочь, разумеется не сегодня - сегодня уже поздно...
- Значит заслуживаю - хорошие вещи не выбрасывают, - я напрашивался на компли-мент, так захотелось быть бедненьким и несчастненьким, которого обижают все кругом не хорошие...
- Все мы заслуживаем лучшей участи, но никто кроме нас этого не знает, - она вздохну-ла.
- Это даже лучше, чем “каждому - свое”. Сама придумала?
- Нет, жизнь подсказала...
Мы опять проговорили целый час и опять о разной чепухе. С ней интересно говорить по телефону - приятно, не скучно и без лишней настороженности. Относительно общения, я бы разделил женщин на три большие группы: одни - это те с кем интересно общаться сидя рядом; другие - это те с кем интересно общаться на расстоянии, можно по телефону, можно и в письмах; третьи - это те с кем не хотелось бы общаться вовсе. А вот куда отнести Мари-ну?... Я хотел бы чтобы она позвонила, но не хотел бы с ней разговаривать. Я хотел бы чтобы она пришла, но сразу и ушла... А Лида?... Сколько ей лет? Восемнадцать, двадцать... Каким же старым дебилом я ей кажусь: каждый кому не лень обманывает, женщины бросают, рабо-ты постоянной нет, живу хуже чем нищий и еще мечтаю построить какую-то Башню... Но почему она мне звонит и при этом оказывает всяческие знаки внимания? На сексуально оза-боченную нимфоманку не похожа, да и я на роль жигало не гожусь. А может она хочет стать певицей, как та с этажом ниже? Но спонсор с меня еще хуже чем любовник... Работает де-вушка с утра до вечера, видит кругом сытые и похотливые рожи и мечтает о принце. Тут вот являюсь я: начинаю приставать к ней, ревновать, потом меня бьют по морде, она меня спаса-ет и я благодарный должен совершить ради нее какую-то глупость, ну так скажем подвиг - сказка, водевиль, сериал... Мне кажется, что я уже это проходил как-то...
Я уснул и под утро мне приснилась Лида, но не вся - только ее изумительная попка и стройные полные ножки - нет, в принцы я явно не гожусь.
...Опять в семь утра я самый первый стою у двери и жду кухарку, хотя с таким же успе-хом мог набрать код замка, а заблокировать магнитный идентификатор в замках польского производства может любой школьник, читающий раз в месяц свой учебник по физике. Но замки ставятся не против воров - замки для таких как я, которые или считают себя порядоч-ными или боятся признаться, что им страшно воровать, но могу признаться - я безразличен к чужому хламу, впрочем как и к своему - самое ценное у меня всегда с собой...
- Ты опять самый первый, - уже приветливо, как к старому знакомому обратилась она ко мне, - а почему ты завтракать не приходил вчера? Не бойся, никого не объедишь. Или ты стесняешься?
- Стесняюсь, - ответил я, нужно было что-то отвечать.
- Тогда пошли, я тебя быстро накормлю, а то вон какой худой...
Опять меня хотят накормить, да что это в конце-концов такое... Я хотел было возму-титься, но вдохнул воздух и подумал, что никто не виноват, что я действительно так выгля-жу, хотя и чувствую себя почти превосходно. Но стоит признаться, что после дачи Магниц-кого есть постоянно хочется, говорят похожее испытывали те кто пережил голодовку.
Я поддался искушению и последовал за ней на кухню. Хрустящие горячие гренки и большая кружка все того же сладковато-горького напитка какао вселила в меня оптимизм и веру в то, что все будет хорошо, даже в том случае, когда кому-то покажется, что плохо.
Когда пришли остальные рабочие, я уже начинал расчерчивать уровни кладки плитки. Мы не знакомились, мы просто поприветствовали друг друга, перекинувшись парой ничего не значащих фраз - мы были здесь временно вместе, впрочем как и все люди на земле. Сер-гей где-то задерживался и я решил не ждать руководящих указаний и начал выкладывать плитку сам, своим очень эффективным способом, настолько эффективным, что мое новшест-во заметили остальные рабочие. Они поочередно подходили ко мне, одобрительно кивая го-ловами. Но не только свой способ кладки я решил применить - я и рисунок придумывал на ходу сам, подбирая нужные цвета из складированных нескольких видов плитки. Туалет по-лучился словно освещенный радугой.
- Не туалет, а произведение искусства, - сказал один из рабочих, устанавливающий две-ри, обклеенные дубовым шпоном, которые как-то еще гармонировали с позолоченной леп-кой гостиной с камином и уж очень диссонировали с абстрактной росписью той большой комнаты, названной мною артистической и уж ни как, они не вписывались в “радужное ос-вещение” туалета...
За обедом мы разговорились немного, но ничего кроме чая, кофе или минеральной ни-кто не пил. Все ребята работали вместе уже давно на фирме, где Сергей был распорядителем. Они были профессиональные строители и поэтому с одинаковым успехом могли бы сделать мою работу в лоджии, выложить плиткой туалеты, но, как сказал один из них, эта работа вы-пала из договора и к тому же на фирме низкие расценки. Меня устраивали любые расценки - я не был профессионалом. От них я также узнал, что кавказец Ашот, купивший для своей любовницы певицы квартиру, известен более под кличкой Чеченец, что занимается он в ос-новном продажей оружия и наркотиков, а в последнее время хочет легализовать свои капи-талы через шоу-бизнес. А квартиру хочет ей подарить через неделю на ее день рождения. Не думаю, что моя работа ему не понравилась - в тех местах, где он стал Чеченцем таких туалетов точно не было, а ее мнение меня не интересовало - деньги платит не она...
После обеда я закончил все оговоренные с Сергеем работы, но Сергей все не приходил. На этой фирме был заведен порядок - никто не уходит с работы пока не прийдет распоряди-тель. Он пришел не так уж и поздно, но все привыкли, что он приходил пораньше. Выглядел Сергей несколько озабоченным. Искренне удивился тому с какой скоростью я закончил ра-боту, одобрил мою фантазию, но заплатил мне наличными, действительно, по самым низким в городе расценкам. Ничего, я не в обиде - мне было достаточно, за четыре дня заработать почти двести долларов в моем положении было лучше некуда.
- Что делать завтра, - пряча деньги спросил я, - насколько я понял твой сетевой график перевыполняется и скоро квартира будет готова гораздо раньше?
- Да, я завтра планирую свою часть работ закончить, потом начинает завозить мебель ее квартирный дизайнер.
- Я могу заложить плиткой ванную, - предложил я, напоминая ему о своем желании и дальше работать под его, как раньше говорили, чутким руководством.
- Да работы еще полно в этом доме, но было гораздо больше, ты бы видел сколько нам пришлось сделать, чтобы в этом доме появилась горячая вода, почти все коммунальные службы города неделю не спали, - он озабочено почесал затылок, - Я вот думал тебя при-влечь для солидных вещей, но получается некоторая задержка.
- Насколько я понимаю, здесь все уже готово, кроме ванной.
- Далась тебе эта ванная. Ее заделают голубым мрамором, специально доставляют из Казахстана. Так она захотела.
- Там что есть мрамор?
- Представь себе, единственное в мире уникальное месторождение и в самом сердце пустыни Бетпак-Дала.
- Так в чем же дело? - мне действительно было интересно - наконец-то появилась кой- какая работа на которой платили.
- Он планировал оккупировать и следующий этаж, а в перспективе и крышу, да вот за-гвоздка не хотят некоторые ему уступать свои квартиры.
Почему-то в груди у меня похолодело, я был уверен, что в число этих “некоторых” вхожу и я.
- И много этих, кто не хочет ему уступать? - спросил я в надежде, что я не один - чувст-во общности, а может быть и стадности придает силы.
- Квартирные агенты говорят, что с двумя они вроде бы договорились, а вот один типус безработный никак не уступает, а у него-то всего лишь однокомнатная. Вот у нас и задержка с новым проектом и договором.
- А если он не уступит, этот типус свою квартиру? - я никогда не говорил ему, что это я живу этажом выше.
- А куда он денется.
- Ну а если, вдруг?
Он изучающе посмотрел на меня и, внимательно смотря в глаза, спросил:
- Ты что его знаешь?
- Нет, - я сделал безразличный вид, - просто интересно, как это одни люди распоряжа-ются другими, даже не спрося у тех желания.
- Сильный всегда прав - даже если он не прав. И если тот не уступит, так его запросто могут и убить - это даже дешевле обойдется.
- Как это убить? - я действительно испугался. - А документы на квартиру? А если чело-века бросятся искать?
- Что документы - это обычная, даже не гербовая бумага. Но их и подделывать не будут - стольник клерку из ЖЭК-а и всего-то делов. А убить человека в наше время это вообще ничего не стоит и никто его не будет искать - сколько кругом пропавших безвести, кто их ищет... Это долгое время был его основной бизнес.
- Какой бизнес?
- Квартирный кидала. Или выгнать хозяина с квартиры или убить, второе чаще...
Меня как-бы на минуту парализовало - это же касалось лично меня. Так просто убить за желание жить на краю мира, подальше и повыше от людей - неужели это возможно? Я слы-шал как он хлопал меня по плечу и просил зайти завтра “узнать, что к чему”, мне кажется, что я улыбался в ответ и при этом даже шутил, потому что он засмеялся, но в тоже время я ощущал сильнейшее раздвоение личности; одна половинка жила прежней жизнью - другая ощущала опасность и выискивала возможности спастись от нее. Зачем-то, незаметно для не-го я отключил систему распознавания по магнитным карточкам, хотя ее можно было и обой-ти. Мы вместе спустились лифтом вниз, я обнаружил, что хочу обмануть его, показывая всем видом, что я здесь не живу - это было глупо, но я это делал неосознанно. Вдвоем мы подо-шли к стоянке автомобилей, где стояла его красная “девятка” с разбитым правым крылом и опять я заметил, что очень внимательно всматриваюсь в лица проходящих мимо людей, ста-раюсь заметить появление возможного убийцы. Он предложил подвезти, я отказался, сказал что живу в соседнем доме. Он уехал - я остался один. Подул холодный ветер, упало несколь-ко капель дождя, я был одет очень легко, но домой идти не спешил. Ежась от холода я зашел в соседний подъезд и начал наблюдать за своим подъездом. Люди входили и выходили и каждый из них мог быть моим потенциальным убийцей. Я дрожал от холода или от страха, зубы мои выбивали громкую, почти барабанную дробь - на меня начали обращать внимание, я действительно мог вызывать подозрения: одетый в рабочую спецовку, дрожащий и стуча-щий зубами. Так долго продолжаться не могло и я решился подняться к себе на верх.
Закоченелыми, дрожащими пальцами я еле вставил ключ и с невероятным трудом по-вернул его. Дверь в свою квартиру я открывал очень осторожно, открыв, постоял немного прижавшись к косяку, прислушиваясь к звукам - в квартире было тихо. Я резко вскочил в коридор, падая на пол. Замер, прислушался - ни чего и ни кого. Встал, отряхнулся, включил свет, осмотрел всю квартиру, заглянув даже в антресоли, закрыл двери, накинул цепочку. Посмотрел на темные окна, ни штор ни занавесок не было, первая мысль - при включенном свете я отличная мишень для снайпера. Я выключил свет, стал в угол... Дурдом, боевиков насмотрелся: какой там снайпер, какой там киллер в засаде - президентов, бизнесменов, ок-руженных охраной убивают, а я кто - я букашка, задавить такого ничего не стоит. Неужели так буднично, неужели это возможно - убить человека лишь за то, что он хочет жить никому не мешая. Так нет - той проститутке захотелось иметь мою квартиру, мою однокомнатную келью, мою крепость. Сколько я натерпелся пока не стал ее законным владельцем... Мой дом - моя крепость, как это звучит глупо. Мой дом - мой гроб - это более актуально. В памяти всплывали ранее услышанные сообщения о пропавших, о убитых, за эти самые злополучные метры жилья - надежный источник криминальных доходов. Но я же больше года вкалывал как проклятый, а что сделала эта сволочь - переспала с бандитом... Я ненавидел весь мир, мне казалось, что все знают обо мне, о том что меня могут убить и злорадствуют по этому поводу. Я исчезну и у всех появится меньше проблем: Чеченцу меньше возни; Магницкому не нужно будет возвращать деньги, если он собирается их возвращать; вздохнет облегченно Михалыч - одной проблемой меньше для него; вот уж позлорадствует Марина... Кто, кто вспомнит обо мне? Родители? Они всегда считали меня оторванным ломтем - у них есть старший брат, сестра, их дом, огород, их болезни... Лидия? Я для нее лишь потенциальный временный ухажер...
Бросить все и уехать к черту. В Сибирь, к старателям, уйти в море с рыбаками... Я смотрел на потолок в одну точку. Вот круг - это должна была быть моя Башня. Когда-то в крепостях были башни - последний приют при осаде. Мой дом - моя крепость... Крепость без Башни, не крепость - нет последнего защитного бастиона. Но что же я паникую, меня еще не атакуют - мне лишь только угрожают жалкие вассалы. Нет, хрена вам а не мою квартиру! Главное не паниковать, не паниковать - в крайнем случае смыться я всегда успею, но сначала нужно попытаться победить. Кого победить, кого? Они со мной не борются, они, как стихия, сметают все на своем пути, они стихия алчности - а я лишь еле заметное дерево на пути ура-гана. Со стихией не борются - со стихией считаются, от нее прячутся, спасаются, строя пре-грады...
Тело немного знобило, я ощущал свою слабость перед неизвестностью - больше всего на свете человека пугает неизвестность. Неизбежность смерти нам кажется самой большой тайной, поэтому мы больше всего боимся смерти. Никакой тайны в смерти нет, но мы всяче-ски избегаем разгадки, мы придумали душу, потусторонний мир, вечное мучение и вечное блаженство - мелочный человек жаждет вечности, не понимая что всей своей жизнью разме-нивает вечность по мелочам. Марина забрала все вещи - это мелочь, она не стоит жизни, но в этом была ее жизнь. Бетонные стены этой квартиры - тоже мелочь, но мне жаль терять ее, для меня это не просто стены, уют, крыша - это часть моего мира, принадлежащего только мне. А может я ошибаюсь - даже моя жизнь может стать не моей - ничей... По телевизору показывали старого деда, ушедшего в лес и вырывшего там землянку - он жил в ней. Ему предлагали квартиру со всеми удобствами, но он жил в лесу, питался грибами, ягодами и желудями - его мир был шире четырех стен с ванной и унитазом. Но я сросся с этим городом, сросся с этими стенами. Шум площадей, неизвестные толпы людей, запах асфальта, бензина - это тоже мой мир. Он давит на меня как воздушный столб весом в одну тонну, он нужен мне, но я хочу скрыться от него, от этого давления, от этих безразличных толп. Я хочу скрыться от него, оставшись в нем... Миллионы людей лишь на короткое время сходятся в этом городе и создается впечатление, что они не могут друг без друга, но потом они разбега-ются по своим бетонным ячейкам, закрывают двойные двери на два замка, для усиления две-рей закрываются на стальные засовы, защищаясь друг от друга. А потом опять на улицу в толпу, уничтожать свой страх перед самими собой...
