Не помню, что я видел в первые мгновения своей жизни, не помню запахов и ощущений, не помню эмоции женщины, которая показала мне этот мир, открыла створки своего организма и выпустила меня наружу, разделив нас навсегда. Нет, я не наскучил ей, не надоел, мама любила меня. Еще тогда, когда я был внутри, когда мы были одним неразделимым целым, делили тошноту ее взбунтовавшихся против меня органов, набухание красивых грудей, которые в последствии поили меня соком жизни, рост живота под моим весом, мы на двоих делили радость и грусть, сон и бодрствование, и она любила меня, пела мне, танцевала со мной, гладила.… И вот когда я родился, мы впервые смогли посмотреть друг на друга, глаза в глаза. И очень обидно, что я этого не помню.
Единственное четкое воспоминание из моего самого раннего этапа жизни – это НОС. Огромный мужской нос. Мои еще не совсем разработанные мышцы хрусталика мешали сфокусировать взгляд на этом предмете папиного лица, но мои руки и рот исследовали его досконально. Впервые я ощутил его, когда пап приблизил свое лицо к моему, внимательно осмотрел меня и хотел потереться щекой, а мама громко закричала «Ты что, порежешь щетиной!». Тогда папа, своим холодным с мороза носом погладил мой нос, почесал щечку, разгладил детские морщинки на лбу и прикоснулся к губам. По своему незнанию, в силу бродивших во мне первобытных инстинктов сосания, желания покушать и почти не видящих с близкого расстояния глаз, я резко открыл рот и засосал кончик папиного носа. Он был не таким вкусным как мамин сосок, совсем не мягкий и нежный, а чуть колючий и шероховатый. Но я сосал и сосал, ожидая опять почувствовать сладость материнского молока, такого вкусного, питательного, родного. Но молоко не бежало, я выплюнул нос и заплакал. Требовательно и истерично. К маме! К груди, быстро! Папа отдал меня в женские руки, сел на краю больничной койки и смотрел, как я жадно втягивал в рот мамин сосок, хрюкал, урчал и улыбался.
Чуть попозже, уже привезенный домой и облюбованный толпой неизвестных родственников, я с интересом разглядывал огромный мир двухкомнатной квартиры. Меня носили на руках, показывали разные предметы, купали, кормили, укладывали спать, давали подержать в руках разные игрушки. Самой моей любимой был тот самый папин нос. Папа нависал надо мной или садил на руку, придерживая слабый позвоночник и шею, и подставлял свое лицо. Я хватался руками за его нос, дергал, щипал, щупал. Папа морщил нос, и я запихивал пальцы в ноздри, то просто держась за кончик, то засовывал ради интереса как можно дальше, исследуя таинственные глубины. Папа кривился от боли, корчил рожицу, что мне очень нравилось. Я издавал звуки, отдаленно напоминающие смех, и улыбался. Папа был этим так доволен, что терпел муки и издевательства снова и снова.
Даже когда я засыпал, то хотел, чтобы всегда возле меня были эти двое, мои родители. Мама, самое родное существо на земле, давшая мне жизнь, свою любовь и заботу, мама, которую я мог узнать из тысячи таких похожих одна на других женщин, мама, без которой я не мог провести и дня, мама, которую я всегда буду любить, уважать и оберегать, и папа. Мужчина, обладающий самым дорогим и любимым, моим носом.
Зураб Нуридзе
12.12.2007