Надо мною смеялось всё отделение травматологии.
Смеялся анестезиолог на операции.
Смеялась 15-я палата, куда меня поместили.
Потому что я сама рассказывала о случившемся со смехом и тем самым давала другим право посмеяться над собой.
Кроме меня в нашей палате лежали три девушки, которых сбила машина, и женщина, выпрыгнувшая с третьего этажа, спасаясь от пьяного мужа.
А я упала с качелей. Точнее, они упали, а я вместе с ними. Это было бы не смешно, если бы мне было лет пять.
Но мне было двадцать.
Этим летом мы с Костей хотели поехать на море. Я никогда не была на море, и всё представляла себе, как выглядят облака, отражаясь в его поверхности.
Костя учился в другом городе, и мы выделись только два раза в год: на новогодних праздниках и летом. Я считала, что вынужденная разлука укрепляет нашу любовь, что нас не засосёт быт, хотя скучала безумно. Что думал по этому поводу Костя, я не знала, так как он никогда не говорил со мной о своих чувствах. А самой лезть в душу было неловко.
До Костиного приезда оставалась неделя, когда я попала в больницу с диагнозом: «Трёхлодыжечный перелом левой голени с подвывихом стопы». Я очень удивилась, что можно, упав с полуметровой высоты, получить такой длинный диагноз. До этого я никогда ничего себе не ломала и искренне полагала, что все травмы и болезни получают только в непоседливом детстве. А поскольку детство благополучно миновало, не наградив меня даже ветрянкой, я окончательно уверовала в свою неуязвимость. Плохое случается с другими. А у меня всё просто обязано было сложиться хорошо.
«Ничего, похожу две недельки в гипсе…» - думала я, рассматривая свою неестественно вывернутую ногу.
- Нужна операция, - сказал хирург. – И дай бог, чтобы ты через полгода встала на ноги.
Полгода?!! А как же море? Как же облака? Я вспомнила, что видела их, качаясь на качелях. Тогда в голове вертелась песенка, которую мы разучивали с детьми: «Белые кора-а-а-блики, белые кора-а-а-блики – это обла-а-а-ка…»
Я училась на воспитателя, мечтала выйти замуж и иметь троих детей. Может, это слишком приземлённая мечта, но другой у меня не было.
А теперь появилась. Я мечтала снова ходить, как все нормальные люди. Это была глобальная мечта, мечта вселенского характера. Были и промежуточные. Например, когда я лежала на «вытяжке» (это когда к ноге привязывают гирю и ты лежишь только на спине. Когда я поступила в больницу, лишних гирь в отделении не оказалось, и у меня за кроватью висел огромный кирпич. Над кирпичом тоже все смеялись), мечтала, чтобы мне поскорей разрешили ходить на костылях. Тогда бы я смогла выбираться во двор и сидеть на лавочке. И нормально спать, как привыкла – на боку.
Теперь моя маленькая мечта сбылась, и захотелось большего.
- Выпишите меня, ну, пожалуйста! - ныла я врачу.
- Снимут швы, тогда посмотрим, - каждый раз отвечал он. Врач у нас тоже был весёлый. По вечерам он заходил к нам в палату и предупреждал, чтобы мы не бегали по дискотекам.
- Особенно ты! – говорил он худенькой Альфие, у которой был сломан таз. Она не могла вставать и даже сидеть, потому что к её обеим ногам были привязаны гири.
Все смеялись. Врача любили и с лёгкостью прощали ему чёрный медицинский юмор.
«Абонент временно недоступен», - вежливо сообщила мне женщина в телефоне. Значит, Костя ещё в пути. На второй день моего заточения в 15-й палате я позвонила ему и сообщила, что случилось. Как всегда, со смехом. Я ожидала, что Костя воскликнет: «Что?! Как ты можешь смеяться?! Расскажи мне всё по-порядку! Я уже еду, чёрт с ней, с сессией!!!» Но он только спросил:
- И когда тебя выпишут?
- Врач говорит, через месяц…
- Прекрасно, значит, мы ещё успеем на море. Нет, ну что ты за растяпа! Чёрт тебя понёс на эти качели! Двадцать лет, а ума нет! – Костя раздражался всё больше и больше.
