*
…Показать квитанцию, доказать, так сказать, факт оплаты услуг, улыбнуться и – назад, в офис. На все про все - пять минут, если не будет очереди… Если будет – отпустить шофера до ближайшего макдональдса (он уже ныл, что – дескать – «война-войной…»). Пусть обескуражит кишечник вожделенным гамбургером, долдон колхозный.
У окошка никого не было. Это был куул. Перспектива обстряпать бытовую проблемку в ударные сроки вырисовывалась явственно выпукло, как яйцо МТСа.
«Хрена!» - восторжествовало глубоко спрятанное сомнение: окошко было занавешено жалюзи, а изрисованная чертиками и корявыми цифрами бумажная заплатка «а-четвертого" формата моргала свободным от скотча углом и глумилась текстом из-под плохого принтера, сообщавшего, что-де обед тут, барышня. Ажно еще восемь минут имеют право посетители присутственного места нюхать смесь пищевых запахов одного простого сорта «еда», и слышать глуховатые за толстым стеклом звуки диалогов об Анджеле, которая «застукала своего»…
Решила: «Не буду отпускать Юрку, перебьется без фастфуда. А то потом жди его на ветру. Скользко и мерзко.» Она чуть-чуть потопала высокими каблуками узких замшевых сапог, одернула короткую курточку и окончательно решила дождаться, когда поднимутся жалюзи над окошком.
- За мной будешь. – В спину толкнулся запах застарелого перегара и старой овчины. Она обернулась. Маленький мужичок, из тех, о которых говорят «метр с кепкой», зло буровя ее мутными глазами, погрозил не мытым с последнего перестроечного митинга пальцем.
- А Вы в какое окошко? В третье?
- Я сказал – за мной. – он стал медленно приседать на парапет низкого подоконника, приподнимая полы дерматиновой «аляски».
- Но я – в третье! – улыбнулась она. Если Вы туда же, то – не вопрос!
- Умная что ли? Сказал - за мной, значит, за мной…
- Позвольте, я не понимаю…Если Вы не в третье, то что Вам за разница, если я – в третье!– Она хохотнула дружески, приглашая его, своего соотечественника, пусть не с такой, как у нее, а со своей, «трудной», судьбой разделить с ней комичность ситуации… Пусть, не изысканную, - соответствующую месту и недолговечности совместного времяпрепровождения..
- Я инвалид – «метр с кепкой» выпрямился, не донеся свою провисшую засаленную мотню до подоконника. – Поглядите на нее, прискакала, жопой завертела, а народ стой!..
«Народ» проявился как изображение на дагерротипе серым неопределенным сгустком с выпуклостями голов. Изнутри сгустка раздался звонкий со старческой трещинкой женский голос:
- Женщина, совесть надо иметь, мы тут час сидим…
- Я в третье окно, а вы?... – безнадежную тупость ее вопроса усугубил обрывок той прежней улыбки для «метра с кепкой».
Из ставшей плотной массы дерматиновых курток, кримпленовых коричневых юбок и кислого запаха «красной Москвы»-первых пятилеток-пива-нафталина выкристаллизовался силуэт перекошенного на правую сторону старика. Его седые брови длинными, игриво завивающимися, отростками щекотали морщинистые, набрякшие веки. В руке дребезжала палка. Т.е. настоящая палка. Лыжная. На ней даже можно было рассмотреть дырочки, куда крепились пластмассовые кружки.
- Куда лезешь? Я ветеран.- Он задыхался, и слова проваливались в сип, как в воздушную яму. –
- Да я в третье окно! Скажите, куда вы, и мы разберемся, кто тут кому должен уступить – она еще с надеждой, но уже с пробивающимся сквозь радостное желание жить отчаянием, воззвала к толпе.
- Женщина, не спорьте с ними, уступите – рядом зашелестело кисло, и матово мелькнули грязные толстые стекла очков одной из «кримпленовых юбок».
- Эта усту-у-пит, - сипел ветеран, раскачивая головой и бровями. – Ишь, прихерилась сволочь! Люди стоят пол-дня… Я ветеран!.. – он закашлялся, и его кашель затихал в тонком свисте нездоровых легких…
- Ну и что, что Вы ветеран. Это отменяет Ваше право быть мужчиной? Вам стыдно должно быть… – она отвернулась от всех к окошку, услышав за жалюзи какое-то движение.
- Вот сука, – произнес сзади «метр с кепкой».
Она уже не улыбалась, а думала о том, что надо бы повернуться и спросить «кто последний», и встать в очередь. А еще лучше – уйти. Бог с ним, с телефоном. Приедет в другой раз. Она еще мгновенье с тоской наблюдала за слегка шевельнувшимися жалюзи за стеклом, почувствовала тесноту новых сапог, высоту их тонких каблуков, переступила с ноги на ногу, когда за спиной услышала сиплую ярость, выросшую из финала длинного больного кашля:
- Ну, ****ь недобитая, ты жопой вертеть в другом месте будешь.
Зазвонил мобильник.
Она успела поднести его к уху, чтобы ответить Юрке, что уже идет, и в это время на ее голову опустилась лыжная палка ветерана.
Толпа ахнула и расступилась… И отползала серым пятном со стремительной аккуратностью по мере приближения к ней растекающейся красной лужи…
Зашелестели жалюзи, пронзительно закричали голоса из окошек:
- Милиция!...
Покатились кружочки валидола. Один все же кто-то успел сунуть в рот ветерану…