- Ты так долго ждал этого. - После короткой паузы она добавила. - Я ждала не меньше. - Как будто она ответила на не сказанный мною вопрос.
- Я уже забыл как выглядит это место. - молвил я, хотя понимал, что этот старенький домик и округу я уже не забуду никогда.
Рюкзак я кинул на землю, когда до богом забытого дома оставалось метров десять. Хотелось оставить и куртку, но подумал, что ей может стать холодно.
- Так вот здесь ты и встал на ноги? - она подчеркивала это в который раз. Я был рад ощущать, что она поехала со мной, хотя долго уговаривал её не делать этого, у нас одна дорога несколько дней затрачивала. Да и хлопот тогда прибавлялось. - Чего ты стоишь, пошли. Хватит мечтать, мы же уже приехали.
Дом казался таким старым и одиноким. Запыленным и совсем забытым. Стены потеряли все краски, но контраст добавляла еще пахнущая зелень. Мне так нравилась эта обособленность дома. Когда подходишь к нему. Вот-вот уже можно стучаться в сени. И не видно ничего позади. Есть только этот домашний очаг, и величественный лес полукругом. Так одиноко и так единено ощущал я себя в таком окружении.
Она гладила мою руку и только через несколько десятков мгновений я услышал её голос, и мы решили войти внутрь. Ни калитки, ни тропинки, ни забора, сразу к дверям. Ручка отдавала непривычным холодом. А она так осторожно открывала двери, ей было тяжело. Ключ я ей не отдал, но буквально сорвав замок, мне показалось, что я теряю её из виду. Я не хотел её оставлять и, поняв это по взгляду, она осторожно взялась за металлическую ручку. На дверях были следы взлома, но видимо тщетного. Обычно забирались через окно. В доме уже не осталось практически ничего ценного, но местные мальчишки залазили иногда только ради потехи.
Приоткрыв дверь, она насторожилась. Я сам как будто чуял этот старый непонятный чужому запах. И заглядывая в приоткрытую дверь, она никак не могла осмелиться войти. Я подошел чуть ближе, встав за её спиною, положил руку на спину и тихонько предложил пройти первой. Она была смелой, и я так ей гордился, я так сильно её любил. Как и любил это место, иногда забывая о нем. Ведь здесь я встал на ноги и здесь я просто научился жить. И она знала, что не будь это место, в её жизни никогда не появился бы я, это наверное было для неё сейчас самым главным.
Мы вошли, и я не стал закрывать двери, хотя ранее, когда жил здесь, меня это раздражало. И посреди ночи я мог учуять, что входная дверь открыта, кто-то выходя её плотно не закрыл, и вскакивал с постели, бежал закрывать, запечатывать это таинственное место. С теплыми воспоминаниями я осторожно осмотрел все то, что попадалось моему взору. И остановился на самом важном. На ней, вошедшей предо мною. С таким восхищением она осматривала это жилище, и, встретившись с моим взглядом, улыбкой поблагодарила за то, что я согласился взять её с собой. Да, она не могла такого ожидать.
Хотя здесь не было ничего особенного. Я приезжал сюда полтора года назад, и с тех пор мало что изменилось, только выбили еще пару окон, видимо безнадежно было их заново ставить. Сквозняк поднимал пыль, и она танцевала в маленьких тоннелях света, проникавшего через различные бреши. Но тут было так тепло, так уютно. Как будто только вчера топили печь. Жаль, что я не могу растопить её сейчас, тут все тщательно чистить надо. Она слышала, она видела, она наблюдала за той жизнью, что когда-то царила здесь. Старенький домик сумел уберечь это тепло от безжалостного времени. И когда бы я сюда не приехал это место вовек останется моим домом.
- Ну осмотрись, побегай. Вот это и есть то самое место, о котором я тебе столько рассказывал. - У нас было несколько часов, и я в первую очередь решил сделать небольшую уборку. Полы протереть, я любил, когда они свежие. И просто хотелось воодушевить это место. Неподалёку был колодец, и я быстро начерпал воды и принялся вытирать пол запрятанной специально тряпкой. Засучив рукава, уже как взрослый человек я заявлял старому домишке, что я вернулся.
В свою комнату я не заходил. Лишь открыл двери посмотреть как там. Правда туда сразу прошмыгнула Маша, и начала рассматривать практически пустую комнату. В ней потом соседка жила, погорельца, а мы с ней все время припирались, и в детстве она пару раз меня побила. А мне так и не хватило смелости рассказать об этом родителям.
Как будто семья наша жила именно в холле и это было самым дорогим для меня местом, и я с нежностью попытался навести хоть какой-то порядок.
Маша в это время спрашивала почти о всем, что только могло быть связано с этим домом. Она, наверное, заметила, но не обиделась, что я отвечал ей на полуавтомате. Казалось, я мог просто так сесть, прислонившись к стене и просидеть так целый день, осматривая родные три стены и даже не шевелясь.
Я вынес старое ведро на улицу, вылил воду и закинул тряпку в укромное место. Нам уже скоро нужно было возвращаться. Хотя я еще так и не успел вернуться в этот дом. Войдя в него в очередной раз, уже собираясь прощаться, я понял. Что как будто намеренно не замечал стоящей на палице вазы. Старенькой неприметной, но так важной вазы. Маша что-то расспрашивала про неё, но я даже не смог вспомнить что именно. А мама так любила эту вазу. Столько воспоминаний связано с ней. На лице осторожно зазвенела колокольчиками счастья детская улыбка. Но вдруг тишина просто взорвалась. Откровенной болью раздался в висках звук мобильного телефона.
- Ну блин, - протяжно промолвил я, - ну так всегда. - хотя знал, что это случилось впервой.
- Бери. - сказала Маша, хитро улыбаясь, будто бы знала, что мне скажут что-то хорошее. Но ведь так и должно было быть, что в такой день может нарушить это тревожное состояние детства?
- Ну что? - она спросила, хотя я мог поспорить, что она слышала дословно весь разговор.
- Да, приняли, мой проект наконец-то приняли. - я даже учуял дуновение сквозняка, как будто весь дом гордился мною.
- Ты молодец. - сказала она довольно резко.
- Не без вашей помощи. - с улыбкой ответил я. Как бы благодаря и её, и дом, и всю свою жизнь. Проект действительно для меня многое значил, он ставил печать на мне, как на успешном человеке.
Мы уходили. Не прощаясь. Уже я сам закрывал двери, вешал на них замок. Она стояла поодаль и наблюдала за каждым моим движением. Так хотелось плакать и так не хотелось прощаться. Всё тело налилось неимоверной истомой, когда, уходя, я говорил себе, только не обернуться.
Через неделю дом ушел с молотка. А я долго вспоминал весь кладезь своей жизни, намеренно забытую в доме вазу.