Святой Николай присыпал мою измученную душу сахарной пудрой легкого крымского снега. Я заняла прочную позицию на наблюдательном пункте застекленного балкона, и поминутно затягиваясь то вкусно пахнущей вишневым дымом сигаретой, то обжигающим кофе, который друзья иначе как напалмом не называют, приготовилась ловить новые истории.
Снега так мало, что сквозь него видны проплешины щербатой асфальтовой плитки, через два часа это редкое южное богатство превратится в привычную городскую слякоть, которая к вечеру станет смертельно опасным катком, но пока экзальтированные крымчане берут свое.
Дети щедрыми горстями собирают хрупкие снежки, смешивая снег, окурки и что там еще попадется в красные мокрые руки, и яростно перебрасываются этими сомнительными снарядами, пока еще не все растаяло. Старающиеся казаться серьезными и степенными взрослые прут чада в детские сады на ржавых санках – этот Великий Нешелковый Путь сопровождается неприятным скрежетом гнутых полозьев по полуголому асфальту, но обе стороны, кажется, получают удовольствие.
Вот молодая кошка, брезгливо отряхивая каждую лапу по очереди, вьетнамским диверсантом пытается прошмыгнуть в сухой и теплый подъезд – может, она тоже ищет свои двери в лето?
Утро уже не раннее, во двор стягиваются энтузиасты, чтобы поиграть в излюбленную городскую забаву: чистка ковров снегом; глядишь, вот-вот столкнутся интересы в нешуточной битве – места мало, снега еще меньше…
Я затягиваюсь в последний раз и открываю окно, чтобы пустить новый воздух в нагретую старым теплом квартиру. Моя кошка-жертва пассивного курения - презрительно фыркнув, уходит в комнату – ее двери в лето на теплом стареньком системном блоке. Она пожившая и мудрая, ее не волнуют детские кратковременные игрища, она ждет, когда я вернусь к работе, чтобы ловить мои быстрые пальцы, мечущиеся по клавиатуре, бархатной лапкой и намурлыкивать мне свои истории, основанные на опыте, а не на наблюдениях за белой твердой водой…