я памятник воздвиг
но он осел в трясине
и бронзовый мой лик
мечтает об осине
чтоб проходящий мимо
пригнул её пониже
...............................
ну что ж пока терпимо
в моей болотной нише
Пушкин (так меня дразнили в четвёртом классе)
Когда мне исполнилось семь лет, папа отвёл меня на кладбище.
Есть такое в Тбилиси - Кукийское.
Больше всего мне понравился памятник девушке, похороненной на склоне горы.
Это была мраморная лестничка, девятнадцатую ступеньку которой надломили.
Пахло здесь странно. Солнцем, землёй, кипарисами и ещё чем-то.
Во всю стрекотали кузнечики, а может, и цикады, я в них не больно-то и разбирался.
Ловить их ловил, даже держал парочку в спичечном коробке, но никогда не делал из них шашлык, как Женька-Пузырь.
Я предпочитал туту, зелёные персики и муравьёв.
Когда мы подошли к чёрной оградке, папа распахнул низенькую калитку и сказал мне:
- Здесь твой дедушка.
Потом добавил:
- И бабушка.
Я уже знал, что такое смерть.
В первом классе мы хоронили Илюшу Зельдина.
Он погиб в автомобильной катастрофе со своими папой и дядей. Машина упала в реку, в Куру.
За тремя гробами шли люди и мама Илюши. Её вели под руки две тётеньки в чёрных платьях.
Они плакали, а мама Илюши молчала.
Потом она уехала в Израиль.
Я положил ромашки у камня с бронзовыми буквами:
"Ася Мамаджанян. Хачатур Арутюнов".
Бабушку я никогда не видел.
Она умерла ещё до того, как я появился на свет.
На фотографии она выглядела очень спокойной.
Я подумал:
"Вот как хорошо. И совсем ей не скучно. Да ещё с дедушкой рядом".
Папа сорвал с могилы сорняки. Я ему помог.
Потом мы вымыли руки водой из бутылки, сели на лавочку, поели бутерброды с сыром, запили их остатками воды, попрощались с бабушкой и дедушкой и ушли.
По горе было весело спускаться.
Памятники раскалились под солнцем, если удавалось, я успевал шлёпнуть по ним ладонью.
Но мы шли быстро.
Почти бежали.
Так ведь прохладней.
В ушах дует ветер, а кузнечиков слышно всё равно.