Наверное для того, чтобы чем-нибудь себя занять я начал делать уборку квартиры - са-мое бессмысленное занятие для человека, которого могут убить за эту самую квартиру. Вы-тирая мокрой майкой пол я пытался убедить себя, что убивать меня вовсе не обязательно: “За что же меня убивать?...” - спрашивал я себя еще сильнее вытирая самые мелкие пятна. Пол блестел чистой свежестью, пыль была кругом вытерта... Пять лет учебы семь лет общежитий и вот он наконец свой угол: маленькая прихожая, маленький коридорчик, маленькая туалет-ная комната, тесная ванная, кухня и пять метров на четыре - комната - это все мое привати-зированное пространство ради которого я прожил треть жизни и из-за которого я могу ли-шиться всей жизни в целом... А еще круг на потолке... Пробить дыру и улететь... “Я хочу, чтобы меня забрали инопланетяне, - говорила Марина”. Она тоже хотела улететь, а кто ее хотел убить?...
Я выключил свет, забрался в спальный мешок и лег на свою жесткую постель. Чем не землянка. Но в землянки есть великое преимущество - за нее не убьют. Страх, да и не страх вовсе - смятение мысли, не давали мне покоя - я понял, что я здесь не усну. Я поднялся, оз-ноб не прекращался. “Не заболеть бы, - подумал я”. И сам улыбнулся от этой мысли - бояться заболеть в тот момент, когда тебя могут убить...
Я оделся и, смутно догадываясь зачем, по пожарному выходу спустился на этаж ниже. Подошел к квартире Чеченца-Арцыбашева или как там его. Постоял, прислушался - звуков никаких, только ветер высвистывал, гуляя в щелях между панелями дома. Набрал код, щелк-нул замок и я вспомнил, как раньше отключил устройство распознавания магнитных карто-чек - получается, что еще тогда какая-то часть моего Я решила проникнуть в эту квартиру. Зачем... Я закрыл за собой двери и не зажигая свет прошел на кухню. Окна кухни выходили в сторону города, его мерцающие огни разгоняли темноту. Я чувствовал себя в относительной безопасности. Озноб не прекратился, но был не такой сильный. Я включил в розетку элек-трический чайник, сел на мягкий кухонный стул, постарался расслабиться. Если я еще не-сколько часов назад решил прийти сюда - иначе никак не объяснить того, что я отключил магнитную охранную систему, то что же я решил делать дальше... Никаких идей, мыслей по этому поводу на ум не приходило. Засвистел свисток чайника. Кроме того самого раствори-мого какао я ничего не нашел. Густой горячий напиток немного согрел меня и постепенно возникла мысль, твердящая, что лучше всего переждать здесь до утра, а утром, не дожидаясь кухарки выйти... А что дальше? Нужно спросить у Льва Яковлевича, может у Михалыча - как никак они крутятся в этом самом бизнесе и наверняка знают как можно выпутаться из такой ситуации...
Вдруг я услышал шум, кто-то подошел к двери и набирал код. Сердце учащенно заби-лось и в несколько прыжков я добрался к кладовой, где хранился инструмент и материалы. Только я закрыл за собой дверь, автоматически просунув в дверную ручку в виде засова дер-жатель молотка, как они вошли. Судя по доносившимся звукам, их было двое - мужчина и женщина. Женщина чрезмерно пользовалась дорогой косметикой, запах которой мгновенно заполнил всю квартиру.
- Милый..., - услышал я звонкий голосок, это была она.
Потом тишина, но ко мне доносились еле уловимые звуки и шорохи - они целовались. Потом я услышал тихий его голос:
- Ты уверена, он не прийдет? - голос не принадлежал Ашоту.
- Нет, нет, милый, не бойся - он сейчас укатил на “стрелку”.
- А если вернется?
- Нет, нет, милый, у них это до утра. Сауна, девки...
- И ты терпишь, - а голос у него был приятный - густой баритон сильного мужчины.
- Еще не долго, вот выйдет мой новый альбом, он подарит мне эту квартиру для нас с тобой и я его сдам ментам.
- А если не выгорит?
- Выгорит, выгорит, - и опять поцелуи. - Я много знаю, вышки ему не избежать...
О, получалось интересно - я неожиданно стал свидетелем сговора против моего злого демона. Мгновенно созрел план: я ему сообщаю об этом, а он взамен оставляет меня в покое. От этой мысли стало намного легче...
- Я люблю тебя, я очень люблю тебя, - слышал я страстный ее шепот.
- Не здесь, не здесь, - он от чего-то нехотя отбивался, - ты уверена - никого нет...
- Никого, карточка только у меня и у кухарки... - она сладостно вздыхала.
Они занимались любовью прямо на кухонном столе...
- Ой! - вскрикнула она, это был не крик страсти.
- Что такое, что такое? - я услышал его испуганный голос и шуршание ткани - быстро одевал брюки.
- Чайник.
- Что чайник?
- Чайник горячий, здесь кто-то только что был... А-а... - она замолчала оборвав фразу, я понял, что она имела ввиду - она хотела сказать, что здесь еще кто-то мог быть. Я мог по-пасть в переплет...
Наступила гробовая тишина. Я старался дышать беззвучно ртом, одновременно напря-гая все органы чувств...
- Это были рабочие, они ушли недавно, - услышал я ее успокаивающий голос, - они часто работают до поздна, а потом ужинают.
Что-то щелкнуло, этот звук вполне мог означать перезарядку пистолета или взвод курка револьвера. Я услышал осторожные шаги. Судя по всему это ходил он и проверял все поме-щения. Вот он открыл двери одного туалета, другого, дернул ручку моих дверей. Мне пока-залось, что на меня обрушилась целая горная лавина, я сжался, напряг все мышцы...
- Что здесь? - спросил он.
- Кладовая, там инструменты рабочих, материалы. Они все время закрывают эту дверь, - может это она придумала для самоуспокоения, а может так было раньше, но в течении че-тырех дней моей работы никто эту дверь не запирал.
Он дернул ручку еще раз и пошел дальше. Я слышал как удалялись его шаги, как он комментировал уведенное, критикуя оформление.
- Ну ты и налепила - все в кучу, как дендропарк.
- Это не я - это все дизайнер. Он сказал, что лучше иметь многостилевой интерьер - на каждое настроение свой.
- Он не настоящий дизайнер или захотел побольше вышибить с тебя денег, - его густой баритон опять зазвучал уверенно.
- Деньги не мои - его.
- А мой этаж также будет сделан?
Я напрягся - это что еще за “его этаж”...
- Там все ты будешь делать сам, он пока не выкуплен.
Они опять начали целоваться...
- Нет, нет, я не хочу. Нет настроения, - наверное она его отталкивала, - этот дурацкий чайник все испортил, будь он не ладен.
- Тогда пошли ко мне, - предложил густой баритон.
- Да ты что, очумел! - возмущенно вскрикнула она. - Еще меня не видели в твоей кому-налке. Нет, завези меня домой. У меня завтра в десять запись клипа...
Доносящиеся звуки сообщали мне, что они оделись, закрыли двери и ушли. Я еще по-стоял немного в своем убежище, затем осторожно, стараясь на всякий случай не шуметь, вы-тащил свой импровизированный засов, острожно открыл двери. Никого, только стойкий за-пах духов напоминал, что здесь кто-то был. Я разомял задеревяневшие мышцы, несколько раз присел. Мне хотелось смеяться, кричать, стучать ногами - нервное напряжение спадало и тело искало выхода скопившейся энергии.
Я опять пошел на кухню. Они ушли даже не соизволив убрать следы своего пребыва-ния. Я поправил стол, расставил стулья, посмотрел на пол. Мое внимание привлек яркий зе-леный блик, я нагнулся ближе - это был кулон белого, отдающего матовым блеском металла, с прекрасным сверкающим в слабом свете зеленого полупрозрачного камня. Я поднес наход-ку к глазам. Прекрасная вещица, особенно камень - я никогда не видел драгоценных камней вблизи, этот камень явно был драгоценный. Он меня завораживал, гипнотизировал каким-то волшебным, пульсирующим светом. “Еще одна улика, - подумал я, спрятав свою находку в потайной карманчик джинсов”. Посмотрел на часы - половина четвертого утра, через три часа мне нужно будет покидать свое убежище, почему-то я был уверен, что все посещения на сегодня закончились.

 5.
- ...Лев Яковлевич, в командировке, что ему передать, - сообщил мне не очень приятное известие приятный голос его секретарши.
- Извините, Лидия Августовна, это Кутейкин, мне Лев Яковлевич не оставлял никаких сообщений? - спрашивал с надеждой я микрофон телефона.
- Кутейкин..., - сказала она приглушенно, мне показалось, что она листает книгу, - да, Вам просили передать, что для Вас есть интересное предложение и Вы должны обязательно встретится с Львом Яковлевичем.
- И это все?
- Это все.
- А когда он прибудет?
- Лев Яковлевич в Америке, ему передадут о Вашем звонке, когда он решит свои дела - позвонит. Рекомендую Вам позвонить через день. А сейчас извините - у меня посетитель, - она положила трубку.
Я звонил из телефона-автомата в другом районе города, стараясь следить за происхо-дящим вокруг. Мания преследования не покидала мое сознание, хотя я всячески старался внушить себе, что пока нет причин для того чтобы меня убить - но разве убийства происхо-дят по причине... А кругом хаотически двигались люди - у них были свои заботы и свои дела, я им был безразличен. Возможно кто-нибудь из них уже получил задаток за прерывание че-реды моих забот и моих дел. Но какие у меня заботы, какие у меня дела - настолько важные, чтобы я мог потребовать внимания к себе этих людей, внимания и защиты?... А какие столь важные дела у остальных, почему они не беспокоятся за свою жизнь - у них тоже есть квар-тиры, деньги, да мало чего за что их могут убить, придумав для этого причину. Зачем той певичке любовник этажом выше - они успешно справятся и на кухонном столе...
...Солнце, яркое солнце... Ночью дождь, днем солнце - природа играет людям на руку. Я шел, обходя неглубокие лужи, не желая разрушить отражаемую в них бездну, бесконечность. Вся наша жизнь - это лишь отражение бесконечности в мелкой и грязной луже, а мы так хо-тим чтобы это было не отражение, а действительность. Бесконечность нельзя растоптать, разрушить, наступив на нее ногой - вот так... Круги, маленький цунами в луже к которую я наступил - я уничтожил на время отражение бесконечности. Кто-то так же очень легко и не-брежно может уничтожить и отражение моей жизни... Круги сойдутся опять, все будет по прежнему, не будет только меня... Меня всеравно когда-нибудь не станет. Лужи высыхают, появляются новые, а отражение в них одно и тоже - отражение души, бесконечной и не по-нятной...
Я остановился, оказалось, что кто-то другой, сидящий во мне, привел тело мое к тому небольшому ресторанчику где работала Лидия. Вот так всегда: душа ищет спасения в успо-коении - тело в ублажении. Почему я пришел сюда? Я хотел ощутить себя нужным? Я жаж-дал любви и ласки? Или я просто хотел есть?...
- Это ты, здравствуй, - щеки ее покрылись легким румянцем, глаза радостно заблестели, - а мы только что открылись... Ты хочешь есть?
- Да, не очень, - мне было приятно говорить то, что от меня хотят услышать, - я же обещал прийти.
- А где громадный букет из трех незабудок? - вся мимика ее лица утверждала радость - неужели от моего появления...
- Вера, надежда, любовь - это те три незаметные цветка, которые никто не должен за-бывать - незабудки значит. Я всегда их ношу с собой, - и я демонстрантивно постучал себя в грудь.
- Ой, да что это я стою - тебя накормить же надо, - ее руки нервно мяли накрахмален-ный передник, - что тебе быстро приготовить? Сосиски хочешь?...
А фигура у нее великолепная, превосходная фигура, интересно, идет ли ей беремен-ность...
- Давай сосиски, - согласился я. В последнее время я ел только сосиски и с гречневой кашей и еще борщ, правда, другого кухарка на квартире Арцыбашева рабочим не готовила. Ах, да - еще напиток из какао и гренки...
- А что ты будешь пить: чай, кофе, сок?
- Какао с гренками, - ответил я и мне почему-то стало очень весело.
- Нет, я серьезно, - она так красиво свернула в наигранной строгости губки.
- А я серьезно, - ответил я, как мне показалось весело.
- У нас нет какао.
- Плохо, что нет. Хотя мне безразлично - а какао с гренками я ненавижу.
Она развернулась и мелкими шажками, мешала обтягивающая юбочка, пошла на кух-ню. Я почувствовал на себе чей-то взгляд. “Это он, - приглушенная мысль ударила как то-ком”. Радужное настроение успокоения улетучилось в один миг, я оглянулся. На меня смот-рел скучающий охранник. Взгляд его не выражал ничего: ни любопытства, ни жестокости - он просто смотрел, как зеркало отражая мое изображение. Увидев что его взгляд меня встре-вожил, он отвернулся и стал возле входа, начав отражать проходящих перед ним прохожих.
“Не паникуй, не паникуй, - твердил я себе, - люди всегда смотрят на людей, особенно на незнакомых и особенно если это вменено им в служебные обязанности”. Ведь со стороны могло показаться, что тип в потертом джинсовом костюме пристает к официантке. Нужно было бы убили раньше. Здесь не посмеет - много свидетелей...
Я сел за угловой столик из которого легко просматривался вход в ресторан. Посетите-лей было мало и все они казалось озабочены только своими делами, собой и поглощением сосисок - наверное это фирменное утреннее блюдо всех заведений такого типа.
Подошла Лидия. Она профессионально разложила приборы: вилку, нож, поставила ста-кан с томатным соком (ненавижу томатный сок!). Сосиски лежали отдельно от гарнира, а на гарнир была ... о, господи, гречневая каша. Они что все сговорились - даже едой напоминать мне о всех моих злоключениях.
“Ассоциации, это все твои дурацкие ассоциации, ты эту гречневую кашу с сосисками ел два или три раза на квартире бандита или его любовницы, почему это она должна тебе надоесть? - успокаивал я себя, но какой-то злой чертик добавлял, - За кашу не убивают...”.
- Ты чем-то озабочен, или может ты не любишь гречневую кашу? - она заметила, зна-чит каждый может это сказать. “Не распускайся, держи себя в руках, - мысленно приказывал я себе.”
- Все хорошо, все очень хорошо, ты даже не представляешь, как все прекрасно. А греч-невая каша - это замечательно, она же выводит радионуклиды, повышает мужскую потен-цию, а главное не содержит холестерина - бича двадцатого века, - я пытался выглядеть шу-том.
Она немного зарделась, отчего это - неужели от моего упоминания о потенции?... Да она совсем еще девочка... Но как смотрится сзади... и спереди ничего. Лучше думать о жен-щинах, чем о кончине... А та где-то одного с ней возраста, а уже тело свое считает высокооп-лачиваемым товаром. Интересно, кто тот с таким превосходным бархатным голосом?...
Если во время еды не думать о еде, то можно в мгновение ока уничтожить гречневую кашу и выпить не любимый томатный сок...
- Какой ты молодец - все до крошки съел, проголодался наверное, - она как добрый волшебник возникла передо мной, - может что-то еще?
- Лидочка, ты мой ангел-хранитель, ангел-кормитель или лучше того - ты мой ангел-спасатель, - мне показалось, что в этот момент я был искренним, - ничего мне больше не на-до. Счет пожалуйста и если можно телефон в укромном месте, мне очень нужно позвонить.
