Наверное, в жизни каждой женщины наступает момент, когда нужно становиться зимой – холодной, неприступной, жесткой. Причины, конечно, разные. Цели, видимо, тоже. Видит Бог, я этого не хотела – а что делать? Пусть лучше так, пусть сейчас… А если все утрясется, я попрошу у них прощения.
Андрей
Я набрасываю халат и сажусь в кресло, небрежно закинув ногу на ногу. Этакая вамп при всех делах. Достаю из сумочки свой «салем», неторопливо закуриваю. У Андрюшки округляются глаза:
- С каких это пор ты куришь?
- А какая разница?
- Зачем?
- А как у Портоса: я дерусь, потому что дерусь. А я курю, потому что курю. Свари лучше кофе!
Он уходит на кухню, а я включаю телек. Очередная «Санта-Барбара»: все всех любят, все со всеми спят, и при этом все жутко несчастливы. Дешевые страсти. Жестче надо быть, господа! Пестрые кадры мелькают мимо сознания. Кто-то кого-то опять бросает. Надрывно и плоско, впрочем, как всегда в подобных мыльницах: «Ах, Хулия-Инес, оставь меня!» - «Ах, Хосе-Гваделупио, я люблю тебя сильнее, чем прежде…»
- У тебя что-то случилось?
Так. Вот тут как раз и начинается кино. Последняя, буквально, серия. Называется «В общем, все умерли».
- У нас случилось. Понимаешь, я сегодня пришла попрощаться…
- Ты уезжаешь?
- Нет. Я ухожу.
Пауза. Что говорить дальше? Ну, что? Ломаем комедию на полную катушку!
- Видишь ли, в жизни каждой женщины наступает период, когда ей надо что-то поменять. Причем кардинально. А наши отношения, как ты понимаешь, зашли в тупик. Дальше либо свадьба и пошлый хэппи-энд, либо…
- А почему именно пошлый? Свадьба, конечно, и не надо драматизировать ситуацию. Или я чего-то не понимаю?
Да ничего ты не понимаешь! И чем меньше поймешь, тем лучше для тебя.
- Видишь ли, я люблю другого. (Пафос совершенно лишний, больше искренности, Ритуля, больше правдоподобия!). Он иностранец, шведский (а почему не грецкий? Не гвинея-бисауский?) издатель. Он предложил мне начать собственное дело в Стокгольме – причем без всяких личных обязательств. (Какое дело, что ты несешь?). Мы будем выпускать женский журнал для русских эмигрантов. (Кошмар какой, откуда в Швеции столько русских эмигрантов?). Это – мой шанс. Возможно – единственный. В общем, надеюсь, ты меня простишь.
Фарфоровая чашка выскальзывает у него из рук и – вдребезги. На светлом ковре расплывается безобразное пятно. Метастаза… По газам! Нам отступать некуда.
- Ах, как прелестно! Можно погадать на кофейной гуще. Видишь: вот это наш разрыв. Он предопределен судьбой. Значит, говорить больше не о чем.
И пока Андрей собирает осколки, я торопливо одеваюсь и спешу к выходу. Слышу, как он бросается вслед, роняя журнальный столик со стоящими на нем чашками, сахарницей и прочим, и захлопываю дверь. По лестнице не спускаюсь – слетаю. Легкие разрываются от боли… Он меня не догонит, потому что под халатом у него ничего нет, а на ногах – шлепанцы, и в таком виде выскочить в октябрьскую морось будет затруднительно. А я – девочка-зима…
Танюшка
В жизни каждой нормальной женщины бывает только одна настоящая подруга. Сонмище приятельниц, кокетливых, болтливых сплетниц – удел блондинок с голубыми глазами. Для меня настоящей и единственной подругой стала, как это ни странно, Лариса, жена моего бывшего мужа. И вообще, отношения у нас совершенно изумительные. Другой женщины рядом с Танюшкой я себе не представляю. К тому же у нас уже бывали ситуации, когда приходилось отправлять ребенка к папе – но ведь на неделю, на две максимум. Теперь посложнее будет.
- Алло? Лариса, привет. Знаешь, я должна уехать по делам, причем надолго. Да, это срочная и длительная командировка. Минимум на месяц. Не могли бы вы с Виктором взять Танюшку на это время? Вещи я уже собрала. Ее завезет наш водитель после школы. Сразу с документами, чтобы в ваш лицей можно было перевести. С директором я договорилась.
- Что-то ты темнишь, подруга. Какая еще командировка? Ты же только что с больничного. Они там, в вашей редакции, не с ума ли посходили?
- Ой, Лелечка, это такая перспективная поездка… Я не могу отказаться. И так слишком много времени потеряла на всякие личные сюси-пуси. В общем, Танюшку привезут, а у меня самолет через два часа. Я побежала укладываться. Пока-пока, целую!
Она еще говорит что-то в трубку, но я уже отключаю телефон. Понятно, ей все это кажется странным, да и поступаю я сейчас по-свински: у Ларисы и своих проблем хватает, к тому же они второго ждут. Но кому же еще я могу доверить ребенка?
