Век воли не видать!

Фима Жиганец
Несколько историй о том, почему
многие арестанты не хотят выходить на свободу

КАРМАННАЯ ФИЛОСОФИЯ
За восемнадцать лет работы в газете для осуждённых мне приходилось читать немало писем от арестантов - грустных, весёлых, злых. Но одно запомнилось особенно. Письмо это, если хотите, - «философское». Пришло оно от освободившегося из «зоны» карманника, который подписался просто - «дядя Вася».
Вот что этот самый дядя Вася поведал:

«Пишет вам старый щипач, крадун по жизни. Сроду до сих пор никуда не писал. Потому - какие среди сидельцев писатели? Только композиторы - те, что оперу пишут*.

Но, как говорил старый хлебороб Лёва Толстой, - не могу молчать. После того как откинулся с зоны, работать мне по своей специальности стало трудно. Не то чтобы навыки потерял (щиплю «володиков»** помаленьку). Другое тяжко. В последнее время стал я жалеть народ наш лоховатый.

Раньше на людей в транспорте приятно было глянуть: весёлые, радостные, спешат, болтают... А нынче - стоят, как дерьма объелись. Злой народ и нищий. Никогда за тридцать лет благородного стажа не видал, чтобы так баба убивалась из-за голимого «шмеля»***. А в кошелёчке - трояк и жвачка...

Весёлого человека и обчистить в радость. Матернётся для порядку и рукой махнёт. А нищета ведь и кони шаркнуть может. А мне грех на душе носить...

Но, с другой стороны, что делать? Возраст пенсионный, но в ментовке за мои трудовые подвиги пенсий не дают - только сроки.
Хотел было к вам в редакцию зайти, но боюсь, что выйду оттуда в браслетах на босу руку. Просто запомните, господа начальники, мораль моей нехитрой басни: О БЛАГОСОСТОЯНИИ ГРАЖДАН И ОБЩЕСТВА СУДЯТ ПО БЛАГОСОСТОЯНИЮ КАРМАННИКОВ. Если есть, что красть, значит, страна процветает и здравствует...»

До сих пор жалею, что не зашёл дядя Вася к нам в редакцию. Судя по стилю изложения и по мыслям, разговор у нас получился бы интересный. А письмо в газете мы напечатали...

"ХОЧУ В ТЮРЬМУ!"
Другое, не менее любопытное письмо показал мне году один из арестантов, когда мы с ним «на зоне» разговорились «за жизнь».

- Страшно на волю выламываться, - признался молодой, здоровый парень.

- Чего так? - удивился я, зная, что обычно зэки ведут счёт лет, месяцев, дней до освобождения (так же, как солдаты - до «дембеля»).

- Да вот, «керя» месяца три как откинулся, на днях весточку подогнал...

И собеседник протянул мне пару мятых листков, исписанных вкривь и вкось. Освободившийся арестант рассказал, как устроился на завод грузчиком. Мало того, что денег вечно не хватает. Возмутило «бывшего» другое: кругом мат, грязь и вонь («у нас на зоне за такой бардак «хозяину» погоны бы посрывали вместе с головой!»).

Устроили бывшего зэка в заводское общежитие:

«Андрюха, у нас БУР**** по сравнению с этим гадюшником - Багамы! В БУРе тихо, чисто, уютно, все свои. А тут -мрак... На «продоле»***** - вонь, грязище, мусор, стены матюгами расписаны. Хотя на многих этажах всё равно лампочки выбиты, не то что прочесть - в двух шагах ничего разглядеть нельзя. Недавно в чьё-то блевонтино****** ногой наступил, поскользнулся, грохнулся - были бы мозги, точно бы получил сотрясение! Кругом визг, писк, стоны, скрип кроватей, музыка дебильная грохочет. Страх, помноженный на ужас...»

Но моё внимание привлекло в письме бывшего осуждённого не описание его мытарств на свободе. Это ежедневно у каждого из нас перед глазами. Поразило другое: арестант сравнивал жизнь за «колючкой» и на воле - и безоговорочно признавал, что «зона» лучше:

«Зону вспоминаю теперь как рай. В отрядах - «ящики»******* цветные, все каналы ловят, простынки белые, накрахмаленные (конечно, если на «прачке» блат есть). В жилзоне - клумбы, цветы, фонтанчик рядом с курилкой... По воскресеньям - то попы, то лекторы, то артисты, то киношники, то журналюги... Лафа!»

А в завершение печального рассказа приятель моего собеседника сообщил о том, что его... обокрал какой-то малолетка: «И взял-то, урла******** позорная, плаху чая да раздолбанный телевизор… Теперь гадёнышу срок светит! Он будет на зоне видак смотреть и брюхо чесать, а я здесь - таскать чугунные болванки за деревянные рубли! Братан, ГДЕ СПРАВЕДЛИВОСТЬ?!»

СТАРИК И ЗОНА
«Зона» и впрямь нередко меняет шкалу ценностей. Человеку «о стороны (которого принято называть «обывателем») многие мысли и поступки «сидельцев» кажутся непонятными, парадоксальными, даже дикими. На самом деле в них есть своя логика и, если хотите, своя житейская мудрость.