- Не надо платить, - она опять покрылась легким румянцем смущения, - я тебя угощаю - нам разрешается один завтрак за бесплатно.
- Лидочка, милая, я очень навязчив, я еще прийду и еще - не нужно приучать к шаре, я уже к ней приучен. Каждый уважающий себя мужчина должен платить по счетам, - я вынул деньги с кармана, отечественных у меня не оказалось - только доллары, заработанные у Сер-гея, - у меня вот только это.
- У нас берут, но я не знаю курса, - она посмотрела по сторонам и робко предложила, - может потом отдашь.
Я взял купюру самого меньшего номинала, из имевшихся у меня, это оказалась десяти-долларовая банкнота и, свернул ее трубочкой, тихонько засунул в карманчик накрахмаленно-го белоснежного передничка, мне почудилось, что по ее телу пробежала мелкая дрожь.
- Я сегодня богаче чем граф Монте-Кристо, это тебе на чай, а заплачу я потом, если не забуду, а то знаешь у стареньких склероз, тебе молодой этого не понять, - для убедительно-сти я слегка сгорбился и немного покряхтел.
- Ты не старенький, - она улыбнулась.
- Ох, я стар, я отшень стар, - прошепелявил я, стараясь скопировать одного из героев анекдотов, - Я есть super star. Дьевушка, где у вас здесь телефона? Мне отшень хочется по-звонить мой старый друг и вспомнить, как в 12-м году мы чуть не взяли Москву.
Мне понравилось, как она тихо засмеялась. Мне понравилось, что в ее присутствии я на какое-то время забыл о квартире... о смерти...
- Пошли, только пожалуйста не долго, наш телефон платный, стоит на счетчике и хозя-ин очень ругается, когда мы много болтаем.
- Не бойся, я не буду звонить к женщинам, это только с ними я могу болтать по не-сколько часов, - я подмигнул ей, она опять покраснела - как хорошо, что человек не разучил-ся краснеть, что его что-то еще в этой жизни, кроме самой жизни, волнует, - Мне нужно по-звонить нашему другу Михалычу и узнать где я его могу найти, мне очень нужно с ним пого-ворить tet-a-tet.
- Он сейчас в Республиканском Дворце Культуры.
- А ты откуда знаешь? - меня это немного заинтересовало - ревную значит.
- Они с Ароном там что-то строят или ремонтируют. Каждый вечер приходят к нам на ужин, обсуждают, вот я и слышала.
- Слушай, - не выдержал я и задал давно мучивший меня вопрос, - Арон он кто тебе?
- Он, - она немножко передернув плечами и сделав неопределенную мимику лица, ска-зала, опустив глаза и как мне показалось немного побледнела, - он друг брата, они воевали вместе, в Афгане.
- Ну, да ладно, - я понял, что задал не тот вопрос и решил напомнить о своей предыду-щей просьбе, - Но я все таки позвоню его секретарю, уточню, - это буквально минута, твой хозяин не разорится.
- Хорошо, - согласилась она и провела меня в маленькую каморку, наверное служившей кабинетом ихнего шефа, где стоял телефон и тихонько прикрыла за мной дверь, чтобы не подслушивать.
Секретарь или диспетчер Михалыча подтвердила информацию Лиды...
... Найти Михалыча в громадном дворце, среди хаоса, создаваемым работами по ремон-ту или реконструкции этого нагромождения гранита, мрамора и гипсовых украшений было не легко. Десятки сновавших по зданию людей были заняты делом и поначалу я растерялся, не зная куда идти и где искать этого неуловимого “генерального координатора”. Подошел к солидному пожилому рабочему, разбиравшего гранитные плитки пола. Поздоровавшись, я вежливо спросил е видел ли он “господина Михайлова”.
- Нет, не знаю такого, - ответил он, продолжая чертыхаясь отдирать плитку.
Я стоял и смотрел по сторонам намереваясь подойти еще к кому-нибудь и спросить то-же.
- Ат, черт, - услышал я голос этого рабочего, он смотрел в мою сторону, значит его оче-редное чертыхание предназначалось мне, - так тебе Вовку нужно, так бы и сказал, а то “гос-подин Михайлов”, может где-то он и господин, а для меня он Вовка. Да я его сопляком вот таким помню, - он показал ладонью, каким маленьким он помнил Михалыча, но меня это мало интересовало, - Вовка со своим тем архитектором полез на крышу. Вот по этой лестни-це все время прямо и на право, а там увидишь.
- Спасибо, - поблагодарил я.
- Валяй, - ответил он, одновременно небольшим ломиком отрывая очередную гранит-ную плитку, та треснула, рабочий заругался, - Твою мать, какой мудак придумал одну гра-нитную плитку менять на другую...
Я его не слушал до конца а пошел в указанном им направлении. Поднимаясь выше по гранитным ступеням, я осматривал громадный размах работ по реконструкции здания, если это подряд Михалыча, то он действительно “раскрутится”, как и обещал. И я начал мысленно искать применение себе в этом движении рабочих рук, но Михалыч намекал на какой-то шоу-бизнес, может здесь нужно сделать подобие цвето-музыкальных фонтанов и деревьев как у Магницкого...
Михалыча и Арона я действительно нашел на крыше. Они стояли в спецовочных курт-ках, на голове у них были ярко-красные строительные каски, в руках они держали какие-то бумаги и о чем-то энергично спорили - картина в стиле художников соцреализма. Увидев меня, они не то чтобы удивились, скорее всего обрадовались, особенно Михалыч, но я не обольщался - его цветущий вид показывал, что он всегда и всем рад. Вот человек - да при его то делах ему уж точно не раз грозили убийством, а он все живет и всему радуется.
- Вах, старик, кого мы видим, кто посетил наш скромный дом! - провозгласил Михалыч речь при виде меня, вскинув вверх обе руки. Арон стоял молча и как всегда снисходительно улыбался. - Какие добрые, попутные ветра направили парус твоего корабля в нашу забытую всеми, кроме налоговой службы, лагуну?
- То скромный дом, то лагуна - тебя на крыше Дома Культуры на поэзию потянуло, - я пытался мелочно язвить.
- Мой друг, - Михалыч закатил глаза, поднял голову вверх и поднял расставленные ру-ки вверх, - здесь обитают музы.
- Музы мошенничества?
- Ха-ха-ха, - Михалыч засмеялся и обняв Арона на талию сказал, - эту маленькую и хитрую бестию мы носим всегда с собой, да Арон.
Арон отстранил его руку, подошел ко мне и протянул свою ладонь для рукопожатия.
- Здравствуй, ну как ты себя чувствуешь? - спросил он меня, пожимая руку (крепкая у него рука) и внимательно смотря мне в глаза.
- Как всегда - хреново, - на этот раз я наверное сказал правду.
- Это хорошо, - серьезно сказал он, - когда человеку плохо, он стремиться чтобы стало лучше - так вот и улучшается наша жизнь.
- А если он не сможет сделать себе лучше? - а ведь меня действительно интересовал этот вопрос.
- Тогда он погибает - природный отбор: чтобы жизнь была краше, выжить должны только самые лучшие.
Может быть он и прав... И тогда я подумал, что этот скрытый, странный и внешне не очень доброжелательный человек, похожий на уставшего от жизни философа или безжало-стного убийцу, может мне помочь...
Мы спустились вниз с крыши и зашли в большую комнату на третьем этаже, если мож-но говорить о этажах огромного концертного зала. Эта комната отличалась от других лишь состоянием совершенной разрухи - была содрана даже штукатурка.
- Здесь будет комната отдыха Президента, - многозначительно заметил Михалыч, - зав-тра сюда припрутся кагэбэшники и установят свои антипрослушивающие экраны, так что можем поприсутствовать здесь в последний раз - с завтрашнего дня сия обитель станет при-станищем богов...
- И падших ангелов, - иронично добавил Арон.
- Но не нас грешных, - Михалыч развел руки в стороны, - а жаль, солидный кусок уп-лывает из рук “Государственного строительного кредита”.
- Для того, чтобы сесть лет на сто тебе и того достаточно, - Арон опять презрительно хмыкнул, что за человек - все хочет опошлить.
- Да, брось ты, Арон, я же выполняю важнейший государственный заказ - я отмываю бабки одного министра и трех разных замов, включая ихних бедненьких детей. Конечно, за такое благородное дело можно и пострадать, но ты что Арон - не любишь детей, - у Михалы-ча была такая особенность - о серьезных вещах говорить крайне не серьезно, - Мне еще нуж-но отдать товарищу долг, - теперь он обнял за талию меня и мне пришлось освобождаться от его объятий.
- Брось, Михалыч, какие там долги, ты мне ничего не должен, - успокоил я его, - кто пытается нас надуть скоро лопнет сам.
- Помечтаем, помечтаем, - закивал головой Михалыч, выпятив нижнюю губу, что могло означать - не раскатывайте губки.
Из будущего пристанища Президента, мы направились в настоящий временный ... “Штаб руководства реконструкцией” - так действительно было написано черной краской на белой картонной табличке, прибитой двумя гвоздями к громоздкой резной двери.
- Попрошу в наш штаб, - сделав реверанс, указывая рукой на открытую дверь, пригла-сил меня Михалыч, Арона можно не приглашать, он входил сюда как хозяин.
- Михалыч, почему “штаб” - ты же не бывший комсомольский вожак? - спросил я, - можно же было как-то по современному: “Генеральный офис, генерального координатора”.
- Потому то и штаб, что генеральный координатор ведет здесь борьбу не на жизнь, а на смерть. Но зачем тебе наши проблемы - у нас есть кому ими интересовать и без тебя, - Миха-лыч глубоко вздохнул, видно, что балагурить ему не очень хотелось.
Его “штаб” представлял собой захламленную комнату, не меньше по размерам, чем бу-дущая комната отдыха Президента. Здесь кроме столов и стульев, за которыми сидело не-сколько человек и что-то чертило, рисовало, находились различные оформительские мате-риалы: обои, панели, плиты, различные накладки и много чего мне не понятного, к примеру, большое колесо от старинного воза. И я подумал, что вот где-то, в таком же хламе лежит обещанный мне купол для моей башни, а может уже и не лежит...
- Михалыч, а мой купол еще жив? - поинтересовался я.
- Ты о чем это старик? - Он посмотрел на меня, как будто увидел меня впервые, а потом ударив себя ладонью по лбу, сказал, - Да, конечно, а куда он денется махина такая, его без крана не увезти. А зачем он тебе?
- А он пуленепробиваем, это точно? - задал я вопрос на вопрос.
- Пропойца директор завода клялся и божился, что 20-ти миллиметровый снаряд отска-кивает как от резины.
- Это хорошо, - сказал я и подумал, что это не только хорошо - это превосходно, пусть стреляют... Кто стреляет и зачем я не мог толком объяснить даже себе - наверное должны были стрелять в меня...
- Пошли теперь в мой кабинет, там и поговорим о куполе и о других делах, - Михалыч указал на не очень приметную дверь в стене. Мы вошли туда вдвоем, Арон остался в боль-шой комнате возле одного из чертежников, к нему подошло еще два человека - было видно, что этой частью работы руководит он.
Помещение, которое Михалыч громко назвал кабинетом, скорее всего было обычной каморкой, куда в подобных зданиях сбрасывают различный хлам. В этом кабинете с трудом поместился небольшой канцелярский стол и несколько обычных, жестких деревянных стульев. В комнате царил полумрак - она освещалась небольшой электрической лампочкой и маленьким окошком, почти под самым потолком. Компенсировать недостаток освещения должна была огромная, напоминавшая своими очертаниями динозавра, настольная лампа. На столе также стоял огромный чернильный письменный прибор - такими уже давно не поль-зуются, и два старых телефонных аппарата, в углу комнаты на узкой тумбе из орехового де-рева стоял мраморный бюст Ленина. Видя мой интерес к столь необычному интерьеру, Ми-халыч сказал:
- Это комната для деловых разговоров - очень маленькая вероятность того, что кто-то неожиданно помешает, - он подошел с стене, дернул за какую-то веревку окошко вверху от-крылось, он вынул пачку сигарет, зажигалку и устало плюхнулся на стул, стул возмущенно заскрипел, как бы призывая уважать его возраст. Михалыч вынул сигарету и спросил, - ты не против, я закурю?
Я, конечно же был не против. Михалыч закурил, стараясь выдувать дым в сторону окошка. Теперь я заметил, как он сильно сдал за последнее время. Его голова была почти вся седая, а сеть различных по глубине и протяженности морщин сильно старила вечно улы-бающееся на людях лицо - тяжело носить не только шапку Мономаха, не легче носить маску оптимиста иль колпак шута...
- Андрей, есть одно интересное для тебя дело, но я в нем участвовать не могу - своих до конца дней не расхлебать. Все, как раз в точку - свет, цвет и музыка...
И он рассказал мне, что в загородном доме Магницкого побывал какой-то очень крутой американский продюсер, которого привел не менее крученный, но наш. Им очень (особенно американцу) понравилась моя идея представления музыки в свете и цвете. Американец заго-ворил о лицензии и контрактах, включая контракты с очень кассовыми группами. У нашего продюсера алчности не занимать и он тоже захотел примазаться к этому контракту, но рядом был этот пройдоха Магницкий и каким-то образом он перешел нашему продюсеру дорогу (тот не первый). Но наш шоу-бизнес, в отличии от ихнего, весь криминализирован и кто-то взорвал Магницкому весь бассейн и все что я соорудил в единственном и неповторимом эк-земпляре...
- ...Я хорошо знаком с нашим продюсером и пообещал ему, что сведу его с конструкто-ром той системы, я правда на тебя не указывал, да вычислить, кто все это делал, раз плюнуть. Но я хозяин своему слову: дал - могу забрать и обратно. Если хочешь, я вас сведу и даже вначале могу тебе помочь советом. Деньги могут закрутиться большие, но эта тема не моя - я и так влез в дерьмо по сами уши с этим дворцом, если бы не Арон, то утонул бы полностью. Ну то как? - он испытывающе посмотрел на меня.
- Ни как, - ответил я и рассказал Михалычу все, что со мной приключилось за эти дни, даже показав найденный кулон.
Михалыч слушал внимательно, даже перестал курить, сигарета дотлела до его кончиков пальцев и немного обожгла их.
- Птьюху-ты нуты, - сказал он и затушил окурок, я думаю, что ты зря паникуешь. Чече-нец хоть и зверь, но он в законе и на мокруху врядли пойдет. Ты извини, но ты для него слишком малая пешка, - он закурил опять. - Я думаю, нужно привлечь Арона, он по таким делам специалист.
- А кто он в конце-концов - архитектор или специалист по бандитах? - опять этот Арон.
- Не кипятись, он действительно архитектор и довольно таки не плохой, в советское время был лауреатом всесоюзного конкурса молодых архитекторов, был призван новатором. Потом все эти дела начались. Он немного рэкитировал, его даже хотели короновать в воры в законе - он многим крови попортил, но у него не было ходок на зону, судимостей значит. А потом личная драма... Только не очень распространяйся - от него ушла жена, тогда она была незаметная артистка театра, а сейчас диктор первого канала. С бандитами он завязал, но мне сейчас помогает, разумеется не задаром - но спокойствие дорого стоит. Так что позовем?
