- Валерий Антонович, Иволгина из четвертой палаты опять ни-чего не ест.
Недовольный голос сестры оторвал мальчика от размышлений. Иволгина – это она, юное создание с позолоченным весной носиком. И мальчику пора было вспомнить, что это именно он, доктор Соснов-ский, отвечает за здоровье пациентки.
- Температура в норме? – спросил он, - Жалуется на что-нибудь?
- Ни на что она не жалуется, и вообще – чувствует себя нор-мально, но есть отказывается.
В голосе сестры явственно чувствовалось неодобрение поведе-ния капризной пациентки. Мол, возись тут с ними…
Валерий Антонович очень хотел прямо сейчас пойти в четвер-тую палату, к солнечной девочке, выбитой из колеи приступом аппен-дицита, но привычная самодисциплина удержала его. Еще не хватало по уши втрескаться в несовершеннолетнюю пациентку. Мальчик уже давно чувствовал себя мужчиной, а мужчины не поступают против собственной совести.
Доктор Сосновский не побежал в четвертую палату сию минуту, но во время обхода выговорил грустной девочке за плохой аппетит. От этого она стала еще несчастней, и Валерий Антонович смутился. Ведь она – совсем ребенок, может быть, впервые оторванный от родитель-ского дома. Ее бы поддержать, развеселить как-то, а он еще и нотации читает. Дурак. Валерий Антонович обругал себя совершенно искренне, и занялся «тяжелой» Белецкой.
Все дежурство не шла из ума несчастная девочка из четвертой палаты. Доктор заглянул в ее историю болезни и узнал, что зовут ее Алисой. Какое славное имя, Кэрроловское. Валерий Антонович был недоволен собой. В отделении хватает и более сложных случаев, о ко-торых ему не мешало бы потревожиться, а он вместо этого думает о примитивной «чистой» аппендэктомии. Но мысли упрямо возвраща-лись к юной пациентке. Думалось, что ребенок чувствует себя совсем покинутым, одиноким. Наверное, Алисе очень хочется домой, вон как съежилась, когда припугнул долгим лежанием в больнице.
Утром, перед тем, как сдать дежурство, Валерий Антонович за-глянул в четвертую палату. Девочка спала, ее дыхание было ровным. Зато с противоположной койки стерегуще глянула Белецкая. У жен-щины остались дома дети, старшему из которых исполнилось четыр-надцать. Мужа нет, сколько могла, перемогалась, пока не заполучила перитонит. Тогда пришлось бросить детей на соседей, и Белецкая еще из реанимации начала проситься домой. Валерий Антонович грустно кивнул бессонной Белецкой и вышел из палаты.
Весна чувствовалась во всем – в щебете птиц, более оживлен-ном, чем зимой, в погустевших из-за набухших почек кронах деревьев, и в нейлоновых коленках Зинаиды Березняковой, вновь обосновавшей-ся у ворот. Неожиданно для себя мальчик приветливо поздоровался с оторвой-соседкой, и она ответила ему многообещающей улыбкой. На улыбку Валерий Антонович не купился и, не вступая в разговор, за-хлопнул калитку.
Дома было пусто и сумрачно. Дикая мысль о том, что Алиса могла бы сделать большой старый дом светлее и уютней, мелькнула, и была поспешно изгнана. Доктор не имеет права на такие мысли, тем более что ребенку всего шестнадцать лет. Чтобы чем-то занять себя, Валерий Антонович позавтракал по-холостяцки и включил телевизор. Телевизор был новый, небольшой «Панасоник», старую «Балтику» Валерий Антонович убрал в страшную некогда кладовку. Больше в старом доме ничего не изменилось, его хозяин как-то не видел в этом необходимости. С детства привычный «аквариум», хоть и тоскливый, зато надежный. Иногда Валерию Антоновичу казалось, что по дому до сих пор бродят тени покойных бабушки и тети Лили, но он ругал себя за такие нелепые фантазии.
Кстати, новый телевизор был куплен на тети Лилины деньги. Перебиваясь постными кашами, тетка скопила почти двадцать тысяч рублей, пропавших в «павловскую» денежную реформу. Но это не остановило тетю Лилю, она успела подсобрать и тенге, которые уже не девальвировали так стремительно. Так что наследство племяннику тетя Лиля оставила приличное.
Под усыпляющее бормотание телевизора Валерий Антонович вспомнил старенькое теткино пальто и облысевшую шубку, в которых она ходила лет двадцать, ее патологическую скаредность, заставляв-шую экономить на всем. Тетя Лиля думала о нем, о своем неудачном племяннике, сломавшем, по ее мнению, ее собственную жизнь. За эмо-циональной холодностью, за вечной сварливостью обнаружилась самая настоящая самоотверженность, заставившая старую деву забыть о сво-их нуждах ради будущего нелюбимого племянника.
Усталость брала свое, и Валерий Антонович выключил беспо-лезный телевизор. Следовало хорошенько выспаться после дежурства.
Старый клен за окном снова плакал сладкими слезами. Валерий Антонович сдержал свое слово, перенес электрические провода в дру-гое место, и дерево больше никто не увечил. Но оно было слишком старым и израненным, чтобы не истекать по весне соком. Тяжелые капли падали в яркую зелень едва проклюнувшихся ромашек, поса-женных тетей Лилей, и, казалось, что они именно поэтому разрослись так густо.
Вчера Валерий Антонович пережил нечто необъяснимое, при воспоминании о котором жаркая волна подкатывала к горлу. Во время обхода рука Алисы Иволгиной вынырнула из-под одеяла и быстрым движением прикоснулась к колену доктора. Нежная ручка мгновенно исчезла в складках постельного белья, а доктор Сосновский посмотрел в широко открытые глаза девочки, отметил румянец возбуждения на ее по-детски пухлых щеках и понял, что не ошибся. Это движение не бы-ло случайным.
