На зелёном бархате хвои яркими парусами выглядят осенние клёны. На цепких щупальцах игольчатой кольчуги повисла осыпь золотого дождя берёзовой листвы. Паук опутал ветви ажурными кругами паутины, но в эти тенета теперь будут ловиться лишь облетевшие листья. Они держатся, кажется, ни на чём.
Жёлтые, красные, синие, лиловые, бордовые…Наряд деревьев и кустарников говорит о том, что лето на исходе. Но это вовсе не значит, что оно уже прошло. Менять свой цвет листья могут и в конце, а некоторые даже в середине лета. Даже тогда, когда почти все листья на деревьях становятся жёлтыми, ещё не значит, что пришла настоящая осень. Настоящая осень – это листопад.
Лес с каждым днём пустеет, прозрачнее становятся кроны деревьев, а под ногами громко шуршат листья. Иногда их бывает так много, что даже трудно ходить. А ветер – да что там ветер – даже лёгкий ветерок! – срывает всё новые и новые листья. Сквозь редеющие вершины свободно проникает солнечный свет. Идёшь по притихшему лесу, и кажется, что дневное светило стало ярче, будто вверху включили дополнительные прожекторы.
Увиденный живой цветок в летней окраске воспринимаешь, как что-то трогательное, как праздник. И запахи ушли, только чувствуется густой настой поспевшего листа. Тихо, торжественно, а на душе немного грустно. И особенно, когда над головой, где-то там, поверх редеющих вершин, вдруг услышишь задумчивый, тревожный переклик журавлиного клина. Птицы уже пролетели, но ещё долго стоит в душе необъяснимая грусть. Вот он, ещё один знак, что осень уже на подходе.
У дагестанского поэта Расула Гамзатова есть такие строчки, в которых говорится, что журавли – это души погибших на войне солдат. Кто знает, а может, и правда журавли – это человеческие души. А потому и просыпается вдруг в груди, захватывает всего тебя что-то щемяще - тревожное и грустное до слёз.
….К тому времени мы уже более десяти лет жили в Советском районе Калининградской области. Нас добровольцев-переселенцев из центральных регионов России, здесь, на бывшей немецкой земле, многое впечатляло.
К самым небольшим поселениям, даже отдельно стоящим хуторкам в два-три домика были протянуты добротные дороги. У каждого дома свой колодец, в садах, в хозяйственных постройках тоже были такие же рукодельные источники, откуда мы брали воду для скота и полива огородных культур. Участки земли были огорожены металлической сеткой. Вокруг чистота и порядок. Животноводческие помещения были оштукатурены и побелены, крыши покрыты красной черепицей.
Уже несколько лет минуло, как по этой земле прошла война, коренные жители вынуждены были её тоже покинуть, но, заходя в пустующий дом или надворную постройку, казалось, что хозяин отлучился на минуту и вот-вот должен вернуться. Но одного взгляда на джунгли малинника в садах и бурьяна с кустарником на бывших огородных грядках было достаточно, чтобы понять, что жизнь придёт сюда ещё не скоро.
Прусские немцы покидали насиженные и столетиями обживаемые места массово, в короткий срок, а переселенцы из России поступали медленно. Особенно в отдалённые уголки. Многое требовало хозяйских рук и догляда, а этих рук не хватало. Возник и другой парадокс. Сразу после войны из Восточной Пруссии стали сплошным потоком вывозить технику, стадами гнали скот, лошадей, а потом столкнулись с большой нехваткой всего этого, когда область стала советской…
Вдоль дорог возвышались вековые деревья, и перед каждым из них был установлен огромный камень-валун, тоже окрашенный в белый цвет и хорошо заметный издалека. Красоту сельского пейзажа дополняли отдельно растущие деревья, за которыми тоже, чувствовалось, присматривала неравнодушная рука. Земля на полях была тяжёлой и сырой, но лишняя влага стекала по подземным трубопроводам в искусственные озёра, хорошо зарыбленные. Наши огороды примыкали к этим полям, и мы пользовались водой для полива в засушливые сезоны.