- Зови, если считаешь нужным.
Михалыч поднялся со стула, подошел к двери, немного приоткрыл ее и позвал Арона:
- Арон Ефимыч, можно Вас на несколько минут, уточнить некоторые данные по проек-ту, - он подмигнул мне, шепотом добавил, - это чтобы избежать возможных нелепых вопро-сов и чьих-то желаний подслушать.
Он зашел, закрыл дверь.
- Хорошие ребята, отлично работают не нужно с ними прерывать связь, - сказал он о ком-то, наверное о тех чертежниках, художниках, а может и конструкторах...
- Арон, есть проблема, - и Михалыч вкратце пересказал мой рассказ.
Арон задумчиво посмотрел на меня, затем начал рассуждать в слух:
- Я слышал, что Чеченец влип с какой-то вертихвосткой, но не знаю на сколько это серьезно. В таких людей либидо сублимируется в жестокость, но бывает наступает критиче-ский момент и происходит качественное изменение - они страшно к кому-то привязываются, как бы пытаются реализовать не использованные чувства. Возраст и образ жизни у него для этого подходящий, может быть он приклеился накрепко, а раз так, то это может быть опас-ным. Это уже не сексуальная тяга, это вера. Любовь - это есть вера в абсурд, в идеал и чем абсурднее, тем сильнее, тем опаснее - человек боится потерять веру, он цепляется за нее рас-судку вопреки... Видел я ее по телевизору - ничего особенного, обычная раскрутка, обычной потаскухи, - как мне показалось, в слово “потаскуха” он вложил ярость, злость. - А ну, пока-жи мне ту вещицу, - он протянул ко мне свою могучую ладонь.
Я отдал ему кулон. Он включил настольную лампу, вспыхнувшую не одной сотней све-чей и начал внимательно рассматривать камень, сковырнул ногтем оправу.
- Изумруд, платина, если в гарнитуре то штук на десять тянет, - он выглядел озабочен-ным, - а раз так, то Ашот действительно влип. Ты говоришь квартира, а сверху еще одна... Очень, очень интересно... Мне кажется, что тебе здорово не повезло и я бы на твоем месте сделал ноги или в лучшем случае подарил эту квартиру ей.
Наступила гнетущая, по крайней мере для меня, тишина. Первым, на правах старого друга и хозяина кабинета, нарушил тишину Михалыч:
- И что - ничего нельзя сделать?
- В мире много невозможно, но люди стараются, пробуют, можно попробовать один ва-риант, - бледное лицо его заострилось, небольшая горбинка на носу вроде стала больше, придав всему его облику зловещее выражение, таким часто изображают Мефистофеля, - мо-жет быть погибнет другой, но это не будет стопроцентной гарантией, что тебя не выгонят из квартиры.
- А если я пойду и все ему расскажу о ней, - не выдержал я и изложил, выстраданный мною в кладовой план шантажа, - а взамен потребую лишь не трогать меня?
- Это не кино - это жизнь. Он сразу убьет тебя - ты будешь олицетворять собой разру-шителя его веры, его идеала. Он не любит ее, он считает, что способен любить, способен быть не убийцей. Тени убитых им не дают ему покоя, он хочет стать лучше. Он думает, что его могут любить, а не бояться... А тут вот приходишь ты и говоришь ему: “Ты убийца, тебя все боятся, а баба твоя лишь тебя использует и не любит...” Ты разрушаешь его веру в сказку, в абсурд. Как ты думаешь, что сделает с тобой человек, который убивал только за то, что кто-то не так посмотрел на него?...
Он замолчал.
- А почему ты не хочешь продать эту квартиру и купить себе другую? - спросил у меня Михалыч.
- А если другая квартира кому-то понравиться? А где деньги взять - мой район не пре-стижный - окраина, плюс квартирное агентство, доплата за другой район, плюс другие рас-ходы? А есть ли гарантии, что он вообще хочет ее покупать? - я действительно терялся и не знал, что мне делать.
- Можно зайти и с другого конца, припугнуть того, кто желает поселиться вместо тебя, - поморщив лоб, предложил Арон, - он человек не из пугливых, но Чеченца испугается - Че-ченец хотя и в законе, но беспредельщик, воровская корона для него, как орден святого Вла-димира - побрякушка с которой можно стричь купоны.
- Ты его знаешь? - спросил Михалыч.
- Кажется да. Все сходится. Он никогда за даром не участвует в раскрутке, постелью его не купишь. И он умеет бабки считать. Живет внешне скромно, но дом во Франции поимел уже - есть что терять, есть... Шантаж может сработать...
- А не проще ему убрать меня, - высказал я встречное мнение, повторив мысль Отца на-родов, - есть человек - есть проблема; нет человека - нет проблемы?
- Тогда убей его и у тебя не будет проблем, пока она не заведет нового любовника, - саркастически посоветовал Арон.
- Я бы убил, но не смогу и не хочу я никого убивать. Я хочу жить сам и никого не тро-гая! - неожиданно я закричал, наступал новый прилив отчаяния или приступ истерии, - Что за идиотизм нашей жизни - все проблемы между людьми можно решить только через убий-ство. Так мы скоро все исчезнем - мы перебьем друг-друга.
- Успокойся. Не все решается через убийство - еще есть общие интересы. Люди суще-ствуют вместе потому, что есть общие интересы... Нужно еще найти и общий интерес или создать его, - Арон задумался, а затем медленно, как бы вытаскивая откуда-то из памяти пря-тавшуюся там долго мысль, начал уверено говорить, - я так думаю, что это как раз то необъ-яснимое фатальное стечение обстоятельств - у вас есть общий интерес...
- Ты думаешь это он? - удивленно спросил Михалыч.
- Да, на 99 процентов - это его описание и его стиль работы, стиль жизни. Он так рас-кручивал Лику Стар: дал почувствовать вкус славы, затем гастроли, психические нагрузки, колеса, игла, львиная доля дохода, а в конце переписана квартира, машина и психушка - па-рень сволочь первейшая, но талантлив этого от него не отнимешь - таких бездарей раскручи-вает уму не постижимо. Если убедится, что Андрей принесет ему больше барышей чем эта, то с ним вполне можно договориться - жаден и азартен, но не труслив - авантюрист, любит опасность...
- Тоже мне певца нашли, - от безысходности ситуации мне казалось, что надо мною из-деваются, - уж лучше балет, я вполне могу станцевать партию мишени.
- Ты не так понял, - успокаивающим тоном сказал Михалыч, - это тот продюсер, о ко-тором я тебе говорил.
Действительно - тесен мир и если бы это произошло не со мной, то врядли я поверил в такую немыслимую историю. Был момент когда я думал, что это сон, но это был не сон, а реальность, заставляющая мыслить по другому, а главное - требовавшая действий.
- Нужно организовать встречу с ним, вы это можете сделать? - я обращался к ним обе-им.
- Сначала его нужно немного обработать - это не Магницкий, он покрепче будет, - на-чал рассуждать Арон.
- Пока вы будете его обрабатывать меня грохнут! - я опять закричал, конечно, им ниче-го не угрожало, по крайней мере в ближайшее время.
- Тогда, нужно ехать сейчас и ошарашить его, посмотреть на реакцию и действовать по обстановке, - твердо сказал Арон, - вот уж точно - промедление смерти подобно. Только не вздумайте его пугать: пугают слабые - сильные делают предложения - он это знает.
- А где он, ты знаешь? - спросил Михалыч Арона.
- Найдем, где-нибудь на студии или у себя в конторе.
- Или в очередной талантливой бездарности на груди, - это я старался вставить свое ценное наблюдение, думая, что они специально тянут время - еще бы, их это не касается...
...Мы ехали молча, я был благодарен им за это молчание, за то, что они не давали мне советов, не успокаивали, давая мне возможность полностью сосредоточится на своих мыс-лях...
Что я ему скажу... Арон прав - шантаж, угрозы, запугивания - все будет действовать против меня... Предложить свои услуги, свои идеи по преобразованию звукового спектра в спектр зрения для нужд шоу-бизнеса - это врядли его сильно заинтересует. Техническую сторону он видел, ничего сверхъестественного - повторить можно. Алгоритм анализа и пре-образования музыкального образа в световой вещь довольно таки специфическая и нужно быть тонким знатоком, я бы даже сказал, гурманом, чтобы уловить все тонкости этих пре-образований - на стадионных концертах это не возможно, не думаю чтобы это было не по-нятно... В моем сознании то возникал, то исчезал опять его бархатный баритон - я пытался выяснить с ним наши отношения. Ничего в этой словесной дуэли у меня не получалось - его контраргументы, которые я сам ему подсказывал, были весомее - мой страх ему проигры-вал... Почему я проигрывал, почему... Я сильный, здоровый, вроде бы не глупый, старавший-ся всегда уважать законы и правила общества, людей - проигрывал. Презирающие мораль, законы - всегда наверху. А может это не те законы и не та мораль. Девушка хочет стать арти-сткой, но не дал бог особых талантов, а если и дал, то они не очень требуются - и она создает свои правила, свою мораль. Для нее любовь лишь розничный товар его нужно продать и продать побыстрее и подороже. Она спешит - молодость временная штука, нужно многое успеть, подумаешь какой-то хмырь этажом выше мешает... Лида внешне не хуже, по мне так и лучше, но она моет грязную посуду, вытирает плевки за такими вот и мечтает о принце, смущаясь от слова “секс”... Чеченец, Магницкий, этот продюсер - кто они, почему они ре-шают за многих в том числе и за меня? Есть ли у них то, чего нет у меня - что это?... Убил бы я человека, как Чеченец? Не знаю, вот возникло желание убить того с бархатным голосом, а как подумал так понял - не смогу. Смог бы я обманывать людей, как это делает Магницкий, врядли... Всунуть работяге, старающемуся спасти от инфляции с трудом заработанные гро-ши, вкладывающего их в доллары, фальшивую купюру - это не то что подло, этого делать нельзя... Почему нельзя? Почему можно обесценивать чужую жизнь, чужой труд, чужую мысль? Почему, если ты хочешь быть выше тебе можно все?...
...Мы подъезжали к различным учреждениям, где мог находится продюсер, Арон или Михалыч выходили, я оставался в машине. Возле прекрасного старинного здания государст-венного драматического театра я остался в машине один... Могучие колонны удерживали на себе разукрашенный скульптурными композициями свод... Пустое место от сбитого герба уничтоженного СССР, а на верху скульптурное изображение женщины - богини, покрови-тельницы искусств. Боги, покровители на верху - внизу мощный фундамент, крепкие стены и эти толстые колонны, как олицетворение незыблемости установленного порядка...
Из парадного подъезда театра выходили красивые люди. Они были величественны и прекрасны как боги. В центре шествовал высокий брюнет. На золотистой бронзе его заго-ревшего лица сверкали в открытой улыбке изумительные ровные и белые зубы, темно-синие глаза излучали звездный свет. Безупречная прическа, элегантный костюм, кокетливый шей-ный платок, а по обе стороны под руки он вел двух богинь. Золото волос рассыпалось на их божественные плечи, облаченные в дорогие вечерние платья и наброшенные меховые накид-ки; блеск украшений сливался с блеском их прекрасных глаз, освещая светом богатства утонченную красоту лиц; совершенство их фигур лишний раз утверждало божественную принадлежность этих созданий, жалкие, замученные дороговизной в магазинах и небольши-ми заработками мужей их соплеменницы сновали где-то рядом, желая быть хотя бы образом и подобием их. Позади за этой троицей шло два молодых, крепких, одетых строго, но не ме-нее элегантно, коротко стриженных мужчины в темных солнцезащитных очках, они были похожи на колонны - это, по всей видимости была охрана. Боги и те нуждаются в охране...
Святая троица со своей колоннообразной охраной направлялись ко мне... Нет, боги не могут спускаться к людям - они шли к своей небесной колеснице в виде потрясающего бело-го Roll-Roys-а, стоящего рядом с нашим, забывшим свою молодость, “жигуленком”, обдавая всех рядом находящихся, в том числе и меня, ошеломляющей аурой косметики и великоле-пия.
- ... Дамы прошу, - прекрасный бархатный баритон... Небо было ясное, безоблачное и этот голос для меня был громом, молнией и колющим ударом в область сердца...
Roll-Roys мягко вырулил на проезжую часть и мгновенно растворился в удаляющемся потоке машин...
В этот момент к машине подбежали Арон и Михалыч.
- Ты видел его!?- одновременно завопили они.
- Нет, - не лгал, я действительно никого не видел, а если и видел, то всеравно это ниче-го не меняет...
- Не успели, говорят - только что укатил на несколько дней на какую-то презентацию или какой-то фестиваль, - Михалыч вертел шеей, стараясь заметить куда умчались боги... - Может догоним...
- Спасибо ребята, вы замечательные люди, - сказал я им, - ни каких погонь. Оставим все на своих местах. Все что от нас ушло - то не наше. Самое лучшее всегда с нами...
И мы не сговариваясь поехали в ресторан, где работала Лидия. При входе в полуподвал, где располагался этот небольшой ресторанчик я засмеялся - это же надо, я впервые заметил как называется этот ресторан - “Олимп”. Пристанище богов в полуподвале куда раньше сбрасывали мусор, где жили крысы...
...Тело Лиды не испускало запаха дорогой косметики - оно пахло женщиной, молодой земной женщиной. Я отличал этот тонкий запах среди сотен других мощных запахов еды, пития, сигаретного дыма и людских тел, наполнивших ресторан. Звон посуды, чавканье, же-вание, гул голосов, как и эти запахи, служили лишь фоном ее присутствия.
- Лидочка, пока я трезв, я скажу тебе честно - я люблю тебя, - прошептал я ей, скло-нившейся для подачи заказа над нашим столиком, - ты лучше всех богинь на свете.
Она стала пунцовой, я даже чуть отшатнулся ибо от нее пахнуло жаром. Она поставила заказанный нами ужин и быстро ушла. Честно, положа руку на сердце, скажу - у нее самая великолепная фигура из всех которые я когда либо видел.
- Ты Лидочку не обижай, - тихо сказал Арон, посмотрел прямо мне в глаза, он не угро-жал, но и не шутил, - Лида правильная девушка.
- Арон, я хотел давно выяснить с тобой отношения. Можно я задам тебе несколько во-просов?
- Давай, - он улыбнулся, я бы сказал, по-отечески улыбнулся, как бы наперед прощая все шалости любимому сыну.
- Во-первых, почему ты все время командуешь? А во-вторых, почему у тебя такое ду-рацкое имя?
Он тихо засмеялся.
- Я не командую - я предлагаю, а в данном случае прошу. У Лиды есть брат, мы с ним вместе служили в армии, сейчас он в тюрьме, когда-то он попросил меня присмотреть за младшей сестрой, чтобы ее не обижали. Такие просьбы нельзя не выполнять, хотя кое в чем мы с ее братцем не ладили. А имя, что имя. Родителей, Родину и имена это то, чего мы в этой жизни не выбираем сами - это наш крест, крест на горбу или на груди. Но если бы ты в шко-ле немного учил английский, то узнал бы, что Арон и Iron одно и тоже.
- А ты действительно железный? - это была моя последняя попытка по-детски уколоть его чем-нибудь, унизить.
