(Из цикла «Байки от П.И.Хвостокрута»)
Однокашники Петра Ивановича не любили Николая Пулаева. Несмотря на то, что юнцами были, но уже кое-что начинали понимать в жизни.
Во-первых, Пулаев был сверхсрочником, а их матросские массы «сундуками» величали на флоте. В этом презренном качестве он и поступил на первый курс военно-морского училища. Рассчитывал, небось, избавиться от обидного прозвища, а, заодно, получить образовательную базу для реализации своих неуемных амбиций.
Сверхсрочники, являясь курсантами, как и молодежь, пришедшая в училище с гражданки и матросы, отслужившие на флоте год-два, пользовались, по сравнению с последними, значительными привилегиями. Они могли проживать на квартире, а не в казарме. В город выходили свободно, без увольнительной. Их денежное содержание составляло более 70 целковых, а не 8, как у большинства курсантов. С начальником курса они общались запросто, даже позволяли себе курить в его кабинете, правда, в его отсутствие. Для сотни будущих флотских офицеров это было неслыханной дерзостью. Образно говоря, «сундуки» составляли некую привилегированную касту, к которой принадлежал Пулаев. Следовательно, в силу объективных причин, однокашники его любить не могли.
Во-вторых, сам по себе Пулаев был человеком заносчивым и честолюбивым. Он отвратительно прямолинейно демонстрировал личную преданность политике КПСС, Советскому правительству, не забывая конкретных должностных лиц, проводивших, по его мнению, эту политику в жизнь. Такими проводниками были все, кто по должности стоял выше его – от старшины курса до Генсека.
К тем, кто занимал положение хоть чуть-чуть пониже его самого, он относился высокомерно, любил произносить пафосные нравоучения. Раздражала омерзительная привычка Пулаева: при беседе перекатываться с каблуков на носки ботинок и обратно. Это не позволяло собеседнику точно определить его рост, а он сам имел возможность лишний раз подчеркнуть во время разговора свою значимость и важность.
Невысокого, даже, можно сказать, маленького роста, пухленький, как колобок, круглолицый, с ниспадающей челкой темных маслянистых волос, Пулаев смахивал на Наполеона. Все признаки бонапартизма у него были налицо. Короче, не вызывал Пулаев симпатий у сослуживцев: ни внешностью, ни своим поведением.
Как показала дальнейшая жизнь, ни суровая флотская служба, ни ее особые нравственные законы не истребили этих признаков. Скорее, наоборот. Николай Пулаев стал еще более последователен в своих властных притязаниях. Целые корабельные коллективы ломались под ним. Правда, надо учесть, что тогдашняя политическая система способствовала этому. Она создавала благоприятные условия для формирования самодуров такого типа. «Пулаевы» имели неприкосновенность такую, какая современным депутатам всех уровней и не снилась.
Пулаев заставлял подчиненные коллективы, да и командиров, по поводу и без повода, петь партийный гимн «Интернационал». Наблюдать такое зрелище могли только люди со стальными канатами вместо нервов. Полсотни суровых неуклюжих моряков, от природы лишенные слуха и голоса, выпучив от напряжения глаза, смущаясь, орут благим матом, бессовестно перевирая мелодию и слова. «Вставай проклятьем заклейменный, весь мир голодных и рабов…».
И, хотя голодными они, разумеется, не были, но рабами в такие моменты точно себя ощущали. Рабами этого маленького, полненького монстра – Пулаева. Старшие начальники наблюдали всю абсурдность таких мероприятий, но пресечь такие действия не хватало у них смелости. Внешне усердие Николая Пулаева выглядело, как забота о воспитании глубоких патриотических чувств у личного состава. Попробуй – пресеки. Тебя же и обвинят в недооценке партполитработы. Лучше смириться.
А поскольку со стороны смотреть на это песнопение без чувства сострадания и неловкости было невозможно, нервы начальников сдавали, они присоединялись к орущей толпе. Тем самым ущерб, наносимый авторитету партии, достигал катастрофических масштабов, но участие старших начальников благословляло Пулаева на дальнейшую дискредитацию воспитательной работы.
Бывшим однокашникам и всем несчастным, кому пришлось служить под его началом, в утешение оставалось лишь ждать всяческих анекдотических ситуаций с участием Пулаева, чтобы в кулуарах потешаться над ним.