Я медлила. Как сказать, что нормально ходить смогу только через полгода и на море мы не поедем?
- Костя, - начала я, - как ты считаешь: девушку украшают костыли?
Он, кажется, оторопел:
- Ты ещё и на костылях ходить будешь?!
Мне стало обидно. Можно подумать, это был дамский каприз или новая мода!
- Что мне, по-твоему, летать теперь? – я повысила тон.
- Не ори, - спокойно ответил Костя. Он уже справился с раздражением.
- Я не ору, я спрашиваю: почему люди не птицы?
- Это спрашиваешь не ты, а Катерина из «Грозы», - напомнил он. Будто я пыталась присвоить эту фразу.
Катерина теперь казалась мне счастливой женщиной. По крайней мере, счастливее меня. У неё, конечно, был нелюбимый муж и злая свекровь, но ещё у неё были две здоровые ноги. А не гипс до колена.
- Нет, девушку не украшают костыли. – Костя наконец соизволил ответить на мой вопрос. – Её украшает ум. Умная девушка не станет качаться на качелях в двадцать лет. Ты слишком много возишься со своими детьми. Сама стала инфантильной донельзя.
Ну вот, теперь Косте не нравится моя будущая профессия. Как много у меня появилось недостатков в последнее время: гипс, костыли, инфантилизм и не престижная работа воспитателем в перспективе.
- Ну, прости, прости, - спохватился голос на другом конце провода. – Тебе и так несладко. Я же переживаю, глупенькая! Ладно, приеду – и сразу к тебе.
Я повесила трубку.
- А ты на костыли бантики привяжи. Может, так ему больше понравится, - посоветовала тётя Соня, та самая, что выпрыгнула из окна. Она слышала наш разговор. – Мужики все сволочи. Мы им и здоровые-то не нужны, не то что…
Я представила, как пьяный Костя гонится за мной с топором, и я прыгаю от него с девятого этажа (мы живём на девятом). Прыгаю прямо в белые облака…
Но Костя не пил и топоры у нас дома не водились. К счастью.
Вечером нагрянули бывшие одноклассники. Они зашли ко мне прямо с пляжа, загорелые и чересчур весёлые. Почему-то люди, навещающие больных, всё время впадают в крайности: либо стоят со скорбными лицами и молчат, либо смеются и сыплют шутками как из рога изобилия. В первом случае они оправдывают своё поведение неуместностью веселья, во втором – желанием подбодрить больного и не дать ему пасть духом.
Принесли бананы. Я любила бананы, но за последнюю неделю съела их столько, что не превратилась в мартышку только по недоразумению.
На десерт меня угостили воодушевляющей историей про женщину, у которой был «вот прям такой же диагноз» и которая теперь бегает как ни в чём не бывало. Только во время дождя кости ноют.
Следом пришли девчата из группы. Тоже с бананами. Зря я трубила на всех углах о том, что люблю эти фрукты…
Хотелось побыть одной. Я большая эгоистка, потому что не делю ни с кем ни горе, ни радость. Да и как их с кем-то разделить? Можно часами стоять у постели умирающего, держать его руку в своей, но никогда не почувствуешь его боли. Можно обнимать и целовать подругу, которая выходит замуж, но при этом никак не забудешь о собственной неустроенной судьбе.
Я знала, что злюсь, потому что Костя не звонит и не приходит. Вот Вадик, сосед из третьего подъезда, с которым мы не общались со времён туманной юности, пришёл. А Костя не приходит. И так всегда: ко мне звонят и приходят те, кого не ждёшь. В моей жизни постоянно происходят события, которых не ждёшь. А то, чего ждёшь и страстно желаешь, – проходит мимо и никак не случается.
По моим подсчётам Костя должен был приехать ещё вчера. «Бледна, как тень, с утра одета», как пушкинская Татьяна, ожидающая Онегина, я весь день дёргалась и психовала по мелочам. На следующий день я опять причесалась и накрасилась тщательнее обычного. В нашей палате все по утрам красились и даже на операцию собирались как на свидание. Ведь сломанные руки, ноги и другие части тела не означали, что женщина перестала быть женщиной.