- Так хотел мой отец, - он опустил глаза начал разливать водку в рюмки, продолжая каким-то сдавленным голосом говорить, - родители хотят своим детям того, что у них не бы-ло. Но мой отец был не то что железным, он был крепче алмаза...
- Ребята, выпьем за то, чтобы всех наших врагов в первую брачную ночь сразил понос, - желая отвлечь нас от дурацкого выяснения отношений, не правомочно затеянного мною, предложил подобие тоста Михалыч.
- Лучше грипп, - пожелал я.
- Ну ты жестокий, - примирительно улыбнулся Арон, эх знал бы он о каком гриппе по-думал я - жаль, что некоторые наши тосты не сбываются...
Мы выпили бутылку водки на троих, обычного воздействия алкоголь не оказывал, но пить больше никто не хотел. Закуска была отличная (ведь нас обслуживала Лида), но лично я к вкусовым качествам отбивных котлет, грибному соусу и супу с шампиньонов был безраз-личен. Казалось, что нам есть о чем говорить. что обсуждать, но мы предпочитали молча по-глощать пищу, перебрасываясь незначительными фразами. Лида подходила, быстро убирала использованную посуду, приносила новое блюдо и быстро уходила, стараясь при этом не смотреть мне в глаза.
Мы заказали кофе. Лида принесла на подносе большой фарфоровый кофейник, чашки, сахарницу, небольшое блюдце со сливками, начала расставлять их. Когда она ставила чашку предназначавшуюся мне я лишь кончиком пальца слегка коснулся ее руки. Горячая волна разлилась по всему телу, мне даже стало жарко. Она вновь вспыхнула светло-розовым ру-мянцем и отдернула руку.
- Лидочка, побудь с нами - ты же нам не чужая, - попросил ее Михалыч.
- Спасибо, Володя, я потом, я сейчас занята, - и она торопливо ушла от нашего столика, ее действительно подзывали другие посетители ресторана.
Кофе был отличным, не та растворимая бурда, которую обычно подают всем посетите-лям, а настоящий хорошо заваренный молотый кофе. Не смотря на предупреждающие вы-вески “У нас не курят”, на столах стояли маленькие пепельницы и многие посетители кури-ли, закурили Арон и Михалыч, я курю очень редко, в основном когда сильно возбужден или пьян. Арон затянулся дорогой сигаретой, пристально посмотрел на меня и улыбнувшись спросил:
- Что ты ей сказал?
- Я признался ей в любви, - ответил я на этот раз внутренне не возмущаясь его вторже-нием в мои личные дела.
Он тяжело вздохнул.
- Постарайся ее не обидеть, она совсем еще ребенок, хотя пережила ... не дай бог нам столько пережить, - он затушил не докуренную сигарету. - А здесь и точно нельзя курить, вентиляция плохая, - сказал Арон осматривая помещение, - нужно им посоветовать сделать вытяжки.
Михалыч также затушил свою сигарету и залпом допил свой кофе.
- Ребята, предлагаю по домам, завтра у нас с Ароном бешеный день - пятница пора пе-рышки в цыплят за неделю подсчитывать, чтобы к осени баланс сошелся. Надеюсь до поне-дельника ничего не случится, - он взглянул на меня.
- Ничего Михалыч, ничего. Мне сейчас стало понятно, что я зря паниковал и только вас оторвал от дел.
- Андрюха, все будет отлично, когда я стану безнадежно старым, эдак в лет сто пятьде-сят, я сяду и напишу такие мемуары... - Михалыч махнул рукой.
Первым из-за стола поднялся Арон и направился к Лиде, обслуживающей недалеко стоящий столик. Он вытащил бумажник и, что-то шепча ей на ухо, извлек из него несколько купюр и положил их в тот самый кармашек в который когда-то и я вложил свои деньги. Я услышал Лидино: “Не надо, Арон, это много...” Он что-то еще шепнул ей на ухо, мне показа-лось, что она слегка вздрогнула. Мне опять захотелось немного поскандалить. Я подошел к ним и достал из кармана свои скомканные деньги:
- Лидия, сколько мы должны? - я пытался говорить официальным тоном, делая вид, что не заметил, как расплачивался Арон.
- Лидочка, возьми с молодого человека по полной программе, сегодня у него праздник и он нас угощает, - глаза Арона весело смеялись, - и не забудь, что в четверг чаевые двой-ные.
Вот чего я не ожидал так это того, что назвала сумму и даже выписала чек, с милой улыбкой протягивая его мне. И я оплатил все по счету, не забыв, разумеется, о чаевых.
- И какой же у тебя праздник, если не секрет? - кокетливо спросила она.
- Я сегодня влюбился.
Она опять покраснела и опустила глаза.
- Лидочка, Лидочка! - позвали ее с соседнего столика, - Рассчитай нас.
- Я занята, - тихо сказала она, а затем посмотрев на меня счастливыми глазами, тихо спросила, - Ты еще прийдешь?
- Завтра...
Она кивнула головой и пошла заниматься своей работой. “У нее прекрасная не только фигура, - подумал я”...
Ребята решили меня подвезти, чтобы, по словам Михалыча, я не влез в очередную ис-торию, но мы все живем в истории нашего времени. Ехать было долго. Мы ехали слушая старые анекдоты Михалыча и его новые истории. Он смеясь рассказывал о том, как ему уда-лось взять подряд на реставрацию Республиканского Дворца Культуры...
- Они все такие жадные, - это он так о конкурентах, - почуяв запах больших шаровых денег, начали захлебываться слюной. А Михалычу деньги не важны, Михалыч предложил нашим ворам в правительстве самые выгодные условия, выгоднее чем взятка, - он засмеялся над своим сравнением, - оставив себе лишь маленький хвостик. А теперь я потянул этот хво-стик и начинаю раскручивать клубочек. Если раскручусь, то напьюсь вдребодан и женюсь...
 Так мы подъехали к последней остановке автобуса, за которой следовал мой дом, дом на краю города.
- Останови, я дальше пешком, - попросил я Михалыча, сидевшего за рулем.
- Да нет уж, мы тебя к самому подъезду и даже к самой квартире подведем, а то ты еще вздумаешь вернуться и к Лидке приставать. Я, как старый пионер и бывший комиссар строй-отряда не могу допустить такого безобразия и аморального поведения, - по-прежнему бала-гурил Михалыч.
И я понял - ребята, на всякий случай, решили меня подстраховать, хотя я был уверен, что это все лишнее. Но тут я заметил, как из остановившегося автобуса вышли мои “старые знакомые” - контролеры с номером семнадцать, так и не выбившие из меня деньги за проезд.
- Михалыч, теперь я точно должен сойти. Я тем парням задолжал за проезд в общест-венном транспорте, - и видя его недоуменный взгляд, стараясь изобразить самую безобид-ную невинность, пояснил, - у меня тогда денег не было, а сейчас есть.
Он притормозил. Я быстро выскользнул с машины, на ходу обратившись к Арону:
- Не вмешивайся, пожалуйста, это мой долг.
Одинокие поздние пассажиры спешили поскорее покинуть неуютную прохладную те-мень ранней осени и закрыться за прямоугольными стенами своих маленьких крепостей. Эти двое шли не спеша, они о чем-то мило беседовали, наверное на этот раз им попадались де-нежные безбилетники.
- Ребята! - окликнул я их. - Извините, я задержу вас на минутку.
Они остановились, удивленно посмотрев мою сторону. Я подошел ближе. В тот раз они мне казались здоровенными, а сейчас вблизи я увидел, что это обычные акселераты с пры-щами на наглых рожах, может быть немного выше меня.
- Чего тебе, - пробасил, ломающимся голосом один из них, наверное он в своем вооб-ражении был очень крутым парнем.
- Вы меня не узнали, - начал я заискивающим тоном усыплять их бдительность - их все-таки двое, - я когда-то был должен вам за проезд, но у меня тогда не было денег , а вот сей-час есть.
- Ну, короче, давай и проваливая, - нет он действительно думал, что круче его никого в округе нет.
Мое тело, повинуясь необъяснимым командам, приняло боевую, правостороннюю стойку. “Старайтесь первым ударом ошеломить противника и тогда вы выиграете, - я вспом-нил эти слова своего тренера по боксу”. Прямой в нос ошеломляет, знаю по себе. Сейчас у этого “крутого” в мозгу вспышка ядерного взрыва, а в глазах столько слез, сколько ему не выплакать за всю оставшуюся жизнь. Глаза второго начали расширятся, но потом закрылись: удар левой в солнечное сплетение и боковой в висок - правой. Он согнулся, охватив голову руками. Пару секунд ему нужно для того, чтобы начать соображать. Первый соображать уже начал, но очень слабо, расширенные плавно вращающиеся зрачки говорили о нокдауне. “Нокдаун - это еще не победа, не расслабляйтесь, - помню, помню, товарищ тренер...” Боко-вой левой снизу в челюсть, щелкнули зубы, прикусив язык, брызнула капля крови (ничего, немножко будет нарушена дикция), а затем концентрированный прямой в висок. Мешок с костями рухнул мне под ноги - нокаут, чистая победа.
- Дяденька, дяденька, не убивайте меня, я больше не буду! - завопил другой, став на ко-лени - начал соображать, что к чему.
Жаль, кодекс драчунов района, где прошло мое детство, запрещал бить лежащих и пре-зирал стоящих на коленях.
- Больше я вас здесь не вижу, следующий раз убью, - сообщил я “радостную” весть хныкающему балбесу.
Арон вышел из машины и смотрел, как я вытерев кулак о куртку, стоящего на коленях, собрался уходить домой.
- Я знал, что женщины созданы для того, чтобы восхищаться достойными мужчинами и все думал, что Лидка в тебе нашла. Признаюсь - я ошибался.
Он опять улыбался своей ироничной улыбкой. Я беззлобно показал ему кулак. Он сме-ясь поднял руки, показывая, что сдается. Затем подошел ко мне и мы вместе пошли - я был не против. Возле моего подъезда мы остановились.
- Арон, спасибо, ничего не случится.
- У тебя последний этаж, - сказал он, задрав голову, - окна выходят на ту сторону, хо-рошо. Будь добр, когда зайдешь, зажги свет.
- Хорошо, пока, Арон, - я сделал несколько шагов, он еще не уходил. - Уходи, все бу-дет хорошо.
- Ты слишком добр, - почему-то сказал он, - никогда не оставляй противника не доби-тым, даже если он стоит на коленях. Пока.
Я поднялся наверх, без страха зашел в свою квартиру, включил свет , вышел на балкон и посмотрел вниз. Внизу стояла их машина, заметив меня, кто-то из них помахал мне рукой. Затем машина тронулась и уехала в ночь, поближе к светящимся огням города.

 6.
Проснулся я с необычайным чувством легкости во всем теле. Удивительно - страх, от-чаяние, мысли связанные с ними куда-то исчезли. В утомленном сознании светлым, теплым пятнышком возникал образ Лидии, разраставшийся до размеров солнца. Лежа на жесткой постели, в своем незаменимом спальном мешке, я посмотрел на выдолбленное кольцо на потолке и подумал, что Башня - это какая-то ахинея, бред, порожденный психозом неудач-ника. Почему, когда рядом была Марина, я так не думал и именно - когда она была рядом пришла эта идея о создании Башни. Подлый червячок сомнения спросил - не думаю ли я, что с Лидией будет проще, что не будет нужно последнее пристанище, на краю мира. Лидия и Марина были далеко от меня и друг от друга - они не соперничали, они не сравнивались - они были частью моей жизни - одна в прошлом, другая может быть в будущем. Одна забрала все мои вещи, но дарила неудовлетворенность и идеи; другая обещает подарить уют и удов-летворенность... А что нужно мне? Мне нужно настоящее? Настоящее - это жесткая узкая кушетка, грязный потертый спальный мешок из которого не охота вылазить - холодно. На-стоящее - это квартира внизу, бандит, его любовница и продюсер-сутенер. Настоящее - это Магницкий и ему подобные, это Михалыч, Арон и Левинсон, это уставшие и безразличные люди, на глазах которых меня избивали два подонка, потом когда я бил их никто не засту-пился и за них, а ведь видели некоторые... Настоящее - это лишь обозначенный круг на по-толке...
Умоляюще задребезжал звонок у входной двери. Я посмотрел на часы - полседьмого утра - и кого это принесла нелегкая. Сердце участило ритм свой ритм, тень страха напомнила о том, что мое спокойствие - это только усталость страха. Теперь вот он отдохнул и реши-тельно напомнил о себе этим звонком. “Они что, когда хотят убрать клиента, звонят перед этим, - подумал я”... Звонок продолжал звонить.
- Иду, иду! - попытался крикнуть я, но не узнал своего голоса - громко хрипел не из-вестный мне раненный зверь.
Я тихонько, босыми ногами на цыпочках, прижимаясь к стенке, осторожно подкрады-вался к двери. Наклонился к смотровому окошку - опять этот из квартирного агентства. И зачем я отозвался, прийдется открывать, хотя бы для того чтобы послать его к черту. И я от-крыл дверь.
- Здравствуйте. Я Коробаль Виктор Сергеевич, квартирное агентство “Благость”, Вы помните меня? - он стоял и нагло улыбался и я вспомнил о своем желании сбросить его с восемнадцатого этажа, - Извините за столь ранее вторжение, - продолжал он не давая мне опомниться, - но Вас постоянно нет дома, а клиент торопит...
- Квартира не продается, - я не знаю почему я так решительно заявил, ведь до этого мо-мента сомнения в правильности ранее принятого мной решения не покидали меня. И я при-вел свой самый важный аргумент, - мне нравится здесь жить.
Он стоял и не уходил, потупив глаза в пол, а затем как-то уж очень осторожно начал говорить:
- Видите ли, мой клиент, господин Арцыбашев, занимает определенное положение в обществе, он не привык чтобы ему отказывали и я боюсь, что Ваш отказ может привести к последствиям...
Он замолчал, выбирая нужное выражение. Это был как раз тот момент, когда его нужно было выбрасывать в низ или послать к черту - но этим я бы усугубил свое положение.
- Я знаю, что ваш клиент бандит по кличке Чеченец; я знаю он убийца и ваши “послед-ствия” означают лишь одно - физическое устранение неугодного вам человека, в данном слу-чае меня, - я видел как морщилась его бледная кожа, - я знаю, что квартиру он покупает для своей любовницы - бездарной певички, которая в свою очередь изменяет ему со своим про-дюсером и мою квартиру, как и все остальные в этом крыле ваша бандитская контора скупа-ет для него. А вот потом, когда она получит эти две квартиры, она сразу сдаст вашего клиен-та органам. Ей не охота быть подстилкой бандита - ей хочется славы, блеска, а здесь без хо-рошего продюсера не обойтись. Но я знаю, что он ее тоже кинет, как многих пробрасывал, как это он сделал с Ликой Стар. И еще я знаю, что ваша контора “Благость” на мощном крючке у органов и любой ваш шаг под контролем. Так что пошли вы к черту. А я останусь здесь жить!
Он поднял на меня свои испуганные глаза, развернулся и быстро направился не к лиф-ту, а к запасному выходу, наверное догадался о моем подсознательном желании сбросить его с последнего этажа и поэтому спешил уменьшить высоту полета. Догонять его я не собирал-ся...