Анекдотичным был и яркий случай, который послужил толчком к росту его карьеры. В 1972 году, вскоре после окончания училища, Николай Пулаев был назначен заместителем по политической части командира СКР в бригаду ОВРа, что базировалась в Полярном. В соответствии с планом учений корабль выполнял задачу охраны района ракетных стрельб МРК. То ли просчитались ракетчики, то ли техническая неисправность ракетного комплекса повлияла, непонятно. Но ракета попала в СКР охранения, нанеся серьезные повреждения небольшому кораблику. Погиб матрос. Короче, ЧП.
Разбор готовили долго, поскольку он должен проводиться под руководством Главнокомандующего ВМФ СССР Адмирала Флота Советского Союза Горшкова Сергея Георгиевича. Самый долголетний и мудрый Главком был. Во флотской среде подшучивали: «Мол, бесперспективнее офицера в ВМФ нет». Но, какого масштаба была его личность, стало ясно только после его ухода. Поистине, великое видно издалека. То, что этот человек сделал для отечественного флота, сравнимо только с вкладом Петра I.
В старейшем Доме офицеров Северного флота многолюдно. Офицеры штаба флота, командование всех объединений и соединений, гарнизонов собраны в зале. Вдоль стен развешаны схемы и карты маневрирования сил, участвовавших в учениях. Флагманские специалисты застыли у них, как статуи в Летнем саду, в готовности иллюстрировать указками доклады соответствующих начальников. Тогда компьютерной техники и в помине не было.
Команда «Товарищи офицеры!» срывает всех с мест и ставит присутствующих по стойке «Смирно».
Начальник штаба докладывает о готовности к проведению мероприятия Главкому, вошедшему в сопровождении командующего флотом. Снова звучит «Товарищи офицеры!», одновременное хлопанье откидных сидений подтверждает о том, что команда дружно выполнена. Все сели. Сел и Адмирал Флота СССР и, похоже, сразу задремал, как Кутузов на военном совете в Филях.
О причинах чрезвычайного происшествия ему и так все было известно. Всему вина - разгильдяйство и безответственность, как всегда. Виновных он накажет, если только выяснится, что не подвела промышленность.
А сейчас ему надо отвлечься от этой суеты, цель которой - имитация видимости глубокого анализа.
Один за другим выступали командиры и начальники всех рангов, флагманские специалисты штабов всех уровней с докладами, из которых следовало, что действия их подчиненных были грамотными, если не героическими. Что же касается причин, то их надо искать, в других службах, управлениях и ведомствах. В каких? Неизвестно, но поиск надо вести непременно.
Где-то в середине разбора происшествия, когда его участники уже не в состоянии были воспринимать существо происходящего, Главком вдруг приоткрыл глаза и неожиданно для всех спросил:
- А замполит СКР здесь?
Вскакивает Пулаев. Он в это время мечтательно примерял свое упитанное, лишенное угловатости тело, под мундир Главкома с погонами Адмирала Флота Союза ССР, имеющиеся в стране в единственном экземпляре.
- Так точно, товарищ Главнокомандующий! Заместитель командира СКР-17 по политической части лейтенант Пулаев! - рапортует он звонким голосом.
- Ну, комиссар, что ты чувствовал, когда ракета попала в борт? – спросил Главком.
Может, он хотел из первых уст, от очевидца услышать, как себя чувствует человек в условиях воздействия современного оружия массового поражения. Может, еще чего пришло ему в голову в состоянии полудремы. Неизвестно.
Но, не тут-то было. Пулаев знал что ответить. Его врасплох не застанешь. Вытаращив глаза, щелкнув каблуками, лейтенант заорал на весь зал:
- Всю мощь ракетно-ядерного потенциала нашей Родины, товарищ Главнокомандующий Военно-Морским Флотом!
Сергей Георгиевич часто и непонимающе заморгал ресницами. Таким растерянным его никогда не видели.
В зале несколько мгновений царила тишина, отчего пробудились и те, кто спал.
Взрыв хохота, вырвавшийся из сотен глоток моряков, потряс ветшающие стены гарнизонного Дома офицеров.
Старый Главком никак не отреагировал на такой всплеск «патриотизма» со стороны молодого лейтенанта. Промолчал. А что он мог сказать? О чем думал? Неизвестно. Спросить его никто не осмелился.
Но соответствующими должностными лицами молчание Главкома было воспринято, как одобрение. Пулаев был назначен инструктором политуправления флота по комсомольской работе.
Началось его головокружительное восхождение по служебной лестнице.
Остановили его только смутные 90-е последнего столетия ушедшего тысячелетия.