Со временем отлаженная система была порушена, и поля заболотились. Даже самые маленькие речушки представляли собой произведения искусств: ежегодно их очищали, русла углубляли, а берега укрепляли. Несколько лет продержалась такая традиция, но потом и эту работу забросили.
Почти на каждом шагу можно было повстречаться с зайцами, водилось много пернатой дичи. Украшением нашего села Канаш были аисты.
Пройдёт совсем немного времени, и рядом с нами появятся семьи литовцев, с трудом говорящие на русском. Поговаривали, что это всё-таки вернулись местные жители на свои родные корни, получив литовские паспорта. Как бы там ни было, но эти люди умели работать на земле, знали прежнюю здешнюю жизнь и глубоко переживали, что многое приходит в упадок.
По улицам нашего села почти всегда передвигались военные. А потом в стороне что-то ухало, стреляло. Шли учения. А однажды среди села так бабахнуло, что в нашей школе высыпались стёкла. Все оказались на улице, на лицах написано: «Неужели, это война!» Оказалось, ребята-танкисты побаловались из орудия среди населения, стрельнув в предполагаемого врага холостым. Шум, паника…События в Венгрии ни для кого не прошли даром. А тут разговоры едва ли ни на каждом шагу, что немцы ещё могут вернуться и тогда….У нас сгорела вся живность в кирпичном сарае, и снова пополз слушок, что это тоже не случайно. Трудно, тревожно жилось тогда на бывшей немецкой земле…
Однажды в ясный, тихий солнечный день мы стояли среди широкой приречной долины и провожали взглядом стаю журавлей.
«Ну вот и кончается лето», - заметил Арсентий Яковлевич, наш сосед по многоквартирному дому и дедушка моего приятеля Николая.
Дом был заселён наполовину, и мы, мальчишки, путешествовали по большому чердаку и пустующим помещениям, как по музею. На чердак вела широкая лестница, окна под самой крышей для света на чердаке, просторные подвалы….И здесь нас тоже многое впечатляло.
Журавли в те годы были широко распространены, а лет пятьсот назад они занимали всю Европу и северную часть Азии. Для сравнения: у нас под Москвой, только в Талдомском районе, где создан заказник «Журавлиная родина», можно видеть этих птиц количеством несколько сот…До десятков тысяч в заливе Матсалу в Эстонии….Птица в нашей стране ещё достаточно сохранилась, но численность её заметно падает с каждым годом. А во многих местах журавль уже либо исчез, либо, как, например, в Германии, Польше гнездится несколькими парами.
…Журавли, а это было, по-видимому, несколько семейных пар, гнездовались где-то недалеко за нашим селом и недавно поднялись в воздух.
В стае что-то не заладилось, она никак не могла выстроиться для полёта, а потом одна из птиц и вовсе начала опускаться на луговину. Это был молодой журавль. Когда мы подошли поближе, он отбежал немного в сторону, но подняться в воздух ему никак не удавалось.
Птица была или поздней, или ещё по какой-то причине не успела окрепнуть. Хотя она ничем не отличалась от других. Общая окраска серая, более тёмная, почти чёрная на концах крыльев. От глаз по бокам шеи опускалась заметная белая полоса. Отличительная черта для всех серых журавлей. Не заметили мы и какие-либо повреждения. Правда, до состояния взрослой птицы он много не дотягивал, и среди молодых отличался меньшим ростом. В таком состоянии журавлёнок лететь не мог, он быстро бы ослаб и стал лёгкой добычей для хищника при перелёте. С нескольких попыток мы поймали журавлёнка и отнесли его домой.
Журка, так мы назвали своего подопечного, быстро освоился с новой обстановкой, постепенно набирал силу, а когда достаточно окреп, то об отлёте уже не могло быть и речи: чернотроп прошёл быстро, установилась зима, выпал снег и начались холода.
Наш Журка во многом напоминал цыплёнка. Мы стали для него выполнять роль родителей.