Мне предстояло разобраться чего я такого наговорил и какие будут последствия. Ко-нечно, насчет органов - это я загнул, может где-то еще приврал слегка, но если существует смесь правды и вымысла - люди склонны верить больше вымыслу, чем правде. Человеку за-интересованному проверить каждое слово моей тирады не составит ни какого труда и тогда, защищающий меня вымысел рухнет и сказанная мной правда может завалить меня. Прав Арон, тысячу раз прав - человек не захочет потерять веру в свой абсурд, в свою нелепость, в созданную им иллюзию.
Тело опять начала трясти мелкая дрожь. Я принял горячий душ, согрелся. Подошел к телефону, не поднимая трубки набрал 02, понимая бесполезность реального звонка. Позво-нить Михалычу, попросить совета Арона, может лучше позвонить Лиде, убедить ее в том, что у меня самые серьезные намерения и остаться у нее жить...
Телефон опять зазвонил. Кто бы это ни был пошлю к черту. Можно трубку и не сни-мать, но парадокс заключается в том, что при моем не желании видеть кого-нибудь, я хотел услышать чей-то голос, хотел осознать, что меня кто-то помнит и может я кому-то еще ну-жен.
- Слушаю Вас, - чуть ли не крикнул я в трубку, опять тем самым не известным мне го-лосом.
- Это ты? - кто-то удивленно спросил на том конце, поначалу я не понял кто это и мо-жет поэтому постарался изменить голос.
- Вам кого?
- Кутейкина Андрея, - я узнал - это была Марина.
- Такой здесь больше не живет, - ответил я измененным голосом, - он продал квартиру нам.
- А где его можно найти? - как бы удаляясь спросила она.
- Не знаю.
- Андрей, это ты? - она меня все таки узнала, за три года совместной жизни можно уз-нать даже измененный голос.
Я положил трубку. Значит она приедет. Этого же я желал - я хотел чтобы она приехала и унижено просила прощения. А будет ли она его просить - может она звонила по другому поводу, может хочет что-то мне вернуть или забрать... Нужно уходить из дому, но куда. Пой-ти к ребятам в Дворец Культуры и напроситься на будь какую работу? Но я и так их вчера утомил, тем паче у них сегодня трудный в деловом отношении день. Пойти к Лиде? Она об-радуется - это точно. И мне у нее будет хорошо некоторое время. Но такой покой кратковре-менный, он не решает всех проблем - нельзя укрыться от мира за женской задницей даже такой красивой. Любовь - это тоже иллюзия, в которую так хочется верить... Сегодня пятни-ца, сегодня Левинсон может уже прибыть из своей Америки. Что там у него за интересное предложение, может мне тоже укатить в эту самую Америку, туда многие уезжали и говорят, что кое кто чего-то добился, только вот чего... Таинственная страна Эльдорадо находится где-то в Америке, а Эдем в раю...
Я начал искать его визитку с телефонами. Нашел. Набрал номер телефона. Секретарь взяла трубку сразу.
- Я Кутейкин, Лев Яковлевич прибыл, - начал я без принятого приветствования. В те-лефоне послышалась мелодичная работа коммутатора и я услышал, почти родной голос Льва Яковлевича.
- Ах, Андрюшенька, я Вас искал, я Вам звонил, где Вы пропадаете? - затараторил он свей скороговоркой.
- Это Вы, Лев Яковлевич, где-то все время по Америкам летаете, - пробовал я шутить, - мы то здесь своим самоотверженным трудом укрепляем родную экономику.
- Да какие там Америки, Андрюшенька, слетал на один день, решил проблемку и до-мой. Дома ой как дел много. Я ведь тоже хочу укрепить свою родную экономику, - я услы-шал короткий тихий смешок. - А как Вы, Андрюшенька, себя чувствуете? - продолжил Лев Яковлевич, - У меня есть ряд приятных сообщений и очень интересное предложение. Вы бы не смогли ко мне приехать?
- Да хоть сейчас, - быстро согласился я.
- Ах, Андрюшенька, я сейчас немного занят, Вы можете приехать ко мне на обед так скажем в 15.00?
- Хорошо.
- Вот и ладненько, вот и отличненько - пообедаем вместе и обо всем поговорим...
... Без четверти девять - рано он начинает работать и поздно обедает: занятой человек - счастливый человек. А мне было нужно убить время, но в своей квартире я оставаться не хотел. Я оделся, на всякий случай закрыл дверь на два замка - я знал, что от одного ключей у Марины нет. Вышел к лифту, лифт был занят, внизу я слышал какой-то грохот, шум. Гово-рят, что преступника тянет на место преступления - может быть не знаю, я не был преступ-ником но меня тянуло взглянуть, что там делается возле той квартиры. По лестнице запасно-го выхода я спустился этажом ниже.
Грузовой и пассажирский лифты были заняты постоянным извозом мебели и предметов интерьера. Распоряжалась этим движением нагловатая молодая женщина лет двадцати пяти. Она рассматривала надписи на ящиках, срывала упаковку с замысловатых конструкций и командовала грузчикам что и куда нести и как именно распаковывать. Она то появлялась на лестничной площадке, то убегая в глубь огромной квартиры и уже оттуда доносился ее, сры-вающийся на фальцет, голос. В роли грузчиков выступали те самые рабочие оформители - значит Сергей должен быть где-то рядом. И правда, вскоре он вышел с квартиры, осматрива-ясь, чтобы не испачкаться самому или скорее всего чтобы случайно не коснуться предметов мебели, стоивших по всей видимости немало. Мы с ним чуть не столкнулись лбами.
- О, привет, - радостно воскликнул он, - какими судьбами, работу ищешь?
- Да нет, проходил мимо.
- А то давай, присоединяйся. А работы будет много через неделю, тебе можно хорошо заработать.
- Это на следующем этаже, что ли? - стараясь быть безразличным спросил я.
- А ты откуда знаешь? - он посмотрел на меня удивленно - забыл или притворяется...
- Ты же сам мне рассказывал, - напомнил я ему, - еще говорил, что кто-то не хочет свою квартиру продавать.
- Ты смотри, забыл, - он заморгал глазами, - склероз, а рановато.
- Так как, тот уже свою квартиру уступил? - спросил я и опять по моему телу прошла какая-то внутренняя холодная дрожь - дрожь ожидания приговора.
- Да мне какое дело, - сказал он безразличным тоном, - моя задача строить. Сказали, чтобы через неделю был готов. Так что давай приходи в следующий понедельник мне такие нужны, я даже оплату повышу.
Я пообещал, что прийду...
Значит у меня неделя в запасе, а может и меньше недели... Я вышел из дому, день был солнечный, лужи, наполненные бесконечностью почти высохли. Благодаря лужам мы порою можем увидеть необозримые просторы вселенной и если не поднимать голову, то можно и не узнать, что бесконечность существует . Мимо пролетели две белых бабочки. Они живут один день, их бесконечность, их жизнь - всего лишь день. И они успевают сделать все, что должны сделать за свою короткую жизнь, но так уж она коротка. У меня в запасе неделя - семь поколений бабочек, целая историческая эпоха бабочек... Но может быть и больше, если я как эти бабочки улечу куда мне хочется - ими никто не управляет, им никто не запрещает жить, летать, там где они хотят...
К центру города, где находился офис Льва Яковлевича я шел пешком...
...Вот под одним из самых больших мостов в Европе течет одна из самых больших ев-ропейских рек, многие кубометры, километры воды... В одну воду нельзя войти дважды, нельзя прожить утраченное время - так говорил профессор Березин на философии, а мы глу-пые и молодые не слушали: какая там философия, нам бы спихнуть теорию цепей или элек-тродинамику, а вечером дискотека... Нельзя в одну воду войти дважды... Почему нельзя? Вон плывет доска по течению - она все время находится в своей воде, в своем времени - она течет по течению... А вот катер на воздушных крыльях - он обгоняет свою воду или идет против течения... Философия - любовь к мудрости. Любит ли мудрость Чеченец - ведь у него же есть своя философия. Любит ли мудрость Сергей, обманывающий своих рабочих, таких же как сам в прошлом, - и у него есть своя философия. У каждого кто живет, кто хочет жить есть своя философия. Я тоже хочу жить, но я хочу жить, а не прятаться в свою воду и течь все время по течению - я не хочу вступать в одну воду дважды. Да, правы древние: нельзя всту-пить в одну воду дважды, тот кто вступил подписал себе приговор...
Я пришел в офис Левинсона ровно в 15.00. Сытый и сонный охранник долго куда-то звонил, а потом лениво открыл двери и указал рукой в коридор, ведущий к кабинету шефа:
- Он ждет, - сказал еще не проснувшийся от безделья охранник, равнодушно осматри-вая меня, небось думает, что с таким невзрачным типом может решать его всемогущий хозя-ин да еще в святое для охраны время - обеденный перерыв.
- Ах, Андрюшенька, вы как всегда пунктуальны, а я вот зарапортовался немного, - он одной рукой тряс мою руку, а другой указывал на свой рабочий стол заваленный бумагами, - но дела подождут, они от меня никуда не денутся, а Вы должны хорошо питаться - возможно Вас ждут великие дела.
Он многозначительно поднял указательный палец, затем подошел к селектору и на-чальственным голосом кому-то приказал:
- Два обеда в кабинет, пожалуйста. Мне как обычно, второй посытнее, - и обратившись ко мне предложил, - да Вы, Андрюшенька, садитесь, может чего выпить желаете, я то знаете не пью уже - печень, сердце, старость в общем-то...
Я начал рассматривать кабинет. Я люблю рассматривать чужие кабинеты, рабочие мес-та - они могут очень многое рассказать о человеке, о его образе жизни. Со времени моего недавнего посещения этой маленькой крепости Льва Яковлевича здесь произошли некото-рые изменения: постелено новое ковровое покрытие, на окнах появились новые шторы, за-менены кресла, на более удобные и обшиты кожей, в углу появился огромный телевизор, на полках шкафов, на столе стояли модели различных летательных аппаратов и даже космиче-ских кораблей, спутников...
- Вы и на космос работаете? - спросил я, указывая глазами на модель знаменитого но-сителя.
- Мы сейчас работаем только на себя и это печально, - Лев Яковлевич закивал головой, так он делал всегда, когда был сильно озабочен. Вдруг он улыбнулся и весело посмотрел на меня, - а вот насчет космоса, для вас есть одно интересное предложение.
- Вы хотите чтобы я стал космонавтом?
- Нет, нет, Андрюшенька, если бы у меня была такая возможность, то первым бы поле-тел в космос я. Знаете ли, вот так бросить на время нашу многострадальную землю и к звез-дам...
В дверь постучали.
- Да, да! - крикнул Лев Яковлевич.
Дверь открылась и приятная молодая девушка, точно в таком же переднике, как у Ли-ды, вкатила перед собой небольшой столик. Она поставила на отдельно стоящий стол фаян-совую супницу, источающей возбуждающие аппетит запахи даже у сытого, разложила тарел-ки, приборы, затем поставила холодные закуски, салат и одну порцию аккуратно, в виде вее-ра разложенного картофеля, украшеного фигурно разрезанным помидором, зеленью, на ко-тором возлежала громадная ножка птицы, если это была курица, то размером в поросенка. Она ушла также тихо как и вошла.
- Чем богаты, - Лев Яковлевич указал рукой на стул, - разрешите я за Вами поухажи-ваю.
И миллионер начал ухаживать за простым себе безработным, наливая ему суп из суп-ницы. Затем он достал из стола бутылку греческого коньяка “Metaxa” и махнув рукой:
- Эх, была не была, что эти врачи понимают, - налил две полные рюмки, - жизнь так коротка, что не стоит лишать себя маленьких прелестей ее.
Мы выпили, я закусил тонкими ломтиками семги, нанизывая их по несколько штук на вилку - вкусно, но я бы не переплачивал - наш речной карась по своему не хуже, но намного дешевле, а если ловишь сам, то и насколько же полезнее...
- У меня для Вас, Андрюшенька, есть несколько новостей и все приятные, - начал он тот разговор ради которого я здесь и присутствовал, - во-первых, это деньги Магницкого (с этими деньгами я мысленно распрощался ). Он все понял и решил, что был не прав - он вам их вернет с маленькой надбавкой за моральные издержки, - сообщив первую новость, Лев Яковлевич съел несколько ложек супа, зажмурившись, как бы от удовольствия, но я был уве-рен, что из под длинных ресниц на меня внимательно смотрят его умные глаза, я чувствовал этот взгляд.
- Да Вы просто кудесник, Лев Яковлевич, я даже не знаю какие аргументы Вы ему при-вели, чтобы у человека проснулась совесть, - я действительно удивился - слишком неожи-данная была для меня эта весть, только немного погодя я вспомнил о том, что на даче Маг-ницкого прогремели взрывы.
- Совесть, Андрюшенька, это спящая красавица - сама она не может проснуться, разбу-дить ее может или реальный злодей или сказочный герой. Дела не в совести и даже не в Ва-шем несомненном таланте, который этот дешевый уличный кидала так и не оценил. Скажу Вам по секрету, чтобы Вы все поняли и не очень распространялись об возвращенных Вам долгам, Магницкий был должен некоторым людям и гораздо больше чем Вам, я попросил их включить в тот список его кредиторов и Вас, - он опять съел ложку супа. - Андрюшенька, оцените суп - он черепаховый. Знатоки утверждают - очень полезен мужчинам, особенно молодым, - он вздохнул. - Молодым черепаховый суп не нужен - молодость это когда ни ка-кая помощь не нужна.
- Так Вы же, Лев Яковлевич, вегетарианец, - напомнил я ему.
- Ах, Андрюшенька, жизнь так коротка а в ней стллько соблазнов: попробовал быть ве-гетарианцем, а теперь захотелось черепахового супа, - он с видимым наслаждением съел еще одну ложку, я за это время успел несколько раз окунуть свою.
Суп как суп, привкус странноватый, да и жидковат малость, но с семгой, ветчиной и тонкими ломтиками белого хлеба - удобоварим...
- Деньги я Вам вручу после обеда, - продолжил Лев Яковлевич, наливая еще по рюмке коньяку. - Вторая новость, касается Вашего проекта Башни. Мои инженеры внимательно посмотрели Ваши эскизы и предложили интересный вариант. На заводе остались неисполь-зованные некоторые конструкции одного колоссального космического проекта, загубленного перестройкой и развалом государства, наш завод участвовал в его разработке. Это выдвиж-ная телескопическая штанга для технологических нужд огромной космической станции - три секции по десять метров, новейшие сверхлегкие и сверхпрочные материалы, экономичные электороподъемники, полнейшая герметизация стыков - изумительная конструкция, которая чуть не ушла на переплавку. Одна только неувязочка - кто-то похитил прозрачный колпак, созданный по уникальной технологии. По моим сведениям его реализовал по бартеру быв-ший директор какому-то коммерсанту...
- А у вас есть чертеж конструкции совместно с колпаком, - мне кажется я начал дога-дываться, где находится этот колпак.
- А как же, я даже вам скопировал на ксероксе часть аксонометрического цветного ри-сунка, изображающего данный элемент конструкции, - Лев Яковлевич встал из-за стола и принес заранее приготовленные бумаги.