...Давно дело было. В колонии с нетерпением ждали очередной амнистии. И когда она, наконец, грянула, жизнь за колючкой забурлила. Ведь сам по себе указ об амнистии - это ещё не всё. Каждый арестант, чья статья подпадает под действие гуманного акта, должен пройти комиссию. Горе тому, кто нахватал букет нарушений и взысканий! Его могут «бортануть» - отказать в освобождении или сокращении срока. Поэтому, когда с комиссии возвращаются возмущённые, с перекошенными лицами осуждённые, наблюдателю понятно без комментариев - этого «бортанули»!

Казалось, то же самое произошло и на этот раз. В барак прямо с комиссии влетел старичок с трясущимися губами, со слезами на глазах... Зэки знали его как тихого, спокойного сидельца с огромным стажем за спиной. Звали его уважительно - Никитич. «Катушку» за свою жизнь Никитич намотал себе солидную: около сорока лет «чистых» топтал он «командировки» по всей стране. Видал «сучью войну» 40-х, когда «воры» резались со «штрафниками», «мужицкие войны» 50-х, когда простые арестанты резали «воров», «ментовские ломки» 60-х, когда администрация стремились искоренить в колониях «воровскую масть»... Любили осуждённые послушать вечерком байки Никитича, всегда считали долгом «подогнать» ему то курева, то лакомство с «дачки» (передачи). Поэтому горечь деда восприняли очень остро.

- Отец, ты что? Неужели отказали тебе, волки позорные?!

- Да это же беспредел!

- Никитич, мы всю зону, в натуре, на уши поставим!

- Не расстраивайся, деда, будет тебе амнистия!

И тут вдруг спокойный Никитич сорвался:

- Да на хрен она мне, ваша трижды долбанная амнистия, нужна?! Мне из-за неё два года скостили, псы!

Оказалось, печален старый «бродяга» не потому, что его обошло стороной «арестантское счастье», а напротив - потому, что отметило Никитича государство своей гуманностью. Только ведь гуманность, как та палка, - о двух концах.

- Ну ты сам посуди, - то и дело обречённо вздыхая, пояснял позже Никитич молодому арестанту. - Освобожусь я, выйду за ворота... Кто я на воле? Звать Никто, фамилия Никак. Бродяга без никому, ни родины, ни флага... Родичей за эти годы порастерял, одна сестра умерла, вторая невесть где; племяш вроде бы есть в Питере, в каком-то министерстве работает, так мы с ним ни разу не виделись. А и увидимся - что я скажу? Кто я ему? Пошлёт подальше - и правильно сделает. Сам я семь раз больной, живого места нет, всё здоровье «чалки»********* пожрали... Пенсии за мои художества не положено, жизнь по водичке пустил...
Старик заплакал, слёзы потекли по морщинистому лицу. Молодой «замутил» ему чайку, протянул кружку... Старик громко отхлебнул и продолжал:
- А на зоне - что ж? И покормят, и оденут-обуют. Медчасть под боком, полечат, порошок дадут... Я уж не говорю насчёт телевизора, кино. А главное, Николаша, - тихо добавил старичок, - уважает меня здесь народ. Слушает, по отчеству называет, жизнь моя прошлая для арестантского люда интересная, я тут вроде академика, лекции читаю. А выйду на волю - из академиков сразу в бомжи, да по вокзалам, чтобы менты в зад пинали! Моя жизнь - здесь. Дожить бы в бараке спокойно, и людей попусту не тревожить....
Долго ещё бубнил дед себе под нос лихие планы, как «раскрутиться» на новый срок: дать обрезком трубы по голове кому-нибудь из зэков-активистов, поджечь в зоне ларёк или учудить что «покруче»... Но в конце концов порешил освободиться, а там видно будет. Может, разобьёт витрину коммерческого ларька, может, «щипанёт» соседских кур - и вернётся в родные пенаты... Всё лучше, чем пьяная, грязная, беспросветная жизнь на свободе.
Завершилась эта история, впрочем, «счастливо». Оказывается, ошибочка вышла: Никитич никаким концом вовсе не подпадал под амнистию - с его-то «послужным списком» из трёх страниц с перечислением статей всех мыслимых УК... Непонятка случилась: не то в документах что-то пропустили, не то фамилии перепутали. Ну, да всё хорошо, что хорошо кончается.

1999

Примечания:

*Оперу писать - заниматься доносительством, стучать на арестантов зоновскому оперативнику.

**Володик, володя - жертва карманника.

*** Шмель - кошелёк.

**** БУР - помещение камерного типа, ПКТ (от гулаговской аббревиатуры "барак усиленного режима"). В ПКТ водворяют арестантов за грубые нарушения режима на срок до года. Вроде внутрилагерной тюрьмы.

***** Продол - коридор.

******Блевонтино - блевотина. Синоним - рыголетто.

******* Ящик, ящик кипишный - телевизор.

******** УрлА - малолетка.

********* Чалка - колония, тюрьма; также - срок наказания: "у тебя которая уже чалка?". Чалится - отбывать срок. Заимствовано из морского сленга.