Мы познакомились на дне рождения общего друга. У нее были огромные голубые глаза, а остальное… всё жопа?
Неправда ваша! «И всё остальное было прекрасно». Но в том числе, конечно, и жопа. И сиськи. Берешь – и маешь вещь, как говорится.
А еще она училась в Консерватории по классу мандолины. А это очень эротичный музыкальный инструмент. Ну, я так думаю.
Она подошла ко мне и спросила:
«А правда, что ты сексуальный маньяк?»
Я смутился.
«Нууу… нет, я люблю, конечно, поебаться…»
Она поморщилась:
«Не то! Я ищу настоящего сексуального маньяка!»
Я осознал свою ошибку и поправился:
«В смысле, я ОЧЕНЬ люблю поебаться! Я могу трахаться восемь часов кряду, а потом схрумкать капустную кочерыжку, и у меня у самого снова – как та кочерыжка, такая вот легкая и непринужденная преебственность… преемственность… я затрахал насмерть двадцать девять диванов, семь раскладушек, тридцать печек и сорок лавочек… и вообще, я, по ходу, единственный парень на свете, который кончил больше раз, чем поссал!»
Будучи девушкой утонченной и высокодуховной, она оценила мою тираду, и мы пошли в ванную.
Немного смущаясь, разделись. Я люблю, когда девчонки немного смущаются. Это так мило и старомодно. Как говорила моя бабушка: «В наши времена благонравные барышни всегда краснели перед тем, как скинуть покровы и отдаться незнакомцу в Летнем саду. Тех же, кто отдавался на Марсовом поле во время парада и не краснея – мы в Смольном почитали за «чуточку эмансипэ».
А сам я – по жизни стеснительный. И даже когда мы всем классом купались голяком в фонтане Дружбы народов на ВДНХ, по обкурке, – тоже краснел немного.
Мы залезли под душ и стали вкушать ласки упругих трепетных струй. При этом обжимались неистово, будто норовя обменяться распаленной кожей и трескучим электричеством страсти.
У меня стоял, как Нельсон на Трафальгарской площади, такой же одноокий непреклонный воин, и Натка – ее звали так – сочилась, как амфора с хмельным медом, пробитая снизу. И мне было решительно похуй, что пробита она не моим ломиком и было это явно не вчера, потому что не было ни «вчера», ни «позавчера», ни экзаменов, ни сессий, ни угрозы международного терроризма, а были только два голых автоклава бурлящей похоти.
Натка наклонилась, деликатно залупила мне и накатила презик. Собрав остатки стремительно дезертирующего благоразумия, я сказал: «Надень второй. Один – прошибет, как…»
Я хотел сказать: «как струей кумулятивной снаряда», но решил не грузить даму техническими подробностями.
Первый раз мы сошлись встоячка, и несмотря на двойную броню на оголенной моей чувственности, я кончил очень быстро. А хули – два дня спуску не было.
Натка откинулась назад, ее льняные пряди ниспадали на смеситель, и постанывала она так сладенько, что мне хотелось всё стрелять и стрелять в нее, но всё хорошее когда-нибудь когда-нибудь кончается – даже процесс кончания.
Мой *** был готов к покою не больше, чем резвое дитя в девять часов вечера, после мультиков, и мы, сменив латексный кожух, переместились в «партер».
Я лег навзничь на дно ванны, Натка уселась на меня. Акриловые стенки стесняли размах ее ног, но не то чтобы до клаустрофобии. Поверьте, ****ься так – вполне себе можно. Даже пикантно.
Для пущего кайфа - включили теплую воду. Тоненькой струйкой, только чтоб не замерзнуть.
И вот, когда уж Натка растворилась в сплошном мандолиновом аккорде, приправленном глухим волторным стоном… и мой гобой сыграл очередную партию… из неги забытья нас вывел грохот в дверь… и матерные крики… а там, за ними, в коридоре уж толпились ****юли…
Мы кое-как вскочили – а вы попробуйте вскочить не «кое-как» после такой самозабвенной ебли! – и глянули на пол. Бляааа…
Нет, линкор «Бисмарк» там бы не прошел, об кафель киль бы обломил… но на моторках кататься уже можно…
***
- Я работаю менеджером в компании по продаже плазменных будильников, - говорила строгая и сердитая тетка снизу. – И я очень много работаю. Потому что народу нужны плазменные будильники… вернее, нахуй не нужны, но моя работа – убедить в том, что нужны. А это нехуевая задача. И вот я много работаю.
Я совсем застеснялся, закашлялся и стушевался. А Натка сказала:
- Мы дико извиняемся, что замочили вас и похерили ваш заслуженный отдых.
Мы стояли перед ней в ванне, по-прежнему голые, как еблись, а тетка, видимо, ни с кем не ****ась, потому что была в очках и спортивном костюме. И очень, очень сердитая.
- Если я подам в суд, - гневно сказала тетка. Задумалась. И закончила неожиданно горестно: - То заебусь, блять, пыль глотать!
Все над нею сжалились. Особенно – Миша, хозяин квартиры. И он предложил:
- А давайте, мы отдадим вам этих двоих в сексуальное рабство?
- В сексуальное? - строгая тетка удивилась и поправила очки.
- А на что они еще годятся?