Доктору удалось скрыть свое смятение, он быстро перешел к кровати Белецкой, но что творилось в его душе! Валерий Антонович не осмелился бы назвать это любовью, но влюбленностью – очень воз-можно. Напрасно он стращал себя врачебной этикой и элементарной порядочностью, широко открытые девичьи глаза, в которых читалась нескрываемая страсть, не оставляли его. От этого доктору Сосновско-му было трудно сосредоточиться, он злился на себя, обзывал себя ду-раком и олухом царя небесного, но это мало помогало. Одно обстоя-тельство успокаивало и огорчало одновременно – еще одно дежурство, и Алису следует выписывать. Девочка совершенно оправилась после операции. На этом и кончится вся дурацкая влюбленность Валерия Антоновича, и, слава Богу. Иначе – хоть из больницы беги.
Валерий Антонович занимался обыденными делами, пытался читать, включал телевизор, и все время ловил себя на том, что губы разъезжаются в нелепой счастливой улыбке. Идиот, с чего такое сча-стье-то?
Доктор Сосновский знал, каким бывает счастье, испытал его в полной мере. Знал и горе во всей его безысходности. Он невольно сравнивал происходящее с ним сейчас с тем, что было с Леной. Все было так, и не так. Тогда между ним и его любовью не стояли препят-ствия, он был просто безоглядно счастлив. Сейчас испытываемые им чувства казались ему «неправильными», запретными, а оттого еще более притягательными. Валерий Антонович боролся с собой, знал, что слабости не поддастся, но, Боже мой, как же хотелось уступить этой преступной любви!
«Завтра я должен ее выписать» - с этой мыслью Валерий Анто-нович пришел на очередное дежурство. Мысль одновременно тяготила и приносила облегчение. Не будет в больнице Алисы, он уж как-нибудь смирится с этим. Потом все забудется, время – лучший лекарь сердечных недугов. Привычная темнота, готовая обступить доктора Сосновского с уходом Алисы, уже не пугала, она казалась убежищем. От кого? Да от самого себя, от своей «весенней хвори». Вернется обычная, рутинная и спокойная жизнь, не нарушаемая всплесками по-давляемых эмоций. Но – какою же тоскливой показалась она теперь Валерию Антоновичу! И темнота в очередной раз ужаснула, но не так, как в детстве, тем, что в ней скрывается Нечто, а наоборот, тем, что в ней ничего нет. И мальчик, всегда живший в Валерии Антоновиче, почувствовал себя очень несчастным…
Занятый думами о своем неуместном увлечении, доктор Со-сновский с трудом заставлял себя сосредоточиться на работе. Влюб-ленный хирург – это преступно. Это Валерий Антонович твердил себе по несколько раз в час. Он старательно избегал четвертой палаты и ее пациенток, старался думать о другом. Но, то ли весна так действовала, то ли настало время для этого, мысли возвращались к золотистой Али-се Иволгиной. Лукавая ручка, коснувшаяся колена доктора, огромные, почти испуганные собственной смелостью глаза… Это было совсем не то, что безотказная Люся или нагловатая Зина Березнякова. Это была Алиса, и этим все сказано. И что теперь ему делать с этим?
Хуже всего стало вечером. Сознавая то, что он больше не уви-дит Алису, Валерий Антонович впал в хандру. Как нарочно, вечер был относительно спокойный – ни экстренных больных, ни несчастных случаев. Доктор Сосновский сидел за бумагами, готовя документы к выписке, и злился сам на себя. Это же надо – за неделю голову поте-рять! В сердцах он отчитал заглянувшую «на огонек» Люсю, та оби-женно фыркнула и исчезла за дверью ординаторской. Потом привезли пустяковый перелом, Валерий Антонович даже не стал оставлять больного в стационаре, ограничившись гипсом.
Возвращаясь из приемного покоя, куда он проводил пациента с родственниками, доктор Сосновский прошел мимо четвертой палаты и остановился, услышав мучительный стон. Белецкая? Валерий Антоно-вич вернулся. Стонала вовсе не Белецкая, тихо, полузадушено плакала во сне Алиса. Ночной кошмар, это бывает. Свет коридорного ночника мертвящей голубизной падал на подушку, по которой разметались кудрявые темные волосы девочки. Она вновь замотала головой и всхлипнула. Валерий Антонович тронул Алису за плечо. Ее глаза мгновенно распахнулись, доктор едва не отпрянул от этого взгляда. Дышала Алиса учащенно, будто только что бежала. Пробормотав что-то о страшных снах, доктор взял руку девочки, намереваясь опреде-лить пульс, но эта рука неожиданно вывернулась из докторовых паль-цев и скользнула в широкий рукав хирургической куртки. Тонкие пальчики ласково прошлись по внутренней стороне локтевого сгиба, и горячая волна возбуждения накрыла Валерия Антоновича.
- Вы… ты отдаешь себе отчет? – спросил он шепотом.
Алиса замотала головой, точно так же, как минуту назад. Плохо соображая, что делает, Валерий Антонович склонился над девочкой, его враз пересохшие губы коснулись ее лица…
За спиной громко закашлялась, завозилась на кровати Белецкая, и доктор Сосновский испуганно отпрянул от Алисы. Нервным голосом произнес:
- Скажу сестре, чтобы дала вам успокоительное.
Почти бегом он выскочил из палаты, и долго старался унять ко-лотящееся сердце. «Мне бы самому успокоительное не помешало» - горько подумал Валерий Антонович…