В живой природе малыши тоже активны с первых дней. Журавли из года в год занимают один и тот же участок и иногда используют для выведения птенцов старое гнездо. Оно может располагаться как на некотором повышении, так и прямо среди воды, и чаще всего в глухом, трудно доступном месте. В кладке в основном бывает два яйца, реже одно. Насиживают яйца оба члена пары. Птенцы вылупляются неодновременно. Обсохнув в гнезде, уже через несколько часов журавлёнок покидает гнездо и больше в него не возвращается: сопровождаемый самцом, он начинает свой путь по земле. После появления на свет второго малыша, мамаша-журавлиха присоединяется к своему ушедшему семейству. Через два месяца журавлята пробуют прочность крыльев.
Пища журавлей разнообразна. В гнездовый период птицы в большой мере животноядны и питаются в основном крупными насекомыми, водными беспозвоночными, лягушками, мелкой рыбой, мышевидными грызунами. Однако большую часть составляют ягоды и семена растений. Ранней весной - это оставшаяся с зимы клюква и другие ягоды. В августе-сентябре – семена злаков на плохо убранных полях, горох, овёс и другие культуры. В это время большим подспорьем служат поспевающие на болотах ягоды.
…Зная такую особенность кормового рациона, мы знали, как и чем кормить нашего журавлёнка.
Журка привык к людям, важно расхаживал по квартире, которая длительное
время оставалась нежилой. На аппетит он не жаловался, и тем самым не давал нам расслабиться. Интересно было наблюдать, как Журка, опустив клюв в ведро с водой, начинал греметь по жестяным его бокам. Таким образом он подавал сигнал, что проголодался и его надо кормить.
Прошла зима, наступила ранняя весна. Косяки пернатых снова потянулись к родным гнездовьям. Наш журавлёнок заметно подрос и набрался сил.
Приближался час и нашего журавлёнка. Однажды в первой половине апреля во время прогулки по двору он вдруг услышал родное сердцу курлыканье, увидел высоко в небе знакомый клин, встрепенулся, подпрыгнул, быстро разбежался, взмахнул раз за разом большими сильными крыльями и стал постепенно набирать высоту. Окрепший и подросший за зиму журавль без особого труда справился с подъёмом и вскоре затерялся среди своих собратьев. В тот прощальный момент, стоя у края дороги, мы не надеялись, что когда-либо опять увидим нашего Журку.
Снова в свой срок стала подходить осень. И опять, как и сотни лет назад, по извечному воздушному пути потянули на юг пернатые караваны. Чтобы найти места для зимовок в Северной Африке, в Иране и других странах Передней Азии, в Индии и в Китае.
В один из таких дней над нашим селом показались журавли, которые, как всегда, держались клином. Неожиданно стая снизилась и опустилась на золотисто-зелёную долину. Птицы возбуждённо подавали голоса, и начали танцевать. Образовав подобие круга и подняв головы кверху, они курлыкали, побрасывали в воздух хворостинки, стебельки трав, опавшие листья. Пробегались зигзагами, подпрыгивали, кланялись, развернув крылья, высоко поднимали ноги ( «гусиный шаг»). А наши детские сердца ликовали от радости, однако на место празднику почему-то приходила необъяснимая грусть. Мы, затаив дыхание, боясь пошевелиться, наблюдали из укрытия за этим удивительным зрелищем.
И вдруг мне показалось, что среди красивых птиц я узнал нашего зимнего гостя. Со словами: «Жура, Журка!» я поднялся из придорожной канавы и приблизился к птицам. Николай последовал за мной. Журавли вскрикнули, взмахнули крыльями и стали подниматься в воздух, выстраиваясь в треугольник.
Мы продолжали бежать и звать нашего пернатого друга. Вдруг одна из птиц отделилась от общего порядка, с курлыканьем совершила над нами несколько кругов и снова вернулась в строй – в синюю бездну чистого безоблачного неба. По всему видимо, это был наш Журка.