РУБЕЖ
УТРО
Софрон был дозорным, и сегодня была его очередь заступать на пост.
Прошедшая ночь была бурной.… Ещё с вечера начались игрища в честь праздника Ивана Купалы, и было так весело прыгать через костёр, водить хороводы с девками, а потом гоняться за ними по берёзовой роще, которая раскинулась возле реки, что он не заметил, как наступило утро.
Он снял помятую и слегка запачканную расшитую праздничную рубаху, и опрокинув на себя ушат холодной воды, почувствовал, как вязкий сон, цепляю-щийся за веки, стал отступать. Накинув длинную летнюю рубаху из грубого полотна, он на цыпочках, чтобы не разбудить мать, попытался тихо выйти, но предательски скрипнула половица, и из-за полога заскрипел ворчливый голос:
- Всю ночь хороводил, забыл, что утром ехать?
- Мамо, ну праздник же… - ответил Софрон и чтобы не продолжать разговор, выскочил в сени, где в сумерках задел грабли и они упали, окончательно разбудив всех, кто ещё пытался спать.
Его конь пасся неподалеку, на лугу возле речки, и он, сняв с крюка уздечку и взяв легкое войлочное седло, быстрым шагом пошёл по тропинке. Конь, увидев хозяина, перестал пастись и попытался неловкими прыжками сбежать, отсрочив таким образом тяжёлую конскую долю, но жизнь (в лице Софрона) уже седлала его, и вот, сняв путы и одним прыжком вскочив в седло, Софрон ударил пятками в бока и с весёлым гиканьем и свистом, помчался в сторону степи.
Он жадно вдыхал утренний воздух, настоянный на ароматах трав, и радость жизни переполняла всё его существо. Вот и сторожевая башня. Она находилась на большом холме и возвышалась над местностью. Конь привычно перешёл на шаг и ржаньем поприветствовал кобылу сменщика, которая уже была оседлана и стояла у коновязи.
Навстречу, со скрипом отворив тяжёлую дубовую дверь, уже выходил смен-щик – бородатый и с волосами, стриженными под горшок – Радуй. Обнявшись, он удивлённо посмотрел на пустые руки Софрона, которому предстояло сутки провести на посту, и узнав, что тот второпях забыл узелок со снедью, который ещё с вечера заботливо приготовила мать, отдал ему свой, для приличия немного поворчав. Он брал еды с запасом на три дня, что всегда служило поводом для шуток товарищей, и в ответ всегда говорил: "Жизнь научила". Он прожил долгую жизнь и в этот раз оказался прав.
- Что, тихо? – спросил Софрон.
- Тихо, слава Перуну – ответил Радуй.
Эта застава была крайним рубежом курского князя Святополка, да и пожа-луй, всей земли русичей, и была звеном в целой цепи крепостей, стоявших на границе русских земель. Маленькие и большие отряды печенегов, калмыков, и кипчаков и ещё бог знает каких племён, то и дело совершали набеги на русские города и посёлки, и было необходимо упредить их, чтобы организовать достойную встречу.
- Как праздник, голова не болит? – сверкнул белозубой улыбкой Радуй.
- Нет, - смущённо улыбнулся Софрон, вспомнив чудной красоты девку из со-седнего поселенья.
- Ну, давай, не спи, смотри и слушай, Перун тебе в помощь – уже серьёзнее сказал Радуй, и отвязав кобылку, махнул, прощаясь, рукой.
Наступила тишина, которую нарушал только стрёкот кузнечиков, да иногда поскрипывала от порыва ветра старая деревянная крыша. Софрон стреножил коня и зашёл в башню. Внизу бревенчатой башни была небольшая комната, где стоял лишь стол и полати для отдыха, здесь же начиналась скрипучая деревянная лестница на верхнюю дозорную площадку, где кроме чурки, заменяющей стул, и железного корыта, обмазанного глиной и предназначенного для сигнального костра, ничего не было. Здесь же лежали дрова и охапка сырой травы, которую время от времени приходилось обновлять. Дрова же, уложенные в корыте на сухом мхе и бересте, были готовы загореться от малейшей искры. Внизу, под полом башни находилась также слуховая яма, состоявшая из пустых горшков, уложенных в определённом прядке и засыпанных землёй. Таким образом была создана акустическая система, позволявшая, если приложить ухо к земле, слышать даже топот крота, бегающего по своим ходам, а уж топот копыт вражьей конницы был слышен за много вёрст. Зимой пост был не нужен, так как дальше дорог не было, и степь с её оврагами и балками, занесёнными снегом, считалась непроходимой, и это было время относительного спокойствия.
