Тоненько подвывая от боли на раздолбанной плите подпрыгивает от нетерпения старенький чайничек, он захлебывется от подступающего к самому облупленному горлу кипятка и грозит потушить конфорку. Я равнодушно наблюдаю за этой агонией и прикуриваю одну сигарету за другой, не докурив, растирая их в пепельнице, которая из без того уже полна жалких сморщенных трупиков со следами помады. И какого рожна я накрасилась и сижу здесь как распоследняя дура, вроде консервной банки с помятым боком на самой нижней полке супермаркета? (пометить себе, спросить Самую Умную Подругу, Закончившую Филфак, кто такой «рожон» и почему поминаем его с детства к месту и не к месту).
Он никогда ничего не обещает, и вопреки какому-то там закону никогда не дававшейся мне физики появляется из ниоткуда и исчезает в никуда. Неведомым шестым чувством (а может быть, пятой точкой?) я предчувствую его появление где-то за месяц-другой ДО, но никогда не могу сказать, что в этот раз он исчезнет хотя бы ЗА, ну или на худой конец В…
Звонок дверь! Заметалась, Господи, что делать, что делать… так, окурки в духовку, черт, зачем туда - в форточку! Чайник…надо выключить…а, все равно выкипел…черт! Черт! Черт!!! глубокий вдох – облом, это Самая Умная Подруга пришла вправлять мои истощенные никотином и кофеином мозги.…
Что значит, опять вишу в форточке, как собака в приоткрытое окно несущегося по автобану семейного минивэна- глаза полны влажного ожидания чуда, язык через плечо… хватит оскорблений- никого я не ждала, пойдем лучше выпьем кофе…
Она уходит, а я , расплескав все свои пьяные слезы, вспоминаю, что так и не спросила у нее, кто такой Рожон, может -это тот, кого я так упорно жду каждую зиму, чем-то сродни черту и вилам его, на которые я несусь своей тощей грудной клеткой со скоростью приличного локомотива? Надо умыться- ненавижу все эти блестки и кружева, он не придет в этот раз, зима на исходе, говорят, миндаль вот-вот зацветет...
-Ты умерла во сне? Оглохла? Почему входная дверь нараспашку!! ты спишь в кресле, потому что в твоей кровати клопы? Да проснись же ты, убогая, корми волка, он голодный как охотник…
Да! Да! Да! Я умерла и слышу его голос, он тормошит меня, как заяц, обгладывающий иву (помнится, была такая картинка в стареньком учебнике) и орет в самое сердце мое, которое не смогли убить три белых коня современной женщины - никотин, кофеин и алкоголь,а оно вот-вот лопнет как шарик глупого Винни, по которому стрелял Пятачок…
А я уже думала, зима со мной не случится - кому нужны эти их новые годы с рождествами всех конфессий, фальшивые дождики, салаты оливье и слякоть, бесконечная крымская слякоть, которую крымские дети почему-то называют снегом. Разве это зима? Что знают они о настоящей зиме, когда распахивается дверь и он врывается в нее, словно залп мохнатых снежных хлопьев и тишина взрывается его смехом, я падаю в мягкие пушистые, не белые, как на детских рисунках, а кремовые снежные облака. Его зима- это и буран, и метель, и заносы, и холодный пронзительный ветер, вонзающий в мое оставшееся в живых сердце тысячи тысяч ледяных иголок. Он- моя большая пригоршня снега, которую я жадно ем с окоченевших красных рук, а он тает и часть его все равно уходит тонкой ледяной струйкой в землю, чтобы по нарисованной во всех учебниках природоведения стрелочкой вновь оказаться однажды в снежном облаке…
Дома пусто, в открытую форточку тычется липкими почками веточка сливы. Сползаю вниз по облезлой стенке – все в традициях жанра – не успела, опять не попрощались – дзынь!- сердце снова треснуло, оно ж у меня замороженное, все, к чему он прикасается своей сильной холодной рукой – превращается в лед…
Иду на кухню, ставлю чайник, беру сигареты, но не закуриваю. Кладу руку на живот – он вернется хотя бы для того, чтобы посмотреть, кто стал моей новой зимой- он не может не почувствовать, что я буду ждать его не одна. Да и какого рожна я должна ждать именно его, будто оставшиеся семь месяцев ожидания мне не с кем разделить? Гм, так и не узнала, кто такой Рожон…