Петька полуголый, в вытертых до бела брюках и в плетенках на босу ногу, возился у себя во дворе, вытесывая топором на разлохматившейся чурке какие-то колышки.
— Петя, – поманила она его на улицу. — Ну, что с Шуриком?.. Я вчера ушла… Мне было трудно там оставаться… – пояснила она, слегка зарумянившись в щеках.
— Увезли, – серьезно сказал Петька, приглаживая ладонью свой жиденький снопик. — Осмотрел фельдшер и увез на своей машине… В больницу… Может, вылечат…
«Вылечат, конечно вылечат, – думала она. — Не может быть чтобы не вылечили…
Наскоро позавтракав, она принялась за уборку квартиры. Протерла пыль, налила в ведерко воды и начала мыть пол. «Конечно вылечат, – думала она, елозя тряпкой по полу. — Не может быть чтобы Шурик навсегда остался слепым. Врачи хорошо сейчас лечат, – убеждала она себя
От этих мыслей у нее спокойнее становилось на душе. Она энергичней орудовала тряпкой и даже пробовала запеть свою любимую песенку.
-6-
Потянулись скучные дни.
С отсутствием Шурика прекратились футбольные баталии и шумные игры. Да и ребята в большинстве разъехались кто-куда.
Одни гостили где-нибудь у родни, другие прирабатывали в городе. Остались в поселке только Петька да несколько девчат. С утра Рыжик занималась уборкой, потом бежала к Петьке узнать о Шурике чего-нибудь новенького.
Но новенького ничего не было.
Единственное, что ей было известно от Петьки, что Шурика готовят к операции.
Чтобы развеять гнетущее состояние, она уходила за поселок в поле.
— Трь-рь-рь, – свистели на разные голоса кузнечики и испугано прыскали из-под ног.
— Квик, квик, – пересвистывались птицы.
Этот травяной мир вместе с его обитателями успокаивающе действовали на нервы.
Мрачные мысли улетели прочь.
Она бродила по траве, собирала цветы, которых здесь было великое множество, или садилась на траву и смотрела как в прогретом солнцем воздухе кружится пестрая бабочка.
Таня протягивала к ней руку, разворачивала розовую ладошку, и бабочка, приняв ее за чашечку цветка, садилась ей на пальцы. Таня захлопывала ладошку и бабочка оказывалась в плену. О, как она отчаянно билась, трепеща крылышками, слишком поздно поняв коварство.
Осторожно расправив ей крылья, Таня отпускала ее на волю. Сделав два-три благодарных круга над ее головой, бабочка улетала. Иногда серая лягушка нет-нет да и выпрыгнет из высокой травы. Лупоглазо уставится на Таню, ошалев от неожиданности, и тотчас же опять исчезнет в траве.
Такие картины нравились Тане, но и они постепенно наскучили. Однажды, когда мать с отцом были на покосе, она взялась перебирать своих кукол, вытащив их из ящика на кровати. Каких их тут только не было! Тряпичные и резиновые, целлулоидные и гипсовые всех сортов и возрастов, они лежали и глупо пялили на нее глаза. Но самой любимой из них была Худинка. Так Таня ее называла за тоненькие ручки и ножки. Это была гипсовая куколка, но не малышка как все, а девочка-подросток. У нее была стройненькая фигурка и маленькие грудки. Изящная головка держалась на тоненькой шейке, а темные волосы были уложены в узелок. Таня очень любила эту куколку и берегла ее. Она выбрала ее из общей кучи и задумалась. Времени прошло много как она в последний раз играла с ней. Платье на Худинке загрязнилось и измялось. Надо было ее переодеть и переплести узелок на косы. Так, пожалуй, будет лучше. Она вытащила из платяного шкафа два старых портфеля и вытряхнула из них все содержимое. На кровать выпала целая гора разноцветных тряпочек, точно на покрывале распустилась вдруг большая цветочная клумба. Все это были платьица, кофточки, юбочки для кукол, сшитые ее руками. Она принялась раздевать свою Худинку, присев на край постели и высунув от удовольствия кончик языка.