Олег Львович
Редактору надо выдать что-то более развесистое. Все-таки начальник, хоть и демократ страшнейший. Как он при своем мягкосердечии умудряется вести дела без срывов и авралов? Наверное, потому что коллектив его уважает, а те, кому наплевать на редактора и его больное сердце, у нас не приживаются. Бывает ведь у людей талант – собрать команду!
- Здравствуйте, Олег Львович! У меня для вас грустное известие. Мне нужен отпуск без содержания, причем месяца на два-три. Очень нужен, иначе бы я к вам не пришла. Понимаете, такое дело… У меня в Белоруссии тетя умерла, после нее осталось довольно большое наследство. Но там у нее еще какие-то дальние родственники, они тоже на него претендуют, предстоит тяжба…
Шеф смотрит на меня удивленно и недоверчиво. Рита Сурикова – стяжательница… Колобок повесился. Информации одного порядка, и нормальному человеку нужно время, чтобы это переварить. Он часто-часто моргает, потом протягивает руку за моим заявлением и говорит:
- Да-да, конечно… Может быть, нужна помощь юриста? А дочка как же? Вы ее с собой?
- Не волнуйтесь, все уже устроилось. Ну, я побежала?
«А я девочка-зима. Лютая зима!»
Командировка…
Я с трудом расталкиваю слипшиеся веки. Все белое… Провожу наждачным языком по губам. Во рту – пустыня Гоби. А пить нельзя. Рядом сидит Игорь, мой ангел-хранитель, моя единственная надежда. Бывший одноклассник. Когда он поступал в медицинский, мы смеялись: нежный мальчик, поэт и художник, пианист от Бога с абсолютным слухом – и вдруг хирург? Циник-мясоруб? А он улыбался и говорил: «Что бы вы понимали, нигилисты! Пальцы музыканта для хирурга – незаменимый инструмент!».
- Ну что? Доктор сказал: «В морг»?
- Ритка, тебе, во-первых, нельзя разговаривать. Во-вторых, надо побольше спать. А обсуждать перспективы мы будем потом.
«Если будет, что обсуждать», - вяло думаю я и проваливаюсь в постнаркотический сон.
- Видишь ли, милая, как доктор, я, конечно, не имею права говорить это тебе. – Игорь, наконец-то, отважился на разговор. – Это говорят близким. Но я-то ведь знаю, что, кроме тебя, у тебя никого нет. Дочку устроила?
- Она у Виктора с Ларисой. Там ей будет хорошо. Так что, перспектив никаких?
- Месяц. Максимум – два. Если нужно что-то сделать, документы какие-то, нужно делать немедленно. Возвращаться домой не стоит. С каждым днем будет все хуже, ты не сможешь обходиться без посторонней помощи. Прости, милая.
Прости… Да я всех уже давно простила. Надеюсь, что и вы все меня простили – задним числом. А хочется выть, грызть подушку, биться головой об стену: почему именно я? За что? И как же теперь Танюшка, и как Андрей? Это бессовестно, и Бог не ведает, что творит… Стоп. Спокойно. Я – девочка-зима. Я умираю каждый день и не меньше шести раз на дню. Это вошло в привычку. Это такая игра с очень жесткими правилами. Я столько наворотила в жизни по своей поспешности и категоричности, что хотя бы умереть хочется рассудительно и спокойно.
Как тихо вокруг… Игорь говорил – так будет. Гаснут звуки, краски, воздух становится густым и колючим и все сильнее разрывает легкие. Жизнь от укола до укола полна снов и тишины.
- Милая… Риточка, у меня для тебя сюрприз. Ты не сердись, я просто не мог по-другому… Я даже не хотел, просто позвонил Виктору, а он говорит: «Рита в командировке, оставила у нас Таню и улетела, уже месяц ее нет». В общем, извини…
Я с трудом поворачиваю голову и глазам своим не верю. Они все вместе пришли: Андрей с Танюшкой, Виктор и Лариса – с Петенькой и с грудничком. Господи, дай мне силы!
- Как назвали наследника? – шепчу я.
- Это наследница. Риточка. Что же ты, подруга, тайком-то собралась?
Я смотрю на свою дочь. Милое веснушчатое личико, курносый носик, пухлые губы. Вообще-то, вылитый папа. Но есть что-то неуловимое – мое. Я вижу, как из ее глаз выкатываются слезы… Вот одна прокатилась по щеке, сорвалась с подбородка и полетела, полетела вниз, светлая соленая капелька ее первого детского горя…
- Витя, Лариса… Таню уведите.
Они уходят, а Андрей садится у кровати и берет меня за руку.
- Ну, ты чего, малыш? Все будет хорошо…
- Обязательно… Обязательно…- шепчу я немеющими губами. Спасибо тебе, Господи, за все, что у меня было в этой жизни. За то, что я ухожу от них счастливой.
- Держи меня крепче! – кричу я Андрею изо всех сил. – Пожалуйста, держи меня крепче…
И улетаю, улетаю, улетаю…