Занавеска, заменявшая в летнюю жару дверь палаты, постоянно откидывалась чьей-то рукой. Костину руку я бы узнала сразу. Он носил массивную золотую печатку и очень следил за чистотой ногтей. Я не раз подтрунивала над ним по этому поводу, называя кисейной барышней. Он в ответ стыдил меня за ногти, постриженные по-школьному, и говорил, что мне недостаёт шарма.
- Оль, к тебе там какой-то молодой человек пришёл, - сказала медсестричка Люся, у которой каждую неделю волосы были разного цвета. Ещё у Люси были длинные ногти, и я удивлялась, как она с такими ногтями умудряется легко и почти безболезненно делать уколы. Вот у кого шарма хватило бы на троих. Мы недолюбливали Люсю за то, что она доносила врачу о наших ночных (конечно, безалкогольных) пирушках, но сейчас готова была расцеловать её разрисованное кукольное личико. Конечно, это пришёл он! Наверное, поезд задержался, и Костя прямо с вокзала понёсся сюда, в больницу. Даже не поел ничего. Я захватила два банана и зелёное яблоко, сунула их в карманы халата и рванула в коридор, развивая максимально возможную при спортивной ходьбе на костылях скорость. Соседки по палате всё поняли и заулыбались.
В коридоре я не сразу обнаружила Женьку, Костиного лучшего друга. А когда всё-таки обнаружила, стала искать глазами Костю: они, конечно же, пришли вдвоём. Женька смущённо улыбался, шутил и протягивал пакет с чем-то вкусным. Я поняла, что он пришёл один, и почувствовала, как откуда-то из глубины поднимается густая и тягучая волна разочарования, готовая накрыть меня с головой.
- Чего ты мне пакет суёшь? В зубы я его, что ли, возьму? – Женька сорвал Джек-пот моего гнева, накопившегося за часы бесплодного ожидания.
Бедный парень растерялся. Но мне уже стало стыдно за злость, за разочарование, за пустые ожидания, в которых Женька был абсолютно не виноват. Я засмеялась, давая понять, что шучу. Его лицо просветлело.
- Ты на улицу сможешь выйти? – спросил он, теперь неловко перекладывая пакет из руки в руку.
- Смогу. Возможности человека с ограниченными возможностями безграничны.
- Ты всё шутишь! Кстати, костыли тебя нисколечко не портят, - Женька безошибочно угадал женскую потребность быть красивой несмотря ни на что. Он вообще тонко чувствовал, прекрасно рисовал и играл на гитаре. Я даже подозревала, что он втайне сочиняет песни. Если бы у Женьки была девушка, он бы не бросил её в больнице… Но девушки у Женьки не было. Когда-то, кажется, он любил одну то ли Лену, то ли Свету. Но она ушла от него к барабанщику из группы, в которой играл Женька. С тех пор Женька большую музыку и большую любовь забросил. Костя часто рассказывал мне об этом случае, и я всегда жалела Женьку. Хорошим людям часто не везёт в любви.
Я уселась на лавочку и вытянула ногу в грубой лонгетке. Женька сочувственно смотрел на неё и молчал.
- Когда приезжает Костя? – не выдержала я наконец.
Женька очень удивился и даже, как мне показалось, обрадовался.
- Значит, ты уже знаешь?.. А я тут думаю, как тебе сказать, слова подбираю…
И осёкся, увидев моё недоумённое лицо.
- Он вчера приехал. И тут же опять уехал. На море, с родителями… У него перерыв между поездом и автобусом всего пять часов был, понимаешь? Ещё вещи надо было успеть сложить, то-сё… Никак он к тебе не успевал… Понимаешь? – повторил Женька.
Я не понимала и знала, что Женька тоже не понимает, а только делает вид, что всё логично и иначе быть не могло.
Теперь мы вдвоём смотрели на мою ногу. В глазах стало жечь, в носу отчаянно защипало. Я запрокинула голову назад, чтобы слёзы влились обратно. По летнему небу очень медленно плыли белые кораблики.