ДЕНЬ
Время приближалось к полудню, когда Софрон решил набрать свежей воды из родника. Он взял горшок и плошку и начал спускаться к подножию холма, где среди кустарника и камней, покрытых тёмно-зелёным мхом бил холодный ключ. На южном склоне уже поспела земляника. Нарвав по пути горсть душистых ягод, он отправил их в рот. Нежный вкус сразу вернул его в то время, когда они всей большой семьей ходили по ягоды, а потом мать доставала узелок с едой, и они, с трудом сдерживая смех, обедали под суровыми взглядами отца.
Софрон встал на колени, набрал полные ладони воды, с наслаждением умыл-ся, сгоняя подступающую дрёму. Затем, наполнив кувшин, не торопясь напился, и отряхнув колени, встал. Голова слегка закружилась, но тут же прошла, и он, не спеша, пошёл в башню….
Солнце было уже высоко, и летний зной, казалось, парализовал всё живое, цикады и те утихли, и лишь высоко-высоко в небе кружили стервятники, поджидая очередную жертву.
Софрон, зайдя в башню, припал ухом к прохладному глиняному полу. Было только слышно, как где-то скребётся землеройка или мышь, и топ-топ – гулкие шаги пасущегося коня. Выйдя на верхнюю площадку и окинув взором пустынную степь, он решил спуститься и немножко вздремнуть, так как впереди ещё была бессонная ночь, наиболее опасное время суток. Спустившись вниз и кинув на полати немного свежей травы под голову, он прилёг. Некоторое время лежал в полудрёме, прислушиваясь, а затем незаметно провалился в глубокий сон….
ВЕЧЕР
Уже который день на их пути не встречалось ни одного селенья. Семь дней назад они сожгли небольшую деревушку. Они были передовым отрядом разведки монгольского войска и потому пленных не брали. Войдя ночью тихо, как воры, в село, они просто входили в открытые дома и вырезали всех, кто там находился, даже если кто-то и пытался убежать в ближайший лес, его быстро догоняла стрела из тяжёлого монгольского лука. Здесь они впервые за долгое время наелись досыта свежего мяса и крепко проспали несколько часов. Они почти всю жизнь провели в седле, и были такие же мохнатые, крепкие и выносливые как и их лошади. Они даже пахли одинаково. В походе они сходили на землю только для отправления естественных надобностей и для короткого сна, в остальное время это было единое целое с конём.
Солнце клонилось к закату, когда они увидели вершину башни. Они тут же развернулись и, спешившись, спрятались за ближайшим холмом. Странно, что их не заметили раньше, видимо никого нет, хотя звериная интуиция подсказывала, что надо быть настороже. Связав коней уздечками друг к другу, они разбились на две группы и начали ползком подбираться к башне, окружая её. И когда они были уже почти рядом, случилось непредвиденное. До коня, который пасся за башней и до этого не замечавшего ничего вокруг, порыв ветра донёс острый запах сородичей и он, подняв голову и прижав уши, призывно и громко заржал. Они вскочили и, уже не скрываясь, побежали к башне.
…Софрон мгновенно слетел с лавки и, посмотрев в открытую дверь, увидел бегущих к нему кривоногих существ с почти чёрными лицами и раскосыми, и жёлтыми как у рыси глазами. Это было настолько нереально, что больше походило на сон. Он захлопнул дверь и, вставив тяжёлый деревянный брус в петли, метнулся наверх. Сердце бешено колотилось, и когда он начал выбивать искру на трут, руки не слушались, ударяя всё время не туда и не так. Скорее! Скорее! Ужас происхо-дящего начал давить на него, парализуя волю и ум.
- О, Перун, помоги мне! О, Перун, помоги! – вырвалось у него.
Но вот первая, а затем вторая искра упала на трут, и тот задымился. Ещё и ещё… Софрон осторожно подул, и вот вспыхнул язычок пламени…
Внизу суетились, громко крича, монголы, которые, оставив попытки выбить дверь, принялись деловито бегать вокруг в поисках сухой травы и веток, и двое-трое уже пытались разжечь сухой мох, которым были проконопачены брёвна.
Софрон подул сильнее, подкладывая тонкие веточки, и вот огонёк затрещал, разгораясь сильнее и сильнее. Так, надо ещё чуть-чуть выждать, чтобы загорелись дрова и костёр не затух. Наконец, огонь запылал в полную силу, и Софрон бросил большую охапку сырой травы. Жёлто-белый дым мощным столбом стал поднимать вверх, резко выделяясь на фоне заходящего солнца.
Софрон сел на пол, прислонившись к стене.
Страх исчез, внутри было хорошо, спокойно и даже радостно, как когда-то в детстве…
Он успел...