Ёжка подпрыгивал на одной ноге возле кровати, силясь попасть в штанину уже который раз.
- Ну повернись ко мне, я ж твоя мама! – в который раз дёргала его Алькина свекровь. Ей хотелось играться, объектом на этот раз стал её сынулька, который, отворачиваясь, пытался натянуть хотя бы штаны и мычал что-то бессвязное.
Алька молча наблюдала это безобразие, сидя в кресле. Зрелище откровенного издевательства матери над сыном доставляло Альке истинное удовольствие. Она поймала на себе умоляющий взгляд мужа. Надо было спасать ситуацию, пока все 120 кг живого мужниного веса не превратились в вес мёртвый. Алька поднялась и встала перед свекровью, загородив собой мужа, который, наконец, смог натянуть штаны, не боясь оскорбить свою мать.
- Знаете, у Ваших пирожков такой необыкновенный вкус, и они так долго не черствеют! Как Вам это удаётся? – Алька взяла свекровь под локоток, улыбаясь самой обезоруживающей своей улыбкой, и повела на кухню, - Научите и меня печь такие же вкуснющие пирожки!
На самом деле, Алька слыла отличной кулинарной мастерицей среди тех, кто её знал, особенно ей удавалась именно выпечка. Её семья редко покупала хлеб в магазине, Алька предпочитала печь его сама, этому её научила сестра деда – чистокровная донская казачка – бабка Настя. Именно домашний хлеб и свёл однажды Альку с её будущим супругом…
Солнце готовилось спрятаться на ночь в золотых тяжёлых колосьях пшеницы. Дом бабки Насти стоял на краю этого огромного золотого поля, прореженного бровями берёзовых посадок. Скот уже пригнали, вечерняя дойка была закончена, в бидонах пенилось парное молоко. По всей Казачьей Слободе плыл и разливался запах свежевыпеченного хлеба. Бабка Настя с утра затеяла опару. Алёнка помогала ей, стараясь запомнить порядок приготовления волшебного теста для караваев. Когда опара подошла, бабка Настя опрокинула содержимое кадушки прямо на стол, и, поделив на равные части, начала обминать заготовки для будущих караваев. Алёнка крутилась рядом. Она украшала готовые караваи колосьями, корзиночками и косичками, вылепленными из теста. Перед тем, как караваям исчезнуть в широком зеве русской печки, Алёнка с бабкой ещё раз полюбовались на всю эту душистую красоту, бабка Настя, перекрестив караваи, задвинула протвень и закрыла печь.
-Вот и любо! Пякитясь с Богом! – приговаривала бабка, гладя узловатой рукой Алёнкину головушку, и улыбалась светлой улыбкой.
Через положенное время караваи дружным рядком заняли своё почётное место на лавке, накрытой вышитыми рушниками, сверху караваи прикрыли отбеленными тряпицами и домоткаными новыми дорожками, чтоб хлеб «выстоялся». И оставили остывать.
В сенях послышались шаги, и раздался мальчишечий голос: - Баб Настя, я за молоком пришёл!
- Вот и хорошо, – отозвалась бабка, окликая Алёнку, которая на заднем дворе мыла спелые сливы колодезной водой, - Алёнкя, приняси молокя в сени!
Он впервые увидел и запомнил её именно такой, какая тогда она шла ему навстречу через сени. Закатное солнце позолотило контуры её девичьей фигурки, коса подрасплелась, и прядки, выбившись, золотились вокруг головы волшебным ореолом. Упрямая чёлка смешно топорщилась. Из одежды на ней был купальник, полностью открывавший спину, коротенькие шортики и белоснежный фартучек, сшитый специально для неё заботливыми руками бабки Насти. Ему навстречу в солнечном луче шло и улыбалось ямочками щёчек видение, легко ступая босыми ногами по одной половице! Ёжка попятился назад, настолько нереальной показалась ему девочка, и… со всего маху уселся на лавку с караваями. Алёнка и бабка разом ахнули и, всплеснув руками, принялись сдёргивать половики с хлебов. Обнажённые, стояли золотистые караваи, и вмятины на них от Ёжкиной неловкости исчезали на глазах у изумлённой Алёнки, словно, караваи разом выдохнули, а теперь снова вбирали в себя воздух, горделиво расправляли свои бока.
Ёжка схватил банку с молоком и поспешил на улицу под дружный смех Алёнки и бабки Насти.
Алька стояла перед поучающей её свекровью и силилась сделать вид, что ей безумно интересно, когда нужно включить газовую плиту, чтобы успеть слепить пирожки. В голове иронией крутилась фраза «позвольте, я запишу это в книжечку». Алька так до сих пор и не поняла, почему, когда Ёжка появился на их крыльце со сватами, дядька Витамин отвесил ему здоровенную оплеуху, приговаривая : «Знаем мы тебя!», а бабка Настя, высунувшись из окна, напутствовала: «Иди-кя ты, милай, отсядава! Не твоя нашя калапастая Алёнкя, не твоя!»?
И спросить уже не у кого…