Точно! Это она. Это был тот самый “фонарь” от секретного вертолета или самолета, подаренный мне Михалычем и это была моя Башня. Изумительная конструкция - шедевр инженерного искусства.
- И это все могло уйти на переплавку? - я был поражен своим открытием...
- Да, Андрюшенька, да. Доминирующая бездарность всегда хочет уничтожить совер-шенство. Сколько произведений искусства было уничтожено ради металла. Здесь действи-тельно уникальный материал - особый композиционный сплав, если это можно назвать спла-вом: снаряд калибра 76 может сделать лишь царапину, а ведь легче алюминия и никакой коррозии, звукоизоляция, теплоизоляция - делали для работы человека в открытом космосе. А какой был уникальный колпак с поистине фантастическими механическими и оптически-ми свойствами, да Вы почитайте характеристики...
Не буду вас утомлять технической терминологией, но скажу лишь одно - меня напол-нило чувство гордости за человечество, сумевшее создать такое.
 - Но это безумно дорого? - спросил я, теряя надежду поиметь эту конструкцию у себя.
- По цене металла, хотя это тоже не очень дешево.
- Тех денег хватит? - я не спрашивал - я просил его, чтобы хватило - вот тебе и моло-дость, которая не нуждается в помощи...
- Как посчитать, Андрюшенька, как посчитать, - он хитро улыбнулся, - я предвидел та-кое развитие событий и могу Вам признаться, что денег для Вас от Магницкого у меня нет, но есть его платежное поручение, оплачивающие расходы по покупке, доставке и установке всей системы в Вашей квартире. В действительности это несколько больше той суммы, кото-рую он Вам должен, но это есть мой бизнес. За Вами только согласование всех формально-стей со всеми бюрократическими службами и изготовление какого-то заменителя колпака, увы, второго мы сделать не можем - очень все накладно.
- Да Вы, Лев Яковлевич, волшебник, Вы ..., - я не мог подобрать более внушительно-го, звучного слова, - Вы добрый сказочник... Такие добрые дела творятся только в сказке!
- Ах, да Андрюшенька - все добрые дела творятся как в сказке.
- А злые, - неожиданно вырвалось у меня.
- А злые - как в жизни, - он подошел к окну и смотря в него сказал, - борьба добра и зла - это сказка, и эта сказка наша жизнь - такой как мы ее хотим видеть. А в реальности... - Он повернулся ко мне, глаза его были грустны, - А в реальности если сказка плохая, то она ста-новиться жизнью. Так что Вы хотите еще от своего доброго сказочника?
- А когда можно начать доставку и установку?- все тело мое горело, желание действия готово было выстрелить мною в тот же космос и я мог стать той не построенной космиче-ской станцией.
- Да хоть сегодня, деньги переведены, - он с удивлением посмотрел на мое состояние готовности к немедленному действию. - почему Вы так спешите?
- У меня все есть: и разрешение, и колпак на вашу штангу, - насчет разрешения я нагло солгал, надеясь на то, что если все монтировать в выходные, то врядли кто поинтересуется неожиданно появившимся архитектурным излишеством - наш народ трудно чем-нибудь уди-вить, - Мне очень, очень важно сделать все это поскорее, тогда у меня... - Я замолчал, я не хотел просить снисхождения, помощи...
Тогда у меня появиться надежда. А пока у меня неделя, у меня в запасе всего лишь не-деля - семь полноценных жизней бабочки... Посмотрим кто кого, мне бы успеть сделать Башню - мой последний бастион...
Он внимательно посмотрел на меня и мне показалось, что он все знает. Может быть, все может быть... Но в данный момент очень много зависело от решений этого человека, ес-ли он ничего не знал, то понял, какого решения от него ждут.
- Как знаете, я могу дать распоряжение, чтобы прямо сейчас начали готовить груз к доставке и подготовку Вашей квартиры к монтировке всей конструкции. Но позвольте, Анд-рюшенька, изложить Вам еще одно предложение, может быть Вы и измените свое решение. Дело в том, что тогда, на приеме у Магницкого, когда впервые была, так сказать, обнародо-вана Ваша свето-музыкальная система, присутствовал один очень влиятельный человек аме-риканского шоу-бизнеса. Он тонкий знаток подобных вещей и сразу понял суть Вашей кон-цепции, полагая, что разработчиком всего этого является Магницкий - о, этот человек умеет пыль в глаза пускать. И Магницкий сразу заключил с ним контракт, будучи уверен, что Вас то он обработает. Я помог этому американцу разобраться в некоторых тонкостях русского бизнеса, но теперь он настаивает на том, чтобы я вас представил друг другу. Как бизнесмен, скажу Вам, это очень заманчивое предложение, очень - Нью-йоркский симфонический ор-кестр, группа Pink Floyd, он много чего называл, но я запомнил только то, что знал сам. Если Вам нужен надежный и порядочный менеджер, я Вам его обеспечу, мы можем заключить взаимовыгодный контракт. К примеру, наш завод сможет изготовлять конструктивные эле-менты Ваших проектов, быть спонсором концертов и много чего другого. Все эти Магницкие скоро забудутся...
Он начал немного волноваться, рассказывая какие заманчивые перспективы ожидают меня, а вместе со мной весь шоу-бизнес мира...
Сказка, красивая сказка. А я думал он сказочник - нет он также мальчик, верящий в доброго волшебника, он также желает попасть в сказку - хотя бы в сказку чужой жизни. Его помощь мне (не думаю, что без выгоды себе) - лишь часть этого желания. Жесткий шантаж со взрывами, трезвый расчет своей выгоды и мечта - все это его жизнь, его вера в правиль-ность этой жизни. Нельзя в человека забирать его веру, нельзя - жизнь можно, веру нельзя... Если не будет абсурда - истина потеряет свою привлекательность...
- Обязательно, Лев Яковлевич, обязательно мы с ним встретимся, но через неделю. У меня еще есть много интересных идей - не дурак же я все выкладывать какому-то зажравше-муся тупорылому кидале. Но на этой неделе я буду немного занят, мне очень нужно создать свою сказку, чтобы действительно получилась сказка моей жизни - я хочу, чтобы добро и зло побыло хоть немного в равновесии, хотя бы неделю...
- Природа всегда пребывает в равновесии - законы термодинамики. Любое нарушение равновесия- это лишь наше не понимание великих основ его действия...
- Значит я ничего не нарушу, - спешил я обрадовать его своим открытием и сразу по-спешил напомнить некоторые данные им обещания, - Так что, Лев Яковлевич, дадите сейчас распоряжение?
Он дал распоряжение, а я поспешил искать Михалыча и решить вопрос с куполом для Башни. Началось сумасшедшее движение и уже ничего меня не интересовало, ничего не вол-новало - казалось, что все, что не касается работ по монтировке Башни было очень давно или не было вообще. Прошлая жизнь - дурной сон, будущая - головная боль. Самое ценное - это настоящее...
...В субботу с утра начали прорезать отверстия. Два часа времени и современные алмаз-ные резаки прорезали круглые отверстия в двух бетонных перекрытиях. Рабочие начали монтировать крепления, компенсирующие потерю прочности при возрастающих нагрузках на стены. Основу конструкции должны были доставить вертолетом - это был самый дешевый вариант. Вмешиваться в работу специалистов, знающих свое дело, я не стал и занялся рабо-тами по подъему прозрачного колпака из в прошлом не законченной космической системы и в будущем, будем надеяться, моей Башни.
На одной из строек я нашел специальный кран-подъемник, оборудованный на крыше и с помощью остатка денег, заработанных в Сергея, и строителей того объекта, устанавливал этот кран но уже на крыше дома своего, готовил тросы и крепления для поднятия купола. Я находился на самой высокой точке обозримого пространства, дул немного прохладный ве-тер, под ногами была незначительная по площади твердь, а надо мною, казалось, не очень то и высоко медленно проплывали величественные тучи. Стоило закрыть глаза и земля с извеч-ными ее заботами оставалась где-то далеко внизу - я был рядом с небесами... я был на небе-сах. Работа настолько меня увлекла, что я не сразу услышал, как один из монтажников авиа-ционного завода зовет меня, ему пришлось вылезти на крышу, где находился я крикнуть почти что на ухо:
- К Вам пришли какие-то люди!
Я нехотя спустился с небес. На пороге моей не закрытой квартиры в которой вовсю ки-пела работа, стояло два незнакомых мне человека, похожих друг на друга, как братья: смуг-лолицые, коротко стриженные брюнеты с густой черной щетиной на ничего не выражающих лицах, и одеты они были в одинаковые черные кожаные куртки, разукрашенные разноцвет-ными полосами спортивные брюки, обуты в бывшие когда-то белыми грязные кроссовки.
- Ты хозяин? - с явно выраженным кавказским акцентом спросил один из них чуть по-выше ростом.
- Чего хозяин? - переспросил я, возможно им понадобились рабочие, техника - так они мне не принадлежали.
- Ты хозяин квартыры? - уточнил спрашивающий, белки его глаз сверкнули, выдавая нетерпение или раздражение.
- Пока я? - я начал догадываться что это за молодцы, пытающиеся выглядеть грозными парнями.
- Ты че это квартыру не хочэчь продавать, а?
- Почему не хочу, - сделал я удивленный вид, - но кто ее купит с дыркой в крыше.
- Какой еще дыркой, ты че это гонишь, братан, - тот, который по выше из этих двоих, сделал шаг в мою сторону, он был ниже меня, руки держал в карманах и был совершенно открыт. Один удар мог бы ответить на все его вопросы, а с другим как-нибудь я бы справил-ся. Но никаких эксцессов в этот день я не хотел - более важные, чем ублажение гордыни, дела ожидали меня.
- Да не гоню я вас, - сделал я еще более удивленное лицо, - заходите, посмотрите сами.
Они зашли недоуменно глядя на открывшуюся им картину. Она и меня немного шоки-ровала. В потолке однокомнатной квартиры последнего этажа было прорезано сквозное от-верстие диаметром больше полутора метров и такое же самое отверстие было прорезано в чердачном перекрытии - вот такая себе здоровенная дыра из квартиры прямо в небо. Между стенами, между потолком и полом стояли регулируемые распорки, связанные между собой в хитроумную жесткую конструкцию. Электрик устанавливал пульт управления, напоминаю-щий пульт управления космическим кораблем.
- Это что? - спросил все тот же незнакомец, что он имел ввиду я не знал.
- Да вот крыша поехала и в ней образовалась дыра, если не заделать..., - я закатил, как бы в ужасе глаза и посмотрел вверх, - такое, такое может произойти... Дом точно обвалится...
- Братан, да ты гонишь, в натуре, - они стояли в растерянности, - Ашот понэдэльник приедет че ему сказать? Дырка в крыше, а?
- Да кто вас гонит, смотрите сами и сами все скажете. Я уже говорил вашему агенту по продаже недвижимостью, что не могу обманывать столь уважаемого господина Ашота. Вот когда ликвидирую дыру, тогда и поговорим. А сейчас уходите, находиться здесь опасно, в любую минуту может произойти обвал.
И как в подтверждение моих слов на чердаке раздался грохот, они со страху присели - откуда же им знать, что это подняли на крышу купол моей Башни. Незнание порождает страх, отсутствие воображения - глупость. Представляю, что они наплетут своему шефу в понедельник... Я по возведенным распоркам опять поднялся на крышу, через полчаса должен был прибыть вертолет, а мне еще было нужно решить, как оптимально расположить купол и приготовить все для приема воздушного крана. Но только я, совместно с другими своими помощниками начал оттаскивать не очень легкий купол с краю крыши, как опять меня по-звали.
- К Вам какая-то женщина.
Конечно, я подумал о Лидии - ведь я не зашел, как обещал, и не позвонил. Но, призна-юсь, мне было приятно увидеть ее и очень интересно было бы узнать ее реакцию на увиден-ное...
Я спустился по дюралюминиевой стойке прямо к ногам ... Марины. От неожиданности и я и она отпрыгнули назад, но я при этом зацепился о направляющий шифт и упал точно в центр круга - основания Башни... Замечательное зрелище: я на спине, а вверху надо мною круглый кусок голубой бесконечности - лужа наоборот, но чистая лужа в которую не сту-пишь ногой...
- Ой, ты не ушибся, - она как неотвратимая беда в кошмарном сне приближалась все ближе, я знаю, что даже во сне нужно преодолевать искушение полежать еще - движение уничтожает кошмары. И я резко вскочил на ноги, больно ударившись о перемычку - принес-ла же ее нелегкая и вместе с ней эти мелкие гадости.
- Бедненький, тебе больно, - она хотела быть ласковой, но это ей не удавалось, а вот следующий вопрос ей удался. - Это что с нашей квартирой?
Удивительно, она уже и квартиру сделала “нашей”... Я знал многих женщин, стремя-щихся к одиночеству, забирая себе свое, а потом почти все они хотели иметь что-то общее, отожествляя мужчин и все что с ними связанно с собой: “мой муж”, “наш дом” ... Мужской домострой, мужская бессердечность, деспотизм и эгоизм, как и мужская агрессивная гипер-сексуальность - это все мифы, которые придумывают женщины, чтобы создать в мужчинах комплекс вины перед собой.
- Наша квартира на месте, - ответил я, делая ударение на слове “наша”, - а вот моя квар-тира разбирается, ее здесь больше не будет.
Она посмотрела на меня точно также как те двое в кожаных куртках. Монтажники, молча продолжавшие свою работу, как по команде все улыбнулись - не закроешь же людям уши.
- Как это не будет? - она заморгала глазами, - А я вещи наши привезла...
- Как привезла, так и увезешь. Извини, я спешу - сейчас должны снимать крышу, необ-ходимо мое присутствие.
- Но у меня нет денег, - ее глаза расширились, как будто я сказал что-то ужасное.
- У всех нет денег, даже у Президента, я сам слышал как он сказал, что казна пуста, - я действительно вчера это слышал по радиоприемнику в какой-то машине.
- Но мне нужно заплатить грузчикам, ты понимаешь?...
- Понимаю, но ничем помочь не могу. Расплатись с ними моим телевизором, моим ви-деомагнитофоном, музыкальным центром или холодильником, а можешь отдать все - мне больше это не нужно! - последние слова я почти кричал, поднимаясь опять поднимаясь вверх. Она стояла внизу и я видел, как ее лицо исказила злоба отчаяния - ее сказка была слишком похожа на жизнь, такие сказки долго не существуют, они скоро опять становятся жизнью...
С минуты на минуту должен был прибыть вертолет. Инженер, руководивший работами, по рации уточнял с пилотом условия подлета и спуска основной монтажной конструкции... Ветер был слабенький и я надеялся, что все будет благополучно. То на что я надеялся про-изошло - основную конструкцию было поставлено с величайшей точностью, затем с помо-щью того же вертолета был поднят колпак, венчавший Башню и мы его укрепили. На сего-дняшний день все плановые работы были завершены. Вертолет улетел, монтажники ушли и мгновенно наступила тишина и в этой напряженной тишине я наконец-то увидел, осознал ее...
Серебристая труба метров на пять возвышалась над бетонным перекрытием техниче-ского этажа, на самом конце этой трубы голубоватая и очень прозрачная сфера, как малень-кая модель неба, а если подключить систему подъема, то эта труба увеличится в высоту еще на двадцать метров. Двадцать пять метров над крышей моего дома - представить это трудно, но это высоко. Это почти на десять этажей выше крепостных стен самых высоких квартир. Если я не буду в безопасности то по крайней мере буду ближе к небесам...