— Вот так, – приговаривала она, стягивая с нее одежду. — Снимем мы с тебя это платьице и наденем что-нибудь получше.
Худинка не хотела переодеваться. Она даже пробовала капризничать.
— Не упрямься, дочка! – прикрикнула на нее она и та смирилась.
Сдернув с нее одежду, Таня принялась ее разглядывать.
— Вот какие мы хорошенькие! – приговаривала она. — А как у нас с ножкой?..
Она внимательно рассмотрела шрам на ноге у Худинки. Однажды кукла выскользнула из ее рук и от ее ножки отбился кусочек гипса. Таня взяла и приклеила его. Теперь этот кусочек присох и надежно держался на своем месте.
— Хорошо зажила, – одобрила она. — Вот видишь какие мы умницы? А теперь давай одеваться.
Она выбрала из кучи одежды розовенькое платьице, но Худинка опять заупрямилась и выбрала себе цветастое, лиловое без рукавов, с пояском.
— Ну, ладно, – согласилась она. — Надевай это раз оно тебе нравится.
Она одела Худинку и положив ее лицом вниз, стала разбирать ее волосы. Она доплела последнюю косу и вдруг почувствовала, что ей больше не хочется играть. Она сложила тряпочки в портфель, убрала кукол и сев к окну, стала смотреть на улицу. Стояла нестерпимая духота. За окном бесчинствовало июньское солнце. Переулок точно вымер. Только за домами слышался шум проезжавших машин. Там проходила главная дорога, разрезавшая поселок на две части. Слева дымила высокая труба судоремонтных мастерских и оттуда слышалось чуфыканье каких-то машин. Изредка сквозь их шум прорывались человеческие голоса. «И как это люди там в такую-то жару». Таня представила гудящие цеха и рабочих в своих плотных спецовках. Все это ей раньше приходилось видеть, когда она еще девчушкой приносила отцу в плотницкую обед. Тот смахивал душистые стружки ладонью, в которую из-за мозолей не лезли никакие занозы, и располагался есть прямо здесь же, потчуя заодно и ее.
Потом, собрав посуду, она бежала по коридору к выходу, украдкой заглядывая в просторные цеха, где громыхали какие-то станки и суетились люди в спецовках.
Из-под их рук летели снопы искр, шикали какие-то голубые огни и отражались в коридоре на стене, словно на экране кино. Чудно!..
«Не пойти ли к Римке Ракитиной? Чем хоть она занимается»? – пришла ей в голову неожиданная мысль.
Она надела безрукавое и с лиловыми разводами платице и заперев дверь отправилась к подруге.
Римки дома не оказалось.
Копошившаяся над корытом с бельем старуха, разогнула спину и со вздохом сказала:
— А бог знает где она. Шалается цельные дни по городу.
Таня вышла за ворота и ей сделалось тоскливо.
— Куда пойти? – раздумывала она.
— Танюша, подожди! – вдруг услышала она за своей спиной голос. Обернувшись, узнала Нину Ивашову. Та бежала к ней, помахивая находу каким-то газетным свертком.
— Вот хорошо, что тебя увидела, – говорила она, слегка запыхавшись.
Они зашагали рядом.
— Ты что же ко мне не заходишь?.. И на улице тебя не видно… Так ведь и со скуки помереть можно, – корила она подругу.
Нина была черноглазая, черноволосая, в яркой желтой кофточке и темной юбочке. На высмугленной солнцем руке ее поблескивали маленькие часики. Ее волосы были заплетены в две тяжелые косы. Они колыхались по спине и доставали ей до пояса. Она шла рядом, дробно постукивая по тротуару каблучками туфелек.
— Я вот тебя по какому делу разыскивала… Мы тут девчонки договорились навестить Шурика. Ты пойдешь с нами? Это ведь наш товарищ… Петька с нами тоже идет…
— Конечно, – не раздумывая кивнула она.
— Тогда прямо завтра поедем… Сбор у причала.