***
- Извините, - сказал я, когда мы втроем спустились, - но я, как бы, уже два раза кончил, и…
Тут тетка-менеджер ухватила меня за яйца, посмотрела в глаза и выговорила:
- Да не ****!
- А вот и ошибочка! Уже – ****! – поспешно заправил и заявил я, поняв, что жалости тут не дождешься. У нее были очень хищные, неумолимые когти. Настоящая такая деловая хватка.
К слову, она была не то чтобы совсем старуха. Лет двадцать пять, двадцать шесть, такого плана. И когда она сняла очки, спортивную куртку, спортивные брюки и стринги – оказалась очень даже ничего.
Я тыкался в нее сверху, Натка, раскинув ноги, мастурбировала моей щупленькой спинкой – это называется «тайский массаж» - тахта скрипела смиренно и нежно.
Потом тетка потребовала: «Пусть девчонка лижет мою иньскую диалектику, а из тебя, паршивец, я сейчас вытяну всё твое янское начало без остатка, а когда я это сделаю и ты, сволочь, скажешь, будто изнемог, я придавлю твои яйца острым каблуком, блин, и выдавлю еще столько же литров спермы, сколько ты прольешь слез!»
«Надо же, какая эзотерическая тетенька!» - умилился я, заполняя своим яном ее медоточивые уста.
Теткиному обещанию не суждено было сбыться. Ибо не прошло и часа наших любовных утех, как снизу раздался выстрел, а спустя время – звонок в дверь.
На пороге стоял рослый мужчина лет тридцати в белом пушистом свитере и кремовых брюках. Он чем-то походил на белого медведя, только очень интеллигентного.
- Здравствуйте, - сказал он. – Я ваш сосед снизу. Я работаю сценаристом. Пишу сценарии для той ***ни, которую вы, надеюсь, не смотрите по этому ****ому ящику. Я так надеюсь, что не смотрите, потому что вы производите впечатление приличных людей, хотя и голые.
- Конечно, не смотрим, - ответили мы в один голос. – Предпочитаем наполнять досуг экстремальным развратом. Но мы, наверное, вас побеспокоили?
- Признаться, да. То есть, посеяли беспокойство в мою творческую душу.
«Неужто теперь сперма вниз протекла?» - подумал я.
Сценарист продолжал:
- Я бы даже сказал, вы посеяли в ней смятение. Я слушал чарующие звуки вашей дивной оргии, через что набирался креативной энергии. Но тут… - он скривился. – Но тут пришла лягушка. То есть, жаба. Моя жаба. Мы живем вместе уже пять лет – и я удивляюсь, почему не сделал этого раньше... А тут значит, сижу я, слушаю отголоски – и вот заходит она, с пылесосом. И хочет его включить… Ну, короче… - он махнул рукой и решительно закончил: - Короче, ёбнул я эту суку! Давно пора было!
От прилива чувств он закурил. И осведомился:
- Вы когда-нибудь видели суку до такой степени ёбнутую, что полбашки нахуй снесло и мозги врастопырку?
- Нет, не видели, - признались мы.
- Айда на погляд! – радушно пригласил нас этот пролетарий творческого труда.
***
Мы зашли в его квартиру, но никакого трупа там не обнаружилось. А были там – распечатки порнухи формата А3 по всем стенам, гипсовая статуя бога Приапа посреди комнаты да панель LCD с замершим кадром из кинофильма «Четверг».
«Мсье знает толк в извращениях», - подумалось мне.
- Вы меня простите, - хозяин сей культурной обители приложил руку к груди, - но я вас наебал. Не было никакой суки. Холостой я.
Тетка-менеджер усмехнулась:
- То-то я удивилась: чего за ***ню Егор несет? Думала: опять, что ли, кокс вместо сухих сливок себе в кофе заебенил?
Сценарист помотал головой:
- Нет, я не удолбанный, я просто вас подло заманил сюда. Ну знаете, как-то неловко было набиваться в компанию по-быдлячьи, без интриги. Воспитание не такое. А меж тем, ****ься хочется – как волку.
И он одним движением сорвал с себя свитер, а другим – избавился от кремовых штанов, повесил одежду на *** бога Приапа, после чего, зарычав по-беломедвежьи, – нагнул Натку и засадил ей так, что из ее музыкального ротика выпорхнула нота Си, пунцовая и протяжная.
Тетка-менеджер продолжила вытягивать мое светлое янское начало через грешный ебливый конец. Поглотив примерно сто восемьдесят шесть баррелей моего «белого золота», манагерша засунула себе в «диалектику» апельсиновый леденец и приказала мне работать по нему языком, пока весь не слижется. У нее их был целый пакетик, почти непочатый.
Сценарист тем временем пялил Натку в жопу, а она наяривала на мандолине и пела матерные частушки.
«Как удачно, что в этом отшельничьем скиту сыскалась мандолина» - приговаривал Сценарист, похлопывая Натку лобком по роскошным ягодицам.
В один момент я перехватил Наткин взгляд. В ее лазорево голубых глазах читалось искреннее, неподдельное, истинно глубокое ощущение того, что ее пялют в жопу.
И я подумал:
«Сколь же много чувств и красок способен выразить взгляд человека, приобщенного к искусству!»
Но тут подвалил еще народ - и началась…