Специальной пенообразующей смесью я заделал щели между перекрытиями и остовом Башни, начал укладывать кабеля, смазывать трущиеся части механизмов управляющих раз-движкой телескопических стен...
- О! Что это будет? - хлестким ударом пронзил слух знакомый и ставший ненавистным голос Николая Ивановича Магницкого.
Дверь квартиры я не закрывал поэтому они вошли без звонка, без стука и разрешения. Магницкий и два его телохранителя - мой старый знакомый Урмас и еще один, я его раньше не видел. Николая Иванович несколько изменился - барского лоску поубавилось, а в глазах вместо сытой снисходительности появилась озлобление раненного зверя. Урмас смотрел на меня как-то плотоядно улыбаясь, второй охранник воровато осматривал квартиру.
- Здравствуйте Николай Иванович, - это все что я мог сказать, понимая, что такие люди без приглашения зря не приходят. Микроразряды опасности заряжали окружающее про-странство. Башня была установлена, но не смонтированы и не подключены системы управ-ления. Можно было укрыться за входной люк, но стоит ли...
- Здравствуйте дорогой, очень рад видеть тебя живым и не вредимым, - иезуитским ласково-угрожающим голосом говорил Магницкий. - Так что же ты, гаденыш, жаловаться вздумал на оплату, а вот свои гарантийные обязательства не выполнил. Что молчишь?
Я понимал, что упоминание о гарантийных обязательствах это лишь предлог посканда-лить - слабые всегда хотят найти еще слабее, чтобы почувствовать себя сильным. Наверняка он намекает на причины подрыва его дачи и уничтожения моей системы преобразования му-зыки в свет и цвет. Но главное - он пытается на мне отыграться за свое унижение и он не бо-ится сделать это... Левинсон, что с ним?...
- Я никому не жаловался и всегда все обязательства свои выполняю, но перед теми, кто выполняет свои.
- Урмас, - Магницкий кивнул головой бледнолицему киллеру.
Тот ухмыляясь начал подходить ко мне. В критические моменты жизни всегда вспоми-нается то, что может служить спасительной соломинкой, способной вытащить из, казалось бы, безнадежной ситуации. Я вспомнил слова Арона, что такие, как Урмас, могут убивать только из-за угла, а в действительно серьезной переделке они ничего не стоят - даже незна-чительная мелочь может вселить большую решительность... По всей видимости, Урмас при-вык, чтобы его боялись, особенно когда он подстраховывался кем-то еще, но в последнее время меня слишком часто били, чтобы я чего-то сильно боялся. С ухмылкой он эффектно выбросил руку с пистолетом, приблизив его к моей голове. Я заметил - предохранитель был не снят, да и врядли он дослал патрон в патронник - на такие “мелкие” дела идут не сильно готовясь. Он на столько был уверен в своем преимуществе, что даже не обратил внимание на длинную отвертку, которой я прикручивал крепления к кабелям питания исполнительных систем Башни так и не выпустив ее с рук при их неожиданном посещении. Сразу видно, что он никогда не занимался спортом у хороших тренеров и не дрался в настоящих уличных драках - он не научился уважать противника. А зря... Рабочий конец отвертки очень хорошо вошел ему в запястье, разрывая сухожилия. Крик был такой, что даже мной на минуту овла-дела паника. И как этот Арон угадал - в воздухе запахло мочой, он действительно не мог удержать мочеиспускание. Когда сирена его голоса немного поутихла, я быстро схватил вы-павший пистолет, снял предохранитель, передернул затворную раму и истошным голосом, прогоняя свой страх заорал:
- На землю падлы, постреляю!
Тот второй упал, заложив руки за голову сомкнув их в замке - сразу видно, падать его уже учили. Магницкий сначала упал на колени, но посмотрев мне в глаза, упал набок, свер-нувшись калачиком и закрыв кулаками свое лицо - наверное я был действительно очень страшным, потому что Магницкий начал трястись, как в лихорадке, и умоляюще блеять и икать:
- Н-н-н-е-е-е-у-у-у-б-и-и-в-а-а-й мен-н-я. Й-я, й-я, все вер-вер-ну-у-у...
Урмас смотрел на торчащую в руке отвертку, из под которой струилась кровь, и все бледнел, бледнел. Когда лицо его стало почти белым, как и выгоревшие или поседевшие во-лосы, он также свалился на бок, зажав левой рукой запястье правой.
А я, как хорошо воспитанный гражданин, снял трубку и набрал 02. Мне показалось, что почти целую вечность я объяснял какой-то идиотке, что меня хотят убить и что я проживаю по такому-то адресу. Она оказалась не только идиоткой, но еще и глухой - по несколько раз переспрашивая меня кто да зачем меня хочет убить и уточняла адрес. Я не знаю, что повыси-ло ее сообразительность, но когда другой охранник зашевелился, я заорал:
- Лежать, сука, убью! - и выстрелил в стенку возле него, пуля выбила небольшой кусок штукатурки, подняла маленький клуб пыли, но шуму и грохоту наделала много. Попозже оказалось, что дежурные службы приняли сигнал от встревоженных соседей - та дежурная по службе 02 оказалась полной идиоткой или настолько нормальной, что посчитала - лучше не тревожить доблестные службы ради защиты какого-то чудака, наверное она догадалась, что в последнее время я не плачу налогов со своих заработков, а это коренным образом повлияло на задержку выплат денежного содержания милиции, постепенно перешедшей на службу тем кто платит. Платить в этой стране могли только бандиты...
После выстрела охранник замер и больше уже не шевелился, Магницкий казалось умер от страха, а я ощутил боль в левой руке, державшей телефонную трубку - оказывается, в со-стоянии стресса я разбил и трубку и телефонный аппарат. Ноги мои дрожали, я медленно сел на пол, спершись спиной на свою Башню, держа в левой руке с содранной кожей разбитый телефонный аппарат, а в правой пистолет, направленный в сторону лежавших. В такой позе меня застали прибывшие милиционеры...
Продержали меня в районном отделении милиции почти до утра. Допрашивали с таким пристрастием, что порой я явно осознавал, что это я хотел убить трех превосходных людей, двое из которых пребывали в розыске по СНГ, а тот второй еще и по линии Интерпола. Опе-ративников интересовало все: почему я безработный, почему в квартире нет вещей, что это такое стоит посреди моей квартиры, почему я стрелял, почему пробил руку отверткой чело-веку . Другие оперативники в это время “разрабатывали других клиентов” (это их слова), обмениваясь между собой информацией и стараясь ошеломить меня новыми фактами, под-тверждающими мое бандитское поведение и какие-то зловещие планы. Меня пугали различ-ными статьями законов, громадными строками заключения, по это время я так и не понял за что. И лишь под утро меня отпустили, а допрашивающий старший лейтенант сонным голо-сом приказал:
- Завтра прийдешь и напишешь заявление, только, паскуда, не вздумай смыться - все-равно найдем...
... Мое сознание, испорченное детсадовским воспитанием, книжками, фильмами о “плохих” и “хороших” по прибытию милиции, тщеславно представляло меня, как некого героя, лично захватившего целую банду, да и еще так красиво - как заправский супермен-полицейский. И я не мог понять - почему я “паскуда”, почему я могу куда-то смыться - я же герой... Но я быстро успокоился ... Я герой, победивший злодеев - это плохая сказка, раз она так быстро стала реальной жизнью. Реальной была ноющая боль левой руки - в милиции ни-кто не предложил мне ее даже перевязать, зато как они забегали возле Урмаса и обосцанного Магницкого...
...Дверь моей квартиры была открыта, но я же точно помню, что закрывал ее, когда меня увозили. Ах, да - ключи по описи оперативники забирали, а потом по описи и отдали, но я знаю точно, что они, по крайней мере, еще раз ездили на мою квартиру - “уточняли не-которые детали”. Хорошо “уточнили” - компьютер, подарок Льва Яковлевиче, пропал. Не знаю кого благодарить за их плохое техническое образование - пульт управления Башней они не взяли, а он не менее ценен дорогостоящего компьютера. Окна моей квартиры выхо-дили на северо-восток и я видел как блестящий корпус Башни постепенно светлеет и немно-го окрашивается в розовый цвет восхода солнца. Вот уж интересно получается: восход солн-ца бывает розовым, как бы настраивает людей на мечту, на видение всего “в розовом цвете” (вступительные аккорды пролога), а итог дня чаще всего бывает кровавым (кода)... Розовый и кроваво-красный между ними лишь незначительные спектральные отличия, они всегда рядом, они начало и конец... Начало начинается с конца...
Я чувствовал себя уставшим, немного опустошенным, но не смотря на пережитое, на бессонную ночь, спать не хотелось. Разложив техническую документацию я начал монтиро-вать систему управления и исполнительные устройства. Вот тут-то обнаружилась еще одна пропажа - они забрали у меня чемоданчик со специальным монтажным инструментом, ведь он был таким красивым, а инструменты такими блестящими... Примитивные воры больше всего ценят блестящее... Огорчения забирают много сил - я не мог позволить себе такую рос-кошь. У меня оставались еще мои старые инструменты. Русские мастера строили одним то-пором, а я вот, вооруженный молотком, зубилом, плоскогубцами, отверткой и разводным ключом, не смогу чтоли смонтировать исполнительные устройства и агрегаты Башни...
...В полдень кто-то опять позвонил в мою дверь. На всякий случай я зажал в руке зуби-ло и подошел к двери, не смотря в смотровой глазок, открыл ее, готовясь ко всяким неожи-данностям. На меня взволновано и как-то странно смотрело лицо Михалыча, я впервые видел его таким озабоченным, без привычной шутовской улыбки.
- Ты как? - спросил он меня и, заметив зеленку на левой руке, задал еще один вопрос, - а это что?
- Да все нормально, Михалыч, если до свадьбы не заживет, то до развода точно.
- Я зайду? - спросил он, чего обычно никто и никогда из моих знакомых ранга Миха-лыча не спрашивал.
- Да заходи же ты, - предложил я, замечая за собой, что часть его беспокойства переда-лась и мне, - рассказывай, что случилось? Ты сам не свой.
- Левинсона убили, - он сказал, как будто выдохнул давно задерживаемое дыхание, - вчера в обед...
- Льва Яковлевича? - переспросил я, как будто мы знали другого Левинсона, понимая почему ко мне приходил Магницкий со своими громилами.
- Да, Льва Яковлевича. - Он опустил голову и приподняв в руке, принесенный с собой, большой целлофановый пакет, спросил, - Ты наверное ничего не ел? Я вот принес... Пом-нишь он всегда заботился о твоем питании, - его глаза странно заблестели.
- Кто, за что? - спросил я, думая только о Магницком.
- Да это все его дурацкий бизнес - очень большие деньги, человека убивают за гораздо меньшие суммы...
Он замолчал и опять странно посмотрел на меня...
- ... Понимаешь, - как -то робко начал он, - мне стало извесно, что в этом деле как-то замешан ты. Магницкий просидел ночь где-то в КПЗ и, как мне сообщили, уже заплатил киллеру за тебя. Я не знаю, что произошло...
Его взгляд остановился на всех видимых конструкциях моей Башни и как бы что-то вспоминая он с тихой грустью добавил:
- Перед смертью он очень много денег вложил в какой-то проект, странной конструк-ции, теперь его деньги некому делить - он туда вложил почти все...
Он пришел мне сообщить и помочь и он хотел знать, что произошло, почему человека хочет убить другой человек. Он что-то подумал о Башне, ему казалось, что эта башня каким-то образом приблизила его смерть. Он ошибался...
Я вспомнил детство... “Я убью тебя, - кричал Ромка после очередной драки, но потом мы мирились”. “Я убью тебя, - угрожал мне пьяный старик-пенсионер и ветеран (может это была не его орденская колодка), за то, что я ему предложил не хамить моей девушке, а он действительно хамил”... “Я хочу убить тебя, - призналась однажды Марина, когда я честно сказал ей, что моя жизнь для меня ценнее чем ее “... “Я згною тебя, - угрожал прошедшей ночью оперативник, желая узнать от меня признание, что я являюсь крестным отцом респуб-ликанской мафии и не меньше”... Ни раз и ни два всегда находился кто-то, кто хотел меня убить или избавиться от меня, даже от родной матери я слышал: “Да чтоб ты провалился”... Я тоже не знаю, что произошло... Я не знаю, что произошло с людьми из моей сказки, может она тоже очень плохая...
- Ничего не произошло, Володя, ничего. Один человек поверил в мою мечту, потому что это была и его мечта, но за мечту не убивают - за мечту страдают, гибнут, но не убивают. Другой человек взял мой труд, мое время, но ему мало - он захотел мою жизнь. Он глупый - мертвый я ему не нужен. Мертвые мы никому не нужны...
- Но нас всеравно убивают...
- Убивают потому, что у них нет радости в этой жизни; убивают потому, что не умеют любить, а умеют лишь ненавидеть - у них нет мечты. Любовь - это мечта, это сказка, а люди не хотят жить в сказке - они жаждут реальности. Реальность она сыта, она убийственна...
 * * * * *
Я смонтировал свою Башню...
Я принял душ, одел новую рубашку, новые брюки. Я выпил кофе и начал ждать...
Вот поднимается лифт на мой последний этаж, вот их уверенная поступь к моей квар-тире. Я знаю - это они. От Чеченца, от Магницкого, от милиции, от Марины, или не добитые мною контролеры с номером семнадцать, а может это друг детства Рома решил выполнить свою детскую угрозу...
Я вошел в люк Башни, задраил стенки, поднялся наверх последней секции, сел в свое кресло и запустил систему подъема. Площадка начала медленно подниматься. Я развернул кресло к заходу солнца, солнце уже скрылось за линией горизонта и небольшая розовая (!) полоска разграничивала небо и землю, затем неожиданно вспыхнула яркая изумрудная тон-кая линия, но и она очень быстро пропала - наступила ночь. Город боролся с ночью - он включил свои огни, но могут ли мертвые огни электрических ламп разогнать темень... Я раз-вернул кресло в другую сторону - там было темно и черно, там был пустырь и лес, там не было людей и там не нужен электрический свет, достаточно утренней вспышки розового, чтобы темнота перестала пугать человека, запуганного освещенным городом.
Подъем закончился, я посмотрел вниз, по крыше моего дома бегали какие-то люди. Они стреляли по куполу Башни и другу в друга, вспышки от выстрелов освещали их таких маленьких, изуродованных жаждой чужой и муками своей смерти, а я этих выстрелов не только не ощущал, но и не слышал - они были, как на удаленной сцене старинного амфите-атра, где ужасных монстров играли смешные лилипуты. Это зрелище меня не привлекало - оно слишком буднично...
Я посмотрел на звездное ночное небо - оно было очень близко, мне казалось, что я жи-ву среди его бесчисленных звезд, что я стал неотъемлемой частью бесконечности - великой сказки нашего реального, ограниченного мира... Я находился между землей и небом, между светом и тьмой... Легкое покачивание Башни, шум ветра и чернота, манящая глубиной про-странства, с мелькающим призраком звезд, уносили меня в точку, где был конец смысла, смыкающийся со своим началом...